Неоконченные предания Нуменора и Средиземья

И он заговорил с Турином, расспрашивая его о том, что нового на границах, и о деяниях его в глуши; но, хотя речи эльфа казались любезными, в голосе явственно звучала насмешка. Он немало извел этим Турина, и тот, оглядевшись, познал горечь изгнания; и, хотя вокруг сиял свет и звучал смех, как всегда в эльфийских чертогах, мысли Турина обратились к Белегу и к их лесной жизни, а потом перенеслись к Морвен и отцовскому дому в Дор-ломине; и нахмурился он, ибо мрачны были его мысли, и ничего не отвечал Саэросу. Саэрос же, решив, что Турин хмурится из-за него, не сдержал гнева и, достав золотой гребень, бросил его через стол Турину, сказав:

– Послушай, человек из Хитлума, ты, конечно, пришел сюда в спешке, так что простительно, если ты явился в рваном плаще; но зачем же волосы у тебя спутаны, как куст терновника? Открой-ка уши – может, тогда лучше расслышишь, что тебе говорят.

Турин ничего не сказал, лишь глянул на Саэроса, и во тьме его глаз блеснул огонь. Но Саэрос не внял предостережению, презрительно встретил взгляд Турина и бросил во всеуслышание:

– Если мужи Хитлума так дики и мрачны, каковы же женщины в той земле? Должно быть, носятся они по лесам, как олени, одетые лишь собственными волосами.

Тут Турин схватил рог для вина и швырнул его в лицо Саэросу, и тот упал навзничь и сильно ушибся; Турин же выхватил меч и хотел броситься на него, но Маблунг Охотник, сидевший рядом, удержал его. Саэрос встал, сплюнул кровью на стол и проговорил разбитыми губами:

– Долго ли будем мы терпеть этого лесного дикаря?[43] Кто здесь владыка нынче вечером? Закон короля суров к тем, кто ранит его вассалов под крышей чертогов; тех же, кто обнажает здесь меч, ожидает по меньшей мере изгнание. Не будь мы в чертогах, уж я бы тебе, Дикарь, ответил!

Но Турин, увидев кровь на столе, мгновенно остыл; он высвободился из рук Маблунга и вышел без единого слова.

И сказал Маблунг Саэросу:

– Какая муха тебя укусила? Ты сам повинен в своем несчастье; и, быть может, закон короля сочтет разбитую губу достойным возмещением за насмешки.

– Если этот щенок обиделся, – огрызнулся Саэрос, – пусть пожалуется королю. А обнажать здесь мечи запрещено под любым предлогом. Если он меня тронет где-нибудь в другом месте, я его убью.

– А вот я не так уверен в этом, – заметил Маблунг. – Но, кто бы из вас ни погиб, все равно это будет злым делом, более подобающим Ангбанду, нежели Дориату, и смерть эта принесет новое зло. Воистину, кажется мне, что сегодня коснулась нас Северная Тень. Берегись, Саэрос сын Итильбора, как бы в гордыне своей не сыграть на руку Морготу. Вспомни, ты ведь из эльдар.

– Я этого не забываю, – ответил Саэрос; но гнева своего он не оставил, и всю ночь лелеял свою злобу, распаляя обиду.

Утром, когда Турин уходил из Менегрота, возвращаясь на северные границы, Саэрос подкараулил юношу и напал сзади с обнаженным мечом и со щитом. Но Турин в лесах привык к бдительности, и успел заметить его краем глаза, и, отскочив, выхватил меч и бросился на врага.

– О Морвен, – вскричал он, – теперь-то насмешник поплатится за то, что посмеялся над тобой!

Он разрубил щит Саэроса, и они обменялись несколькими быстрыми ударами. Но Турин прошел суровую выучку и был не менее ловок, чем любой эльф, и притом гораздо сильнее. Он быстро одолел Саэроса, ранил его в правую руку, и тот оказался во власти Турина. Турин наступил на меч, который выронил Саэрос.

