Двойник с лунной дамбы

От Мотосумиёси до Йокогамы можно доехать по линии Тоёко без пересадок. Мы миновали станцию «Цунасима»; мимо проехала запутавшаяся в улочках маленькая неприметная табличка «Курсы по астрологии 御手洗» с трудноопределяемой фамилией.

Ага! Теперь, когда известна дата моего рождения, можно будет съездить к Митараи. Скажем, завтра. Пластинку-то надо вернуть, думал я.

Проехали Кикуна. Дальше для меня начиналась неизведанная территория. По крайней мере, она стала таковой, когда я потерял память.

Мы сошли на «Сакурагитё»[24], и Рёко сказала, что хотела бы поехать сначала в Ямасита-коэн[25]. Мы не знали, какой автобус туда ходит, и решили пойти пешком. Пройти пришлось изрядно. Часть пути проходила по улице Басямити, очень красивой.

– Раньше приезжавшие в Йокогаму иностранцы селились в районе Каннай. Из портового квартала Хатоба ездили в Каннай в повозках по этой самой дороге[26]. Погляди-ка! Что это? Поилка для лошадей. В те времена здесь останавливались повозки, когда надо было напоить животных.

– Ого!

Сохранившаяся поилка находилась немного в стороне от Басямити, а напротив стояло сложенное из красного кирпича здание в европейском стиле.

Мы прошли еще порядочно, пока наконец впереди не показалась яркая живописная аллея Ямасита-коэн. Народу в парке было немного, наверное потому что было воскресенье и время еще раннее. Мы взялись за руки и, пересекая лужайку, направились к берегу.

Почему так приятно смотреть на воду? Думаю, нет человека, который мог бы прожить год, ни разу не взглянув на воду. Мне, например, доставляло большое удовольствие смотреть на канал, проложенный возле нашего завода; зайдя в парк, я вздыхаю с облегчением, если вижу перед собой пруд. Поэтому для меня возможность взглянуть на море – это награда.

В море выдавалась площадка в форме полукруга. Мы подошли к краю, уселись на перила и стали наблюдать, как волны вяло накатывают на каменную ограду. Сквозь удивительно прозрачную воду хорошо просматривалось дно, усыпанное черными камнями.

Справа от площадки стоял на вечном приколе «Хикава-мару»[27]. Рёко стала рассказывать об этом судне, хотя я и без нее знал, что этот старый лайнер больше никогда не отправится в плавание и поставлен здесь как украшение парка.

После экскурсии по «Хикава-мару» мы отправились по заливу на прогулочном катере. Наступил полдень. Откуда-то с моря до нас донесся сигнал поверки времени. До начала июня оставалось всего несколько дней, поэтому кое-кто из пассажиров был одет по-летнему. На море царило безмятежное спокойствие, было солнечно и тепло, даже, пожалуй, жарковато. Соответственно, и настроение было замечательное.

Сидевшая рядом Рёко вдруг вскрикнула и указала на что-то пальцем за бортом. Медузы! В море вокруг, насколько хватало глаз, плавало бесчисленное множество белых, словно пластиковые пакеты, полупрозрачных медуз. Невероятное количество! Жутковатое зрелище. Катер продвигался вперед, раздвигая носом эту живую массу. Я представить не мог, что в море бывает столько медуз.

Послышался усиленный динамиком голос. Под влиянием теплой погоды и хорошего настроения пассажиры как зачарованные внимали рассказу экскурсовода. Он говорил об истории Ямасита-коэн. Простиравшийся перед нами в обе стороны вдоль берега парк возник на этом месте после Великого землетрясения Канто[28]. Здесь прямо в море сваливали обломки разрушенных кирпичных зданий и на насыпанном участке суши разбили парк. Это первый приморский парк в Восточной Азии.

В этот момент откуда-то донесся звук, напомнивший мне скрип выдираемого из доски гвоздя. Что это? Я посмотрел вокруг. Видимо, послышалось.

Экскурсовод перешел к рассказу о промышленном поясе Кэйхин[29]. Я уже приготовился слушать, как вдруг услышал приятный голосок Рёко: «Вставай, приехали!» «Что она говорит? Ничего не понимаю», – подумал я, – и в изумлении подскочил на месте.

– Ты как увидел этих медуз, так сразу же заснул. Даже храпеть начал, – рассмеялась Рёко.

Сонливость у меня как рукой сняло. Ого! Экскурсия по заливу окончена! Я тоже рассмеялся, но неприятное чувство после плохого сна не отпускало.

Сойдя с катера, мы пересекли парк, поднялись на Марин-тауэр[30], потом заглянули в Морской музей. После осмотра покрытых пылью карт и макетов судов мне показалось, что я вот-вот должен что-то вспомнить. Музей Уэно?.. Почему-то вдруг именно это всплыло в голове.

У подножия Марин-тауэр разместился своего рода птичий зоопарк, где в огромных клетках-вольерах содержатся редкие птицы, собранные в разных странах мира. Можно купить корм на сто иен, насыпать на ладонь и ждать, когда прилетит какая-нибудь яркая тропическая птица и станет клевать прямо с руки. Рёко так понравилось кормить птиц, что мы потратили на это удовольствие триста иен.

Перейдя через дорогу, вернулись в Ямасита-коэн и, устроившись на пустой скамейке, съели приготовленную Рёко еду – завернутые в фольгу онигири и замечательный омлет. Кроме нас, никто в парке на скамейках не трапезничал. Большинство предпочло ближайший ресторан, у которого образовалась очередь. Кое-кто на нас, конечно, поглядывал, но в основном до сидевшей на скамейке парочки никому не было дела.

Покончив с едой, мы снова взялись за руки и, выйдя из парка, решили прогуляться вдоль канала. Проходившие мимо иностранцы оглядывались на Рёко. Вообще на нее многие заглядывались.

В канале в темной неподвижной воде стояли на приколе несколько списанных посудин. Отдав себя в полное распоряжение воде, они не подавали никаких признаков движения. На палубе сушилось белье; следовательно, на этих посудинах кто-то жил.

Мы прошлись по торговой улице Мотомати. Здесь чувствовалось заграничное влияние. Все первые этажи были отодвинуты вглубь от мостовой, а вторые нависали над ними, и люди, пришедшие сюда за покупками, двигались по улице как бы под крышей, не рискуя промокнуть под дождем. Хорошая идея.

Свернув в Мотомати направо, мы немножко побродили по запутанным переулкам и, поднявшись по пологой каменной лестнице, вышли к иностранному кладбищу. Возле черной чугунной ограды кладбища возвышалось выкрашенное в салатовый цвет деревянное здание.

– Какой красивый домик…

– Правда замечательный? На первом этаже можно кофе попить… Давай заглянем.

Рёко потянула меня за руку; мы пересекли замощенную камнем мостовую и велосипедную дорожку и вошли в здание.

Устроившись за маленьким столиком у окна, мы смотрели на чугунную ограду и вычурные, в западном духе, надгробия. За ними был виден конец кладбища, а еще дальше, с холма, взгляд захватывал и кусочек простиравшихся вдаль улиц Йокогамы, там, где мы недавно были, Мотомати и канал. А посередине, как карандаш, торчала Марин-тауэр.

– Хорошее место выбрали, чтобы хоронить иностранцев, – проговорил я, поглядывая на парочку, которая стояла к нам спиной, прислонившись к чугунной решетке. Парень и девушка изучали стенд с информацией об иностранном кладбище.

– Ага! Это называется холм Яматэ. Здесь полно иностранцев живет.

– Вот бы посмотреть.

– Ты хотел бы здесь пожить? А, Кэйсукэ?

У меня вырвался смешок. Я об этом совершенно не думал. Мне даже в голову такое не приходило. Приехать сюда, погулять… с меня вполне достаточно.

– Это ж элитный район, и многие местные считают себя высшей кастой. Не каждый йокогамец может позволить себе здесь поселиться, – категорически заявила Рёко. В лице ее, обращенном ко мне в профиль, появилась жесткость.

Выпив кофе, мы вышли на улицу и прошли до расположенного рядом парка. Он был разбит на холме, и со смотровой площадки открывался вид на океанский простор, Марин-тауэр, краешек Ямасита-коэн и «Хикава-мару».

– Ты здорово знаешь Йокогаму.

– Да так… раньше лучше знала.

– Хорошее место.

Рёко ничего не ответила. Выражение ее лица что-то мне напоминало…

Мы были все равно что муж и жена, и тем не менее если подумать, я ничего о ней не знал. И она о себе не рассказывала. Получается, мне неизвестно не только свое прошлое, но и прошлое моей подруги. Это, конечно, тревожило меня. Я знал, что она работала в каком-то баре в Коэндзи. Что у нее был парень, лентяй и паразит. Что она родом из Тохоку[31], из Мацусимы. Вот и всё. Но с меня этого было довольно. Раз нам так хорошо вместе, значит, нас свела судьба.

Я поднял взгляд и увидел в море прогулочный катер, ярко сверкающий под солнцем, разбросавшим свои лучи до самого горизонта. Отсюда, с холма, поверхность воды казалась зеркалом. Но там плавал студень из медуз. С высоты все смотрелось красиво, и чтобы понять, как оно на самом деле, надо быть там, на месте.

Попрощавшись с парком, мы спустились с холма и снова вышли к каналу.

– Давай еще сходим в Чайнатаун, – предложила Рёко.

– А я бы хотел немного вдоль канала прогуляться…

– Серьезно? – удивилась она.

– Там скоро поверху хайвей проложат.

– Ну да.

Значит, эта болотная вода и стоящие на плаву посудины останутся без солнечного света.

Мы шли вдоль канала, солнце садилось. Стоячая вода быстро темнела, поспешно окрашиваясь в цвета ночи. Мы уже засобирались домой – и вдруг увидели джаз-кафе с вывеской «Минтон хаус», светившейся в сгущавшихся на улице сумерках.

Толкнув тяжелую деревянную дверь, мы вошли внутрь; дощатый пол скрипнул под ногами. Закрепленные на потолке молочно-белые пластиковые плафоны, закрывавшие лампы дневного света, были покрашены из баллончиков в коричневый цвет, из-за чего в помещении стоял полумрак, как в подсобке.

Звучали скупые переливы джазовой гитары. Мы сделали несколько шагов, будто раздвигая собой этот звук и окружавший нас буро-коричневый полумрак, и, устроившись за пустым столиком, стали ждать, когда тело и душа освоятся в джазовой среде.

Луч точечного светильника был направлен на стену, на которую проецировался конверт пластинки, звучавшей в кафе. На нем была фотография чернокожего человека. Кончилась одна пластинка, зазвучала другая. Тоже гитара. Но теперь она звучала в быстром ритме, весело и энергично. Конверт на стене сменился. Вместо темного фона возник розовый. По ритму и состоянию записи я понял, что это ранний джаз.

Чарли Крисчен?.. Так было написано на конверте. Гитара звучала громко и беззаботно, но оставляла странное чувство. Передавала ощущение чистой, словно пропущенной сквозь фильтр, грусти. Как странно, думал я, чувствуя, что эта музыка мне близка и я воспринимаю ее без малейшего труда. Похоже, я разбирался в джазе, и на то, скорее всего, была какая-то причина.

Рёко любила классику и, видимо, не очень понимала джаз. Она пила кофе и рассеянно смотрела перед собой. Глядя на ее профиль, я чувствовал легкие угрызения совести. Мне хотелось как-то развлечь ее, доставить больше удовольствия. Кроме прогулок по улицам и заходов в кафе, я ничего не мог придумать, и от этого становилось грустно. Интересно, а какие способы есть у людей, у которых в кармане больше денег, чем у меня? Что бы такое придумать, чтобы ее побаловать?

Мы вышли из «Минтон хаус», когда солнце уже село. Рёко все-таки потянула меня в Чайнатаун. Пройдя через традиционные китайские ворота, покрытые красным лаком, мы оказались на улице, сияющей неоновыми огнями и красной краской. По обе стороны тянулись китайские рестораны и магазинчики со всякой всячиной. Знаменитый йокогамский Чайнатаун. Толпы людей, многие целыми семьями, перемещались по узким тротуарам.

Рёко завела меня в один магазинчик. Обойдя его, остановилась в углу и заявила: «Хочу эту игрушку». Игрушка была сделана из жести в форме цветочного бутона, посаженного на подобие стебля, устройство которого напоминало шприц. Стоило нажать на упор на конце «стебля», как раздавалось жужжание, и бутон начинал вращаться. Еще одно нажатие – и бутон вращался быстрее и под воздействием центробежной силы с хлопком раскрывался. Внутри цветка сидел маленький птенчик. То есть бутон был как бы яйцом, из которого он вылуплялся. Вещица оказалась дешевой, и мы ее купили.

После этого решили перекусить и зашли в ресторанчик, как мы решили, средней руки. Однако заведение оказалось с претензией – и интерьер, и персонал. Только мы устроились на стульях с высокими спинками, как перед нами развернули меню, которые больше походили на альбомы. Я пробежал его глазами. К моему удивлению, там совсем не было фотографий блюд, так что понять, что они собой представляют, я не смог. Я не знал, что заказать.

В этот момент я впервые ощутил себя бедным человеком. Ничтожный работяга, живущий в дешевой квартирке, рядом с которой грохочут электрички и грузовики. У меня нет возможности ходить в такие места, и в китайской кухне я знаю только лапшу, пельмени и тяхан[32].

Совсем другое дело Рёко. Бросив мимолетный взгляд на меню и ничего у меня не спрашивая, она быстро сделала заказ. Я вздохнул с облегчением, но в то же время меня не оставляли сомнения.

– Ты часто здесь бывала?

– Раньше, иногда.

Ответ, как обычно, последовал уклончивый.

Мы провели в Йокогаме целый день и немного устали, поэтому решили раскошелиться на такси, чтобы добраться до Сакурагитё. В электричке Рёко всю дорогу вертела в руках свою игрушку с птенчиком. Похоже, она действительно ей очень нравилась.

Игрушка жужжала на весь вагон, но Рёко, не обращая на это никакого внимания, раз за разом крутила яйцо и наблюдала, как птенчик обретает свободу.

Примечания