– Эй! – снова негромко окликнул Николас.
Сам не зная почему, он не решался повышать голос, разгонять нависшую над садом сонную одурь. Никто не отозвался.
Ник миновал сад и вышел к дому. Здание было выстроено в местном стиле – белоснежное, поражающее одновременно простотой и изяществом силуэта. Никаких украшений, никаких излишеств – простые лаконичные линии, квадратные окна, голубые деревянные ставни и навесы из реек. Внизу и слева видно море, причал – видно, тот самый, на котором горели по ночам изумрудные огоньки, и покачивающийся на волнах у каменных опор катер.
Перед домом располагался прямоугольный бассейн, выложенный мелкой голубой, синей и белой плиткой. Вокруг него расставлено было несколько шезлонгов и плетеных кресел. А у противоположного края устроен навес на каменных квадратных колоннах. Там виднелась небольшая барная стойка, несколько стеклянных столиков, табуретов и стульев. В общем, видно было, что хозяин не поскупился устроить все в доме так, чтобы он сам и его гости получали от отдыха здесь максимальное удовольствие.
Как и в будке охраны, здесь чувствовалось недавнее присутствие людей. На шезлонге лежал забытый журнал, изредка налетавший ветерок неспешно перебирал его страницы. На барной стойке виднелась пепельница с окурком сигары. Но сейчас возле дома никого не было.
Ник поднялся по пологим каменным ступеням к двери и замер на мгновение. Наверное, вламываться в чужой дом без приглашения, к тому же в дом, возможно, опасного человека, не стоило. Довольно было и того, что он вторгся на частную территорию. Но чертово любопытство, а также железобетонная уверенность, что с ним, баловнем судьбы, любимцем родителей и друзей, никогда не случится ничего плохого, затмили здравые мысли. И Ник, потянув на себя дверь, вошел в просторный холл.
Дом изнутри оказался таким же светлым, как и снаружи. Белые стены, белые кожаные диваны, светлое дерево, абстрактные безделушки, явно работы известнейших дизайнеров, приземистые кадки с вечнозелеными растениями. Ник огляделся по сторонам, зацепился взглядом за единственное яркое пятно в интерьере. Поначалу решил, что это затейливая деталь оформления – на боковой стене алели мелкие и крупные брызги, будто модный художник оставил тут некую абстрактную фреску. Он шагнул ближе, перевел взгляд вниз и замер. Из-под низкого журнального столика причудливой формы торчали ноги. Крепкие мужские ноги, густо заросшие темным волосом. Одна была обута в мягкий кожаный мокасин, вторая – босая, с судорожно сведенными пальцами.
Чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, Николас двинулся вперед, обогнул столик и только теперь увидел всю картину. На полу навзничь лежал мужчина, немолодой, грузный, одетый в льняные шорты до колен и распахнутую на груди голубую гавайку. На заросшей седым волосом груди виднелись контуры старых татуировок, массивный золотой крест скатился на бок, толстая цепочка затерялась в складках шеи. По форме этот крест напоминал тот, что носила Ольга, только был гораздо более крупным, броским. Черты лица мужчины – грубые, топорные – еще можно было разобрать, а вот верхняя часть его головы представляла собой кровавое месиво. Несчастному выстрелили в голову, отсюда и алая «абстрактная живопись» на белоснежной стене.
Первым побуждением Ника было развернуться и броситься прочь из этого проклятого дома. Он попал сюда случайно, он знать не знает, что за драма тут разыгралась. И разбираться во всем этом не желает. Скорее на воздух, нырнуть в море, стереть из памяти развороченный череп, кусочки мозга, разметанные по каменному полу. Его вообще не должно было здесь быть, он не хочет ни во что впутываться.
Ник попятился, наткнулся бедром на спинку кресла, отскочил в сторону, бросился к выходу. И уже у самой двери резко затормозил. А Ольга? Он ведь явился сюда, предполагая, что она может быть здесь. Что здесь живет ее богатый любовник. А вдруг он неверно ее понял? Вдруг она явилась сказать своему сожителю, что все кончено, что она повстречала другого человека. А в момент разговора в дом ворвались головорезы, у которых какие-то счеты с этим российским бандитом. Может быть, Ольге прямо сейчас угрожает опасность. И спасения ждать неоткуда, вот разве что не в меру любопытный знакомый уймет свою трусость и придет на помощь?