– Саэрос, – сказал он, – тебе придется побегать, и одежды будут только мешать. Хватит тебе и собственных волос.

Он бросил Саэроса наземь и сорвал с него одежду; Саэрос почувствовал, как могуч Турин, и страшно испугался. А Турин отпустил его и воскликнул:

– Беги! Беги! И если ты уступишь в беге оленю, я стану подгонять тебя сзади.

И Саэрос рванулся в чащу, громко взывая о помощи; Турин же мчался за ним, как борзая, и куда бы ни кидался беглец, все время позади оказывался острый меч.

Многие услышали крики Саэроса и бросились вдогонку за бегущими, но лишь самые быстроногие могли бежать наравне с ними. Впереди всех мчался Маблунг, и смущен был дух его: насмешка Саэроса показалась ему жестокой, но «утром творится зло – к вечеру Морготу радость»; а потом, дурное это дело – позорить любого из народа эльфов по своей воле, без суда. Тогда никто не знал, что это Саэрос первым напал на Турина и хотел убить его.

– Стой, Турин, остановись! – кричал Маблунг. – Орочье дело творишь ты!

Но Турин ответил: «Орочьи дела в лесу за орочьи речи в чертоге!» – и снова рванулся вслед за Саэросом. А тот, не надеясь более на спасение и думая, что смерть его близка, несся, не разбирая дороги. И вдруг впереди показался поток, что бежал к Эсгалдуину в глубоком ущелье среди высоких скал; и было то ущелье таким широким, что только олень перескочит. Но Саэрос был в таком страхе, что прыгнул; однако не удержался на той стороне, и с воплем рухнул вниз, и разбился о камень в ручье. Так окончилась его жизнь в Дориате; и надолго останется он у Мандоса.

Турин взглянул на тело в потоке и подумал: «Несчастный дурень! Ведь тут я отпустил бы его обратно в Менегрот. А теперь из-за него я без вины стал преступником». И он обернулся и мрачно посмотрел на Маблунга и его товарищей, – они догнали его и стояли рядом на обрыве. Все молчали. Наконец Маблунг сказал:

– Увы! Турин, теперь ты должен вернуться с нами, дабы король рассудил твои деяния.

Но Турин ответил:

– Будь король справедлив, он признал бы меня невиновным. Но разве убитый не был его советником? Разве станет справедливый король избирать в друзья сердце, полное злобы? Я не признаю его законов и его суда.

– Нет мудрости в речах твоих, – возразил Маблунг, хотя в глубине души ему было жаль Турина. – Не станешь же ты жить вне закона? Прошу тебя как друга, идем со мной. Есть ведь и другие свидетели. Может быть, когда король узнает правду, он простит тебя.

Но Турин устал от эльфийских чертогов, и боялся, что его заточат в темницу; и сказал он Маблунгу:

– Не пойду я с тобой. Не стану я просить у короля Тингола прощения, не будучи виновным. Лучше отправлюсь я туда, где его приговор не настигнет меня. Выбирай же: либо ты отпустишь меня, либо убьешь, если ваш закон это разрешает. Вас слишком мало, чтобы взять меня живым.

Эльфы увидели по глазам Турина, что он говорит это всерьез, и расступились перед ним. Маблунг сказал:

– Довольно одной смерти.

– Я этого не хотел, но не жалею о содеянном, – бросил Турин. – Пусть Мандос судит его по заслугам; если же когда-либо вернется он в земли живых, пусть будет мудрее. Будьте счастливы!

– Будь свободен, – ответил Маблунг, – ибо этого ты желаешь. Но не стану я сулить тебе счастья, если ты продолжишь как начал. Тень лежит у тебя на сердце. Да не будет она темнее в тот день, когда мы встретимся снова!

На это Турин ничего не ответил. Он повернулся и скрылся, и никто не знал, куда он ушел.

