Белладонна
Сигна отсчитала минуту и двинулась по тускло освещенным коридорам, прижавшись к стене в надежде, что тени скроют ее, когда она на цыпочках подкралась к лестнице.
Формально она не нарушала правил, пока оставалась на лестничной площадке.
Сигна присела на корточки и посмотрела сквозь искусно вырезанные перила-ветви на вечеринку внизу. С такого ракурса ей удавалось разглядеть только мелькающие тени, и приходилось напрягать слух, чтобы расслышать голоса сквозь звуки пианино и скрипки, до нее доносились лишь обрывки разговоров. Ярко сияли огни, отражаясь в золотистых стенах и начищенных серебряных подносах, на которых разносили хрустальные бокалы с шипящим шампанским и миниатюрные изысканные пирожные, предлагая их женщинам в шикарных нарядах и мужчинам во фраках. Все что-то ели, пили или танцевали под наполняющую весь бальный зал музыку. Однако подобные танцы она никак не ожидала увидеть.
Бабушка Сигны часто рассказывала истории о любви своей дочери к вечерам. Именно на балу и познакомились ее родители, и бабушка всегда предсказывала, что Сигна так же встретит свою судьбу. Они никогда не упоминали, что, в конечном счете, эта любовь к торжествам и погубила Риму, и романтизировали ее образ жизни. Годами Сигна слушала истории о матери, которые бабушка рассказывала с большой нежностью, расчесывая ей волосы или укладывая спать, словно истории возвращали родителей к жизни. Сигне нравилось их слушать и представлять, что скоро она последует по стопам матери. Но детство сложилось не так, как она ожидала, и теперь эти истории вызывали в ней жгучую зависть к женщинам, разодетым в шелка и кружева, с их нежными локонами и румянами на щеках. Они наводили на мысли о прекрасном незнакомце, который увлек бы ее на вальс (совершенный в ее исполнении, несмотря на то, что прежде она танцевала только в одиночестве в своей спальне).
Но если верить оставленной Римой книге, то вечер в Торн-Гров был совершенно неправильным. На балах должны быть бальные книжки. Разная музыка для каждого конкретного танца, с множеством правил в движениях. Женщинам не полагалось выпивать больше одного бокала шампанского, так громко смеяться и так фривольно танцевать. Но, похоже, в Торн-Гров никто не заботился об этикете.
Раскрасневшиеся женщины, спотыкаясь, вышли из бального зала на свежий воздух, икая и обмахиваясь веерами. Ими же они отбивались от настойчивых рук поклонников, пытающихся увлечь их на танец, и вместо этого охотились за изысканными пирожными с розовой и золотистой глазурью. Никто, похоже, не обращал внимания на двух девушек, которых зажали в дальнем углу. Они настолько близко прильнули к мужчинам, что у Сигны стыдливо вспыхнули щеки; она впервые видела, чтобы двое так откровенно обнимались.
Либо ее книга по этикету безнадежно устарела, либо компания совсем не походила на приличное общество.
В следующее мгновение она заметила в толпе знакомое лицо. Это был Перси, стоящий за пределами бальной комнаты и сжавший бокал шампанского, когда изнутри раздались радостные возгласы. Пока все отвлеклись, Сигна спустилась на первую ступеньку для лучшего обзора. И едва могла разглядеть мужчину, балансирующего на спинке стула, когда тот накренился. Мужчина захлопал в ладоши, привлекая всеобщее внимание. Он, похоже, был доволен собой, а гости наслаждались представлением.
Однако Перси смотрел на него сердито. Так же как и пожилой мужчина с длинным носом, стоявший рядом, который ранее схватил Марджори за руку. Кажется, его звали Байрон.
– Кто-то должен это прекратить, – потребовал Перси. Он выглядел таким суровым, что Сигна уже подумывала ускользнуть обратно в свои безопасные покои, зная, что ей не полагается присутствовать. Но до сих пор она оставалась незамеченной, а любопытство не давало покоя, и она только сильнее вжалась в тень.
– Будет только хуже, если один из нас устроит сцену, – ответил мужчина, поджав губы, когда Перси немного отошел в сторону.
– Сколько месяцев мы должны молча стоять в стороне? Как долго должны позволять ему предаваться фантазиям? Мой отец не ребенок, а этот дом не цирк! Это длится уже полгода, дядя. – Перси так крепко сжал кулак, что, вероятно, раздавил бы бокал в руке, не швырни он его на пол. Темноволосый мужчина вздохнул и отступил на пару шагов, когда Перси рванулся вперед, и взгляды всех устремились на него, включая и мужчину на стуле, которым, как уже выяснила Сигна, оказался Элайджа Хоторн.
Он был розовощеким, с горящими глазами, со светлыми волнистыми волосами, высокий и стройный. В мужчине чувствовалось величие, он излучал изобилие. Все в его внешности говорило о том, что он мог перевернуть мир одной своей улыбкой. И почему-то казался величественнее графов и принцев, окружавших его.
– Учитывая, сколько времени они находятся в нашем доме, я подумал, что было бы простой вежливостью сказать твоим гостям несколько слов, отец.
Перси натянуто улыбался, глядя мимо Элайджи на полный зал гостей, которые уже заскучали, не желая слушать ничего серьезного.
– Мне бы хотелось воспользоваться моментом и поблагодарить вас, что пришли на беспрерывное празднование по случаю смерти моей матери.
Музыка стихла, и Элайджа слез со стула, пристально глядя на сына, который не дрогнул под удивленные вздохи.
– Видя, как моя мать не может есть, танцевать, веселиться или хотя бы свободно дышать в последние дни, уверен, она бы оценила, как все вы делаете это бесконечно. – Перси расправил плечи. – И спасибо моему отцу, который продолжает устраивать пиршества в ее честь, так что мы вместе можем отпраздновать ее смерть. – Он закончил тост и поднял бокал.
Все застыли, ожидая слова от хозяина Торн-Гров. Накажет ли он сына за внезапный выпад или как-то исправит неловкую ситуацию. Но вместо этого Элайджа нашел поднос с пирожными и взял его в руки. Сняв одну из перчаток, он подхватил десерт и откусил кусочек, приближаясь к сыну. А потом вдруг молниеносно запихнул оставшийся кусок тому в рот.
– Да брось, Перси, – рассмеялся Элайджа. – Ты слишком напряжен. Что плохого в том, чтобы расслабиться хоть на одну ночь?
Толпа, которую Сигна не могла видеть, охнула, когда Перси оступился, выплевывая пирожное и с рычанием вытирая розовую глазурь. Она не услышала, что Перси ответил отцу, а только видела, как шевелятся его губы, выплевывая слова, прежде чем оттолкнуться от отца.
Раздался смех, когда Перси отшатнулся назад, а Элайджа потянулся за новым бокалом шампанского.
– Итак, – произнес он, залезая обратно на стул, когда снова зазвучала музыка, словно вообще не прекращалась, – на чем мы остановились?
Перси вылетел из бального зала, бросившись к лестнице, даже когда Байрон потянулся за ним. Он бежал так быстро, что Сигна едва успела встать, не говоря о том, чтобы спрятаться в тень, прежде чем он заметил ее. Ожесточенный взгляд кузена остановился на Сигне.
– Рад снова вас видеть, кузина, – сквозь сжатые зубы процедил он, стараясь унять дрожь в руках, сжатых в кулаки, когда оглядел черное платье, которое она так и не сменила. – Пришли насладиться вечеринкой?
– Прошу прощения. Я прежде не бывала на балах, и… я думала… мне просто хотелось увидеть, на что он похож. – У Сигны не хватило духу сказать, что глазурь осталась на его подбородке. Она вообще едва не потеряла дар речи. Казалось, что слова, произнесенные громче шепота, могут сломить его.
Но, похоже, Перси не разделял ее мнения, и его голос разнесся словно выстрел, готовый поразить любого на своем пути.
– Что ж, теперь вы знаете. Моя мать умерла несколько месяцев назад, и с тех пор он устраивает эти нелепые вечеринки. Иногда они длятся несколько дней подряд. Или часов, если он впадает в другую крайность и всех выпроваживает. Я бы задумался, почему люди продолжают посещать эти сборища, но оказалось, они просто кучка распущенных плебеев, которым больше нечем заняться.
Сигна не была уверена, выпускает ли он пар, проговаривая все это, или, наоборот, распаляется еще сильнее. Но в любом случае не считала нужным останавливать его.
– Мне очень жаль… – начала она и тут же замолчала, когда он поднял руку.
– Не стоит, кузина. – Вытирая глазурь с подбородка, он протиснулся мимо нее и поднялся по лестнице. – Думайте об этом, как о вашем приветствии в Торн-Гров.
Глава 7
Сигна почувствовала облегчение, когда Перси ушел. Не зная, как его утешить, она просто наблюдала, как кузен поднимается по лестнице и бормочет, что ему нужно проветрить голову. Решив, что не стоит медлить и шпионить здесь, пока кто-нибудь еще не застукал ее, Сигна переместилась с лестницы в тень. И твердо решила вернуться в комнату, чтобы проветрить свою собственную голову и обдумать странное происшествие, свидетельницей которого стала. Но как только она ступила на лестничную площадку, то краем глаза заметила вспыхнувшее белое свечение.
Страх сжал грудь, и она обернулась, учащенно заморгав, чтобы зрение прояснилось. И когда посмотрела по сторонам, там ничего не оказалось.
Возможно, она устала куда сильнее, чем сама осознавала. Все-таки путешествие отняло у нее много сил.
Так она и сказала себе, шагая вдоль коридоров и пытаясь найти свои покои в их бесконечном лабиринте. Торн-Гров оказался более жутким, чем она ожидала. Сигна потерла руки, заставляя себя шагать дальше.
И хотя внизу царила суета, но, по мере того как она продвигалась в глубь второго этажа, поместье становилось пустым и мрачным. Изысканных угощений и других признаков торжества не было видно, и издалека доносились только глухие звуки скрипки. Исчезли белые мраморные колонны, в которых мелькало ее отражение, когда она проходила мимо. На их месте появились странные железные подсвечники, напоминавшие птичьи гнезда. Как и ветви вдоль лестничных перил, они были замысловато сделаны с похожими на ветки несколькими толстыми железными прутьями, торчащими из них, а в центре возвышалась тусклая свеча.
Сигна оглянулась, и белая вспышка снова мелькнула, ускользая от взгляда. На этот раз она могла поклясться, что видела лицо.
Сигна тут же отвернулась, затаив дыхание. Ей оставалось лишь надеяться, что если это был дух, то он не понял, что она заметила его. Продолжая идти вперед, твердо решила игнорировать его и добраться наконец до комнаты. Но оказалось сложно не замечать бегущий по коже холодок, пока она проходила вдоль бесконечно тянущихся стен с картинами в позолоченных рамах, каждая вдвое выше нее. С них смотрели люди, которые, должно быть, когда-то здесь жили. Их количество не оставляло сомнений – поместье определенно кишело душами мертвых.
Она приблизилась к картине, с которой на нее глядел хорошо одетый мужчина с волосами почти такого же оранжевого цвета, как у Перси. Через одно плечо у него была перекинута винтовка, а вторую руку он положил на спину гончей собаке. Картина висела рядом с большой комнатой, заставленной двумя кожаными диванами янтарного цвета и полками, забитыми затхлыми книгами, которые закрывали всю левую стену.
Сигна прошла по толстому красному ковру и взяла один из томов, с разочарованием обнаружив, что тот оказался всего лишь книгой по финансам. Она не могла вспомнить, когда в последний раз видела такое количество книг. Когда жила с дядей, возможно? И сердито затолкала книгу обратно на полку.
Затем она осмотрела большой стол из розового дерева, заваленный баночками с чернилами и листами пергамента. Здесь также лежали вырезки из газет. Несколько о джентльменском клубе «Грей» и некролог Лилиан Роуз Хоторн. Сигна взяла его, но как только коснулась бумаги, оттуда вырвался мох и обвился вокруг пальцев. Она молниеносно отшвырнула листок.
Прижав руки к груди, безмолвно отругала себя за глупое поведение. Если прежде дух еще сомневался, что Сигна видит его, то теперь уж он знал наверняка. Следует вести себя осторожнее.
Решив, что комната со всеми этими книгами по бухгалтерии и письменным столом, должно быть, служит кабинетом Элайджи, она не стала ничего больше трогать и вышла. В тот момент, когда она вернулась в коридор, кожу снова начало покалывать, словно от укусов надоедливого комара. И когда проходила мимо следующего портрета, то могла бы поклясться, что его глаза следят за каждым ее шагом. Это чувство было ей хорошо знакомо, но она отказывалась признавать его, особенно когда так приблизилась к возможности жить нормально. Полная решимости придерживаться этого, она поспешила дальше. Но куда бы она ни повернула, всюду простирались коридоры. И чем дальше уходила, тем чаще мурашки пробегали по коже. Она резко повернулась, но коридор за спиной оказался совершенно пустым. Ни людей. Ни духов. Ни самого темного жнеца.
Ты все выдумала, сказала она сама себе. Просто не привыкла к таким большим поместьям.
За свою жизнь Сигна видела много духов, слишком много, если быть точнее. И знала, что в их присутствии человек становится вялым и замерзает так, что ни один огонь не согреет. Такой же холод пробрал ее до костей прямо сейчас.
Холод, который шел из следующей комнаты, поджидая ее.
С картины возле двери смотрела женщина с бледной кожей и золотистыми волосами. В улыбке сквозило тепло и достаток, но именно от глаз Сигна не могла отвести взгляд. Один голубой, а второй светло-карий. Настолько похожие на ее собственные, что она перестала дышать от изумления. Прежде она никогда не встречала людей с подобными глазами и даже не думала, что такое возможно.
Сигна потянулась к дверной ручке, но в тот момент, когда пальцы коснулись латунной ручки, до нее донесся ужасный звук влажного кашля из комнаты за спиной. Она повернулась на звук, и холод тут же отступил, чары рассеялись. Тепло окутало ее, но она все равно поежилась. Интересно, кто еще мог находиться тут наверху, подобно ей, а не внизу с гостями. Любопытство пересилило зов мертвых, и Сигна направилась к двери напротив, за которой раздавался кашель, и вошла без стука.
Покои оказались копией ее собственных, за исключением цветовой гаммы. С красивой читальной зоной в бледно-голубых и серебристых тонах, освещенной золотым сиянием огня, ревущим под изысканной каминной полкой из слоновой кости. Комната выглядела прекрасно, но, пожалуй, в ней не хватало теплых тонов. Она также не выглядела обжитой. На столе для чтения Сигна не увидела ни книг, ни чернил с пергаментом, обычно разбросанных на столах.
Она медленно прошла в гостиную и, осторожно ступая, приблизилась к смежной комнате. Дверь в нее была открыта, и, несмотря на старания двигаться тихо, человек внутри услышал шаги.
– Кто здесь?
Сигна застыла на пороге. В кровати лежала истощенная девушка, почти скелет, с бледной кожей, почти прозрачной, словно та никогда в жизни не выходила на солнце. Тусклые волосы по цвету напоминали сухую солому. В глазах совсем не было жизни, они казались просто пустыми бездонными впадинами. Когда девушка нахмурилась, через кожу отчетливо проступили кости черепа.
– Кто ты? – поморщилась девушка, ее губы походили на бледно-розовые лепестки увядшей розы.
– Ты, должно быть, дочь Элайджи. – Сигна вошла в комнату и закрыла за собой дверь, радуясь возможности отгородиться от жуткого коридора и поджидающего духа. – Я слышала, что ты больна. – Хотя не вполне осознавала всю безнадежность ситуации.
Девушка слабо рассмеялась.
– У меня вообще-то есть имя. Меня зовут Блайт. – Похоже, она уже не могла привстать с подушки, хотя глаза смотрели пытливо. – Что ты делаешь в моей комнате? Прислуге запрещается входить без разрешения.
– Прошу прощения, но я не прислуга. Я твоя кузина, Сигна Фэрроу. – Она понимала, что это вряд ли послужит оправданием проникновения. Блайт выглядела так, словно находилась в шаге от смерти, и Сигна отказывалась хоть как-то участвовать в этом. И все же что-то в ней притягивало ее. Возможно, потому что последний раз она разговаривала с девушкой своего возраста много лет назад и воспоминания о Шарлотте нахлынули на нее. Или дело было в отчаянии в глазах Блайт, вероятно, истосковавшейся по компании так же, как и Сигна. Какой бы ни была причина, Сигна осталась в комнате.
– Здесь довольно тоскливо, – начала она, пытаясь разглядеть в тенях признаки присутствия Ангела смерти. Но, не заметив его, успокоилась и расслабилась. – Может, открыть окно?
– Думаешь, я сама не в состоянии открыть окно? – Хотя кузина не пыталась выгнать Сигну, каждое ее слово звучало резко и беспощадно, словно яд. Сигна подозревала, что, попроси она спеть церковные песнопения, в исполнении Блайт они звучали бы убийственно.
Она не нашла, что ответить. Разве что случайный порыв ветра мог бы привести к тому, что у Блайт оторвется голова и вылетит в окно. Но решив промолчать, присела на край кровати с нависающим балдахином. Любопытство доставляло ей наслаждение, которое получаешь от кофе, когда кончики пальцев подергиваются и начинаешь теребить подол платья. Она оглядела кузину оценивающим взглядом. Бледная кожа, мрачный взгляд, тощее тело… Но Сигна не чувствовала запаха смерти. От Блайт не пахло испорченной сладостью гнили и болезни. Ее ногти расслоились, но не стали желтыми или серыми. А огромные голубые глаза, несмотря на злобу и залегшие внизу темные тени, не застилал туман.
– Чем ты больна? – спросила Сигна.
– А ты напористая, – усмехнулась девушка. – Если бы врачи только знали, возможно, я бы не была прикована к кровати. – Она уронила голову на подушку и вздохнула. – Боже, мне послали кого-то сносного, чтобы составить компанию.
У Сигны возникло смутное впечатление, что девушка знала, что на самом деле ее никто не посылал, и просто хотела задеть. Но она проигнорировала это замечание и посмотрела на дверь, думая о женщине на картине с глазами разного цвета, точь-в-точь как у нее.
– Никогда бы не подумала, что такое большое поместье может ощущаться пустым, в то время как внизу так много гостей, – рассеянно заметила Сигна. – Кто еще живет на этом этаже? Кажется, я слышала звуки из комнаты напротив.
Воздух пронзил такой холод, что она пожалела о своем пальто, которое отдала Марджори. Взгляд Блайт стал ледяным, угрожающим пронзить насквозь.
– Невозможно, – прошептала она. – Та комната принадлежит моей матери. Туда никто не входил уже целую вечность.
Прежде чем Сигна успела подумать о том, что подобные слова могут значить для человека, не настолько близко знакомого со смертью, она спросила:
– Ты имеешь в виду, принадлежала, верно? Твоей мамой была Лилиан Хоторн?
Этих слов оказалось достаточно, чтобы растопить лед во взгляде Блайт и сбить с нее всю спесь. Она побледнела, даже губы приобрели мертвенно-бледный оттенок. И открыла рот, словно собираясь что-то сказать, но не могла вымолвить даже слова от изумления. А Сигне потребовалось слишком много времени, чтобы осознать свою грубость.
– Ох, Блайт, я не имела в виду… – Она уже собиралась извиниться, когда кузина буквально столкнула ее с кровати, вонзив пятку в ребро.
– Убирайся! – выплюнула она. – Мерзкая девчонка, убирайся из моей комнаты!
Сигна вскочила с кровати, проклиная себя за бестактность.
– Прости! – Она потянулась, чтобы коснуться плеча Блайт. – Я не хотела… – И опять ее прервали, но на сей раз это был внезапный вздох. В тот момент, когда она коснулась кузины, то могла видеть только ее и могла чувствовать только… Что ж, она не вполне понимала, как описать свои ощущения. Они полностью отличались от всего, что ей доводилось испытывать прежде. Некое всеобъемлющее чувство, которое удерживало ее рядом и заставляло прерывисто дышать.
Что бы это ни было, Блайт, похоже, не разделяла его.
– Выметайся отсюда, – прорычала та. – Уходи, глупая девчонка… – Ее глаза расширились, и она внезапно согнулась пополам. В груди хрипело, все тело тряслось, когда ее охватил сильный приступ влажного кашля. Блайт прикрыла рот простыней, которая тут же окрасилась красным. С каждым приступом ткань становилась все темнее.
Волоски на затылке Сигны встали дыбом, когда в комнату ворвался поток прохлады. Она прекрасно знала, что принесла эта волна холода – кого, если быть точнее, – и вспыхнула от злости.
– О нет, ты не можешь, – предупреждающе зарычала Сигна. Возможно, она была полной дурой, войдя сюда. Возможно, все это действительно уловка, чтобы проклясть ее еще сильнее. Но тем не менее она не задержалась, чтобы удостовериться в прибытии Ангела смерти. А резко развернулась и настолько быстро, как только могла, вылетела из комнаты. Вдоль по коридору, вниз по лестнице к первому слуге, который попадется на пути. К кому угодно, кто сможет спасти Блайт и остановить Ангела смерти.
Ей нужно всего шесть месяцев. Шесть месяцев, а она не может продержаться и дня, не пригласив смерть в Торн-Гров.
Глава 8
К счастью, в ту ночь Сигна Фэрроу никого не убила.
Спустя несколько часов, в течение которых различные люди входили и выходили из комнаты Блайт, все начало налаживаться. Сигна подглядывала за суетой через дверную щель своей спальни, с удивлением обнаружив, что ее комната находилась немного дальше покоев Блайт. Либо духи, либо ее собственная паранойя прежде играли с ее воображением, заставив сбиться с пути.
Когда Сигна выглянула в коридор, возле двери Блайт в свете свечей виднелось только несколько силуэтов. Она внимательно высматривала среди них Ангела смерти и с облегчением убедилась в его отсутствии. Однако она с огромным любопытством высматривала еще кое-кого, а именно Элайджу Хоторна. Он стоял к ней спиной, но все же она могла разглядеть его лучше, чем прежде. Невероятно высокий, пугающе худой и, кажется, с самыми светлыми на свете волосами, сияющими даже ярче, чем звездный свет.
Сигна широко шагнула за дверь для лучшего обзора, но как только коснулась пола, раздался жуткий скрип, такой громкий, что Элайджа и слуги замолчали и обернулись. Сигна застыла и едва могла дышать, когда все взгляды устремились на нее. От Элайджи ее отделяли всего пара метров, и она наконец могла четко видеть его лицо.
Оно было жестким, уставшим. В нем отсутствовал даже намек на ту энергию жизни, которую она видела прежде. И с трудом верилось, что перед ней тот же человек.
– Кто это? – его голос прозвучал сурово, когда он обратился к слугам с намеком на невысказанное оскорбление. Затем повернулся к Сигне. – Кто ты?
Но ему ответила Марджори, возникнув из-за спины мистера Хоторна и крепко взяв его за плечо.
– Это Сигна Фэрроу, ваша новая воспитанница. – Ее прикосновение выглядело каким-то непринужденным. Интимным. Таким, которое, по представлению Сигны, совершенно не допускалось между гувернанткой и работодателем.
– Моя воспитанница? – Элайджа покачнулся и устало прислонился к стене. Марджори тяжело вздохнула и бросила на Сигну извиняющийся взгляд.
– Да, сэр. Ваша воспитанница. Приехала только утром. По вашему приглашению?
– Ах, да. – Оттолкнувшись от стены, Элайджа приблизился к Сигне, которая вытянулась, насколько могла, широко расправив плечи.
– Здравствуйте, сэр. – Ее голос прозвучал смиреннее, чем она хотела бы, и слабее, чем требовал этикет. И она продолжила уже немного громче. – Благодарю за ваше гостеприимство.
Элайджа поморщился и прикрыл глаза, потирая виски.
– Тише, девочка. Или ты хочешь разбудить мертвых?
Сигна запнулась, с трудом подыскивая ответ на такой нелепый вопрос.
– Н-напротив, сэр. Я предпочитаю не тревожить их.
Элайджа сделал шаг ближе и навис прямо над Сигной. А в следующее мгновение отшатнулся с шипящим выдохом.
– Бог мой. Твои глаза.
Сигна вздрогнула и прижала руку к щеке, прямо под светло-карим глазом. Вполне обычная реакция, и она привыкла к людскому удивлению. Но Элайджа не выглядел удивленным, он казался почти напуганным.
– Я могу прикрыть их, если они вас беспокоят, сэр, – сказала она, готовая вернуться в комнату и поискать какую-нибудь вуаль. Что-то, чем можно укрыться. Но прежде чем успела отправиться на поиски, Элайджа схватил ее за запястье.
– Ты здесь, чтобы служить напоминанием о моих грехах, дитя? Ты прошлое, преследующее меня? Дух, не дающий забыть о том, что я сделал? – не дыша произнес он. И Сигна тут же вспомнила портрет на стене в коридоре и поняла, что на нем изображена Лилиан. Но как же дух, зазывающий в ту комнату? Преследовавший ее. Неужели это тоже была Лилиан?
Плечи Марджори осунулись.
– Отпусти девушку, Элайджа. Она не дух. В ней просто течет кровь твоей жены.
Его лицо застыло, черты лица заострились. Медленно он разжал хватку, еще секунду разглядывая Сигну, заметив волосы намного темнее золотых локонов Лилиан и более смуглую кожу.
– Прости меня, – произнес он, хотя в голосе не слышалось и намека на сожаление. – Должно быть, я слишком много выпил. На мгновение мне показалось, что ты можешь оказаться той, кого я когда-то знал. Но если ты действительно моя воспитанница, мой долг отчитать тебя, что ты не спишь в такой неурочный час.
К горлу Сигны подступил ком, но ей все же удалось произнести: