Свидетельницы зла

© Романова Г.В., 2019

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2019

Глава 1

Надо было встать и закрыть форточку и не слушать тоскливый звон трущихся друг о друга обледеневших веток. Какой-то умник повадился лить воду с верхних этажей. Прямо из окна. Пару дней это продолжалось. И костлявые ветки клена напротив ее окна на третьем этаже обросли льдом, превратившись в уродливые сосульки. При малейшем дуновении ветра они приходили в движение, издавая отвратительный звук, от которого на душе делалось тошно.

Вчера вечером сверху снова лилось. Она уже хотела подняться и устроить скандал. Остановила соседка Вика из квартиры напротив.

– Это Тамара Вишнякова с восьмого этажа вино выливает у своего мужа алкоголика. Демонстративно! – особой интонацией выделила соседка последнее слово.

– Почему демонстративно?

– Потому что сначала сливает все в ведро. А потом за окно. В назидание! – снова подчеркнула она, необычно повысив голос, и подняла вверх указательный палец. – Для наглядности!

Понять странность поведения жены алкоголика она не могла. Она никогда не была замужем. И не собиралась. Не хотела. Да и не звал никто. Может, потому что не хотела? И это было написано на ней большими буквами? Ее нежелание вести совместное хозяйство с кем бы то ни было угадывалось, и мужчины сторонились ее. То есть, конечно, не совсем сторонились, просто не спешили делать ей предложение. Потому что – что? Правильно. Потому что она этого не хотела.

Именно так думать было очень удобно. Это избавляло от ненужных переживаний и комплексов. Она и не переживала, и не комплексовала. Жила себе спокойно, размеренно. Наслаждалась тишиной в своей отдельной, просторной квартире, подаренной отцом. Утром отправлялась на работу. Вечером возвращалась. Ее никто не провожал. Никто не встречал. Никто не приставал с вопросами: почему она так долго, что случилось с ее машиной, почему она на такси, с чего это она вдруг среди недели посетила ночной клуб? А почему напилась?

Она ни перед кем не отчитывалась. Жила как хотела. И ей это очень, очень, очень нравилось!

– А разве тебе не хочется, Оленька, чтобы о тебе кто-то заботился? – пристала недавно подруга Люсенька – милейшее, нежнейшее создание.

– Нет, – мотнула она тогда головой.

– А чтобы о тебе переживал кто-то? Тоже не хочется?

Голубые глаза Люсеньки наполнились слезками, когда Оля снова отрицательно мотнула головой.

– Но как же так, Оля?! Это же неправильно.

– Не вижу в этом никакой необходимости.

– Но когда-нибудь тебе захочется, непременно захочется, чтобы о тебе кто-то волновался, кто-то думал о тебе.

Две слезинки скатились по белоснежным щечкам Люсеньки. Она была очень слезливой.

– Ты обо мне вспоминаешь? Вспоминаешь. Волнуешься? – Люсенька активно закивала. – Вот. И Кира тоже. Мне этого достаточно.

– Но это же все не то, поверь, Оленька. Мы с Кирочкой твои подруги. Мы волнуемся, думаем о тебе, но иначе. Не так, как мог бы думать о тебе и волноваться близкий тебе человек. Мужчина! Вот мой Алекс…

И начиналось! И Алекс ее такой заботливый. И нежный. И страстный. И щедрый.

Люсенька могла бесконечно долго перечислять достоинства своего возлюбленного. Она же не знала, что ее такой заботливый, нежный, страстный и щедрый Алекс на самом деле законченный, лживый засранец, живущий на деньги своего отца, изменяющий Люсеньке направо и налево и не брезговавший вдохнуть кокаина с крышки унитаза в общественном туалете.

Тьфу, гадость такая! Они с Кирой несколько раз пытались открыть своей любимой подруге Люсеньке глаза на правду, но тщетно. Люсенька предпочитала слепоту.

– Когда-нибудь, миленькая, от одиночества тебя загложет такая тоска, – вещала Люсенька зловещим шепотом, поглаживая ее по плечам, – что тебе захочется броситься в объятия к первому встречному.

Тоска глодала Олю третий день. Но не от одиночества. С этим все было в порядке, ей никто был не нужен. Виной всему была отвратительная симфония, льющаяся сквозь открытую форточку. Обледеневшие ветки терлись друг о друга с унылым стеклянным звоном, выворачивая душу наизнанку. Надо было просто встать и закрыть форточку. И все бы прекратилось. Но вместо этого она продолжала лежать на диване и слушать, как бьются друг о друга сосульки. И придумывать историю страшного семейного быта семьи Вишняковых, проживающих на восьмом этаже. Хотя, если разобраться, не так уж был и страшен их быт, раз вино – судя по запаху, совсем неплохого качества – лилось с восьмого этажа ведрами.

Надо было встать и закрыть форточку и оборвать звуки этого ужасного реквиема. Сходить в душ. Приготовить себе что-нибудь. Съесть хоть что-то, хотя и не хотелось. И потом позвонить подругам. Кажется, уже пора!

Они не созванивались с новогодней ночи. У всех своя жизнь, свои были планы на праздничные выходные. Никто не договаривался ни о чем таком заранее. Люсенька должна была лететь с Алексом куда-то к теплу утром первого января. Еще не вернулась. Иначе уже ворчала бы на ее кухне, лазая по пустым полкам холодильника. Кира собиралась на рождественских каникулах к родителям. А они у нее где-то очень далеко. Должна была набрать, как вернется. Не набрала. Значит, еще не вернулась.

Сегодня был вторник. Последний день выходных, которые для Оли очень затянулись. Ей совершенно нечем было занять себя. И она вопреки установившимся правилам решила позвонить девочкам. Она никогда не звонила им первой. Никогда! А тут решила.

– Аппарат вызываемого абонента… – начал выводить приятный женский голос с Люсенькиного телефона.

Понятно. Еще на отдыхе. Оля не дослушала, оборвала звонок. Набрала Киру. Пошли гудки. Подруга долго не отвечала, а потом вдруг ответила совершенно незнакомым мужским голосом.

– Да! Слушаю! – грубо так, неприятно ответил Оле какой-то мужик с телефона Киры.

– Это я слушаю, – фыркнула она, снова вытягиваясь на диване под шерстяным пледом.

– И что ты слушаешь? – продолжил наглеть незнакомец.

– Слушаю какого-то дядьку, а должна бы слушать свою подругу Киру. Киру Новикову. А? Как объясните? Умыкнули ее телефон, дядя?

– А ты кто? – не меняя интонации, с напором, спросил незнакомец.

– Подруга.

– Это я уже понял. Что за подруга? Имя и фамилия у подруги есть?

Черт, он вел себя как заправский мент! Сам не представился, а ее допрашивал. Что за парень у Киры? Откуда она его откопала? Сама, интересно, где? В ванной? Телефон забыла на прикроватной тумбочке – обычное для нее дело – и ушла в ванную. А этот дядя, валяясь на ее простынях, наглеет, как, простите, законный супруг. Но его у Киры не было! Точно не было еще десять дней назад!

– А что, не определилась при звонке? – решила его чуть подразнить Оля, прекрасно зная, как именно забита в телефоне у Киры.

– Тут какая-то королева высветилась. Но звонок местный, не из Англии. Так что, будь любезна – королева – представься.

Дядька тяжело вздохнул. Быстро выдохся. Наверное, возрастной, решила Оля. Кира всегда подбирала каких-то плешивых, разведенных, несчастных пузатиков. Считала, что они после своих «плохих» жен любить ее будут крепче. И оценивать дороже. Но как-то не выходило. Пузатики очень быстро уставали ее любить и ценить и исчезали из Кириной постели.

Этот, видимо, как раз из таких. После непродолжительного диалога уже раздражается. И не вежлив. Она ему – «вы», а он неприлично тыкает.

– Не королева, дядя, а Королёва. Ольга Королёва, – произнесла она со вздохом. – А вы у нас кто? Кира где? В ванной? Позовите!

На последних словах она почти на него прикрикнула. Но впечатления не произвела. Киру ей не позвали. Вместо этого мужик принялся вдруг вполголоса с кем-то переговариваться. Как будто что-то докладывал кому-то. Она отчетливо слышала обращение: «товарищ майор». И внутри как заныло! Ей почудилось, будто к противной музыке метавшихся под ветром, остекленевших от мороза веток добавился какой-то еще, более неблагозвучный металлический инструмент. Он скрежетал, громыхал, порождал ужас.

– Вы где сейчас находитесь, Ольга Королёва? – спросил ее уже другой, более приятный мужской голос. – В городе?

– Да, да, в городе! В собственной квартире! А в чем, собственно, дело?! Почему вы говорите со мной по очереди с телефона Киры, а ее не зовете?!

– Потому что ваша Кира, вероятнее всего, мертва, – произнес дядька, не тот первый, а уже другой, с более приятным голосом.

– Не мелите вздор! – взвизгнула Оля, вскакивая с дивана и делая три опасных шага вперед.

Конечно, она запуталась в огромном шерстяном пледе, который ей привезла в подарок Люсенька из Шотландии. Запуталась и упала. И выругалась неприлично.

– Эй, вы чего там, Ольга Королёва? Пьяны, что ли? – предположил мужчина со смешком.

– Ничего я не пьяна, в пледе запуталась и упала, – неожиданно призналась она. И что совсем уж было удивительным, продолжила в том же духе. – Пьяна я была три дня назад. О-о-очень пьяна. Потому и лежу уже три дня, не вставая.

– Ломает? – сочувственно вздохнул тот.

– Ломает, – призналась она.

Села на пол, спиной к стене, обернула ушибленные колени пледом. Схватилась свободной от телефона рукой за голову и произнесла:

– Говорите уже… Говорите, что там произошло с Кирой? Что за бред вы несете о ее смерти?

– Это не бред. Это правда. Если, конечно, ее паспортом кто-то не завладел за эти дни, не переклеил фотографию и не выкрал телефон. Предлагаю вам приехать на опознание.

– Опознание? – Оля с силой зажмурилась, трижды ударилась головой о стену, повторила слабеющим голосом: – Вы сказали: опознание?

Господи! За прожитые ею двадцать три года это было самым страшным словом в ее жизни. Самым!

Впервые она его услышала, когда им с отцом предложили это сделать с ее матерью десять лет назад. Когда мать разбилась со своим очередным любовником на машине. Не справилась с управлением на скользкой дороге и выехала на встречку. Результат – полное Олино сиротство с тринадцати лет. Нет, отец-то, конечно, остался. И даже не сдал ее в детский дом, хотя угрожал неоднократно. Она вела себя прескверно в те годы. Странно, что в колонию для малолеток не угодила. Еле вырулила потом по жизни к семнадцати годам. Еле-еле…

Потом – шесть лет назад – предложили это сделать с их одноклассником. Почему предложили это сделать именно им, а не взрослым, до сих пор оставалось для нее загадкой. Всех по очереди заставили смотреть на истерзанный труп. Всех! Люсенька потом полгода к психологу ходила, настолько ее потрясло увиденное.

Кира их одноклассницей не была. Но ее тоже заставили взглянуть на тело. Потому что она к тому времени уже год отучилась в колледже, приехав издалека. И успела подружиться с Олей и Люсенькой. Познакомились на дискотеке в клубе. Она так же тяжело пережила процедуру опознания. К психологу не попала по причине отсутствия денежных средств, а так бы точно просиживала в его кабинете, рассказывая о своих страхах и ночных кошмарах. Как Люсенька.

Ольга перенесла визит в морг стоически. Не разрыдалась, не упала в обморок, не зажала рот рукой. Взглянула. Вздохнула тяжело и произнесла:

– Да, это он…

Почему так? Почему она так спокойно отреагировала?

Этими вопросами потом долго задавался следователь, который вел дело о гибели их одноклассника. Без конца таскал ее на допросы. Поминутно раскладывал ее алиби. Но придраться ни к чему не смог. В момент гибели Артура, так звали парнишку, Олю видели человек десять. И видели в течение пары часов. И она никуда не отлучалась, кроме туалета. Не вышло у следователя повесить дело о гибели парня на нее. Да и ни на кого путного не вышло повесить. Дело так и осталось нераскрытым. На их взгляд – взгляд одноклассников. Но посадить кого-то у полиции получилось. Суд был, да.

Помнится, следователь как-то сказал ее отцу, что у его дочери не нервы, а стальные канаты. Такой выдержкой и самообладанием не каждый мужик мог похвастаться. То ли хвалил ее за это, то ли порицал, пойди – пойми.

Следователь не мог знать и даже не догадывался, что отцу Оли было пофиг. Ему вообще на все было пофиг, на нее в том числе. А до этого на Олину мать он забил очень прочно. Потому и металась она, бедолага, из койки в койку, пытаясь реализоваться, как женщина. Оля уже достаточно взрослой была, слышала скандалы, понимала суть. И вывод она сделала для него неутешительный после похорон. Гибель матери была только на его совести. Только он один был виноват в ее преждевременной смерти.

Потому и принялась она ему мстить, превратившись в чудовище. Отец все понимал и терпел. Угрожал, конечно. Урезал денежное пособие. Сажал под замок. И даже пару раз по уху ей съездил. Но вытерпел. И в детский дом не сдал.

Когда Оля стала достаточно взрослой, получила блестящее образование и определилась в профессии, он купил ей эту вот большую квартиру в центре на третьем этаже. И вежливо выпихнул из дома, где у него уже носился выводок из трех пацанов от второго брака. Оля не роптала. Даже была рада, что так все вышло. Что он ее все же не сдал в детский дом. Помог с университетом, с жильем, ремонтом, обстановкой. И даже теперь, когда она стала прилично зарабатывать, он ежемесячно перечислял ей солидную сумму. И не знал того, что она к его деньгам не прикасалась. Они копились на ее счете, обрастали процентами и превращались в еще более солидную сумму.

– Королёва, вы еще здесь? – окликнул ее по телефону вежливый мужчина.

– Да. Я еще здесь, – хриплым голосом отозвалась она. – Вы в каком звании? Как я могу к вам?…

– Майор Вишняков, – перебил ее вежливый голос.

– Понятно. Так куда ехать-то, майор Вишняков?

Оля оперлась спиной о стену крепче и поползла вверх, разгибая колени. Силы возвращались.

Она выслушала адрес. Очень удивилась, что это далеко за городом. В каком-то дачном поселке, о существовании которого она даже не подозревала. И даже немного повеселела. Это точно Кира профукала свою сумочку с паспортом и телефоном. Вернулась от родителей и в аэропорту прощелкала тот момент, когда ее обокрали. Она могла. Она такая – мягкая, рассудительная, но рассеянная.

– Сколько вам необходимо времени, чтобы добраться? – пристал майор.

– Сорок минут навигатор показывает. – Она уже успела свериться со всеми картами и маршрутами и выбрала самый короткий.

– Тогда приезжайте прямо сюда. Наши где-то застряли в пробках, будут через полтора часа, не раньше.

– Так точно, товарищ майор, – фыркнула Оля, застегивая пуховик.

Пока разговаривала с майором по громкой связи, она успела надеть спортивный костюм, зимние кроссовки и пуховик. Шапки не требовалось. Она их не носила никогда.

– Да, и еще, гражданка Королёва, будьте аккуратны на дороге. Снег пошел. Не хватало мне еще и с вашим телом возиться… – прозвучало это как-то неоднозначно, он это понял и, смущенно кашлянув, уточнил: – В смысле, с трупом.

– Так точно.

Она криво ухмыльнулась, осматривая в зеркальном отражении входной двери свое тело, с которым майору Вишнякову не хотелось возиться, и вышла из квартиры.

Глава 2

Черные жирные птицы кружили над пожарищем и оглушительно каркали. Как они узнали? Откуда слетелись сюда? Что за паразиты, в самом деле?!

Вишняков болезненно сморщился и тут же почувствовал, как натянулась и заныла глубокая царапина за ухом – последствия разговора с его женой Тамарой. Серьезного разговора. Самого серьезного. Самого последнего. Так сказала Тамара, прежде чем вонзила ногти в его кожу за ухом. Что-то она там точно повредила. Крови было много из царапины. Он перепачкал рубашку, подушку, на которой лежал, полотенце, которым пытался вытереться. Кое-как остановил кровь. Залил перекисью. Залепил ранку пластырем. Вроде зажило. Но болело до сих пор. А прошла уже неделя.

– Это, Вишняков, оттого, что клетки твоей кожи перестали регенерироваться. – авторитетно заявила Тамара, собирая свои вещи по огромным чемоданам. – И сам ты весь…

– Что? – Он равнодушно наблюдал за ее сборами, не пытался остановить.

– И сам ты весь перестал регенерироваться. Перестал, Вишняков. Как-то очень рано умер, хотя продолжаешь дышать.

Фраза ей понравилась, она довольно заулыбалась. «Непременно теперь вставит в какую-нибудь свою паршивую статейку», – подумал он тогда. Тамара грешила напыщенностью фраз. И даже из обычного репортажа могла сложить оду. Ее заставляли переписывать, править. Убеждали в том, что хороший русский язык более понятен обывателю, нежели ее высокопарный слог. Она злилась, называла всех твердолобыми интриганами. И срывала зло на муже, с которым прожила три года.

– Не прожила, промучилась! – воскликнула она на прощание. – Когда я выходила за тебя замуж, Вишняков, я что думала?