Рассказывают, что когда Турин не вернулся на северные границы Дориата и никаких вестей о нем не пришло, Белег Могучий Лук сам явился в Менегрот искать его. Тяжко сделалось у него на сердце, когда узнал он о делах Турина и о его бегстве. Вскоре после того вернулись в свои палаты Тингол и Мелиан, ибо лето было на исходе; и когда король узнал о том, что случилось, он воссел на свой трон в главном чертоге Менегрота, и вокруг собрались все вожди и советники Дориата.

Тогда было рассказано и выслушано все, вплоть до прощальных слов Турина; и наконец вздохнул Тингол и сказал:

– Увы! Как могла эта тень пробраться в мое королевство? Верным и разумным считал я Саэроса; но, будь он жив, испытал бы он на себе мой гнев, ибо жестокими были его насмешки, и он виноват во всем, что случилось на пиру. Турин же неповинен в этом. Но то, что он опозорил Саэроса и затравил его до смерти – злодеяние, превосходящее оскорбление, и этого я оставить безнаказанным не могу. Это знак жестокого и надменного сердца.

Тингол умолк, но наконец снова заговорил, и печально произнес:

– Неблагодарным оказался мой приемный сын, и слишком высоко возомнил он о себе. Могу ли я привечать того, кто презирает меня и мой закон, и простить того, кто не желает раскаяться? Потому изгоняю я Турина сына Хурина из королевства Дориат. Буде же попытается он проникнуть сюда, надлежит привести его на мой суд; и до тех пор, пока не падет он мне в ноги и не попросит прощения, не сын он мне более. Если же кто считает решение несправедливым, пусть скажет об этом.

Все молчали. Тингол уже поднял руку, дабы произнести приговор. Но в этот миг вбежал Белег и крикнул:

– Государь, прошу слова!

– Ты опоздал, – ответил Тингол. – Разве тебя не позвали вместе со всеми?

– Воистину так, государь, – отвечал Белег, – но я задержался. Я искал одну свою знакомую. И вот наконец я привел свидетеля, которого следует выслушать, прежде чем ты изречешь свой приговор.

– Все, кто имел, что сказать, были вызваны ранее, – сказал король. – Что он может сказать такого, чего не знают те, кого я уже выслушал?

– Суди, когда услышишь, государь, – возразил Белег. – Прошу, сделай это ради меня, если только я заслужил твою милость!

– Ради тебя я сделаю это, – ответил Тингол.

Тогда Белег вышел, и ввел за руку деву Неллас, что жила в лесах и никогда не бывала в Менегроте; испугалась она огромного зала с каменными сводами и бесконечными рядами колонн, и множества глаз, что устремились на нее. И когда Тингол велел ей говорить, она пролепетала:

– Государь, я сидела на дереве… – и запнулась, смутившись перед королем, и не могла произнести ни слова.

Улыбнулся король и сказал:

– Многие сидели на дереве, но не считают нужным рассказывать мне об этом.

– Воистину, многие! – воскликнула она, ободренная его улыбкой. – И Лутиэн тоже! И в то утро я как раз думала о ней и о человеке Берене.

На это Тингол ничего не сказал, и улыбка исчезла с его лица, и он ждал, что еще скажет Неллас.

– Потому что Турин похож на Берена, – сказала она наконец. – Мне говорили, что они родичи, и что это заметно – заметно, если присмотреться.

Тут Тингол начал терять терпение.

– Быть может, – сказал он. – Но Турин сын Хурина пренебрег мною, и ты больше не увидишь его, так что нет тебе нужды до его родства. Ибо теперь я произнесу приговор.

– Подожди, государь! – вскричала она. – Прости меня. Дай мне сперва сказать. Я забралась на дерево, чтобы посмотреть, как Турин отправится в путь; и я видела, как Саэрос выбежал из леса с мечом и со щитом и напал на Турина со спины.

В чертоге зашумели. Король поднял руку и сказал:

– Твои вести важнее, чем казалось. Думай же, что говоришь; ибо здесь зал суда.

– Белег так и сказал, – ответила она, – только потому я и решилась прийти, чтобы Турина не осудили несправедливо. Он отважен, но милосерден. Они сражались, государь, сражались между собой, и Турин лишил Саэроса и щита, и меча, но не убил его. Поэтому я думаю, что он все-таки не хотел его смерти. Если он и опозорил Саэроса, то Саэрос это заслужил.

– Мне судить, – сказал Тингол. – Но то, что ты рассказала, повлияет на мой приговор.

И он подробно расспросил Неллас; и наконец повернулся к Маблунгу и сказал:

– Странно, что Турин ничего не сказал об этом тебе.

– Но ведь не сказал же, – пожал плечами Маблунг. – Поведай он все как было, по-иному простился бы я с ним.

– И приговор мой ныне будет иным, – сказал Тингол. – Слушайте все! Прощаю я все провинности Турина, ибо его оскорбили, и не он начал бой. И поскольку обидчик действительно был одним из моих советников, как Турин и говорил, Турин не должен просить у меня прощения, но я сам пошлю за ним, чтобы его нашли и привели сюда, где бы он ни находился; и призову его вернуться в мои чертоги с почестями.

Но когда прозвучал приговор, Неллас вдруг разрыдалась.

– Где же его теперь искать? – всхлипывала она. – Он ушел из наших земель, а мир велик!

– Его разыщут, – ответил Тингол.

Он встал с места, а Белег увел Неллас из Менегрота; и сказал он ей:

– Не плачь. Если Турин жив и бродит еще по земле, я найду его, пусть даже все остальные устанут искать.

На следующий день явился Белег к Тинголу и Мелиан; и сказал ему король:

– Белег, дай мне совет, ибо я в печали. Я усыновил сына Хурина, и он останется моим сыном, доколе сам Хурин не явится из мрака и не потребует своего обратно. Не хочу, чтобы обо мне говорили, будто я без вины изгнал Турина в глушь. Рад бы я был его возвращению, ибо я любил его.

И ответил Белег:

– Я буду искать Турина, пока не найду. Я приведу его в Менегрот, если сумею; ибо я тоже люблю его.

И тогда он отправился в путь; и по всему Белерианду, средь множества опасностей, искал он вестей о Турине, но тщетно; а меж тем прошла зима, а за ней весна.

Теперь речь снова пойдет о Турине. Он, считая себя изгоем и думая, что король станет преследовать его, не вернулся к Белегу, на северные границы Дориата, а отправился на запад, тайно покинул Хранимое королевство и очутился в лесах к югу от Тейглина. До Нирнаэт в тех лесах жило немало людей. Они селились отдельными хуторами. Они были по большей части из народа Халет, но не признавали никаких владык; кормились они охотой и хлебопашеством, пасли свиней в дубравах и обрабатывали огороженные лесные вырубки. Но теперь многие из них погибли или ушли в Бретиль, а все, кто остался, жили в страхе из-за орков и изгоев. Ибо в те жестокие времена немало бездомных и отчаявшихся людей сбились с пути. По большей части то были несчастные беглецы, уцелевшие в битвах или покинувшие свои земли, разоренные войной; но были среди них и такие, кого изгнали в глушь за преступления. Эти изгои кормились тем, что можно добыть в лесу, но зимой, в голодное время, они делались опаснее волков, и те, кто еще держался за свои дома и земли, так и звали их: гаурвайт, люди-волки. И вот человек пятьдесят таких изгоев сбились в шайку и разбойничали у границ Дориата. Их ненавидели едва ли не меньше орков – среди них было немало жестокосердых подонков, готовых перегрызть глотку своим же родичам. Самым отпетым из них был некий Андрог – его изгнали из Дор-ломина за то, что он убил женщину. Были там и другие из той земли: Алгунд, спасшийся из Нирнаэт, самый старый из разбойников, и человек, называвший себя Форвегом. Форвег был главарем шайки. Белокурый, с бегающими глазами, был он высок и отважен, но вел себя недостойно адана из народа Хадора. Разбойники держались начеку и всегда, и в походе, и на стоянке, высылали дозорных, а потому, когда Турин забрел в их владения, они вскоре заметили его. Они выследили Турина, окружили его, и, выйдя на поляну, через которую бежал ручей, он внезапно увидел вокруг себя людей с обнаженными мечами и луками наготове.

Турин остановился, однако страха не выказал.

– Кто вы такие? – спокойно спросил он. – Раньше я думал, что лишь орки охотятся на людей, но теперь вижу, что ошибался.

– Да, ошибался, и еще пожалеешь об этом, – ответил Форвег. – Это наши владения, и чужаков мы сюда не пускаем. Если у чужака не найдется выкупа, ему придется поплатиться жизнью.

– Выкупа у меня не найдется, – рассмеялся Турин, – я всего лишь нищий изгой. Если не верите, можете обыскать меня, когда убьете, но это вам дорого обойдется.

Однако похоже было, что смерть его близка: разбойники натянули луки и ждали лишь приказа главаря – мечом до них было не достать. Но на берегу ручья валялось немало камней, и Турин, видя это, внезапно нагнулся, как раз в тот миг, когда один из разбойников, разозлившись на гордые речи Турина, спустил тетиву. Но стрела пролетела мимо цели, а Турин, выпрямившись, метко запустил в стрелка камнем. Тот рухнул наземь с проломленной головой.

– Вам было бы больше пользы, если бы вы взяли меня к себе, на место этого несчастного, – сказал Турин, и, обернувшись к Форвегу, добавил: – Если ты здесь главный, тебе не следовало бы разрешать своим стрелять без приказа.

– Я и не разрешаю, – ответил Форвег, – и наказание ждать себя не заставило. Я возьму тебя вместо него, если ты будешь послушнее.

Но двоим разбойникам это не понравилось. Один из этих двоих, именем Улрад, был другом убитого.

– Хорошенькое дело! – воскликнул он. – Убил одного из наших лучших людей, и его за это примут в братство!

– Он сам напросился, – возразил Турин. – А что до того, кто лучше, – я предлагаю вам обоим померяться со мной силой, с оружием или голыми руками, и тогда будет видно, гожусь ли я на его место.

С этими словами Турин шагнул в их сторону. Но Улрад отступил и сражаться не пожелал. Другой опустил лук и смерил Турина взглядом. Это был Андрог из Дор-ломина. Наконец он покачал головой.

– Я тебе не ровня, – сказал он. – Да и никто из нас, по-моему. Ладно, будь с нами, я не против. Вот только выглядишь ты странновато – опасный ты человек. Как твое имя?

– Я зовусь Нейтаном, «невинно осужденным», – ответил Турин, и с тех пор изгои звали его Нейтаном. Он сказал им только, что пострадал от несправедливости (и всегда готов был поверить тем, кто говорил о себе то же самое), но не рассказывал ни о своей жизни, ни откуда он родом. Но разбойники видели, что некогда занимал он высокое положение, и что, хотя при нем нет ничего, кроме оружия, оружие у него эльфийское. Он скоро завоевал их уважение, ибо был силен и отважен, и был лучшим следопытом, чем они; и товарищи доверяли ему, ибо он не был жаден и мало заботился о себе; но его боялись, ибо он мог внезапно вспылить, а они не понимали причины его гнева. В Дориат Турин вернуться не мог, да и гордость не позволяла; в Нарготронд, со времен гибели Фелагунда, никого не принимали. Народом Халет, людьми Бретиля, он пренебрегал, считая их ниже себя; а отправиться в Дор-ломин он не решился, ибо все пути были перекрыты, и Турин думал, что в одиночку нечего надеяться перейти Горы Тени. Так Турин остался с изгоями; ибо невзгоды жизни в глуши легче переносить, когда рядом есть хоть какие-то люди. Турин хотел жить, и не мог постоянно ссориться со своими товарищами, а потому ему приходилось смотреть сквозь пальцы на их злодеяния. Но временами в нем пробуждались жалость и стыд, и тогда он бывал опасен во гневе. Так жил он до конца того года, и пережил трудную, голодную зиму, а потом пришло Пробуждение, а за ним ласковая весна.

Так вот, как уже говорилось, в лесах к югу от Тейглина еще были отдельные хутора людей, отважных и бдительных, хотя теперь их оставалось немного. Они не любили изгоев и не особенно жалели их, но зимой, в холода, оставляли в лесу кое-какие съестные припасы так, чтобы гаурвайт могли найти их, – они надеялись уберечь тем самым свои дома. Но изгои были не более способны на благодарность, чем звери и птицы, так что лесных жителей защищали в основном собаки и заборы. Расчищенные земли каждого хутора были обнесены изгородью из колючего кустарника, а вокруг домов шел вал с частоколом; отдельные хутора были связаны торными тропами, и жители могли позвать на помощь, протрубив в рог.

Когда наступила весна, гаурвайт стало опасно бродить вблизи домов лесных жителей – те могли собраться и устроить на них облаву. Турин никак не мог понять, почему же Форвег не уведет их прочь. На юге, где никто не жил, теперь появилось вдоволь еды, время было хорошее, и в глуши было безопаснее. Однажды Турин заметил, что Форвег куда-то исчез вместе со своим другом Андрогом; но когда он спросил у товарищей, где они, те только расхохотались.

– По своим делам, должно быть, ушли, – сказал ему Улрад. – Вот вернутся, и сразу двинемся. Боюсь, придется нам поторопиться, – если они не притащат за собой целый осиный рой, считай, нам повезло.

Сияло солнце, и молодая листва ярко зеленела. Турин вдруг почувствовал отвращение к грязному биваку разбойников и решил пройтись по лесу. Против воли вспоминал он Сокрытое королевство, и в ушах у него звенели дориатские имена цветов, как отзвуки полузабытого наречия. Но внезапно он услышал в лесу крики, и из орешника навстречу ему выбежала насмерть перепуганная девушка. Одежда ее была изодрана о сучья. Девушка споткнулась и упала, задыхаясь. Вслед за ней из кустов выскочил мужчина. Турин, выхватив меч, разрубил ему голову и, только когда тот рухнул наземь, увидел, что это Форвег.

Турин остановился в замешательстве, глядя на окровавленную траву, но тут из кустов выбежал Андрог и тоже застыл в недоумении.

– Скверное дело, Нейтан! – воскликнул он, обнажая меч; но Турин уже остыл и сухо сказал Андрогу:

– А где же орки? Ты, должно быть, обогнал их – так торопился защитить ее?

– Орки? – удивился Андрог. – Ну, дурак! Разбойник, называется! У разбойников нет законов, что хотим, то и творим. Займись своими делами, Нейтан, и не лезь в наши.

– Я и не собираюсь, – ответил Турин. – Но сегодня наши пути пересеклись. Оставь женщину мне, а не то отправишься вслед за Форвегом.

– Ах, вот оно что! – расхохотался Андрог. – Так бы сразу и говорил. Я с тобой в одиночку спорить не собираюсь, – а вот что ребята скажут про это убийство?

Девушка поднялась и взяла Турина за локоть. Она взглянула на убитого, потом на Турина, и в глазах ее вспыхнула радость.

– Убей его, господин! – попросила она. – Убей этого тоже, и идем к нам. Если ты принесешь их головы, мой отец, Ларнах, обрадуется. Он хорошо награждает за головы Волков.

Но Турин не ответил и спросил у Андрога:

– Далеко она живет?

– Где-то в миле отсюда, – ответил тот, – в доме с частоколом. Она бродила по лесу.

– Тогда беги домой, – сказал Турин девушке, – и скажи отцу, чтобы получше смотрел за тобой. А рубить головы своим товарищам я не стану – ни ради дружбы твоего отца, ни ради чего другого.

Он убрал меч в ножны.

– Идем к нашим, – сказал он Андрогу. – А если хочешь похоронить своего атамана, тебе придется заняться этим самому. Да поторапливайся – вдруг за нами погонятся. Оружие с него сними!

И Турин ушел. Андрог проводил его взглядом, и долго морщил лоб, словно загадку разгадывал.

Вернувшись к биваку, Турин увидел, что разбойники беспокоятся: они слишком долго задержались здесь, на одном месте, вблизи охраняемых поселений, и теперь злились на Форвега.

– Он там развлекается, а расплачиваться придется нам, – ворчали они.

– Так выберите нового главаря! – сказал Турин, появившись перед ними. – Форвегу вас больше не вести – он мертв.

– Откуда ты знаешь? – спросил Улрад. – Вы что, полезли за медом в один улей, а его пчелки покусали?

– Нет, – ответил Турин. – Хватило и одного укуса. Это я его убил. Но Андрога я не тронул, он скоро придет.

И Турин рассказал разбойникам все, что произошло, и назвал подлецами тех, кто творит такие дела. Он еще не кончил рассказа, как из леса появился Андрог. Он нес оружие Форвега.

– Эй, Нейтан! – крикнул он. – Тревогу так и не подняли. Она, верно, надеется еще раз с тобой повидаться.

– Если будешь издеваться надо мной, – пригрозил Турин, – я, пожалуй, пожалею, что не отдал ей твою голову. Рассказывай все, да покороче.

И Андрог рассказал все как было.

– Не знаю, что там понадобилось Нейтану. Во всяком случае, не то, что нам. Когда я прибежал, Форвег был уже мертв. Девчонке это понравилось, и она позвала Нейтана с собой и попросила наши головы вместо свадебного подарка. Но он отказался и отправил ее к отцу. Не могу понять, что он не поделил с предводителем. Однако мою голову он на плечах оставил, и за это я ему очень признателен, хотя озадачен изрядно.

– Значит, это ложь, что ты из народа Хадора, – сказал Турин. – Ты, должно быть, из рода Улдора Проклятого, тебе бы в Ангбанде служить. Слушайте все! – воскликнул он. – Выбирайте: отныне в братстве распоряжаюсь я – или ухожу прочь из шайки. А хотите убить меня – попробуйте! Будем драться, пока вы меня не убьете – или пока я вас не перебью.

Тут многие схватились за оружие, но Андрог воскликнул:

– Стойте! В голове, что он оставил на плечах, есть капелька ума. Если мы станем драться с ним, многие погибнут зря, а добьемся мы только того, что прикончим лучшего среди нас.

И Андрог рассмеялся:

– Все повторяется, теперь, как тогда, когда он пришел к нам. Он убивает, чтобы расчистить себе место. В тот раз это пошло нам на пользу – думаю, что и теперь выйдет не хуже: может, с ним мы добьемся лучшей участи, чем рыться по чужим помойкам.

А старый Алгунд добавил:

– Лучший среди нас… Было время, когда любой из нас сделал бы то же самое, если бы духу хватило. Но мы многое забыли. Может, в конце концов он сумеет привести нас домой…

И тут пришло Турину на ум, что этот маленький отряд мог бы помочь ему создать собственное свободное владение. И взглянул он на Алгунда с Андрогом, и молвил:

– Домой, говорите? Высоки и холодны Горы Тени, что преграждают нам путь туда. А за ними – народ Улдора, а вокруг – орды Ангбанда. Если такие преграды не страшат вас, семижды семь воинов, то я могу повести вас к дому. Только далеко ли мы уйдем, прежде чем повстречаем свою смерть?