Стальной призрак

© Зверев С.И., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Глава 1

Лейтенант Соколов не задавал вопросов ротному командиру. Да и о чем спрашивать, если он сам прекрасно видел, что происходит на фронте, знал, о чем говорилось в сводках, которые его стрелок-радиотелеграфист Омаев находил в эфире во время коротких передышек. А еще, некогда было спрашивать, потому что лето 1942 года было жарким во всех отношениях. Раскаленная броня, солнце плавилось над головой, изредка прячась в тучах пыли, поднятой гусеницами советских и германских танков, в дыму пожарищ.

Они шли плотной колонной по проселкам уже два часа. Сидя на укладке снарядов в башне, Соколов рассматривал карту. Рядом с его головой покачивались сапоги наводчика старшины Логунова. Василий Иванович сидел на краю люка и деликатно отодвигал ноги от шлемофона командира.

Танковая рота двигалась на помощь стрелковому батальону севернее села Елатомцево, где на безымянной высоте 87,6 красноармейцы из последних сил сдерживали атаки немцев. Сдавать высоту было нельзя, потому что с нее просматривались и простреливались все поля и лесочки в районе движения частей 40-й армии. Огневые точки высоты намертво перекрывали две автомобильные и одну железнодорожную магистрали. Учитывая изрезанный балками и овражками рельеф местности, дороги в этом районе были действительно важнейшими артериями.

– Воздух, командир! – крикнул Логунов и поспешно спустился в люк.

В башне сразу стало тесно так, что не повернуться. Соколов, как и другие младшие и средние командиры, с разрешения командования части сам подбирал себе танки во время последнего пополнения матчастью. Это командиры полков, дивизий и корпусов могли позволить себе не иметь наводчика орудия. Для них танк – бронированное средство передвижения, их командирский НП во время боя, если возникает такая необходимость. Они командуют действиями целых частей и соединений. Их танк может не участвовать в бою. Им важна мобильность и наличие связи с войсками.

А вот как быть командиру танкового взвода или роты? Да даже батальонному командиру, когда они сами участвуют в бою со своими подразделениями? Кто-то должен стрелять из пушки, а командир танкового подразделения должен командовать своими машинами. У него просто нет времени выискивать цели, наводить орудие.

Когда поступали машины, командиры с радостью брали себе для командирских целей танки с увеличенной башней. Всего каких-то несколько десятком сантиметров, но во время боя командир взвода может смотреть в танковый перископ, у него есть круговой обзор, а командир танка, он же командир башни и он же наводчик танкового орудия, непосредственно борется с вражескими танками, подавляет иные цели, на которые указывает взводный.

– Внимание всем, я – «третий», – послышалось в шлемофоне. – Воздушная тревога! Всем продолжать марш. Командирам танков вести наблюдение на флангах.

– Как там? – спросил механик-водитель, покашливая от густой пыли, попадавшей в его люк.

– Нормально, Семен Михайлович, – отозвался Соколов, высовываясь по пояс из люка и прикладывая к глазам бинокль. – Скорость держите. Интервал не увеличивать.

Это было опасно во время налета, но изменять режим движения на марше без приказа командира колонны нельзя. Да и самым ценным и важным в данной ситуации были время и скорость. Начни танки прятаться по балкам и лесам, как это предписано при поступлении команды «воздух», и окажутся потерянными драгоценные часы и минуты. А на высоте, обливаясь кровью, дерется батальон и ждет помощи. Ее сдача повлечет за собой самые тяжкие последствия.

Отступающие к Воронежу армии в последние дни надежно прикрывали с воздуха. Впереди стали бить зенитные орудия. Откуда-то справа послышались очереди спаренных пулеметов. Над головами пронеслись «Яки» с красными звездами на крыльях. Звено истребителей над лесом резко взмыло свечой, неожиданно оказавшись сбоку от немецких бомбардировщиков.

Несколько «мессеров» бросились в атаку на советские самолеты, но сразу же вынуждены были уйти вверх под защиту облаков. «Яки» атаковали со стороны солнца, которое слепило немецких пилотов. Завязался бой: натужно выли моторы на виражах, небо прочерчивали пунктиры трассеров.

«Не успели, дали связать себя боем, – с горечью подумал лейтенант, глядя в небо. – «Юнкерсы» сейчас выйдут к высоте и перепашут все, что еще способно там обороняться. А потом достанется и нам».

Но ситуация в небе изменилась быстро. С севера, из-за облаков, вдруг вынырнула пара советских истребителей, потом еще одна, и еще. Увлеченные боем «мессеры» не сразу заметили опасность, а воздух уже наполнился стрекотом авиационных пулеметом. Вот задымил один бомбардировщик, стал терять высоту второй. Отлетело с яркой вспышкой крыло у третьей вражеской машины, и она полетела вниз, нелепо кувыркаясь в воздухе. «Мессеры» бросились на помощь бомбардировщикам, но тут же два из них задымили и пошли вниз, оставляя за собой жирные черные шлейфы.

– Раздолбали! – крикнул Соколов и со злостью ударил кулаком по броне. – Дали прикурить немчуре! Ребята, «Юнкерсы» поворачивают!

Бомбардировщики рассыпались, ломая строй и пытаясь уйти от советских истребителей. Бомбы посыпались вниз на лес и в чистое поле. Пилоты пытались облегчить свои машины, чтобы спастись, оторваться от «Яков» на скорости.

Соколов снова приложил бинокль к глазам. Склоны высоты 87,6 затянуло черным дымом, сквозь дым то и дело прорывались огненные всплески. Там гудело и грохотало так, что дрожь земли ощущалась даже здесь, в танке.

– Внимание всем, я – «третий», – раздался в шлемофоне резкий, чуть сиплый голос капитана Балакирева. – Приготовиться к атаке с марша. Разворачиваемся на рубеже ориентира «раздвоенная береза» по направлению движения колонны. «Пятый», как слышишь меня?

– «Третий», я – «пятый», – отозвался голос лейтенанта Задорожного. – Слышу вас хорошо.

– «Семерка»?

– Слышу хорошо, «третий», – сразу же ответил Соколов, чуть прижимая ларингофоны к горлу.

– Слушайте приказ, ребята. – Голос ротного стал глуше, тверже и как-то спокойнее. – «Пятый», разворачиваешься вправо на тридцать градусов и идешь на ориентир «сгоревший дом». Поднимаешься по южному склону высоты и атакуешь с ходу через позиции стрелкового батальона в лоб немцам. Прикрывайся дымом, держи дистанцию между машинами по фронту не менее тридцати метров. «Семерка», ты продолжаешь движение прямо до ориентира «южная острая опушка березового леса». От этого ориентира разворачиваешься общим направлением на основание высоты и атакуешь немцев с ходу, не дожидаясь «пятого». Задача обоим – уничтожение живой силы и техники противника на северном склоне высоты 87,6 и участке между березовой рощей и оврагом Козьим. Преследовать противника дальше запрещаю! Возвращение на исходную по моему приказу «сосна». Повторяю, выход из боя по приказу «сосна».

Оба взводных доложили, что приказ понят и принят к исполнению. До высоты оставалось не более пятисот метров. Пока что советские танки скрывал застилавший округу дым, древесный подрост и влажная почва, не позволявшая образовываться пыли.

Соколов, сидя в люке, в последний раз бросил взгляд на карту, сверившись с положением на местности. Ориентиры есть, хоть и дым вперемешку с пылью, но их видно, по высоте уже час бьет немецкая артиллерия.

«Выход из боя», «преследовать запрещаю». Алексей мысленно повторил слова капитана Балакирева и нахмурился. Высоту немцы почти беспрерывно атаковали вторые сутки, после того, как штурмовому батальону удалось захватить ее, выбив врага с наскоро подготовленных позиций. Атаки, артиллерия, бомбежки и снова атаки. Последняя артподготовка длится уже час, как сказал ротный. Значит, вот-вот немцы снова пойдут на высоту.

«Нам бы успеть, – думал Соколов. – Если враг ворвется на позиции батальона, то все – одними танками без десанта на броне нам их оттуда уже не выбить. Да и танков-то у нас только по названию рота. Четыре машины у Задорожного, у меня три, да танк Балакирева. Восемь машин против двух или трех десятков немецких танков. Вся надежда только на неожиданность».

Тишина обрушилась так внезапно, что Алексей вскинул голову и вцепился в края люка. Именно «обрушилась», оглушила. После грохота разрывов, когда неожиданно кончается бомбежка или артобстрел, такое бывает. Сначала как будто глохнешь. И только спустя секунды начинаешь слышать другие звуки – слух возвращается постепенно.

Первое, что расслышал Алексей, был рокот чужих моторов. За год войны он научился почти безошибочно узнавать звуки вражеской техники.

Он приподнял шлемофон и повернул голову так, чтобы лучше слышать.

Ротный резко бросил в эфир только одно слово: «Немцы!», но командиры обоих танковых взводов уже все поняли. Одновременно с атакой в лоб на высоту гитлеровцы, прикрываясь дымом и пылью, предприняли обходной маневр с запада, через кустарник на опушке березовой рощи. Обойти высоту можно было только с этой стороны, потому что с востока ее прикрывал глубокий разветвленный овраг, почти балка.

Была ли у командира батальона возможность заминировать, чем-то прикрыть танкоопасное направление? Вдруг – нет, а немцы все-таки нащупали, разведали этот маршрут? Тогда батальон обречен!

Впереди, в рассеивающемся дыму хлестко ударили пушки «тридцатьчетверок». Два выстрела, потом почти один за другим еще три. Взвод Задорожного вступил в бой, значит, так и есть, – немцы пытаются обойти высоту под прикрытием дыма. Теперь Соколову нужно выполнять свою задачу.

– Взвод, я – «семерка»! Слушай приказ! – объявил Алексей, прижимая пальцами ларингофоны к горлу. – К бою! Впереди танки противника. Заряжать бронебойными. Огонь по готовности, цели определять самостоятельно. Обхожу колонну слева. Идем «клином».

Все, больше говорить не о чем. Теперь только бой, только вперед! Ворваться с фланга в атакующие ряды противника и нестись, сметая все на своем пути. Огнем орудия, пулеметом, гусеницами крушить врага. Только вперед, сеять панику своей неожиданной атакой, пока немцы не опомнились. Их обходной маневр раскрыт, немецкий командир это знает, а тут еще удар во фланг. Он еще не понял, какими силами его атакуют русские, он еще не может принять решение на отвод подразделения, на смену направления атаки или на введение в бой новых сил. И его подчиненные на поле боя тоже ничего еще не поняли, кроме того, что их атаковали русские с неожиданной стороны. И это все продлится только несколько минут. И за эти несколько минут нужно успеть сделать многое!

Две пули ударили в открытую крышку люка на уровне груди Соколова. Лейтенант поспешно спустился в башню.

Танк подпрыгивал на неровностях, нырял стволом почти до самой земли. Алексей был переключен на командную частоту и не слышал переговоров по ТПУ[1]. Танком командовал Логунов, как и положено командиру отделения, командиру танка. Соколову предстояло командовать своим взводом и вмешиваться в действия старшины он не собирался.

Поворачивая перископ, Алексей несколько раз сильно бился головой о скобу, когда Бабенко резко останавливал танк. Гулко стреляло орудие, с металлическим лязгом вылетала гильза, башня наполнялась дымом от сгоревшего пороха. Тут же вентилятор над головой вытягивал его, очищая воздух внутри машины.

Алексей уже год воевал со своим экипажем и привык доверять каждому из его членов. Без преувеличения каждый из них уже не раз спасал жизнь своим товарищам в минуту смертельной опасности. И сейчас лейтенант следил за боем, за тем, как сражаются его танки, танки взвода Задорожного.

Логунов подбил уже два немецких танка, еще одна вражеская машина, застигнутая врасплох, разворачиваясь, съехала по осыпи в большую промоину. Танк сержанта Началова добил его болванкой точно в борт.

Два удара один за другим заставили «семерку» вздрогнуть. Логунов выругался, а у Алексея все похолодело внутри. Нет, обошлось! Выдержала броня. Вскользь прошли немецкие снаряды. Только руки, которыми лейтенант держался за скобу перископа, посекло мелким крошевом, отлетевшим при ударах от внутренних стенок башни.

Дым рассеивался. Три советских танка маневрировали на поросшем кустарником, изрезанном промоинами поле перед высотой. Они то резко останавливались, то делали повороты, прикрываясь немецкими танками, то снова устремлялись вперед. Их пушки били и били, поражая цели одну за другой. Немецкие машины замедлили ход, закрутили стволами пушек, пытаясь поймать цель, отыскать откуда ни возьмись появившиеся советские танки.

А в эфире уже кричали и ругались по-немецки, кто-то пытался командовать. Но из полутора десятков танков, которые пошли в обход высоты, не осталось ни одного.

А потом Соколов услышал крик в эфире:

– Командира подбили! «Третий» горит!

– А ведь Серега оттуда ни хрена не видит! – сразу понял Соколов, вспоминая положение взвода лейтенанта Задорожного.

Танк старшины Шевырева вдруг развернулся вокруг своей оси и стал. «Гусеница», – догадался Соколов.

– Началов, прикрой его! – крикнул Алексей и сразу переключился на ТПУ. – Логунов вперед! На склон. Маневрируй! Видишь, там, на склоне стоит «Т-IV». Он всех нас пожжет.

– В борт его надо, он развернуться не сможет! – отозвался Логунов и крикнул механику: – Семен, давай по всем газам прямо, я башню разверну, прицел ему сбивать надо, пока вот к тому сарайчику не выскочим.

Соколов снова переключился на командирскую волну и стал вызывать Задорожного:

– «Пятый», ответь «семерке». Где ты, «пятый»?

– Не могу выйти. Тут все в дыму, Лешка!

– Черт, не надо. – Соколов едва не выругался. Он понял, что взвод Задорожного подбитыми немецкими танками запер сам себя у южных склонов высоты. Им теперь надо выползать оттуда… – Всем, внимание, я – «седьмой»! Принимаю командование на себя! «Пятый», выполняй задачу, не ходи за мной. По склону вверх на позиции батальона! Поддержать огнем оборону пехоты!

«Только бы он успел, – думал Соколов, разворачивая перископ и осматриваясь по сторонам. – Только бы Серега успел подняться. Иначе нам тут крышка!»

Каким-то чудом Бабенко умудрился почувствовать момент выстрела немецкого танка и резко остановил машину. Болванка ударилась в землю в метре перед танком. И тут же механик снова рванул с места. Логунов выстрелил с ходу, без остановки. Сейчас это было оправданно – все решала не меткость, а скорость. Выстрелы сбивали прицел немцу, поднимали пыль вокруг него, и он какое-то время не видел советскую машину.

Соколов развернул перископ назад. Экипаж Шевырева чинил гусеницу, пригибаясь при близких разрывах. Башня неподвижного танка поворачивалась то в одну, то в другую сторону. Орудие стреляло, и подбитая «тридцатьчетверка» покачивалась от каждого выстрела. В таких условиях заменить поврежденный трак было сложно, тем более натянуть гусеницу на катки, но иного выхода не было. Танк должен вести бой, должен стрелять, иначе его самого расстреляют как в тире.

Танк сержанта Началова то двигался вперед, то пятился назад, прикрывая корпусом товарищей. Дважды на глазах Соколова в него попадали снаряды, но танк продолжал сражаться. Отходящие к лесу немцы поняли, что русских мало, и снова стали выдвигаться вперед. Два немецких танка были сразу же подбиты, это охладило пыл остальных.

– Семен, еще вперед! – Логунов заорал так, что сумел перекричать рев двигателя. – По вертикали не хватает, ствол не подниму!

И тут в борт ударило с такой силой, что заряжающий Коля Бочкин отлетел на казенник пушки. Лейтенант машинально зажмурился, но запаха гари не было, не произошло и вспышки. Не кумулятивный – просто болванка, которая под острым углом не пробила броню. И двигатель работает.

Бабенко за рычагами что-то кричал, «тридцатьчетверка» продолжала ползти вверх. Наконец, Логунов отпрянул от прицела и нажал на педаль спуска. Выстрел! Соколов развернул перископ и только теперь почувствовал, что гимнастерка у него под комбинезоном мокрая, хоть выжимай.

Немецкий танк горел. Бабенко все-таки сумел провести «семерку» до нужной точки. Туда, откуда можно было стрелять в тонкую бортовую броню немецкого «Т-IV». И Логунов вогнал туда болванку с расстояния в пятьсот метров. Скорее всего, снаряд прошел навылет, вынося куски двигателя и брони.

Появились еще две «тридцатьчетверки». Всего две, но они могли двигаться, они поворачивали башни и стреляли куда-то выше, в сторону леса.

Дорого обошелся тот бой в дыму, когда Задорожный выскочил прямо на немцев и завязал дуэль на коротких дистанциях. Били друг друга прямо в упор. Побеждал тот, кто успевал выстрелить первым, кто успевал повернуть башню, навести орудие. И капитан Балакирев сгорел.

Открылся люк крайнего танка, оттуда показалась голова лейтенанта Задорожного. Он снял шлемофон и помахал Соколову. «Кажется, все», – подумал Алексей, видя, как пехотинцы спешат по склону к двум немецким танкистам, с готовностью поднявшим руки.

– Логунов, спускайся к нашим, – приказал лейтенант, отсоединяя разъем ТПУ. – Прикрой и помоги с ремонтом. Если что, на буксир и – за высотку. Я наверх, на КП батальона.

Командир корпуса спрыгнул с брони, не дожидаясь помощи адъютанта, но тут же пошатнулся. Если бы не один из офицеров, подхвативший генерала под руку, тот бы обязательно упал.

– Ничего, ничего, – опираясь на руку офицера, проговорил генерал. – Благодарю вас.

Соколов смотрел на бледное лицо комкора, на грязный бинт, скрывавший всю нижнюю часть его правой руки, и думал: сколько же силы в этом человеке! Лейтенант знал, что колонна, в которой шли машины штаба корпуса, попала под бомбежку. Генерала Борисова чудом успели вытащить из-под горящих обломков перевернувшегося броневика, прежде чем тот взорвался.

Два часа офицеры штаба корпуса выходили к Еремеевке вместе с красноармейцами комендантского взвода, пока в лесу не наткнулись на немецкую разведку. Бой был скоротечным, генерал, контуженный еще во время бомбежки, получил еще и ранение в руку. И только к вечеру вчерашнего дня группу офицеров подобрали бойцы разведроты и доставили на КП корпуса.

После четырех часов отдыха Борисов отправился осматривать позиции и ставить задачу сводной механизированной группе, прикрывавшей отход корпуса. И вот по пути он решил заехать и лично познакомиться с положением дел на высоте 87,6, ключевой в арьергардных боях на пути к Воронежу.

– Исполняющий обязанности командира стрелкового батальона старший лейтенант Голобородов! – доложил молодой офицер в грязной гимнастерке, поспешно сорвав с головы каску и поправляя пилотку.

– Молодец, молодец! Хорошо держался, – кивнул генерал и, пожимая герою руку, приказал адъютанту: – Подготовьте приказ: утвердить старшего лейтенанта командиром батальона.

Никого из офицеров в батальоне не осталось. Голобородов был последним. Да и от всего батальона осталось личного состава – меньше роты.

Соколов, как только закончился бой, сразу отправился искать комбата. Он видел разрушенные окопы, блиндажи, пулеметные гнезда и воронки. Воронки повсюду – еще дымящиеся, смердящие сгоревшей взрывчаткой, от авиационных бомб, от артиллерийских снарядов. Весь истерзанный ландшафт между высотой и двумя лесочками на севере устилали трупы немецких солдат, там же чернели сгоревшие танки и бронетранспортеры. Соколов насчитал вчера четырнадцать танков и восемь бронетранспортеров. Пять танков и два «ханомага»[2] подбили его танкисты.

В батальоне осталось всего четыре противотанковых ружья и две 45-миллиметровые противотанковые пушки. У одной был разбит прицел, и артиллеристы наводили ее во время боя через ствол, умудрившись все же подбить один танк.

Соколов приказал вырыть пять танковых окопов в боевых порядках батальона на высоте. Из подбитых во время боя западнее высоты машин он выбрал одну «тридцатьчетверку» и два немецких «Т-III», у которых были повреждены двигатели. «Тридцатьчетверками» они растащили подбитую технику так, чтобы перекрыть немцам обходные пути, если те захотят повторить маневр. А заодно чтобы встретить их огнем из трех танков, которые еще могли стрелять. Несколько артиллеристов и выживших танкистов должны были сделать это, забравшись в трофейные танки.

– Принимай пополнение, комбат. – Генерал кивнул на трех офицеров, прибывших вместе с ним. – Две неполные стрелковые роты, две команды истребителей танков с противотанковыми ружьями, гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Еще выделю тебе полсотни противотанковых мин и двух саперов. Продержись, комбат, еще двое суток. Очень надо.

Генерал поднялся со снарядного ящика и положил Голобородову руку на плечо. Он заглянул в глаза молодому командиру, как будто хотел увидеть там подтверждение своим надеждам, что батальон выполнит задачу, выстоит.

– А танкистов я у тебя заберу! Очень мне самому нужны сейчас танки, комбат. Ты пойми, это – мобильная сила, а тебе оборону держать. Я тебя и так усилил, как мог. Держись тут!

Генерал стал спускаться с высоты. У дороги увидел холм свежей рыхлой земли и восемь ребристых танкистских шлемов на нем. Он подошел к могиле, остановился и снял фуражку.

– Твои? – после минутного молчания спросил он Соколова.

– Командир роты капитан Балакирев со своим экипажем, – кивнул Алексей. – И еще из двух танков ребята. Мы тут три машины потеряли.

– Вот что, взводный. – Генерал надел фуражку и поправил ее здоровой рукой. – Бери остатки своей роты и командуй. Пойдем к машине, я тебе поставлю задачу. Как раз для твоих пяти танков. Сейчас выдвинешься к Еремеевке, там получишь по моему предписанию горючее, сухой паек, пополнишь боезапас, а к ночи – вперед. На отдых и подготовку могу дать тебе всего пять часов.

По знаку генерала, адъютант развернул на капоте «эмки» крупномасштабную карту, придавив один угол планшетом, а второй придерживая на ветру рукой. Генерал взял в руки карандаш и стал показывать.

– Мы сейчас с тобой вот здесь, Соколов. Вот она наша высотка, наша надежда и защита. Она прикрывает отход 5-й танковой армии к Воронежу с северо-запада. Вот здесь, западнее Кускова, развилку шоссе оседлала сводная группа, усиленная двумя противотанковыми дивизионами. Сплошного фронта на сегодняшний день нет, он разорван. Мы не имеем точных сведений о положении немецких частей и соединений. Авиация работает, мы кое-что получаем, даже фотосъемку, но это все отрывочные сведения. Твоя задача, Соколов, выдвинуться юго-западнее Кускова, перейти взорванную Курскую железную дорогу и двигаться в направлении Воронежа. Во время этого рейда ты должен засекать появление немецких колонн и отдельных групп, вести активное наблюдение за ними, выявляя цели и задачи. В оперативном отделе штаба корпуса получишь два комплекта карт района боевых действий, частоты, позывные, коды радиосвязи со штабом корпуса. Понял свою задачу, ротный?

– Так точно, товарищ генерал-майор! – Алексей вскинул руку к шлемофону. – Разрешите выполнять?

– Запомни, Соколов, сейчас ты – наши глаза и уши. Нам очень важно это дальнее походное охранение. У нас уже пропали две группы флангового дозора армии. Не выходят на связь несколько часов. Дозоры частей и подразделений могут обнаружить противника слишком поздно, а это могут оказаться слишком крупные силы. Если нарушить плановый отход к Воронежу трех армий, если не дать возможности закрепиться на новых рубежах, то последствия могут оказаться катастрофическими. Немцы рвутся на юг, к Волге, к Кавказу, к нефти. Нам надо устоять на этих рубежах, лейтенант! Понимаешь?

Алексей понимал. Конечно, нельзя было считать, что его дозор из пяти танков будет охранять всю танковую армию на марше. Просто генерал хотел, чтобы молодой лейтенант проникся важностью своей задачи. Но Соколов воевал уже год, он принял первый бой через два дня после начала войны выпускником танковой школы, и за этот год ему приходилось выполнять много боевых задач, принимать немало самостоятельных решений, шлифовать тактику танкового боя, которой его обучили инструкторы и командиры.

Алексей умел думать и видеть на несколько шагов вперед. Он понимал, что советская тактика проигрывает немецкой только в одном. Его не учили воевать, отступая, не учили грамотной тактике отступления. Он знал, как командовать танковым подразделением в атаке и в обороне, он знал, как организовать взаимодействие с другими родами войск.

А еще он из танковой школы вынес знания о бронетанковой технике потенциального противника. Легкие танки немцев проигрывали советской аналогичной технике во многом. И в том, что на немецких танках стояли бензиновые карбюраторные двигатели, которые были взрывоопасными из-за паров бензина, и часто загорались от попадания даже одного осколка в моторный отсек. А советские танки начиная с «тридцатьчетверок» снабжались дизельными двигателями. Немецкие танки не были рассчитаны на эксплуатацию в условиях Советского Союза: мало дорог с покрытием, распутица, снега, морозы.