Ник лихорадочно огляделся по сторонам, схватил с полки массивную статуэтку из стекла и металла, не то вазу, не то женскую фигурку, некую абстрактную мешанину из острых граней и углов. Боец из него никакой, он и не дрался-то никогда. Придется надеяться на элемент неожиданности. Преступники наверняка и не подозревают, что в доме есть кто-то, кто собрался им помешать.
В голове стучало: «Беги отсюда! Она тебе никто, ты знаешь-то ее всего несколько дней. Спасайся!» – но Ник в очередной раз заткнул навязчивый голос рассудка и ринулся обыскивать дом.
Кабинет, кухня, комната для гостей. Везде было так же пустынно. Покачивающиеся от сквозняка легкие занавески, стрекот цикад из сада. Лишь оказавшись в задней части дома, Ник вдруг услышал какой-то приглушенный звук. Не то плеск, не то всхлип. Сжав обеими руками статуэтку, он рванул туда, увидел перед собой приоткрытую белую дверь. Ванная, что ли? Да, ванная… Толкнул ее плечом и ворвался внутрь.
Помещение оказалось большое, круглое, вся передняя стена – стеклянная от пола до потолка. За стеной открывался вид, от которого перехватывало дыхание. Увитый зеленью, круто уходящий вниз склон, море внизу, облизывающее прибрежные камни. Катер у причала, яркие кляксы кайтов в небе и белые силуэты яхт на горизонте.
Но любоваться видом времени не было, потому что в центре комнаты помещалась утопленная в выложенный плиткой пол круглая ванна. В ванне этой билось в агонии розовое мокрое тело. А возле ванны, опершись на одно колено, стояла Ольга, второй ногой удерживая под водой голову тонущего человека.
Тишина тут же кончилась, взорвалась звоном в ушах. Ник, ничего не соображая, чувствуя полнейшую прострацию, будто, ворвавшись сюда, вывалился прямиком в другое измерение, отшатнулся куда-то в сторону, влетел в стеклянную тумбу, уставленную косметическими бутылочками и пузырьками, выронил из рук статуэтку, и та с грохотом покатилась по полу. Ольга обернулась на звук, и Ник поразился тому, как изменилось ее лицо. Утратило всю женственность, нежность, загадочность. Хищный оскал зверя, вот что он увидел сейчас. Глаза, будто бы обмелевшие, сохранившие единственную мысль, единственное стремление – растерзать добычу. Заострившиеся черты, прерывистое дыхание, срывающееся с приоткрытых губ. Румянец на щеках, вызванный – он с ужасом осознал это – удачно прошедшей охотой.
Ольга отвлеклась от своего страшного занятия лишь на секунду, но этого было достаточно, чтобы ее жертва с диким всхрипом вынырнула на поверхность. Ник видел теперь, что это совсем молодой парень, почти мальчишка, лет, может, восемнадцати-девятнадцати. Круглолицый, коренастый и полноватый, с побагровевшим лицом и вываленными из орбит глазами. Он забился пойманной рыбой, заплескался, вздымая тучи брызг. И Ольга, снова отвернувшись от Ника, с силой надавила ногой в вымокшей джинсовой штанине ему на макушку, облепленную мокрыми волосами. Нажала еще и рукой, и голова снова ушла под воду.
Остолбенев от ужаса, Ник расширенными глазами наблюдал за происходящим. Не мог ни пошевелиться, ни звука издать. Парень потрепыхался еще несколько секунд, затем обмяк, в последний раз дернулась пухлая розовая нога, разжались пальцы, судорожно цеплявшиеся за бортик. И расслабленное тело закачалось на поверхности воды.
Ольга смотрела на него еще пару секунд, наверное, желая убедиться, что жертва действительно повержена. Затем медленно поднялась, развернулась к Нику, и он понял, что вот теперь-то и начинается самое страшное. В руке ее оказался массивный пистолет с глушителем. Может, он был там и раньше, а может, лежал на полу возле ванны, и теперь Ольга его подняла. Ник в накатившем на него отупении не помнил детали.
Ольга шагнула к нему, подняла пистолет и произнесла вдруг:
– Зачем же ты пришел…
Ник понял, что сейчас последует выстрел. Не до конца вырубившихся инстинктов еще хватило на то, чтобы зажмуриться, но перед этим он успел увидеть в глазах Ольги то же странное выражение, что было в них, когда она уезжала от него каких-то пару часов назад. Легкое сожаление. Досаду из-за возникшего на пути препятствия, которое придется перешагнуть.
Прошла секунда. А может, две или пять. Время то чудовищно растягивалось, то пускалось вскачь, и Ник не мог теперь трезво оценить его интервалы. Выстрела не было. Вокруг по-прежнему стояла тишина. На мгновение у Ника в голове забрезжила дурацкая надежда, что он просто уснул на пляже, солнце напекло ему голову. И все случившееся – не больше, чем посетивший его от перегрева кошмар. Что сейчас он откроет глаза и увидит перед собой бирюзовый край моря, бегущих в воду серферов с досками наперевес, Ольгу, дремлющую рядом на цветной подстилке.
Но нет, он все так же находился в круглой светлой ванной комнате с видом на море. Стоял, вжавшись спиной в стену. А ровно напротив него стояла Ольга, только теперь рука ее, сжимавшая пистолет, была опущена. И Ольга разглядывала ее с недоумением, будто нечто чужеродное, вдруг пустившееся самовольничать.
Ник не знал, почему она не выстрелила. Не знал, не последует ли выстрел через минуту. Он понял только, что ноги отказываются его держать, и медленно сполз по стене на пол. Накатила какая-то апатия. Может, последствия пережитого шока. Он ткнулся подбородком в колени и почти равнодушно продолжал наблюдать за Ольгой.
Та еще несколько секунд смотрела на стиснутый в руке пистолет. Потом перевела взгляд на Ника. На лице ее читалась лихорадочная работа мысли. Наверное, стоило бы напрячься, ведь в эти секунды Ольга явно решала его судьбу. Но Ник осознал, что силы бояться за жизнь, сопротивляться, искать выход из ситуации у него кончились. Он просто смотрел на нее из-под упавших на глаза выгоревших волос. И под его взглядом Ольга вдруг скривилась, как от боли, издала глухой сдавленный стон – кажется, злясь на себя за то, что не может перебороть эту накатившую на нее неспособность действовать. Затем стиснула зубы – и лицо ее мгновенно разгладилось, снова стало спокойным, собранным, лицом человека, твердо знающего, что он будет делать дальше.
– Поднимайся! – скомандовала она Нику.
– Что? – попытался выговорить тот.
Голос не слушался, сорвался на жалкий сип.
– Уходим, времени нет. Полис будет с минуты на минуту.
Ольга шагнула к нему, схватила за грудки и рванула вверх, а затем прикладом подтолкнула в затылок.
– Быстро!
Ник, ничего не понимая, с трудом передвигаясь на ватных ногах, двинулся вперед. Подталкивая его в спину, она вывела Ника из ванной, но после направилась не в сторону парадного входа, а дальше по коридору, к маленькой белой двери, ведущей, как сообразил Ник, на задний двор.
– Куда?.. Как?.. – выдохнул он на бегу.
– Там катер, – Ольга махнула рукой в сторону видневшегося внизу причала.
Ник замешкался на секунду. Все менялось чересчур быстро. Он еще не успел осознать, что чудом избежал гибели. А жизнь уже сделала новый виток. Он пока не вполне понимал, какой, но догадывался, что, если сейчас последует за Ольгой, дороги назад не будет.
– Ну же! – отрывисто выкрикнула та. Лицо ее раскраснелось, волосы развевались на ветру, глаза сияли.
– Я не пойду… – промямлил он.
– Останешься здесь? Мама-гречанка будет счастлива узнать, что тебя осудили за двойное убийство, – усмехнулась Ольга.
Мама…
Ник на секунду зажмурился, а затем открыл глаза и вслед за Ольгой побежал к змеящейся по склону холма, ведущей к причалу внизу белой крутой лестнице.
Глава 3
– Где колбаса, я тебя спрашиваю? Опять вчера своих паразитов навела и сожрали все?
Лицо у мамы Люды было перекошенное от ярости, очки прыгали на тонком вздернутом носу, короткие завитые перманентом волосы стояли дыбом. Оля не отвечала, слушала молча и смотрела исподлобья. Колбасу они с друзьями действительно вчера съели. Ну а что, надо было голодными сидеть? Оля знала по опыту, что если сама не найдет, что поесть, мать о том, чтобы ее покормить, и не вспомнит. Бывали уже случаи, когда она падала в голодный обморок в школе, потому что с утра в холодильнике не находилось ничего.
Что же касалось еды отчима Пети, то ее Оле брать вообще строго воспрещалось. Поначалу отчим еще пытался играть роль папы, но как-то вяло, скучно, а в последние годы, видимо, решил, что это ему и вовсе не интересно. В холодильнике он завел отдельную полку, провел красным маркером черту по краю и чутко следил, чтобы Оля не съела ничего из его припасов. В противном же случае хватался за ремень. Чему мама Люда и не думала препятствовать, напротив, призывала выбить из зарвавшейся засранки всю дурь. Сама же на время наказаний удалялась в комнату и включала погромче бразильский сериал.
– Я, по-твоему, деньги печатаю? А? Что ты глаза свои волчьи на меня таращишь? Отвечай!
Но Оля отлично знала, что отвечать что бы то ни было бесполезно. Мать доводы слушать не станет, только еще больше заведется. Единственным способом побыстрее закончить скандал было молчать и ждать, пока она проорется.
– Чтоб я эту шпану больше у себя в квартире не видела. Ясно?
– Ясно, – сквозь зубы процедила она.
И хотела уже пойти в свою комнату, но тут мама Люда вдруг добавила:
– А шарф мой кто опять брал, а? Я сколько раз повторяла, чтобы не смела к моим вещам прикасаться.
– Да не брала я твой шарф! – не выдержала Оля.
Ладно, пускай колбасу они съели. Но вещи матери она и правда не трогала – себе дороже, после такого проступка вообще домой лучше не приходить. И терпеть, что на нее наводят напраслину, не хотела.
– Нужна мне эта дрянь розовая.
Тут мама Люда зашлась от возмущения. Выкатила глаза, налилась красным и стала хватать ртом воздух. Оля успела испугаться, не хватит ли ее удар от такой дерзости. Но нет, мать перевела дух, картинно ухватилась за дверной косяк и заголосила умирающим голосом:
– Петя! Петя! Ты слышишь, как эта мерзавка со мной разговаривает?
Телевизор, оравший из большой комнаты: «Удар по воротам! Штанга!», замолк, и в кухню, шаркая тапками, вошел отчим. Невысокий – чуть выше мамы Люды, с намечающимся брюшком, нависшим над синими трениками с оттянутыми коленками, он подступил к Оле, сжав кулаки.
– Ты опять за свое? Хамка! Мало я тебя учил?
– Петя, я ее боюсь, – причитала тем временем мама Люда. – Она неуправляемая, она на меня нападет. Защити меня, Петя!
Отчим, сам по натуре человек не злой, скорее туповато-бездушный, находился у мамы Люды под каблуком. И, накрученный ею, должно быть, и в самом деле начинал видеть в падчерице угрозу. Он и вообще-то был трусоват, Оля помнила, как он драпал от приставшего к нему в темном парке перед домом воинственного сопляка. Зато тут, дома, в безопасности, любил построить из себя настоящего мужчину с твердой рукой.
– Ты до чего мать довела, зараза! – проорал он Оле в лицо.
– Отвали от меня, – буркнула она и попыталась проскользнуть мимо отчима в свою комнату.
Отчим, кажется, не успел еще понять, что за последний год падчерица вытянулась и вскоре должна была обогнать его в росте. По-прежнему видел в ней беспомощную девчонку. Да и сама Оля пока не осознавала, что плюгавый мужичонка не заключал в себе серьезной угрозы, слишком хорошо помнила его ремень.
– Ты на меня пачечку-то не разевай, – завопил отчим и ухватил Олю за ухо.
Та вскрикнула от боли, попыталась оттолкнуть озверевшего папашу локтем, вывернуться. Мама Люда, сложив руки на тощей груди, с удовлетворением наблюдала за происходящим, поддакивая:
– Совсем от рук отбилась. Житья не стало от этой нахалки.
Отчим за ухо подволок Олю к двери в ее комнату и втолкнул туда так, что она отлетела и ударилась об угол шкафа. Зато хоть ухо выпустил, которое тут же налилось кровью, сделалось горячим и засаднило.
– Никаких гулянок, ясно тебе? Будешь в комнате сидеть, ты наказана! – проорал ей вслед отчим и захлопнул дверь.
