Незнакомка с моим лицом

– Я в порядке. Боже! Кто мог это совершить?

Художник открыл было рот, чтобы ответить, но тут раздался голос Скалигари:

– Смерть наступила не позже двух часов назад, – хирург осматривал тело с таким вниманием, словно перед ним не человек был, а интересный экспонат в анатомическом театре. – Предположительно причиной послужил яд растительного происхождения. Точнее скажут судмедэксперты после вскрытия.

Вскоре послышались звуки сирен.

Да, вечер определённо перестал быть скучным и превратился в настоящий водевиль. С участием полицейских, судмедэкспертов и около тридцати потенциальных свидетелей. Последние оказались на редкость нетерпеливыми. Министр Карлов тряс громким статусом и обещал устроить скандал с публичной поркой тех, кто смеет задерживать его. Впрочем, министра можно было понять – очередной скандал с участием его имени мог сказаться на карьере политика далеко не самым лучшим образом.

Однако прибывший на место дознаватель из следственного комитета быстро дал понять, кто главный. Им оказался невысокого роста мужчина, скорее крепко сбитый, нежели полный. Чёрные коротко стриженные волосы полукругом обрамляли блестящую лысину. Тёмные глаза с акульим равнодушием окинули собравшихся в одном зале гостей. Неудивительно, что большинство из высокопоставленных господ, столкнувшись с его пронзительным взглядом, предпочли умолкнуть.

– Опросите гостей, возьмите контакты и отпустите, – обратился следователь к ближайшему полицейскому.

Нервно стряхнув невидимую пылинку, он поднялся в гостиную.

– Что дальше? – спросила я, взволнованно крутя в пальцах незажжённую сигарету.

Вопрос прозвучал риторически.

Библиотека, куда отвёл меня Дан, оказалась пустой и тихой. Сквозь приоткрытое окно тянуло сквозняком, прогорклым выхлопом машин и навязчивой влажностью канала.

Меня знобило то ли от прохлады, то ли от потрясения. Перед глазами стояло обезображенное лицо несчастного Эриха, – человека которого я не знала, но в то же самое время жалела в глубине души. Никто не заслуживал ранней смерти. Особенно такой чудовищной.

Тяжёлый пиджак лёг на плечи.

– А дальше начнётся утомительное расследование, – негромко произнёс художник. Его пальцы осторожно сжали мои плечи. – Начнут задавать неудобные вопросы, совать нос в личные дела. Но тебе нечего скрывать. Ты не знала Степлмайера. Ты его даже не видела.

– Да. Кроме гостиной, – я зябко поёжилась и устало улыбнулась Дану. – Мне его лицо теперь в кошмарах будет сниться.

– Это забудется. Нескоро, но со временем воспоминания потускнеют, и станет легче. Так устроена психика. Человеку свойственно забывать самые страшные моменты.

Я задумчиво провела рукой по лицу, словно стирая паутинку, и нахмурилась. Несмотря на ужас воспоминания, интуиция подсказывала, что есть какая-то деталь, необъяснимая, но в то же время бросающаяся в глаза. Я нахмурилась и посмотрела на Дана из-за плеча.

– Почему Эрих оказался в кресле?

Он удивлённо поднял брови. Однако промолчал, ожидая, когда я озвучу предположение.

– Судя по застывшему лицу, Эрих мучился. Человек от боли, как правило, сползает на пол. Он должен был оказаться на середине комнаты в направлении двери.

Теперь пришла очередь художника задуматься.

– Некоторые яды искажают лицо. Например, алколоид одного из видов омелы действует на нервы, из-за чего мимика погибшего приобретает выражение гомерической радости.

– Как у Джокера?

– Именно. Но в данном случае ответить может только отчёт судмедэксперта.

– Когда меня позовёт следователь, что мне делать?

– Когда вызовут, отвечай на вопросы. Коротко и по существу.

– А если спросят про брак? Что мне ответить? Что это была шутка перед друзьями?

Дан убрал ладони и подошёл к камину. Засунув руки в карманы, он покачивался с пятки на носок, смотря на пляшущие лепестки пламени, и молчал. Я не спешила лезть к нему с расспросами. На лице художника застыло задумчивое и несколько трагичное выражение.

– Почему шутка? – наконец произнёс он. Когда повернулся ко мне, глаза были спокойными, как у человека, который уже давно для себя всё решил. – Такими словами не разбрасываются, Рика. Особенно в высшем обществе.

– Тогда я ничего не понимаю, – я устало зажмурилась и встряхнула головой. – Абсурд какой-то. Мне врать следователю о пылких чувствах?

– Врать не надо. Ангелидис сразу поймёт, что ты неискренна. А это, в свою очередь, вызовет вполне обоснованные подозрения.

– Ангелидис?

– Следователь Диметрий Ангелидис. За глаза его называют Демоном. За скверный характер и звериное чутьё. Он прекрасно разбирается в людях, так что не пытайся его обмануть.

– Он мне напомнил Берию, – призналась я. Поджала губы и внимательно посмотрела на Дана: – Откуда тебе известно, как следователя называют за глаза?

– За свою пятнадцатилетнюю карьеру он отправил в тюрьму не только мелких преступников, но и нескольких крупных чиновников.

– Впечатляет. И всё же я не понимаю, что мне ответить, если Ангелидис спросит про свадьбу?

Дан тяжело вздохнул и запрокинул голову, прикрыв глаза.

– Скажи, что брак по расчёту. Чтобы выйти замуж, необязательно ждать большой и светлой любви.

Я скривилась и хотела возразить, но в этот момент дверь в библиотеку открылась, и полицейский позвал меня.

В кабинете царил приятный полумрак. Ярким пятном желтела настольная лампа с тяжёлым абажуром. «Берия» склонился над столом и что-то усердно зачёркивал в блокноте. Он бросил на меня взгляд исподлобья и снова уставился в исписанные листы.

– Госпожа Романовская, присаживайтесь.

Услышав своё имя, я невольно вздрогнула и похолодела. Голос «Берии» звучал мягко, проникновенно. Однако в нём слышалась тяжесть, которая свойственна облечённым властью людям. Таким не нужно ни представления, ни чина, чтобы дать понять, кто главный. И чем больше я смотрела на следователя, тем опаснее казался мне этот человек.

Наконец, он оторвался от записей и уставился на меня. Под пристальным взглядом я окончательно стушевалась, почувствовав себя жалкой и беспомощной.

– Госпожа Романовская, вы были знакомы с покойным Эрихом Степлмайером?

Я покачала головой.

– Я была наслышана о нём. Но лично знакома не была.

– А с кем из гостей вы были знакомы?

– Кроме господина Ларанского, ни с кем.

– Насколько мне известно, сегодня был закрытый вечер памяти князя Эдмунда Ларанского. Как вы оказались на нём? Расскажите всё, что было.

– Дан лично пригласил меня. Он встретил меня. Мы прошли в зал, где Дан представил меня своим друзьям. А потом… Потом услышали крики. Это всё, что я могу сказать вам о вечере.

– Что вам известно об отношениях между князем Даном Ларанским и господином Эрихом Степлмайером?

– Ничего. Я ни разу не видела Эриха. Возможно, у них и были какие-то взаимоотношения, но мне ничего не было об этом известно.

– А какие у вас были отношения с князем Ларанским? – Ангелидис откинулся на спинку стула, не отрывая внимательного взгляда.

Повторное упопоминание титула мне казалось нелепым. Дан не скрывал своего аристократического происхождения, но никогда не бравировал им. Как и Эдмунд.

– С которым из?

– Вы знали Эдмунда Ларанского?

– Видела всего раз в жизни, когда он приезжал в усадьбу. Накануне своего последнего дня рождения.

По лицу следователя скользнула тень. Настолько быстро, что я не успела её разобрать.

– Каковы были отношение между Эдмундом и Даном Ларанскими?

– Дружескими. Я бы даже сказала тёплыми. Но, увы, сложно что-то разобрать, когда видишь человека всего один раз.

– А каковы ваши отношения с господином Ларанским?

– Рабочие, если можно так выразиться, – ответила я с натянутой улыбкой. Внутри царапнуло неприятное чувство.

Похоже, что Ангелидис уловил мою неуверенность. Он буквально вцепился в неё, как пёс – в кусок мяса. Следователь подался вперёд и, чуть наклонив голову, проговорил:

– Присутствующие показали, что Ларанский представил вас как свою невесту.

– Да, это так.

– Когда свадьба?

– Когда закончится расследование. Сейчас не самый подходящий момент для подобного торжества.

– Говорят, что Эрих Степлмайер был крайне восхищен одной из картин господина Ларанского.

– Дан – великий художник, его полотнами невозможно не восхищаться.

– Согласен, но всё же господин Степлмайер был буквально одержим одной.

– Вы про «Незнакомку»? – я раздражённо повела плечами. Хождение вокруг начинало выводить из себя. Но, с другой стороны, я осознавала, что это работа следователя – вывести человека на эмоции, чтобы тот рассказал больше, чем хочет.

Ангелидис молча кивнул, ожидая моего ответа.

Я устало вздохнула и прикрыла глаза. Любая эмоция могла толковаться неправильно.

– Все знали о страстном желании Эриха приобрести картину у Эдмунда. Говорят, что она напоминала ему о покойной жене. Но я не вижу взаимосвязи между одержимостью Степлмайера и нашими с Даном отношениями.

Ангедилис холодно улыбнулся. Зловеще блеснули маленькие очки.

– Как долго вы знаете господина Ларанского?

– С тех пор как начала работать у него в мастерской. Это около трёх месяцев.

– Каким он кажется вам человеком?

– Сдержанным, хорошо воспитанным, в меру тактичным. Умеет обращаться с женщинами. Дан горит своим делом. Искусство – это его жизнь. Знаете, такие люди очень притягательны.

– Вам не кажется подозрительным, что господин Ларанский решил познакомить сейчас вас с близким кру́гом, в который входил Степлмайер?

– Отнюдь. Если бы Дан решил раньше меня познакомить со своими друзьями, то в качестве кого? Как натурщицу? Знаете, существует грандиозная разница между тем, как мужчина представляет свою женщину. Одно дело, когда говорят: «Это натурщица». И совершенно другое «Это моя будущая супруга». В первом случае к женщине относятся легкомысленно, с пренебрежением. В умах многих эта профессия сравни проституции. Одну натурщицу всегда можно заменить другой. Всё легко и безответственно. А теперь попробуйте также отнестись к женщине, которую называют будущей супругой. Чувствуете разницу? – я устало усмехнулась. – Казалось бы, пустяк. Но именно она меняет отношение в целом. Ведь дьявол скрывается в мелочах, не так ли, господин Ангелидис?