Падшая женщина

– Жена взяла билеты на концерт, – сказал Давид, – хотите пойти?

– Я так понимаю, выбора у меня нет? – улыбнулась Вика.

– Ну, жена сказала, чтобы я вас привез. Вам будет приятно. Это ведь лучше, чем сидеть в номере.

– Ваша жена – мудрая женщина. Скажите, а этого мужчину, Захарова, вы привезли? – вдруг спросила Вика.

– Да, – спокойно ответил Давид.

– Зачем он приехал?

Давид не ответил.

– Он очень нервничал, когда ехал. Я беспокоился. Мужчина пожилой, уважаемый. Я боялся, что с сердцем ему плохо будет, – сказал наконец он, поскольку Вика уперлась в него взглядом и ждала ответа.

– Он спросил, что мне нужно. И не поверил, что я приехала на могилу к деду. Мне он совсем не понравился. Неприятный человек.

– Не слушай, что тебе говорят. Себя слушай. Люди скажут – недорого возьмут. Разговоры – шум это все.

Вика кивнула.

– Мне кажется, они – бабуля, Захаров и даже эта Лариса с кладбища – много лет назад договорились никому ничего не рассказывать, – призналась Вика.

– Поехали на концерт. Наташа ждет. – Давид завел машину.

Концерт проходил в местном культурном центре – огромном здании из стекла, недавно отстроенном. По всем признакам – гордость города. Жена Давида ждала их на входе. Рядом с ней стоял молодой человек – красивый, высокий.

– Познакомьтесь, это мой сын, Вадим. – Наташа говорила с гордостью и смотрела на сына с такой любовью, восхищением и восторгом, как будто перед ней стоял бог, а не человек.

– Очень приятно, – сказала Вика.

– Ему уже шестнадцать, – шепнула ей Наташа.

– Очень красивый мальчик.

– Я знаю. Да. Очень красивый. И умный. Даже не верится, что у меня такой сын. Смотрю на него и сглазить боюсь. Хотя, говорят, мать не может сглазить, а я все равно боюсь.

Вика тоже ни за что бы не подумала, что у Наташи есть взрослый сын. С еще большим трудом она могла представить себе Давида в роли отца.

Вадим с отцом пошли вперед, оставив женщин поговорить.

– Так я за него волнуюсь, – призналась Наташа, – он уже совсем большой, а для меня как маленький. Вон, у него уже борода растет, я все привыкнуть никак не могу. Как дотронусь, так вздрагиваю – где мои щечки нежные, где мой мальчик? А потом одергиваю себя и радуюсь – слава богу, что вырос такой. Мужчина уже. Он ведь родился совсем больным. Думали, не выживет, умрет или инвалидом станет. Врачи ничего сделать не могли. Говорили, ждать нужно. У нас тогда с Давидом совсем все расклеилось. Не было нам с ним жизни никакой, одно мучение. И тогда мы договорились, что, когда Вадик поправится или Бог его к себе заберет, мы разведемся. Все родственники знали об этом. Помогали нам, чем могли. Свекровь моя одна верила, что и с Вадиком все хорошо будет, и у нас с Давидом наладится. Она и за Вадиком, и за мной ходила, как будто мы оба болели, в больнице меня подменяла. Она и Вадика, и меня на ноги поставила. Без нее бы я не справилась, не выдержала. Она мне судьбу сделала. Очень сильная женщина. Я не такая. Мы с Давидом тогда почти не разговаривали. Молчали все время. Не было у нас разговоров, слов всяких. Рядом были, и все. Два года жили в аду. Не знаю, как я это выдержала. Но Вадик выздоровел. Чудо случилось. И когда горе отступило, когда Вадик стал говорить, бегать, мы не развелись. Тоже молча все. Давид вообще слов не любит. Так семьей и остались. Столько прожили за эти два года, что не забудешь. И жизнь другая не нужна – лишь бы ребенок был здоров. Я ведь тогда всем богам молилась – просила забрать у меня все чувства, всю жизнь, лишь бы Вадик выздоровел. Так и получилось. Я от себя отказалась ради сына. И, знаешь, правильно сделала. Не хотела я ни другого мужа, ни другой жизни. Только пусть Вадик рядом, такой вот красавец. А Давид меня потом уже полюбил. Мне так кажется. Нежным стал, что ли. Даже не знаю, зачем я тебе все это рассказываю. Если тебе плохо, ты в монастырь в наш съезди. Там все мысли, все желания до Бога доходят быстро. Попроси, и все сбудется. Я там Вадика вымолила. И речка местная все горе уносит – вода там целебная. Руки помоешь, так вся сыпь пройдет сразу же. А если выпьешь стакан – так и кашель отступит. Я завтра Давиду скажу, он тебя отвезет. Ехать далеко, но надо. Постоишь там, все ненужное из головы уйдет, все пустое забудется. Надо туда съездить. И свечку поставь. Там мальчик работает, он читает за здравие. Такой хороший мальчик. Совсем молоденький монах. Но читает так, как никто. Вот прочтет, и все хорошо станет.