Растирая ухо, Оля слышала, как он гаркнул на лебезившую перед ним мать:
– Да заткнись ты уже! Могу я в своем доме футбол посмотреть?
В комнате снова заорал телевизор, а мать, причитая себе под нос, вернулась на кухню.
Оставшись одна, Оля взяла с дивана валявшуюся там куртку, накинула ее на плечи и вышла на балкон. Небо было хмурым. Нависшие низко тучи цеплялись серыми лохмами за золотые ветки росших внизу, у дома, берез. Накрапывал мелкий дождь.
В эту панельку на окраине Москвы они с матерью и отчимом перебрались четыре года назад, вскоре после происшествия в Крыму, которое до сих пор иногда снилось Оле в кошмарах. Она по-прежнему так и не понимала до конца, что тогда случилось, кто были эти люди, ворвавшиеся к ним в дом, за что они убили Сашу и Сергея. Приехавший на следующий день отчим только и твердил милиции, что его в этот момент вообще в поселке не было, он уезжал в Москву по делам и ни о чем знать не знает. А мать, всхлипывая, повторяла, что с сестрой не виделась много лет, что та в молодости связалась на свою голову с этим Сергеем, темной личностью с криминальным прошлым, и вот, наверное, из-за него и пострадала. Вскоре милиция оставила их в покое. Дело то ли закрыли, то ли, сочтя типичным висяком, убрали куда-то на дальнюю полку. Оля по малолетству подробностей не знала. Только следователь к ним больше не приходил. А вскоре мать объявила Ольге, что они переезжают в Москву, «подальше от этого ужаса».
Тем, что Оля с криком просыпалась по ночам, шарахалась от каждого резкого звука и боялась оставаться одна, заниматься никому было некогда. Мать только подзатыльник могла отвесить за то, что «распустившаяся девка» опять полночи не давала спать. А теперь мать с отчимом и вовсе погрузились в переезд, заказывали грузовые контейнеры, паковали вещи.
– А у нас что, есть квартира в Москве? – спросила как-то Оля.
– Есть, – бросила мать, сгружавшая кастрюли в картонную коробку.
– А откуда?
– Тебе что, заняться нечем? – прикрикнула мать. – Иди лучше учебники свои собери. Вопросы она задает, ишь!
По каким-то обмолвкам родителей Оля поняла, что когда-то раньше, давно, они жили в Москве. А в Крым перебрались позже. И, кажется, это тоже было как-то связано с погибшей Сашей.
– Никогда никого не слушала, жила, как хотела, – брюзжала мать. – А родня потом разгребай за ней, что наворотила. Явилась, помню: «Людочка, спасай!» Будто у меня своей жизни нет. Навесила ярмо, из родного города сдернула… Ну и получила, на что нарывалась, шалава.
– Людок, да хватит тебе, не надо так об умерших, – бурчал иногда отчим.
– А что, боишься, явится она к тебе с того света? – с ненавистью выплевывала мать.
И Оля понять не могла, за что же та испытывает к сестре, уже погибшей, такие чувства. Что ей могла сделать эта красивая мягкая женщина, что могло вызвать такую ненависть?
– Да ладно, хорошая ведь девушка была, красивая, добрая, – мямлил отчим. – Жалко ее, жить и жить могла бы. Это козел этот ее с толку сбил.
– Постыдился бы, «красивая», – передразнивала мама Люда. – Будто я не видела, как ты на нее зенки пялил. Только не про твою честь была принцесска. На кой ты ей сдался, голодранец? Ей себя подороже продать хотелось.
Оле отчего-то от таких разговоров делалось горько. Она уходила в свою комнату и прижимала к лицу куклу, которую привезла ей Саша. Такую красивую, такую хрупкую, с тонким фарфоровым личиком и гладкими, как шелк, волосами. Оля глубоко вдыхала, и ей казалось, что от волос куклы, от ее старинного платья в кружевах все еще немного пахнет Сашиным запахом – нежным и горьковатым.
Куклу ей удалось отстоять, хотя мама Люда не раз упрекала:
– У тебя что, других лялек мало? Давай продадим, все равно с ней не поиграть, только любоваться. Ну чего ты уперлась? Мать с отцом последний хрен без соли доедают, а эта в куклу вцепилась. Не стыдно?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги