Наверно, тот разговор и был переломным в отношении Ревякина к русичке. Он ее не боялся, но перед ней благоговел. Он не мечтал стать ее любимчиком, а только лишь чтобы она его изредка хвалила. Пусть не каждый урок, пусть даже поругает иногда, хоть бы и несправедливо, но только чтобы изредка хвалила. Она и хвалила, и ругала. А Егор подозревал, что и жалела. Замечал ли это Ревякин? Кто ж его, хулигана школьного, поймет. Может, и замечал.
У Кольки стипендия в ПТУ копеечная была, но ко Дню учителя непременно «веник» ей притаскивал, Егор сам тому был свидетель. Говорят, что Ревякин и потом в школу забегал, пока Дорошина на пенсию не ушла.
Самого же Коляна Егор в последний раз видел на вечере выпускников в позапрошлом году. Тот приехал на каком-то здоровом джипе, в дорогом костюме и совсем не пил. Закабанел, те же волчьи повадки, но на жизнь зарабатывает и, по его словам, честным трудом в поте лица. Вот так.
И именно Коляну звонил хозяин антикварной лавки. Мир тесен.
Выходит, хлопцы эти тоже его. И похоже, что не случайно они так часто пересекались сегодня.
Его новая знакомая Алина молчит и ничего прокомментировать не желает. А он должен за нее беспокоиться. Дела…
Егор по инерции снова сел за руль, Алина не возражала. Только сказала, чтобы ехал к ближайшему метро. Ему ведь нужно вернуться за своим «Фордом». Или он поймает такси? Или он сначала за «техпомощью»?
Тут до нее что-то стало доходить. «Техпомощь» можно было вызвать там же, возле тети-Тамариного дома. Он что, так спешил на свою деловую встречу, что ждать «техпомощь» не мог? Спешил, а теперь, значит, не спешит?
«Наверное, он из-за меня опоздал, и спешить теперь ему некуда», – догадалась она.
Ей сделалось неловко.
Она тихонько скосила глаз в его сторону. Лицо немного усталое, но сильные руки уверенно держат руль. Правая кисть спокойно и неторопливо легла на рычаг переключения скоростей. Ногти чистые, аккуратно пострижены. Алина ожидала увидеть бледные тонкие пальцы, которые, словно паучьи лапки, будут выглядывать из твердо-белого манжета дорогой рубашки, и узкое запястье с выступающими худосочными костяшками, но рука оказалась по-мужски крепкой и плотной. Загорелой. Обручального кольца вроде бы нет…
«Да о чем это я!» – быстро одернула себя Алина.
И тогда, чтобы не сгущать тишину, она спросила:
– А откуда вы знаете того человека, которому звонил скупщик? И что это… гм… дает?
Она не знала, какое правильнее употребить местоимение – «нам» дает, «вам» дает, «мне» дает.
– Я учился вместе с Ревякиным. В одном классе. По жизни мы с ним давно не пересекались, но как-то встретились на одном мероприятии, вот он мне визитку свою и вручил. Он их тогда раздавал направо и налево, гордился, видимо, очень. А номер у этого понтярщика запоминающийся, и когда антиквар еще фамилию его назвал, мои сомнения разом отпали. Вот так, Алина.
Алина быстро взглянула на него и снова уставилась в окно.
– Вы мне дадите этот номер? Я бы хотела переговорить с ним.
– Еще чего, – невежливо отмахнулся Егор. – Вам что, мало сегодняшних приключений? Или вы авантюристка?
– При чем тут авантюристка?! Он же меня легко найдет, вот хоть по номеру машины! А так я ему позвоню и задам вопрос, чего же ему от меня было надо. По-моему, это разумно. Или мне придется и вправду телохранителя нанимать, а это в мои финансовые планы не входит.
– Его телефон вы от меня не получите. Я сам этим займусь на досуге. Так сказать, по-приятельски с ним побеседую. Вспомним школьные годы чудесные, поговорим за жизнь, а там и до вас дело дойдет.
– Вы не обязаны этим заниматься, – пробурчала Алина.
– Не обязан, – согласился Егор. – Ваш телефончик, будьте любезны.
Алина негодующе посмотрела на него, он – на нее, а потом хмыкнул и добавил совсем уж хамское:
– Расслабьтесь, Ангелина Анатольевна. Вы ведь жаждете узнать, чего господин Ревякин от вас хочет? Когда что-нибудь выясню, позвоню. Только и всего. Если бы я подумывал за вами приударить, ваш сотовый номер, а также домашний, а также адрес прописки я легко смог бы нарыть, зная номер вашего автомобиля, как вы сами только что сообразили.
Первым ее жгучим порывом было оскорбиться, припечатать хлестким словом «негодяй», выгнать из машины и резко уехать прочь, обдав мерзавца клубами выхлопа. Но уже на вздохе Алина одумалась, обозвав себя эмоциональной идиоткой. Поэтому она с умеренным возмущением спросила:
– Что вам в голову взбрело представить меня сестрой президента? Да еще и имечко присвоили какое-то старорежимное – Ангелина… Хотя экспромт был хорош, королева в восхищении. То есть сестра президента в восхищении. Кстати, помните, как он очумел, когда вы свой платок на стул постелили?..
Егор, криво улыбнувшись, произнес:
– Возвращаю комплимент, вы мне прекрасно подыгрывали. Не ожидал, признаться. Вы были… изобретательны. Весьма.
Алина напряглась, стараясь придумать какой-нибудь остроумно-ироничный ответ, но не успела. Они подъехали к метро. Егор остановил машину напротив входа и, насмешливо подмигнув на прощанье, захлопнул за собой дверцу.
Алина кое-как, аж за два квартала, приткнула автомобиль, вытянула с заднего сиденья пухлую сумку с тети-Тамариными вещами и заторопилась по узкому тротуару в сторону улицы Петровка. В старом центре и ездить трудно, и парковаться нелегко.
Комната, в которой сидела Марьяна, была так себе. Кроме ее стола еще два по углам. В чем-то выигрываешь, а в чем-то не очень. По крайней мере, на предыдущей работе у Марьяны был не только свой стол, но и кабинет.
Алина сунула голову в дверь и сказала:
– Я уже здесь. Привет.
– Здорово, Росомаха, – отозвалась из-за монитора Путято. – Чего топчешься? Заходи.
Еще на первом курсе юрфака Алина выболтала новой подруге свое школьное прозвище. И зачем? Похвастаться, что ли, решила крутизной неимоверной? Глупо. Так и будешь теперь по жизни шагать… росомахой. Хотя, по правде сказать, прозвище Алине несколько льстило. Но это так, не для посторонних.
Она вошла и неуклюже, поскольку поклажа мешала, прикрыла за собой дверь. А взглянув на Путято, присвистнула.
Сухощавая и спортивная Марьяна всегда отличалась простотой взглядов на женскую моду и, по-видимому, никогда не заморачивалась вопросом, как она выглядит со стороны. Зимой и летом она предпочитала всем изыскам джинсы с майками, толстовками, свитерами – бесформенными и, с Алининой точки зрения, безобразными.
Но чтобы настолько от всего отрешиться…
В фильмах годов пятидесятых Алина видела похожую стрижку, хорошая такая стрижечка, полубокс называется. Мужская, кстати.
– Вши завелись? – ляпнула она.
– Поспорили, – пробурчала Марианна.
– С этими? – и Алина кивнула в сторону пустых столов. – А на что спорили?
– На отчеты. Теперь эти «гаврики» два месяца будут за меня отчеты составлять.
– И где сейчас «гаврики»? – осмотрела пустые столы Алина.
– Хотела познакомиться? – съязвила Марьяна.
– Иди на фиг, – огрызнулась та, размещая сумку с вещами на соседнем чьем-то столе.
– Чего задержалась-то? ДТП? Любовник?
– ДТП, – кратко ответила Алина. – Разобралась. Но время потратила.
– Ты знаешь, фигня какая-то получается с твоей Радовой, – зажав в зубах сигарету и щелкая зажигалкой, невнятно пробормотала Марьяна.
– Что за фигня? – заинтересовалась Алина, тоже извлекая из сумочки сигареты и зажигалку.
Она любила ментоловые, а Путято такие презирала.
– А то, что по результатам вскрытия установлено… – Путято вкусно затянулась и помахала ладонью, разгоняя дым, – короче, твоя Радова труп ножом колола, так-то.
– Чего?.. – недоверчиво протянула Алина, забыв прикурить.
– Муженек ее кирдыкнулся примерно часом раньше и не от колотых ран, заметь, а от отравления одним интересным лекарственным препаратом – беллатетроморфин называется. А интересен данный препарат тем, что выпускается только в Москве и только в одной лаборатории. Это их разработка, они единолично им и торгуют. Новое поколение транквилизаторов с сильным снотворным действием. Растворяется водой, кстати, быстро, как аспиринчик. Чик – и готово, без осадка и взвеси. А в водочке вообще не успеет взгляд зафиксировать, как растворится. Чуешь, куда клоню?
– Не чую, – резко ответила Алина.
– Чуешь, девочка, чуешь. А то бы не психовала.
– Я не психую.
– Я вижу. Короче, твою Радову Тамару сегодня я отпущу. Под расписку, конечно. Суд ей по-любому грозит, сама понимаешь. За укрывательство преступника и введение следствия в заблуждение. А Маргарите повестку уже отправила, завтра жду красавицу для допроса.
Алина очень хорошо представляла допрос у Путято.
– Стоп, Марьяна, стоп, притормози. Она его не убивала. Точно тебе говорю.
– Почему? – удивилась Путято.
– Я Ритку с первого класса знаю, не тот она человек.
– Да брось ты! – начиная раздражаться, хмыкнула Марианна и встала из-за стола.
Подошла к окну, потрогала колючки у пыльной опунции, зачем-то посмотрела сквозь жалюзи на серую стену соседнего дома, снова вернулась на место.
– Как ты думаешь, дорогая, за каким таким фигом мамаша Радова кромсала своего к тому времени уже покойного муженька? Верно рассудила, чтобы кого-то покрыть. А кого мамаша Радова так до безумия любит, что решила взять на себя убийство и даже для этого весьма глумливо обошлась с телом человека, который, может, и не был ей особо дорог при жизни, но кров, пищу и постель она с ним все же делила?
– Она могла сгоряча. С перепугу.
– Именно. Именно что с перепугу. Что-то она там, в квартире, обнаружила… Улику какую-то. Уничтожила, конечно.
– Марьяна, это не доказательно, – твердо произнесла Алина. – Не сочиняй. Студент-первокурсник все твои обвинения разобьет, как кегли.
– Ты, вообще-то, чем слушаешь? – наконец разозлилась Путято. – Препарат, говорю, обнаруженный в крови потерпевшего, изготавливают в лаборатории, где Маргарита работает!
– Ну и что? – так же твердо парировала Алина. – Ее подставили, и только.
– Смешно! – ненатурально рассмеялась Марианна.
– Что тут такого? Почему ее не могут подставить?
– Могут, могут, конечно, девочка моя, только есть еще нюансик.
Алина почувствовала, что это будет не нюансик. Не нюансик это будет.
– Я вчера отправила ребят, чтобы они порасспросили соседей и прочих… Так, на всякий случай. Экспертиза-то только сегодня ко мне пришла. Так вот что удалось выяснить. Там у них во дворе папаша один с дитём гулял, а дитё в коляске, мелкое совсем. Папаша таковые мероприятия терпеть не переваривает, но с тещей не поспоришь. По этой причине на часы он смотрел каждые десять минут. Дождаться не мог, когда домой можно вернуться. Поэтому чрезвычайно точно сказал моим ребятам, во сколько часов с минутами мимо него прошла и скрылась в интересующем нас подъезде догадайся с трех раз кто. Твоя, блин, Ритка.
Алина в сердцах стукнула кулаком по столу и выругалась.
– Вижу, что за мыслью моей ты следишь, – едко произнесла Марианна. – Это еще не все. Соседка Тамары Радовой по лестничной клетке тоже показала, что в день убийства видела Маргариту Радову, входящую в их подъезд. Соседка по обыкновению прохаживалась вокруг дома – выгуливала свою болонку. Рита прошла мимо нее, поднялась на второй этаж и позвонила в дверь маманькиной квартиры. Дверь подъезда у них по теплому времени была открыта настежь, створка окна между первым и вторым этажами – тоже, поэтому соседка уверенно утверждает, что Рита, поднявшись на второй этаж, позвонила в квартиру и с кем-то разговаривала: слов соседка не разобрала, но было слышно, что голос был мужской. Более того, данная соседка дождалась-таки возвращения Радовой Тамары с работы, отловила ее прямо под козырьком подъезда и доложила, что, мол, заходила к тебе твоя доченька, а может, и сейчас еще там. А теперь ответь мне, Трофимова, могла ли Маргарита Радова, придя в гости к, так сказать, родственнику, вручить ему в качестве презента пол-литровую бутылку «Столичной»? Правильно. Могла. А могла ли она, предусмотрительно прихватив с работы упаковочку беллатетроморфина, подмешать сей беллатетроморфин дорогому отчиму в стакан при распитии им подаренной водки? Тоже могла. О чем, кстати, и мамаша ее тоже сообразила. И еще она сообразила, что есть, по крайней мере, один свидетель, который видел ее непутевую доченьку и сможет это в случае необходимости подтвердить.
После паузы она добавила:
– Так что не совсем с перепугу пошла на это твоя знакомая. Оценила, взвесила и решилась. И этот ее на первый взгляд ненормальный поступок как нельзя лучше указывает нам на убийцу, то есть на Радову Маргариту. Такие вот дела.
– У Ритки нет мотивов, – твердо проговорила Алина.
– Я могла бы назвать тебе с десяток возможных мотивов, но не буду. Мотив у нее был.
Алина вскинула взгляд на Марьяну. Нет, Марьяна не ликовала, хотя раскрыть убийство за два дня – это высокий уровень, есть чем гордиться.
Да, она не ликовала, спасибо ей, но и не расстраивалась особенно. Кто такая эта Ритка Радова? Некая человеческая единица, известная Марьяне по скупым и редким Алининым высказываниям, и больше никто. Вот завтра она на нее и посмотрит. И посмотрит, и послушает. И задержит.
– Есть свидетели, которые могут подтвердить, что мама с дочкой в последнее время не просто ругались, а злостно и неоднократно лаялись. И вот по какой причине. Маме-Радовой надоело жить с вечно поддатым мужиком, и она собралась обратно в свою однушку. А дочка-Радова сильно этого не хотела и орала на маманю, чтобы та не была идиоткой, а разводилась и делила мужнину двухкомнатную. Ну, не хотелось ей снова проживать с маманей, у нее личная жизнь только-только налаживаться стала, а тут маменька с узлами… А мамка-Радова ей орала в ответ, что эту двушку сто лет менять не поменяешь, тем более что она приватизирована без нее, и так далее.
– И откуда сведения?
– Ну, ты же знаешь, какая в этих домах слышимость. Квартира сверху, квартира справа, квартира по диагонали – короче, все были в курсе их разборок.
– Да, доказательств достаточно, – подумав, спокойно согласилась Алина, – Ритке не отвертеться. Хотя, ты знаешь, тут у меня кое-что есть любопытное…
И она достала из сумки магнитофонную кассету.
– Я не уверена, имеет ли это отношение к убийству, но вдруг… Короче, вот почему я к тебе опоздала.
И она рассказала Марьяне, почему же она опоздала. И про случайно обнаруженную запись странного разговора вот на этой самой кассете, и про предмет, напоминающий то ли шкатулку, то ли пудреницу, и про сволочного антиквара. Только про своего нового знакомого она рассказывать не стала. Зачем мельчить события?
Но сильного впечатления на Марьяну ее рассказ не произвел. Она лишь пожала плечами и скучным голосом высказалась примерно в том духе, что у покойного до его кончины, естественно, была какая-то жизнь с сопровождающими ее, эту жизнь, обстоятельствами и незачем их, то есть эти обстоятельства, силой притягивать за уши, а также добавила, что не собирается терять на их проверку время и «тянуть пустышку». Потому что ей с высоты ее профессионального опыта отлично видно, что это именно «пустышка» и есть.
Алина подумала с досадой: «Кто знает, может, Ритка и вправду отправила его в параллельный мир. А может, и нет. Некстати все это. Придется разобраться».
Нельзя сказать, что Трофимова Алина имела такое большое благородное сердце. Нет, благородное сердце тут ни при чем. Но, ёлы-палы, она почти восемь школьных лет угрохала на эту нескладеху Ритку, да и потом периодически подключалась к ее проблемам, стараясь сделать из нее хоть что-нибудь более жизнеспособное!.. Выходит, плохо она ее воспитывала.
Когда во втором классе ей поручили «подтягивать» Риту Радову, Алина отнеслась к этому серьезно и, если можно так выразиться, масштабно. Ритка «хромает» по математике и русскому языку вкупе с английским? Придется впрячься и помочь. Не может подтянуться на перекладине на уроке физкультуры? Что ж, заставим дома потренироваться. Пусть ноет, Алине дела нет до этого. Алине дело только до того, чтобы Ритка оценку по физре получила отличную от двух баллов, а лучше бы и от трех.
Когда Алина заметила, какие ломаные каракули Ритка выводит вместо своей подписи, они отработали с ней затейливую подпись. Они и осанку ее исправляли, и походку, и даже пробовали биться над ее произношением звука «л», который у Ритки получался как «в».