– Что? – неожиданно сделалось ему интересно.

– Что ты станешь моим помощником. Моим соратником. Что мы вместе будем писать репортажи с мест происшествий. Что ты будешь держать меня в курсе всех следственных действий! А что вышло?

Тамара тряхнула головой, посеченные редкие волосы цвета соломы рассыпались по плечам. Вышло не очень красиво и эффектно, как ей бы хотелось. Вишняков не сдержался, фыркнул. Она тут же поняла причину и рассвирепела.

– А вышло, что ты меня динамил! Раз за разом! Раз за разом! То у тебя нет информации, то ты не имеешь права разглашать тайны следствия! То еще какая-нибудь ерунда приходила в твою тупую голову, и ты меня посылал, Вишняков! Три года! – Тамара выставила три пальца. – Три года я потратила на тебя. И никакой благодарности! Все! Я ухожу. Вот твои ключи!

Тамара и раньше уходила. Но без вещей и с ключами. Через неделю, остыв, возвращалась. Какое-то время все было относительно мирно и тихо. Потом тишина сменялась Тамариным ворчанием. Ворчание перерастало в скандалы, и она снова уходила.

Но без вещей и с ключами.

Теперь возле двери грудились ее чемоданы, забитые тряпками. И ключи с грохотом были брошены в сторону двери гостиной. Он там смотрел телевизор, сидя в кресле. Вернее, делал вид, что смотрит. На самом деле размышлял.

Хочет ли он, чтобы она осталась? Жалеет ли, что все вышло именно так – плохо? Будет ли ему ее не хватать?

Странно, на все вопросы был один ответ – нет. И в глубине души он даже радовался, что она приняла решение за них обоих. И что сейчас уйдет, и он больше никогда не услышит ее высокого звонкого голоса, не угадает по странному блеску в глазах о ее сомнительных сексуальных желаниях, возникающих спонтанно и обычно не вовремя.

Тамара ушла. Вещи забрала. Ключи оставила. А он просидел в кресле, делая вид, что смотрит телевизор, часа два. А потом пошел прогуляться. Забрел в бар неподалеку и проторчал там до полуночи. И надрался конечно же. Имел право! У него назавтра должен был быть выходной. Законный выходной!

А его выдернули. Подняли утром телефонным звонком, который он еле услышал. Подняли страшным сообщением о гибели сразу пяти человек. Люди погибли в пожаре. Так сначала доложили. Но потом выяснилось, что все они были расстреляны. Стреляли в затылок. Предположительно из одного и того же оружия. Люди стояли на коленях со связанными за спиной руками. А им стреляли в затылок.

– Жуть! – выпалил подполковник Рябов, приехавший с Вишняковым на его машине на место преступления. – Что скажешь, майор? На что похоже?

– На казнь, – ответил тот противным скрипучим голосом и задрал голову вверх на воронье, кружившее над пожарищем с противным карканьем. – Откуда они только узнают, эти птицы? Ни кладбища поблизости. Ни свалки. Ни гнезд их не видно, а они тут как тут! По селектору им, что ли, кто сообщает?

– Ага, по селектору, майор. – Подполковник Рябов болезненно сморщился. – По селектору это нам сообщат.

– О чем? – рассеянно отозвался Вишняков.

Он наблюдал за ярко-красной точкой, мелькающей между деревьями и постепенно увеличивающейся в размерах. Машина. Ярко-красная машина. Внедорожник. Кто мог на нем приехать? Вероятно, та самая девушка, с которой он чуть больше получаса беседовал по телефону. Ольга Королёва. С какой же скоростью она передвигалась по дороге? После того как он отключил телефон, прошло…

Вишняков специально сверился. Точно. Прошло всего тридцать пять минут. Бестия! Бестия на красном внедорожнике. Летела, наверное, как ненормальная, наплевав на все правила. Обгоняла, подрезая. Сворачивала там, где запрещено. И уж точно никаких знаков не видела.

Машина, подпрыгнув на неровной дороге, вильнула в сторону и встала как вкопанная рядом с его заграничным седаном. Недорогим, конечно, но новеньким почти и добротным. Девица выпрыгнула из машины и тут же повела себя довольно странно. Вместо того чтобы пройти к группе лиц, наблюдающей за ней с напряженным вниманием, она присела перед его машиной, махнула перчаткой по номеру и громко выкрикнула:

– Ну, конечно! А как же еще может быть?!

– Что это, майор? Что за мажорка? Откуда она тут? Зачем?

Рябов скорбно сложил тонкие, посиневшие от холода губы. Он одет был очень легко. По-офисному. В тонком полупальто без теплой подкладки, без шапки и в ботинках на тонкой подошве. Мерз уже минут двадцать, но идти в машину, отогреться, отказался.

– Хозяйка дачного дома? – предположил с надеждой подполковник.

– Никак нет, товарищ подполковник. – Рябов рассматривал девицу, двинувшуюся в их сторону вальяжной, расхлябанной походкой. – Это предположительно подруга одной из погибших. Позвонила на один из уцелевших телефонов. Позвала Киру. Паспорт на имя Киры Новиковой тоже уцелел. Возможно, ею и окажется одна из жертв.

– И ты пригласил эту пигалицу на опознание?! – ахнул Рябов. – Ты тела видел, майор?!

– Видел.

– Да она нам тут сейчас все заблюет к чертовой матери!

– Не думаю, – скривился Вишняков в скорбной улыбке.

Он узнал девицу. Узнал, конечно. Вздорная. Скандальная. Проживает с ним в одном доме, даже в одном подъезде, и постоянно бьется с ним за место на стоянке. Возомнила о себе непонятно что! Решила, что ее большой красной машине должны быть выписаны какие-то непонятные преференции. По умолчанию! Раз она большая и красная, и дорогая. Пару раз перекрывала ему проезд, и дверь на его требовательные звонки не открывала. И ему приходилось добираться на работу на такси. Конечно, он мог бы нагнуть наглую девицу. Позвонить гайцам и слить ее номерок, чтобы они девчонку погоняли. Почему-то не стал. Может, зря. А может, и нет.

Сейчас, рассматривая ее очень близко и очень пристально, Вишняков вдруг заметил в ее вздорной самонадеянности какую-то болезненную уязвимость. Незащищенность. Слабину.

– Здрасьте, – поприветствовала она всех с клоунским полупоклоном. – Ольга Королёва собственной персоной. Кто из вас хозяин во-он того седана?

Она махнула рукой в сторону машины, возле которой только что сидела на корточках. Сунула руки в карманы черных спортивных штанов и по очереди осмотрела присутствующих.

Он тоже ее рассматривал. И признаваться не спешил.

Высокая, худая, коротко стриженные волосы русой копной вьются во все стороны. Лицо узкое, подбородок острый, нос маленький, слегка вздернутый, глаза темные. Точно рассмотреть их цвет Вишнякову не удалось. Длинная челка постоянно сползала ей на глаза, и Королёва сдувала ее, недовольно дергая губами.

Если бы не ее странные кривляния и дерзость, с которой она себя держала, ее запросто можно было бы счесть красавицей. А так…

Подросток. Обиженный на весь белый свет, наглый, избалованный подросток.

– Я хозяин седана, а что хотели, гражданочка?

Вишняков выступил вперед, подходя к ней ближе. Глянул сверху вниз. Он был выше на голову. Его рост смущал многих. Но не ее.

– Вот кто постоянно занимает мое место на парковке возле дома! – вытащив руки из карманов, она шлепнула себя по бедрам. – А я-то думаю: кто, ну кто?!

– А вы его купили, что ли, Ольга Королёва, место это?

– Знаете, да! Оно оплачено. И документ имеется. И надпись на асфальте крупными буквами! – Она нервно прочертила пальцем в воздухе какую-то надпись. – А у вас со зрением, видимо, какие-то проблемы! Как вас там?

– Вишняков. Майор Вишняков. – Он едва заметно кивнул, представляясь. – Вы со мной разговаривали по телефону вашей подруги. И это я вас пригласил опознать тело. Взглянете или и дальше продолжим обсуждать проблему парковочных мест в нашем дворе?

Она сверкнула в его сторону злыми глазами и прикусила губу. Постояла минуту, притопывая снег левой ногой, и кивнула.

– Идемте, где она? – Ольга шагнула мимо него, встала столбом, рассматривая пожарище. – А там осталось… А там от нее хоть что-то осталось?! Я в том смысле, что… Такой пожар. От дома ничего. А от тела… Что-то…

– Тела пострадали мало, – скрипучим голосом вклинился Рябов, подходя ближе к Королёвой.

– Тела?! Вы сказали, тела?!

Ее губы точно задрожали. Вишняков не мог это придумать, он точно видел. Она испугалась. Сильно.