Когда жизнь подкидывает тебе лимоны

Глава седьмая

Весь день на работе я мысленно прокручиваю слова Пенни: что с детьми все будет в порядке и что иногда расстаться – лучший выход для всех.

Но я – не Пенни. Мы совершенно разные. И дело не в том, что я считаю себя лучшей мамой – просто мне не дано быть такой пофигисткой, как она. Я паникерша и вечно суечусь, считаю своей обязанностью все и всегда делать по максимуму, а если накосячу, то меня сразу отдадут под суд, а Иззи принудительно передадут в опеку.

Звучит дико, но это реальность, в которой существуем мы, современные матери. В семидесятые годы родителям жилось иначе.

Мой папа курил в машине, где находились мы с мамой, и это не считалось предосудительным. Однажды мама разбила термометр и дала мне ртуть поиграть. Я обожала ртуть, как Иззи обожает свой вязаный сэндвич! И никто не переживал из-за питания детей. Никому не приходило в голову, что им нужны какие-то «витамины» и нельзя «слишком много сахара». Пенни недавно сказала мне, что, когда Нику было пять, он целый год не ел ничего, кроме десерта «Райское наслаждение» со вкусом ирисок.

– И что ты сделала? – оторопело спросила я.

– А что мне оставалось? – Она пожала плечами. – Только махнуть рукой.

– Но как же здоровье? Зубы? И питательные вещества?

Я изумлена и впечатлена, но вместе с тем мне за него обидно, хотя сейчас он, судя по виду, вполне себе полноценный мужчина лет за сорок, сделавший успешную карьеру кинодокументалиста в Новой Зеландии.

– В моем ведении находилось семнадцать магазинов, Вив. Каждые две недели у нас пополнялся ассортимент. У меня не было времени выкладывать ему на тарелке смешные рожицы из овощей.

Затем был период, когда он сбрасывал с себя одежду и носился голышом по библиотеке. Очевидно, Пенни «махала рукой» и на это («Я читала, дорогая»). Она брала его на фотосессии, где «с ним возились гримеры или модели», но, когда случались большие светские мероприятия, его всегда оставляли с приятельницей или с приятельницей приятельницы. Забавно, что потенциальная нянька для Бобби всегда проходит всестороннюю проверку и подвергается самому тщательному допросу.

Еще одна черта Пенни, которая мне представляется просто поразительной, – это насколько ее не волнует тот факт, что Ник живет на другом конце света. Он развелся со своей женой-новозеландкой, но возвращаться в Великобританию не спешит. Она показала мне одну-единственную его фотографию, на которой он с бородой, – размытую и снятую, вероятно, с расстояния в полмили, – и это лишь когда я ее об этом попросила.

Мне тяжело от мысли, что Спенсер живет в трех часах езды от нас. Возможно, именно поэтому каждые два месяца я заказываю для него продуктовую доставку.

– В Ньюкасле нет продуктов? – подколола меня Пенни, узнав об этом.

Я полагаю, суть в том, что мы с ней очень разные, и ее упорные заявления, что все будет «в порядке», если мы с Энди разбежимся, никак не повлияют на мое решение. Он твердит, что сожалеет и любит меня, и мы худо-бедно, но как-то сосуществуем. Слава богу, что Иззи по-прежнему не в курсе, насколько все плохо.

Вообще я от нас балдею. Наш брак летит в тартарары, и я нет-нет да начинаю пытать его насчет чувств к той женщине и как он так мог – завожу эти жуткие цикличные разговоры, ведущие нас в никуда. Но, вопреки всему мы старательно «держим лицо» перед дочерью и во взрослой компании.

Когда мы на людях, никогда не догадаешься, что что-то не так. Подумать только, мы способны на такое лицедейство, что вполне можем претендовать на «Оскар».

Утреннее пробуждение сопряжено с двумя открытиями:

1. Сегодня мне пятьдесят три, и я добралась до этой даты, не умерев от горя и стыда.

2. Жизнь – вкусная штука: Иззи приносит мне в кровать всякие лакомства – корнские вафли, толсто намазанные маслом, порезанный банан и виноград. Еще она дарит мне очаровательный браслетик из бисера, который смастерила сама, и самодельную открытку – на ней изображена я в желто-коричневом плаще и джинсах на прогулке с Бобби.

На ее картинке льет сильный дождь, небо темное и грозовое, хотя обычно Иззи рисует солнце – желтое и лучистое, но ресницы у меня, по крайней мере, накрашены и тушь не течет, когда я внимательно вглядываюсь в него. Картинка может называться «Мамина жизнь настолько паршивая, что даже в ее день рождения идет дождь», но я предпочитаю другое название – «Позитивная мама, довольная жизнью в любую погоду». И, раз такое дело, моя установка «все отлично!», должно быть, работает, и это невероятно, потому что на душе у меня скребут кошки. Я перебралась бы в бывшую комнату Спенсера, но боюсь вызвать шквал каверзных вопросов у Иззи, и потому по-прежнему сплю с Энди.

Иззи убегает переодеться для школы – что касается сборов, тут она категорически отказывается от моей помощи, – и Энди дарит мне колье из молочно-голубых камней на изящной серебряной цепочке. «Спасибо», – говорю я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Не плачь, не плачь, не плачь. Еще есть флакон моих любимых духов с запахом инжира и хорошая подборка интересных книг.

Он действительно расстарался и точно хотел порадовать, но выходит иначе – меня охватывает такая печаль, что я едва сдерживаюсь. «С днем рождения, дорогая», – говорит он, доливая кофе мне в чашку, точно услужливый эльф. Наконец Энди отчаливает на работу, а мы с Иззи отправляемся в школу.

Хотя Спенсер никогда не удосуживается бросить открытку в почтовый ящик, он звонит в обед и клятвенно обещает скоро приехать. Нередко эти заверения оказываются впустую, и я даже надеюсь, что сегодняшнее – из этого разряда. Иззи может не замечать возникшего между нами напряжения, но сын точно уловит неладное.

– Какие планы на вечер? – интересуется он.

– Папа забронировал столик, – отвечаю я. – Не знаю, куда мы идем. Это сюрприз.

– Вау, класс! Наверное, в какое-нибудь крутое местечко?

– Надеюсь, что не в «Пицца Хат».

Сын хихикает, и, когда разговор окончен, мне приходит в голову, что дело не в том, что Энди забронировал столик, а в том, что он также позаботился о няне. Ему пришлось узнать у меня ее номер. И он обо всем договорился – впервые, на моей памяти.

Ресторан, как выясняется, – прелестное местечко, где подают морепродукты, что в обычной ситуации меня очень порадовало бы. Но сейчас я понимаю, что мы оба притворяемся, будто это обычный день рождения и все прекрасно, что мы счастливы и по-прежнему очень любим друг друга. Я охотно ковыряюсь всеми этими щипчиками и вилочками, притворяюсь, что ракообразные за астрономическую цену с их бледным мясом мне очень по вкусу, и замечаю, как у Энди бледнеет физиономия при виде счета.

Позже, когда уходит няня, он лезет ко мне с поцелуями и ласками и осыпает комплиментами по поводу моего тела, лица и красиво вышитой комбинации, подаренной Пенни. Трудно поверить, что до того как все это случилось, секс со мной был для него повинностью, типа уборки общественной территории (в которой мы, как сознательные граждане, всегда принимаем участие). И у меня даже складывалось впечатление, что уборка, пожалуй, ему больше по душе. Он всегда так радовался, когда организатор мистер Сингх раздавал мусоросборники, что могло показаться, будто он подумывает опробовать их в нашей интимной жизни.

Но теперь все иначе. Нынче ночью мы действительно занимались «этим» – впервые с тех пор, как вскрылось про Эстелл, причем обошлось без намеков на ишиас/люмбаго и разговоров о том, что утром ему надо рано вставать. Я чувствую себя немного странно и отчужденно, но по крайней мере мы еще на это способны, все не так ужасно, и это ободряет и вселяет надежду на то, что, возможно, у нас еще не все потеряно.

Думаю, я по-прежнему люблю его. Но вообще-то это бесит, что невозможно отключить чувства к изменившему тебе партнеру. Они все еще живы – бурлят под толщей гнева и обиды: я, как прежде, восхищаюсь его самоотверженностью в работе и тем, какой он замечательный отец – заботливый и добрый, каким я его и представляла. Мне бы ненавидеть его, но все не так просто. Он по-прежнему тот самый мужчина, которого я полюбила много лет назад, и единственный, от кого хотела иметь детей. Кроме того, я по-прежнему, несмотря на все, считаю его привлекательным. Он совершил ошибку – ох, как же это по-взрослому звучит! – и раскаивается, и, я думаю, мы сможем это пережить. Мне не единожды хотелось проверить его телефон, но до сих пор я удерживаюсь.

То есть мне нужно поверить ему снова? Или что?

Глава восьмая

Всю неделю лил дождь и наконец прекратился. Сегодня у меня выходной. Прием у стоматолога, а кроме того, я решила посвятить несколько часов себе.

В доме пустота и блаженная тишина, и, глядя из кухонного окна, я замечаю, насколько красив сад. Расцветают крокусы – фиолетовые и белые, с шафрановыми пестиками, а ниже бордюром идут нарциссы. Я люблю наш сад. Он слегка запущенный и диковатый, но все в нем возникает именно там, где нужно. У Иззи есть своя маленькая делянка, где она выращивает анютины глазки всевозможных цветов. Я забираю дочь после школы, и мы возимся в саду под вечерним солнцем, почти не разговаривая, но с ощущением счастья, что трудимся бок о бок.

Моя тревожность прошла не до конца, я все еще время от времени просыпаюсь по ночам с бешено колотящимся сердцем. Однако это началось задолго до того, как я узнала про Эстелл, и сейчас я понимаю, что уже почти пришла в норму. По крайней мере, состояние полной раздробленности совершенно точно позади.

Раньше я думала, что роман на стороне означает конец брака, финал истории. А теперь не уверена, что это так. Во-первых, меня пугает мысль в пятьдесят три года остаться одной. Дело не в том, что некому будет вывозить мусорный контейнер или собирать мебель. Это даже не финансовый вопрос (я уверена, что в итоге мы как-нибудь справимся). Скорее страшит сама мысль о внезапном одиночестве – у меня его не было с двадцати семи лет. Крохотная частичка меня считает, что это здорово и, может быть, я снова почувствую себя на двадцать семь – энергичной, исполненной жизни и амбиций, с гладкой кожей, упругой задницей и жаждущей приключений. Да, это звучит волнующе. Но в остальном, когда я думаю о том, что буду начинать все заново в качестве одинокой женщины, я ощущаю глубокую тоску и откровенный страх. Я знаю, это тот жизненный этап, когда надо меньше «париться», чувствовать себя увереннее и не переживать о том, что думают окружающие. Но так ли это на самом деле? Если это естественный ход вещей, значит, произошел какой-то сбой, потому что со мной все обстоит совсем иначе.

Тем вечером, после того как Энди уходит спать, я сижу на заднем крыльце и пытаюсь удержать состояние покоя, которое ощутила раньше, когда мы с Иззи были в саду. В маленькой записной книжке я создаю список, озаглавленный «Причины, чтобы расстаться»:

Потому что я чувствую, что так надо.

Не уверена, что смогу доверять ему снова.

Чтобы наказать его.

Это все, что мне удается из себя выдавить.

Что касается «Причин, чтобы не расставаться», то их – хоть отбавляй, а именно: «Так лучше для Иззи», «Не будет потрясений» и «Если брак можно спасти, то нужно попытаться». Но это я опускаю и пишу только одно:

Потому что я по-прежнему люблю его.

Во время нашего тихого и самого заурядного вечера до меня вдруг доходит, что случилось нечто из ряда вон. Иззи спит, а это значит, что мы могли бы в который раз перемалывать ситуацию с Эстелл. Но этого не происходит.

Вместо этого за ужином мы обмениваемся историями о событиях сегодняшнего дня. Энди, который никогда не вдается в подробности своей врачебной практики, рассказывает о женщине, пришедшей на консультацию с тремя детьми, и они устроили в приемной настоящий пикник – выложили сэндвичи, чипсы и шоколадные батончики. «Никто не отважился сказать им, чтобы убрали», – говорит он.

Впервые за долгое время муж делится со мной впечатлениями прошедшего дня, тогда как обычно ссылается на то, что «слишком устал» для разговоров. В результате я перестала его расспрашивать. Я, в свою очередь, рассказываю о том, что сегодня моей начальнице доставили ярко-розовый «фитнес-бол» – такой громадный пляжный мяч, на который Роуз громоздится, чтобы «стабилизироваться», когда не сидит в кресле, но регулярно сваливается (надеется тем самым укрепить «сердцевину тела» без отрыва от китайских вопросов). Конечно, на искрометные анекдоты наши байки не тянут, но, по крайней мере, мы относительно нормально общаемся и не дергаемся в присутствии друг друга. Энди наконец-то перестал гладить меня по волосам, когда я загружаю посудомоечную машину, и не маячит за спиной, норовя клюнуть в шею, когда я складываю выстиранное белье. Всплеск любовной активности – это понятно. Но то, что она пошла на спад, – тоже ведь неплохо?

Я начинаю думать, что мы действительно можем выкарабкаться и что интрижка Энди – из разряда пресловутых «конфузов». В конце концов, большинство браков в тот или иной момент сталкиваются с кризисом, и я читала, что порой они даже становется крепче.

Словом, диспозиция такая: мы – обычная пара средних лет, коротающая вечер пятницы, и мне это представляется правильным. А на призывы Пенни к тому, чтобы он «сматывал удочки», мне плевать. Это мой брак и мое решение, и мне невыносима мысль о том, чтобы все это полетело в тартарары.

Месяц спустя после обещанного, но Спенсер все-таки собрался нас навестить. Теперь, когда худший момент кризиса под названием «Эстелл», похоже, миновал, его приезд – большая радость. Он наполняет дом своим громким раскатистым смехом и невероятными историями о концертах, на которых работал, и мне это ужасно нравится. Он приехал с Милли, своей девушкой – исключительно деятельной особой, которая способна раскопать в благотворительном магазинчике потрепанное атласное покрывало ядовито-зеленого цвета и сшить из него потрясающую юбку.

У нее точеные черты лица и грива светло-каштановых курчавых волос. Иззи потрясена до глубины души – несмотря на то, что мы уже неоднократно встречались с ней, – ходит за Милли хвостом и трещит без умолку. Вот мы впятером сидим в залитой солнцем кухне, и кажется невероятным, что чуть больше месяца назад я читала в саду те ужасные эсэмэски.

Как обычно, Спенсер не удосужился предупредить нас о том, что едет в Глазго – просто позвонил с автозаправки сказать, что уже в пути и будет где-то через час, и ни словом не обмолвился о том, что Милли с ним. Еды почти не было, и я запаниковала: я люблю устраивать к его приезду настоящий пир.