– А практиковаться будешь на постояльцах?
Я опускаю взгляд на свои руки и понижаю голос:
– Ты забываешь, что я жила в Италии… и во Франции.
– Ну, ты же не работала там кухаркой! – Она стремительно выпаливает последнее слово, точно ей не терпится от него избавиться. – Как бы то ни было, ты не работала там целыми днями в душном подвале без окон.
Она замолкает, прищуривается и оглядывает меня.
– Или я что-то пропустила?
– Французская кухня произвела на меня огромное впечатление.
На секунду мое горло обволакивает нежная сладость ванильного крема. Словно тело помнит то, что забыл мозг. Мама воинственно выпячивает челюсть, и вкус исчезает.
– Я изучила кулинарные книги и знаю, что могу написать лучше. Некоторые из авторов едва освоили грамоту. Количество ингредиентов указано неточно, объяснения корявые. Рецептам недостает ясности, они не вызывают аппетита.
Бросаю взгляд на маму. Она нервно теребит руки, беззвучно шевеля губами.
– Я буду не кухаркой, а кулинарной писательницей. В этом нет ничего предосудительного.
Я протягиваю ей «Новую систему приготовления домашней еды от леди». Мать, раздувая ноздри, листает книгу.
– Мало того, что ты вздумала писать стихи, но это… – она указывает пальцем на обложку, – совершенно неподобающее занятие для женщины нашего круга. Если хочешь внести свою лепту, поищи место гувернантки. С твоим опытом ты можешь найти работу в хорошей семье.
Я каменею. Я уже не та женщина, что управляла школой, вдохновляла девочек преуспевать в учебе, сопровождала обеспеченных юных аристократок в путешествиях по Европе. Теперь я совсем другой человек, возврата к былому нет. Порой я задумываюсь, не стала ли из-за своего прошлого слабой, уязвимой. Даже подумать страшно, что я могу вновь оказаться в классной комнате. Кухня – куда более приятное место…
– По крайней мере, позволь мне написать мистеру Лонгману и договориться об условиях.
– Само собой разумеется, ты опубликуешь книгу анонимно, как и эта якобы «леди».
У меня вырывается тихий вздох. Я знаю: матери будет стыдно за мою, нашу причастность к работе на кухне, но не могу забыть свою книгу стихов. «Стихотворения Элизы Актон». Я не в силах забыть, как тысячу раз проводила пальцем по своему имени – не из тщеславия или гордости, нет: это помогало мне обрести себя. Каким-то непостижимым образом определяло мое место в мире.
– Только если этого потребует мистер Лонгман, – подумав, произношу я.
Мать бросает книгу мне на колени и возвращается к гроссбуху.
– Вечно ты лезешь в драку, Элиза. Неудивительно, что ты осталась без мужа.
Она берет карандаш и тычет в колонки цифр.
– На миссис Дарем мы сэкономим десять гиней в год. Можно попробовать…
– Спасибо! Спасибо, мама! – Я так стремительно подхватываюсь с места, что книга взлетает в воздух.
– Ну, нельзя же в твоем возрасте носиться со стихами. Только тебе нужна будет помощница на кухне, буфетная прислуга. Спать она может в мансарде с Хэтти.
– Хорошо бы спокойную девушку. И умную.
Мысль о полуграмотной болтливой девчонке с грязными ногтями, целый день не слезающей с моих ушей, совершенно невыносима. Мне нужно хоть сколько-то уединения и покоя.
– Бери кого хочешь, – хмурит брови мама. – А что, если у тебя не окажется способностей к кулинарии?
Я не отвечаю: мои мысли уже не здесь… экзотические специи, прибывающие ежедневно из Восточной Индии и обеих Америк, ящики со сладкими апельсинами и горькими лимонами с Сицилии, абрикосы из Месопотамии, оливковое масло из Неаполя, миндаль из Иорданской долины… Я видела все эти деликатесы на рынке. Но знает ли хоть одна английская душа, как готовить из этих продуктов?
Я вновь вспоминаю о своей жизни в Италии и Франции, обо всех деликатесах, что там перепробовала. И о садах, что видела в Тонбридже, с высокими грядками щавеля, латука, огурцов, кабачков, тыкв. По берегам реки зреют ежевика и шиповник, а на сливах и терновнике еще не опали цветы. Деревья склоняются под тяжестью зеленых яблок, пятнистых желтых груш и райских яблочек с золотисто-розовыми боками. Скоро появится кукуруза, грецкие орехи, шампиньоны и гигантские дождевики.
Мне вдруг нестерпимо хочется ощутить вкус желе из райских яблочек. Даже язык немеет. Я прихожу в себя. Мама вновь склонила голову над гроссбухом.
– Моим первым блюдом будет желе из райских яблок, – объявляю я.
– Ты хоть знаешь, от чего застывает желе?
– С шалфеем, – задумчиво добавляю я.
Да, обязательно нужен шалфей. Его мощный, острый аромат идеально подходит к кислой терпкости маленьких райских яблочек.
– Элиза, ты меня слышишь?
Глава 8
Энн
Превосходный домашний лимонад (с лавандой)
Сегодня у меня встреча с будущей хозяйкой. Я нарядилась в старое платье миссис Торп, которое на моей тщедушной фигуре висит как на вешалке. Супруга викария впервые в жизни удостоила меня беседой. Она сказала, что когда я начну работать в доме миссис Актон, то стану вдвое толще. Еще она велела мне называть миссис Актон «мадам» и ни в коем случае не показывать свою дурную кровь.
Я помогаю папе привязаться веревкой к маме. Она сегодня непривычно тихая, будто знает, что я что-то задумала. До Тонбриджа полчаса ходу. Я трясусь как осиновый лист, во рту пересохло, точно туда натолкали опилок. Меня страшно нервирует платье миссис Торп. Я боюсь его испортить и высоко поднимаю юбки. Она ясно дала понять, что одолжила мне наряд только потому, что ее муж – добрый христианин, а платье совсем износилось и годится только для старьевщика.
Когда я подхожу к дому мисс Актон, меня начинает трясти еще сильнее: он огромен и великолепен. Я проскальзываю в ворота, иду мимо пивоварни, прачечной и каретного сарая. Булыжники посыпаны свежей соломой, хотя лошадей или экипажей не видно, а все двери закрыты.
Я стою во дворе, приглаживая волосы и оправляя юбки миссис Торп, как вдруг распахивается дверь, и на крыльцо выходит женщина, высокая, с темными волосами, зачесанными наверх и заколотыми булавками на макушке.
– Вы к кому? – спрашивает она.
– Я Энн Кирби, – скрипучим от волнения голосом произношу я, – пришла поговорить с мисс Актон.
– Это я, – говорит она, несказанно меня удивив, ведь миссис Торп сказала, что благородные дамы сидят в своих покоях и никогда не выходят на солнце.
Она приглашает меня в дом. Следуя за женщиной, я во все глаза разглядываю ее платье – светло-голубое, из тончайшей материи, с настоящим кружевом на воротнике. Она не надела драгоценностей – ни в уши, ни на шею, наверное, чтобы уберечь меня от искушения. Миссис Торп предупредила, чтобы я ни в коем случае не смотрела на украшения дам, не то меня примут за воровку.
– Побеседуем на кухне, – предлагает мисс Актон.
Я молча киваю – от страха речь отняло.
Кухня очень просторная и высокая, в четыре раза больше, чем весь наш домишко. Под потолком развешаны кастрюли, а на крючках вдоль стен – рифленые медные формы всевозможных размеров. Посередине стоит гигантский стол с разнообразной утварью: щипчики для сахара, кондитерские валики с шипами, шаблоны для печенья, формы для масла, – точно как рассказывал Джек. Они невероятно красивые, выпуклые, блестящие – я готова смотреть на них вечно.
– Здесь мы будем проводить свои дни, – говорит мисс Актон.
