Книга Пожалуйста, только живи! - читать онлайн бесплатно, автор Ольга Юрьевна Карпович
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Пожалуйста, только живи!
Пожалуйста, только живи!
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Пожалуйста, только живи!

Ольга Юрьевна Карпович

Пожалуйста, только живи!

Том первый

Часть I

1

– Cлышь, Марго, а может, ну его на хрен? – тоскливо прогудел Банан.

– Че на хрен-то, че на хрен? – тут же завелся низкорослый вертлявый Аниська. – Тебе-то че, тебе, конечно, на хрен. У тебя батяня в запое вторую неделю. А мой-то в завязке, злой как черт. Ему еще на кирпичке с лета зарплату не платили… Он завтра на собрание сходит, в журнал глянет – и кранты мне.

– Ну и че, в запое. – Банан, скривив толстые губы, сплюнул под ноги. – Мамка-то не в запое.

– Мамка! – презрительно протянул Аниська. – Мамка-то че, только пилить будет и плакать, сам, что ли, не знаешь? А батя меня сто пудов выдерет. У него ремень знаешь какой, с армии еще. Я в прошлый раз два дня еле на заднице сидел.

Банан вздохнул, сощурившись, поглядел сквозь полуоблетевшие ветки боярышника на косо освещенный фонарем школьный двор и обернулся к худенькой гибкой девчонке с выразительным тонким лицом и темными, спускавшимися до середины шеи волосами, не сводившей остро поблескивающих в темноте глаз с окна на первом этаже.

– Тебе-то это все зачем, а, Марго? Твой-то папахен уже лет пять как в городе не появлялся. Счастливая!

– Хорош трепаться! – коротко оборвала их девчонка.

Она вытащила руку из кармана куртки и указала пальцем на едва заметное светящееся голубое пятно в углу окна.

– Футбол закончился, Михалыч сейчас курить пойдет, пора.

Банан уныло вздохнул, но спорить не решился, выбрался из кустов боярышника и, ссутулив плечи, поплелся вперед, к освещенному куску школьного двора. Аниська двинулся за ним. Рита, сжав губы, наблюдала за их движущимися силуэтами: вертлявый Аниська шел, словно подпрыгивая на ходу, подергивая плечами, здоровый Банан плелся нехотя, подволакивая ноги. Они пересекли освещенную полосу асфальта, остановились у здания школы. Аниська воровато оглянулся по сторонам, вытащил из кармана кусок угля и принялся аккуратно выводить прямо под окном кабинета химии косые крупные буквы. Он успел уже написать «Мезенцева – су…», когда тяжелая железная школьная дверь с глухим стоном отворилась, и на крыльце возник сторож Михалыч.

Рита прикусила костяшки пальцев, сосредоточенно наблюдая за происходящим. Она вся подобралась, готовая рвануть с места, как только представится подходящий момент.

Михалыч сунул в рот «беломорину», похлопал по карманам, отыскивая спички, и вдруг увидел пару хулиганов, бессовестно портящих только этим летом заново выкрашенный фасад школы. Рите показалось, что даже седые усы его хищно встопорщились, предвкушая добычу.

– Вы что? – взревел он. – Вы что это делаете, поганцы?

И бравый Михалыч ринулся вниз со ступенек.

Пора!

Рита выскочила из кустов, бесшумно пересекла школьный двор, краем глаза увидела широкую спину Михалыча, ухватившего нарушителей спокойствия за воротники курток, – ее, взбегающую по ступенькам школы, он теперь видеть не мог.

– А мы че? Мы ниче, – плаксиво завывал Аниська. – Отпустите, Василий Михалыч, мы больше не будем!

– Ага, Анисимов, ты! Так я и знал, паскуда, – разорялся сторож. – И Банаев с тобой! Куда ж без милого друга!

– Да я ваще ниче не делал, я стоял рядом просто! – басил Банан.

Дальнейшего Рита уже не услышала. Она проскользнула за дверь, пронеслась мимо освещенной каморки сторожа, в которой гудел телевизор, и рванула вверх по лестнице на второй этаж. Прислонилась спиной к стене, переводя дыхание.

В школе было почти темно. Из окон коридора лился рассеянный молочный свет уличных фонарей. Отдышавшись, Маргарита двинулась дальше. На секунду задержалась возле доски «Наши отличники». Можно было бы, воспользовавшись случаем, подрисовать усы Ленке Бабенцевой, мерзкой ботанше из параллельного класса. Ладно, жаль время терять, в другой раз.

Вот и дверь учительской, третья по правой стороне коридора. Рита остановилась перед ней, подергала за ручку – заперта. Ничего, она и не рассчитывала, что все получится так легко. Достала маленькие плоскогубцы из кармана куртки, немного повозилась с замком. Короткий щелчок, и дверь подалась вперед, открылась, жалобно скрипнув.

Рита, двигаясь плавно и бесшумно, скользнула в учительскую. Здесь пахло старой бумагой и застоявшимся сигаретным дымом. Ветхие кресла с высокими спинками у окна отбрасывали длинные тени. Зашелестела мясистыми листьями на сквозняке пыльная пальма в углу.

Осторожно ступая, чтобы не заскрипел под ногами рассохшийся паркет, Рита приблизилась к шкафу. Ага, вот здесь, в открытой ячейке. Она пробежалась пальцем по дерматиновым корешкам классных журналов и выудила тот самый, нужный, в тускло-зеленом переплете. Раскрыла первую страницу, прищурившись в темноте, прочитала надпись 9 «Б», утвердительно кивнула самой себе, сунула журнал под куртку и выскочила обратно в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь.

Ей самой воровать школьный журнал не было никакого резона. С оценками у нее, в общем-то, было все нормально, и никакая родительская кара за двойки не грозила. Но верные друзья Банан и Аниська очень уж боялись родительского собрания, назначенного на следующей неделе, ныли и упрашивали. И Рита – так уж и быть – разработала план по спасению задниц дорогих друзей от отцовских ремней.

Все предприятие заняло не более десяти минут, но, видимо, и этого оказалось чересчур много для ее нерасторопных подельников. Потому что, спустившись по лестнице вниз, Рита обнаружила, что дверь каморки сторожа открыта нараспашку и в самой каморке, удобно расположившись на продавленном диване, отдыхает Михалыч. Едва не вскрикнув от неожиданности, Маргарита рванулась назад, притаилась за углом коридора. Кажется, не заметил.

«Мать твою, куда подевались эти олухи? Они же должны были задержать его, пока я не вернусь!»

Девушка сжала холодными пальцами виски, стараясь сосредоточиться, понять, как теперь действовать. Через окно удрать не выйдет, на первом этаже везде решетки, а со второго прыгать – только ноги ломать. Через столовую? Там, кажется, есть маленькое незарешеченное окошко в кухне. Можно попробовать просочиться.

Проклятый журнал выпирал из-под куртки, мешал бежать. Рита, пригибаясь и оглядываясь, пролетела по коридору и вбежала в столовую.

Темнота. Пахнет подгоревшими булочками и капустным супом. Она прошмыгнула между столов, вперед, туда, где за деревянной раздаточной стойкой открывалась кухня. Легко перемахнула через стойку, двинулась почти на ощупь между каких-то железных чанов и кастрюль. И уже у самого окошка задела ногой цинковое ведро. Тишину прорезал гулкий металлический звук. И тут же из двери подсобки воровато высунулась чья-то всклокоченная голова:

– Кто тут?

Сердце сделало бешеный рывок и заколотилось о ребра. В крови забурлил адреналин.

«Повариха тетя Глаша. Что она тут забыла? Ну ясно, приперлась вынести что-нибудь, пока нет никого. Значит, задняя дверь должна быть открыта. Быстрей!»

Рита бросилась вперед, уже не обращая внимания на шум, на ходу натягивая на голову капюшон – может, не узнает. Щелкнул выключатель, задрожал над головой яркий свет.

– А ну стой, зараза! – рявкнула тетя Глаша. – Стой, кому говорю!

Рита добралась до задней двери, через которую в столовую заносили продукты с базы, толкнула ее – открыта! Теперь бегом, этой корове никогда за ней не угнаться.

Она слетела со ступенек и бросилась прочь, слыша, как повариха, отдуваясь, что-то орет ей в спину. «Фамилию не кричит. Значит, не узнала».

Рита пробежала по заднему двору, лихо перемахнула через забор и остановилась, тяжело дыша. Кажется, пронесло. Теперь осталось найти этих засранцев.

Банан и Аниська ждали ее там же, в кустах боярышника.

– Уроды! – коротко бросила им Рита.

– Ну а че, а че нам было делать? Он сам нас отпустил, – затараторил Аниська.

– Сказал, завтра с утра чтоб с хлоркой пришли и все смыли, – поддакнул Банан.

– Марго, ну не заводись, – заныл Анисимов.

– Да пошли вы! – Она, сунув руки в карманы джинсов, пошла вперед.

Пацаны поплелись за ней.

– Ты журнал-то достала? – заискивающе спросил Аниська.

Рита, не отвечая, вытащила из-под куртки тяжелую тетрадь и сунула ему:

– На! Только не плачь!

– Ух ты! – Он обрадованно подскочил. – Марго, ну ты крутая! Ты даже не представляешь насколько.

– Поверь, с самооценкой у меня все в порядке, – бросила Рита на ходу.

– Че? – растерянно заморгал Аниська.

– Ниче! Пошли давай! Где наши?

На косогоре за железнодорожными путями горел костер. Оранжевые языки пламени играли в осеннем вечернем воздухе. Колкие искры, взвиваясь вверх, вспыхивали и гасли. Весело трещали охваченные огнем сухие ветки. Расположившиеся у костра парни радостно приветствовали появившихся на склоне холма Риту и ее друзей.

– Гля, пацаны, сама королева Марго пожаловала, – провозгласил Леха. – Ну че, школота, повезло вам сегодня?

– Пф, ты, я смотрю, как в учагу поступил, так сразу очень взрослый стал? – отбрила Маргарита.

Аниська вскинул вверх нескладные руки, сжимавшие журнал, и запрыгал вокруг костра в каком-то бешеном первобытном танце.

– Вот он! Вот он, падла! Только его и видели.

Кто-то протянул Рите пластиковый стаканчик с портвейном. Она, поморщившись, отхлебнула приторную маслянистую жидкость. Щеки сразу вспыхнули, и рукам стало тепло. Аниська с гиканьем швырнул журнал прямо в костер.

– Придурок, что ли? Сейчас вонь поднимется! – Рита, подцепив уже занявшийся журнал палкой, выудила его из костра, обжигая пальцы, содрала с него дерматиновую обложку. – Теперь давай! Жги!

Втроем с Аниськой и Бананом они с хохотом принялись раздирать школьный журнал на отдельные страницы, мять их и швырять в огонь.

Исписанная бумага корчилась в пламени. Костер вспыхнул ярче, и всем отчего-то сделалось весело. Новая бутылка портвейна пошла по кругу. Банан откидывал белесую челку, щурясь на оранжевый огонь. Аниська, скалясь плохими зубами, отплясывал свой папуасский танец. Рита, разбежавшись, лихо перемахнула через пламя.

– Марго! – окликнул ее кто-то из компании. Она обернула к нему скуластое, в алых бликах пламени, лицо. – Да ты прям ведьма!

И Рита расхохоталась, откинув голову.

Журнал догорел, и веселье тоже стало затихать. Аниська смолил папиросину. Банан отшвырнул в кусты опустевшую бутылку.

– Может, в картишки? – предложил Леха.

– Ага, я с Марго не играю, – хмыкнул Костыль, парень из их же компании. – У нее в колоде 12 тузов.

– А где Марат? – вдруг спросила Рита.

– Так у них же проводы сегодня, – пояснил Леха. – Брат его, Руслан, в армию уходит завтра утром. Мы туда попозже двинем.

– А, ясно.

Рита вдруг поскучнела, отошла на несколько шагов, опустилась на уже поникшую, пожелтевшую после лета траву, откинулась на локти, закурила. Дым от сигареты тонкой белой струйкой поднимался вверх, расплываясь в темно-синем воздухе. Взревел, приближаясь, поезд. Вспыхнули, появляясь из-за поворота, фары. Темноту прорезал яркий белый свет, а затем загрохотало, загудело, и понеслась перед глазами вереница темно-зеленых вагонов, перечеркнутых оранжевой полосой.

Рита напряженно вглядывалась, пытаясь разобрать на табличках, куда едет этот поезд, но вагоны летели слишком быстро, различить названия не удавалось.

Вот на таком же грохочущем, пахнущем железом и едким мазутом поезде уехал пять лет назад отец. Оставив дома рыдающую мать и пообещав Рите писать. Обещал он, как же. Однажды открытку прислал к Восьмому марта. «Милая доченька, жизнь непростая штука. Прости меня!» Ублюдок!

Рита, щелкнув пальцами, отшвырнула окурок под колеса грохочущего состава. Рядом на траву опустился Леха. Подперев ладонями щеки, тоже принялся смотреть на проносящиеся вагоны.

– Так хочется свалить отсюда куда-нибудь. Правда? – спросила вдруг Рита, не отводя глаз от мелькавших перед глазами задернутых белыми короткими занавесками окон.

– Так в чем проблема? Пошли с нами к Ибрагимовым, – весело отозвался Леха. – Говорю же, проводы у них, Руслан в армию уходит. Там полгорода уже.

2

Во дворе грохотала музыка. Баба Дина наотрез отказалась запускать всю толпу явившихся на проводы в дом и накрыла столы снаружи, под почти облетевшими яблонями. Несмотря на промозглый осенний вечер, гости расходиться не желали и, похоже, намерены были веселиться до утра.

Бренчали, схлестываясь во время тостов, стаканы, плавал, цепляясь за узловатые яблоневые ветки, сигаретный дым, у недавно выкрашенного в веселый голубой цвет забора вяло топталось под музыку несколько парочек. Санек, бывший одногруппник Руслана по училищу, вдруг заорал, заглушая магнитофон:

– Афганистан, и по приказу мы встаем!

Тут же по рукам пошла гитара, раздолбанная, дребезжащая, со змеившейся в деке трещиной. Бабуля грохнула на стол еще одну кастрюлю с беляшами, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, пошла в дом, ворча себе под нос:

– Ии, чтоб вас, черти! Все сидят и сидят, пьют и пьют, а мальчику завтра к семи в военкомат. Ишь, глотки дерут, гогочут! А чего радуются?

Марат встретился глазами с братом. В того бульдожьей хваткой вцепился милиционер дядя Коля, пьяно нависал над братом, внушая со значительным видом:

– Армия, Руслан, это, я тебе скажу, такая школа жизни. Это вот сейчас стало у вас, молодежи, вроде не модно. А в наше время мы так и считали: не служил – не мужик! И ты молоток, что не стал вот это все – суетиться, бегать, справки липовые доставать. Так и надо!

Марат заметил, как Руслан важно кивает дяде Коле, едва сдерживаясь, чтоб не прыснуть со смеху.

Он пошел в дом, разулся у порога. Под ногами сухо скрипнули половицы. Мягко ступая по стерильно чистым бабушкиным половикам, прошел мимо кухни, где бабка, все так же бубня себе под нос, ворочала противнями с угощением для гостей. И, наконец, оказался в дальней комнате, где спал последние несколько лет.

Дом их был расположен в старой части города, собственно говоря, почти в деревне. Здесь уже не было ни типовых пятиэтажек, понастроенных некогда для семей рабочих с кирпичного завода, ни разграниченных улиц. Столетние дряхлые домишки стояли кое-как, узкие проулки между ними сплетались, путались, так что иногда и не понятно было, к какой именно улице относится ржавый номер на заборе дома. Эта часть города считалась самой неблагополучной – логовом хулиганья и шпаны. Хотя к братьям Ибрагимовым, выросшим здесь, у участкового до сих пор претензий особых не возникало.

Марат сел на узкую, застеленную пледом кровать, взвизгнувшую пружинами под его весом. С висевшего на стене плаката хитро щурился Брюс Ли – Руслан повесил в период увлечения восточными единоборствами. Марат протянул руку к свернувшемуся на подушке серому котенку. Проговорил тихо:

– Ну, ты тут как, зверюга? Жив-здоров?

Котенок, открыв желтые глаза, сначала испуганно дернулся, затем, узнав хозяина комнаты, заурчал и потерся ушастой башкой о протянутую руку. Марат почесал его за ушами, затем присел на корточки и пошарил в тумбочке у кровати.

– Ладно, котяра, ты на меня зла не держи. Я знаю, приятного мало. Но что поделать, надо ж нам как-то тебя на ноги поставить?

Он вытащил заготовленный шприц, ловко вскрыл ампулу с лекарством. Котенок настороженно наблюдал за его приготовлениями, но, увидев взлетевшие в воздух мелкие капли, истошно мявкнул, неловко спрыгнул с кровати и потрусил в угол. Ободранный и тощий, он заметно прихрамывал, подволакивая заднюю лапу. Марат приблизился к нему, держа наготове шприц, уверенно и осторожно подхватил животное с пола. Котенок отчаянно выдирался, раздирая державшую его руку острыми коготками.

– Ну-ну, не дергайся, – успокаивающе заговорил Марат. Голос его звучал мягко и ласково, и звереныш в его руках постепенно перестал биться и замер. – Вот так.

Он сделал укол и посадил котенка обратно на кровать.

– Вот видишь? Ничего страшного, только зря дергался. Еще два укола, и будешь как новенький. Так врач сказал, сам же слышал. Зарастет твоя лапа, скакать будешь как тигр. Мы еще из тебя матерого котище сделаем.

Серый котенок принялся вылизываться. Марат машинально наблюдал за его движениями. Он подобрал его пару дней назад, на дороге. Мелкий дурачок умудрился попасть под колесо, задняя лапа была перебита. Марат отнес его в ветеринарку, получил рекомендации от врача и теперь вот – выхаживал.

Сколько он себя помнил, к нему вечно прибивалось зверье – выпавшие из гнезд птенцы, потерявшиеся щенки. Как-то летом даже ежик повадился чуть не каждую ночь приходить из леса и топать по крыльцу в поисках миски с молоком. Марат умел чувствовать животных, сам не до конца понимая природу этого дара. Как будто по глазам зверя, по его дыханию мог сразу понять, что стряслось с бессловесной тварью. Так и выходило, что вечно возился с ними, и всех собак местных подкармливал, и котят выхаживал. Пацаны в компании никак не комментировали это его «не мужественное» хобби. Впрочем, высмеивать себя он бы все равно не позволил. А если надо, и Рус бы вступился.

Рус, Рус…

Марат в задумчивости щелкнул пальцами и проговорил негромко, обращаясь к сразу насторожившемуся котенку:

– Видишь, какое дело, друган! Уходит Рус от нас с тобой…

Руслан был старше Марата всего-то на три года. Однако так уж вышло, что Марат относился к нему не просто как к брату, а почти как к отцу – по крайней мере как к главному мужскому авторитету в семье. Матери Марат почти не помнил, умерла, когда ему было три. Совершенно по-дурацки умерла – сложно расположенный аппендикс, в местной больнице неверно оценили симптомы, полтора месяца лечили от воспаления придатков. По итогам – смерть от перитонита. Так бывает, случай, можно сказать, классический. Теперь, будучи студентом первого курса медучилища, он хорошо это понимал.

Отец же дома был гостем редким. Если и появлялся после очередной отсидки, то только для того, чтобы пьянствовать, склочничать с соседями и мутить что-то таинственное с корешами. В результате этих их тайных сходок чаще всего являлся очередной наряд милиции. Отца грузили в «уазик», и братья Ибрагимовы спокойно жили под присмотром бабки до следующих кратковременных гастролей отца на воле.

И как-то само собой естественно получилось, что Марат во всем старался ориентироваться на старшего брата. Руслан умел все на свете и всему мог научить – плавать, удить рыбу, выбираться из леса, отбиваться от врагов и уходить от погони, если нападавших было слишком много. Руслан объяснял, что хорошо, а что плохо, и Марат верил ему беспрекословно. Преподавал ему своеобразный кодекс чести пацанов из бандитского района – бить первым, за своих стоять до последнего, но того, кто слабее, трогать – западло.

Марат привык во всем всегда следовать за братом. Руслан поступал в спортивную секцию – и Марат шел в секцию за ним, Руслан покупал где-то на сэкономленные деньги раздолбанный мотоцикл – и Марат часами вместе с ним ковырялся в пахнущем смазкой двигателе, Руслан после школы поступил в медучилище, и Марат не стал даже задумываться, какую выбрать специальность.

И вот теперь Руслан завершил учебу, вместе с ней окончилась и отсрочка, – и брат получил повестку в армию. А Марат оставался дома. Чертовы семнадцать лет, ни то ни се. Он еще слабо себе представлял, что с завтрашнего дня Руслана не будет рядом. Как все это будет, ему даже думать не хотелось, только грудь сдавливала какая-то тяжесть, скребущая, щекочущая где-то под лопаткой тоска.

Во дворе загремела Nirvana – слов Марат не разбирал, в английском он дальше, чем «This is a table[1 – Это стол (англ.).]», за годы учебы в школе так и не продвинулся, но по интонации понимал, что Курт Кобейн поет о чем-то таком же тоскливом и безнадежном, как эта тяжесть, давившая на его ребра все последнее время, со дня получения Русом повестки.

Тряхнув головой, Марат снова посмотрел на котенка:

– Как тебя назвать-то, а, зверятинка? Может, Курт? – Он коротко рассмеялся и потер царапины, оставленные на руке кошачьими когтями.

Котенок, словно одобряя новое имя, дернул ушастой башкой и повел усами.

– Нравится? Ну, значит, будешь Курт.

Кто-то забарабанил в окно комнаты снаружи, крикнул:

– Маратище, выходи, там твои дружбаны пришли.

И Марат, в последний раз почесав котенка за ухом, вышел из комнаты.

В кухне дядя Коля увещевал бабку:

– Ну чего ты ревешь, старая? Два года быстро пролетят, соскучиться не успеешь. Зато вернется настоящим мужиком.

– То-то братья мои, Ренат и Амин, вернулись мужиками, – скривила рот бабка. – Так и осталось одному девятнадцать, другому двадцать два.

– Ну так то когда было-то? – наседал на нее дядя Коля. – То ж война была, дура ты баба. А сейчас нет ее, войны-то.

– Сегодня нет, завтра есть, – продолжала всхлипывать бабка. – Ты, Коля, на меня не кричи, я побольше тебя на свете живу. Все видела, все знаю!

Дальше Марат слушать не стал, вышел во двор. Поздоровался с Лехой – бывший одноклассник, теперь сокурсник по медухе. Кивнул Аниське, жаждавшему живописать, как они сегодня вечером стащили из школы классный журнал и уничтожили его на радость одноклассникам. Разглядел среди гостей, сгрудившихся у стола, темный затылок Ритки Хромовой. Все, значит, явились – вся старая компания, сбившаяся еще в младших классах и не развалившаяся даже после того, как старшие позаканчивали школу. Все собрались пожрать и выпить на халяву, и никакого дела им нет до того, что его старший брат завтра уходит в армию на целых два года.

Марат вяло отбрехался от друзей и отошел в сторону, уселся на сложенных у забора бревнах. Октябрьская ночь дышала сыростью и холодом. Темное небо провисло над головой, ни одной звезды не видно было сквозь черную хмарь.

Подошел Руслан, коротко потрепал его по затылку, присел рядом.

– Ну, ты чего разнюнился, братишка? Тебе раскисать сейчас нельзя, я ж на тебя все оставляю. – Он коротко рассмеялся.

Марат знал, что они с братом похожи. Оба рослые, плечистые, обоим от татарской бабки достались острые скулы, твердая линия рта и слегка восточный разрез глаз. Мягко кудрявящимися пепельно-золотистыми волосами и светлыми, меняющими в зависимости от освещения цвет от серого до бледно-зеленого глазами они пошли в русскую мать. Похожие. Только он, Марат, был чуть ниже ростом, крупнее, основательнее – хоть и младше на три года. В фигуре Руслана же чувствовалась легкость и гибкость.

– Ты сразу напиши, как попадешь в часть, – сдержанно буркнул Марат. – А то… бабка волноваться будет.

– А как же, – рассеянно отозвался Руслан.

Марат проследил за направлением его взгляда и убедился, что брат глаз не сводит с Ритки Хромовой, хохотавшей с кем-то за столом. Она откинула голову, и блики от фонаря метались по ее длинной, скульптурно вылепленной, почему-то показавшейся сейчас беззащитной белой шее. В полутьме поблескивали быстрые, кипящие весельем, удивительно светлые, по сравнению с темными волосами, глаза, ровные белые зубы. Вся она была какая-то очень живая, искрящаяся, блестящая, двигалась стремительно и резко, как ртуть.

Руслан никогда особо не поддерживал отношений с его компанией. Ну, ясное дело, для него все они были малявки. Наверное, только Маргарита и вызывала его интерес. Никогда не забывал спросить: «А как там эта ваша, как ее там, Марго? Чего еще отмочила?» Ну это, в общем, и понятно, Ритка – девчонка заметная, лихая, вечная атаманша, предводительница всех дворовых компаний, как чего-нибудь выкинет – потом неделю еще весь город гудит.

– Ты чего? На Ритку, что ли, пялишься? – он подтолкнул брата локтем.

И тот неожиданно смутился:

– Ну че ты сразу – пялишься? Просто смотрю. С лета ее не видел. Совсем взрослая стала.

– Ну прям, взрослая, – хмыкнул Марат. – Шестнадцати нет еще – малява!

А Руслан, не отвечая, вдруг поднялся на ноги и пошел прямо к Хромовой. И, как нарочно, кто-то переставил кассету в магнитофоне, и с заезженной ленты захрипел медляк какой-то, кажется Guns’n’roses.

Марат, прищурившись, наблюдал, как Руслан подошел к Рите, наклонился, что-то сказал ей. Она обернулась к нему, легко поднялась из-за стола и, сделав пару шагов к брату, вскинула руки ему на плечи. Руслан обнял ее за талию и медленно закружил под музыку.

«Во дает, – усмехнулся Марат. – Втрескался, что ли? В Ритку Хромову втрескался? Да она же» Он сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой, снова покосился на танцующих – и вдруг замер. Как будто увидел Маргариту впервые. Темно-каштановые блестящие волосы, гладкой волной обтекавшие голову, – кончики прядей, мягко завиваясь на концах, щекотали край подбородка. Прозрачные, бледно-зеленые, всегда как будто чуть удивленные глаза. Остро вырезанный край чуть выдававшейся вперед верхней губы, мягкая ложбинка над ней, высокие скулы, на которых дрожали сейчас рассеянные световые блики. Да она же… мать твою, да ведь Руслан прав, она и правда стала настоящей красавицей. Или она всегда такой была, а он почему-то не замечал?