– Я не знаю, что просить, – призналась Вика, – не знаю, чего хочу.

– А ты с малого начни. Сначала. Вот, здоровья бабуле ты хочешь? Вот и попроси. Себе спокойствия хочешь? Так и скажи. Не важно, какими словами, главное, чтобы от души, от сердца.

– Я ведь не очень верующая.

– А это не важно. Кому какое дело? В тебе дело. Захочешь – поверишь. Там же никто экзамен не сдает. Всех принимают. И красиво там очень. Такие места. Ты таких никогда не видела. Речка там такого цвета – серо-голубая. Как глаза у Давида.

– Я думала, что у Давида зеленые глаза, – улыбнулась Вика.

– Да, бывают и зеленые, – рассмеялась Наташа, – и у Вадика его глаза, все время цвет меняют. Ты не думай много головой, ты делай, как душа подсказывает. Вот чего душа просит, то и делай. А правильно, неправильно – тут судей нет. Если бы кто-то знал, как правильно, то и горя бы не было. Ладно, пойдем, сейчас концерт начнется.

Наташа потянула Вику за руку.

Они заняли места. Ведущий поприветствовал зал и объявил о начале грандиозного концерта.

Четверо рабочих вывезли на сцену большой концертный рояль.

– Нет-нет, наш дорогой и всеми любимый Эдуард Прихватилов выступит чуть позже, – прошипел в микрофон ведущий, обращаясь скорее к рабочим сцены, чем к зрительному залу. Но рабочие стояли и намека не поняли.

– Сейчас выступит детский ансамбль «Аистенок»! – объявил ведущий. – Рояль увезите!

Рабочие повезли рояль за кулисы. Детки станцевали народный танец, и на сцену вновь вышел ведущий. Пока он рассказывал про то, какой сегодня знаменательный концерт, рабочие опять вывезли рояль.

– Следующим номером нашей программы выступит певец Иван Лобанов, – поприветствуем его! – воскликнул ведущий. И опять обращаясь к рабочим: – Рояль увезите! Рано! – Ведущий дернулся всем телом, как будто хотел подпрыгнуть и сделать фуэте. При этом он продолжал радостно улыбаться. Рабочие вздохнули и потолкали рояль за кулисы. Зал дружно улыбался и проводил их бурными аплодисментами. Один из рабочих даже поклонился.

На сцену вышел певец Иван Лобанов и спел арию из оперы «Евгений Онегин». Спел плохо и был явно собой недоволен. Откланялся скупо и быстро скрылся за кулисами. На сцене опять появился жизнерадостный ведущий и торжественно, перекрикивая самого себя, объявил:

– А вот сейчас выступит всеми любимый, знаменитый, талантливый человек, которого вы все знаете, – Эдуард Прихватилов! Поприветствуем его аплодисментами!