Алина кидалась ее защищать на переменах, когда к ней лезли с издевками вредные и хулиганистые девки из параллельного класса. Она с такой яростью налетала на этих наглых юных бандиток, что те, даже будучи в большинстве, трусливо отступали, неуверенно переглядываясь и вертя пальцами у виска.
Как-то, придя к Радовым домой, она застала в квартире, кроме самой Ритки, еще парочку накрашенных чувих из их класса с джин-тоником и сигаретками. Ритка им и даром была не нужна, а вот постоянное отсутствие мамаши в квартире – эта да, это клево. Алина гнала их по лестнице до самого первого этажа, гнала и орала, а Ритке потом устроила разбор полетов.
И вот теперь что-то опять нужно делать. Ясно, что тютеха попала в переплет, но все-таки следует выяснить подробности. Хотя бы для того, чтобы знать, во сколько Алине обойдется хороший адвокат.
Алина встала, вновь взялась за лямки сумки с тети-Тамариным шмотьем.
– Что там у тебя? Вещи для задержанной? Да оставь ты их тут, я ее все равно скоро выпущу, пусть сама домой тащит, – недовольно произнесла Путято. – Да, и не вздумай Ритку свою предупредить. Или я тебе не друг больше.
Егор Росомахин ювелирно выруливал по тесным лазейкам между стоящими вкривь и вкось пыльными высокими фурами с немосковскими номерами. Все длинное асфальтовое пространство, огороженное по периметру тремя гигантскими складскими терминалами, было плотно заставлено фурами. В промежутках ловко сновали автокары, разгружая и увозя куда-то в глубь ангаров громадные контейнеры, связки, тюки и коробки.
Вот где-то тут и трудится школьный друг и товарищ Колька Ревякин. Друг и товарищ – естественно, в кавычках. Но его нужно еще найти.
Егор не сразу дозвонился до ревякинского офиса, было плотно занято, а когда на том конце трубку все же сняли, вместо ожидаемого сексапильного сопрано донесся бас, совсем немузыкально проревевший «Аллё».
Егор невозмутимо проговорил дежурное приветствие и, сличаясь с визиткой, попросил к телефону Николая Викторовича Ревякина.
Трубка ему рявкнула в ответ: «У телефона!»
Егор сразу понял, что такой фигней, как телефонный этикет, Колян себя не утруждает. Поэтому он смело предположил, что Колька Ревякин в этой конторе, именуемой «Трейд-авто, склад и логистика», либо грузчик, либо уж сам босс. Грузчика Егор тут же отмел. Значит, босс. Клево.
Босс Ревякин сказал: «Ну – приезжай, раз нужно» – и отсоединился.
Егору было нужно, и он приехал.
Покатавшись еще чуть-чуть по длинному грузоперевалочному загону, он пробрался подальше вглубь, насколько позволили фуры и автокары, кое-как приткнул свой автомобиль и вылез наружу.
Поймал за рукав пробегающего мимо мужика. Мужик был одет в черно-белую форменную спецовку с логотипом конторы на спине, значит, местный. Но данный местный не знал, как попасть в кабинет начальника, и отправил Егора в бухгалтерию, а там подскажут. В бухгалтерию Егору не хотелось, поэтому он поймал еще одного местного, более продвинутого, и тот ему наконец объяснил.
Егор не стал бы ни у кого ничего выспрашивать, если бы среди бесконечного ряда однообразно-серых пандусов, рольставней и ворот наткнулся взглядом хоть на что-нибудь нетипичное. Например, какой-нибудь широкий, весь в зеркальном стекле подъезд или отдельно стоящий особнячок в стиле модерн или хоть бы и в купеческом, не важно.
Ничего подобного он не увидел, поэтому и приставал с расспросами, однако то, на что в конце концов указал ему пальцем продвинутый абориген, никак не тянуло ни на модерн, ни на ренессанс.
Никаких вам бело-мраморных ступеней и чугунных вензельных перил. Всего лишь узкая металлическая лестница, ведущая наверх, по наружной стене дальнего ангара, и заканчивающаяся крохотной площадкой с единственной дверью на ней. Дверка простая, металлическая, без выкрутасов. Вот вам и понтярщик.
За дверью то ли холл, то ли приемная, обставленная самой обычной серой мебелью, да и той негусто. Стол, два стула, шкаф, одноногая вешалка.
За столом пацанчик с курчавой челкой, в очках и тесной курточке, которую Егору захотелось назвать гимназической.
Егор поздоровался вежливо с пацанчиком и поинтересовался, на месте ли господин Ревякин. Он начисто забыл Колькино отчество, а называть его просто по имени счел неполитичным.
На шум выглянул сам «господин Ревякин», огромный, как двухкамерный американский холодильник, и проворчал:
– Впусти его, Марк, он ко мне.
Егор удивился, как этот бледный Марек мог его не пустить, но шутить повременил. Тем более что хозяин всего, что вокруг, был к шуткам нынче не расположен.
Громадный Ревякин кивнул Егору, приглашая войти, и, развернувшись, косолапо проследовал внутрь кабинета.
«И как, интересно, обустраивают свое рабочее пространство простые подмосковные капиталисты?» – размышлял, ступая следом, Егор.
А никак. Никак они его не обустраивают, вот ведь. Замызганный ковролин, серые стеновые панели и самый дешевый грязно-белый подвесной потолок.
Правда, у левой от входа стены располагался наглый кожаный диван шоколадного цвета, такое же шоколадно-кожаное кресло стояло у стены напротив, а письменный стол руководителя, то есть Кольки Ревякина, украшал огромный плазменный монитор.
А еще на стене, как раз за Колькиной спиной, висело произведение живописного искусства, довольно крупное, в стильной серебристой рамке, все в фиолетово-розово-черных щедрых мазках явно масляной краски. И явно подлинник, так как в нижнем правом углу произведения скромно серела плохо разборчивая подпись живописца.
На этом красота закончилась. Почти весь диван был завален какими-то папками, газетами, бумагами. В кресле, накренившись набок, топорщился принтер, от которого тянулись шнуры через всю комнату к компьютеру и розетке, а на столе не было места даже для еще одной кофейной чашки, потому что его поверхность была сокрыта теми же папками, газетами, бумагами, а также каталогами, буклетами, ежедневниками, органайзерами и прочей канцелярской атрибутикой, размножившейся и разбушевавшейся в атмосфере свободного мужского пофигизма.
Однако сам хозяин кабинета был помещен в костюм от «Марк энд Спенсер», лицемерную скромность которого разбавлял бело-золотой галстучный зажим. Егор похвалил себя, что не просчитался с выбором сегодняшнего своего прикида. Мы ж с тобой одной крови, братан!.. Н-да.
Ревякин протиснулся за свой стол, перед тем как сесть, протянул Егору руку для рукопожатия. Оглянулся по сторонам и заорал:
– Марек, притащи сюда стул!
Худосочный Марек внес стул, поставил его рядом с Егором и молча вышел.
– Садись, Жора. Давай говори, что у тебя. А то я уж голову себе сломал, все вспоминал, когда ты в последний раз ко мне обращался.
Тут телефон на его столе сипло зазвонил, Колька недовольно хрюкнул, но трубку снял. Пока он отрывисто с кем-то переругивался, Егор решал, решал и решил наконец. Раз уж Колька такой прямой и открытый, то и говорить с ним нужно прямо. Прямо, но аккуратно. Тем более что Егор не придумал ничего остроумного на предмет, как лучше подъехать к щекотливой теме сугубого Колькиного интереса к чугунной антикварной чернильнице.
Хозяин кабинета со стуком опустил телефонную трубку, потыкал в какие-то кнопки на аппарате и крикнул Марку, что его пока нет. Откинулся на спинку кресла и замер, пристально и без улыбки вперившись в Егора.
Тогда Егор тоже откинулся на своем шатком стуле и, положив ногу на ногу, а локоть на стол, независимым, но доверительным тоном произнес:
– Николай, я к тебе как парламентер. Одна моя знакомая попала в странную историю. Даже, я бы сказал, в нелепую. А пути привели к тебе. Так вот, эта моя знакомая не понимает, зачем тебе понадобилось с ней встречаться, и тем более не понимает, зачем ее нужно было тащить к тебе силой. Если причина в некой антикварной вещице, то эта вещь оказалась у нее на руках абсолютно случайно. Моя знакомая просит передать, что ничего интересного по этому поводу тебе сказать не может. А от себя хочу добавить: не пугай больше девочку, Коля, она точно ни при чем.
Ревякин усмехнулся. Только глаза его отнюдь не смеялись, а смотрели цепко и холодно. Спросил неторопливо:
– Значит, моих гвардейцев ты уделал?
Егор кивнул, как бы удрученно.
– А девчонка та тебе кто?
– Никто она мне, Коля, случайная знакомая, – он развел руками. – Я с ней только вчера познакомился. Незадолго до… инцидента.
– Придурка Самолетова тоже ты до припадка довел?
– Кто это – Самолетов?