Зал в едином порыве взорвался аплодисментами. Как поняла Вика, пианист был местным героем и главной звездой города. Эдуард Прихватилов солидно, как подобает знаменитости, вышел на сцену и долго кланялся. Он кланялся сначала середине зала, потом отошел вправо и поприветствовал правую сторону партера. Точно так же он приветствовал левую сторону. После этого он отдельно поприветствовал балкон и спустился в партер, чтобы пожать руки тем, кто сидел в первом ряду.

Правда, он то и дело косился на сцену и, казалось, чего-то ждал. Собственно, ждал он того самого рояля. Видимо, ведущий забыл отключить микрофон, поэтому следующую тираду слышал весь зал:

– Куда ушли? Покурить? Быстро вернуть! У нас исполнитель на сцене! Вы хотите концерт сорвать? Когда ушли? Только что?

В зале снова заулыбались. Эдуард Прихватилов поднялся из партера на сцену, принял позу достойного ожидания и глубокомысленного сосредоточения.

– Он очень хорошо играет, – прошептала Наташа Вике, – его даже в Москву звали выступать, и за границу звали, но он здесь остался. Я его тетю знаю – в соседнем доме живет.

Наташа была очень горда столь близким знакомством со звездой.

Наконец злые рабочие даже не вкатили, а вытолкали рояль на сцену.

Эдуард кивнул им в знак благодарности и уселся за инструмент. По первым нотам Вика не смогла догадаться, произведение какого композитора он играет. Вдруг Эдуард сдернул руки и растерянно посмотрел куда-то себе под ноги. Правая педаль отвалилась и лежала рядом. Пианист встал, наклонился и с удивлением поднял педаль, как будто видел эту часть инструмента впервые в жизни.

На сцену влетел ведущий, который не шел, а пританцовывал, выделывая замысловатые па.

– Небольшая техническая неполадка? – попытался пошутить ведущий и дал «петуха».

Вслед за ним на сцену вышел сумрачный настройщик, который явно никуда не спешил. Он лег под рояль, поудобнее устроился, открыл рабочий чемоданчик и вернул педаль на место. Весь зал наблюдал за тем, как настройщик тяжело поднимается с пола, отряхивает пыль со штанин и кивает Эдуарду. Тот все это время стоял на сцене, стараясь не смотреть на инструмент, – как будто стеснялся. Настройщик ушел за кулисы, шаркая и тяжело вздыхая, ведущий вновь прокукарекал слова про «талантливого исполнителя» и улетел за кулисы. Эдуард снова сел за рояль. На сей раз педаль продержалась чуть дольше – минуты четыре. А потом опять отвалилась. Надо признать, что зрители уже не слушали музыку, они смотрели на ноги Эдуарда и только и ждали этого момента. Когда педаль с тихим стуком упала на пол, зрительный зал дружно охнул. Эдуард опять с удивлением посмотрел на свои ноги, как будто в поломке педали были виноваты его конечности. И опять встал из-за рояля и ушел в дальний угол.

Ведущий, видимо, тоже стоял за кулисами и только и ждал этого момента. И опять он вышел на сцену и начал просить зал не расходиться и потерпеть еще немного. Зал расходиться и не собирался – все с интересом следили за происходящим на сцене и всем хотелось узнать, чем кончится дело. Уже из другой кулисы появился понурый настройщик, опять он долго укладывался под роялем, надевал очки, болтавшиеся на шнурке на груди, копался в чемоданчике с инструментами.

– Долго еще? – шепотом спросил ведущий, забыв выключить микрофон.

Настройщик театрально развел руками.

– Тогда мы вновь попросим выйти на сцену нашего любимого певца, знаменитого Ивана Лобанова. Просим! – ведущий воздел руки, призывая публику к аплодисментам. Зал послушно и искренне захлопал.

Но, по всей видимости, Иван Лобанов не был готов петь «на бис» и призывов ведущего и публики не услышал.

– Иван Лобанов! – почти истерично закричал в микрофон ведущий и своим окриком заставил вздрогнуть и настройщика, и несчастного пианиста, который уже не находил себе места на сцене, с тоской поглядывая за кулисы в поисках убежища.

– Сейчас, сейчас, уже идет. В буфете был. – На сцене появилась уборщица, которая обратилась к залу громко и очень душевно. И без микрофона ее было прекрасно слышно. Зал дружно и с пониманием заулыбался. Уборщица подошла к настройщику и очень по-женски, с интересом и уважением стала смотреть, как он работает. Потом опомнилась и начала стирать пыль с крышки рояля – чего уж без дела стоять?

– Ну как там? – спросила она с беспокойством у настройщика.

Голос у нее, видимо, от природы был сильным. Говорила она спокойно, без напряжения, и ее слышали даже зрители на балконе, до которого певцу Лобанову приходилось докрикиваться.

Настройщик в отчаянии махнул рукой и опять потянулся к чемоданчику с инструментами, вытаскивая то проволоку, то веревку, то гайку – брал, рассматривал и клал обратно.

– Ох-хо-хо, – покачала головой уборщица и пошла за кулисы. Но буквально через минуту снова вышла с маленьким складным стульчиком, какие очень любят дачники. Уборщица опять улыбнулась залу и поставила стул рядом с пианистом. Эдуард Прихватилов, звезда местного масштаба, пианист, променявший столичную сцену на этот концертный зал, втиснулся в стульчик и замер, глядя куда-то в сторону и чуть вверх. Уборщица, решив, что больше от нее ничего не требуется, кивнула залу и ушла за кулисы. Зрители проводили ее аплодисментами, которые случились очень вовремя – на сцену наконец вышел певец Лобанов. Судя по виду, ему было и хорошо и плохо одновременно. Хорошо, поскольку глаза у певца сияли, с лица ушла озабоченность, уступив место отваге и куражу. Плохо, поскольку стоял на ногах Лобанов шатко и его слегка заносило вправо. Сделав полукруг по сцене, едва не сбив сидевшего на маленьком раскладном стульчике Эдуарда, Лобанов не без труда вырулил на середину сцены. Поклонился залу и встал в позу. Но музыки не дождался.

– Так пой, без музыки, – посоветовал ему настройщик, выглянув из-под рояля.

Лобанов виновато улыбнулся, не понимая, чего от него ждут. Эдуард Прихватилов смотрел на коллегу не без сочувствия.

– А что петь? – спросил почему-то у настройщика несчастный Лобанов.

– Что-нибудь душевное, – ответил настройщик.

– А я Магомаева очень люблю и Пахмутову, – сказала уборщица, которая появилась на сцене со стаканом в руке. Она принесла настройщику попить. Тот выполз из-под рояля, вытер рукой пот со лба и жадно сделал несколько глотков.

– Луч солнца золотого тьмы скрыла пелена… – запел певец.

Потом он пел уже вместе с залом. И Пахмутову, и Магомаева, и песни из советских кинофильмов, и даже «В лесу родилась елочка», пусть не по сезону, зато от всей души. Лобанов, почувствовав себя в голосе, пел с удовольствием. Зал был очень доволен, дружно подпевал. Зрители с мест заказывали следующую песню. Его принимали так, как никогда. Лобанов чувствовал, что это лучшее выступление в его жизни, и не хотел уходить со сцены, наслаждаясь неожиданным триумфом. Он был готов петь еще и еще, желая продлить ощущение творческого блаженства и профессионального счастья. В его голове уже выстроилась целая концертная программа из любимых песен, которые он никогда не отважился бы спеть с большой сцены. Как о многом он хотел спеть для этой благодарной публики, которая все чувствовала и все понимала! Лобанов уже было отважился на арию мистера Икса, а потом еще про «красоток кабаре», да еще и сплясать канкан на сцене – да, он мог! Когда-то в молодости это был его коронный номер. Пусть ради шутки, забавы, в компании друзей, но ведь мог же! И девушкам его номер очень нравился – они всегда хохотали и становились чуть более благосклонными. А Лобанов чувствовал, нет, просто знал, что публику надо смешить, развлекать. И была бы у него такая слава, что Прихватилову и не снилась. О чем еще мог подумать певец Иван Лобанов, до каких еще смелых выводов дойти, если бы его полет не прервал настройщик, оставалось только догадываться.