Евангелие грешников

Посвящается моей жене Ольге, в результате философско – религиозных бесед с которой, родился замысел этой книги.

1. Горесть для души

Серые облака заволокли небо, не давая пробиться солнечным лучам. Снег, смешавшийся с грязью, кашей лежал на дороге. Картина зимнего слякотного утра вгоняла в тоску, а учитывая муки похмелья, было совсем мерзко. В душе занозой саднило мучительное предчувствие беды. Вселенская скорбь рвала сердце, и хотелось повеситься, но боязнь перед невыносимой болью от ломаемых шейных позвонков, которую испытаешь в последний миг жизни, да ещё сидящая где-то в самом потаённом уголке мозга мысль, и о том, что самоубийство – это грех, останавливает от шага в петлю. Однако нет сил, выносить эти муки. Хочется закрыть глаза, и считать всё страшным сном. Но лежи, сколько хочешь с закрытыми глазами, а этот ужасный мир всё равно останется с тобой. К тому же мучает сильная жажда, поэтому вставать всё же придётся.

С высоты четырнадцатого этажа, люди, бредущие по своим делам, казались меньше голубей, которые стройными рядами сидели на крыше соседней пятиэтажки.

«Ждут сволочи!» – с ненавистью глядя на птиц, подумал Валерий Сурков.

Среди пустых водочных бутылок в обилии стоящих на столе и валяющихся в углу комнаты, он поискал минеральную воду, но кроме пустой пластиковой тары ничего не нашёл. Вздохнув, поплёлся на кухню, заливать похмельный пожар, водой из-под крана. Он пил и представлял, как душа его, истрескавшаяся, словно земля под палящим солнцем, получает живительную влагу.

Когда вернулся в комнату, голуби сорвались с крыши, огромной стаей, описав круг между пятиэтажкой и его домом, улетели. Валерий знал, что ровно в полдень приходит сердобольная старушка с тележкой, в которой лежат пакеты с пшеном, и кормит окрестных птиц.

Два дня назад, пьяненький Валерий, возвращаясь из магазина с бутылкой водки, попал в эпицентр этой голубиной стаи. Ему казалось, что несущиеся на него птицы, собьют с ног, на которых он и так держался не слишком уверенно из-за двухнедельного запоя.

Окинув взглядом разгром в студии: валяющиеся всюду бутылки, грязную посуду на столе, раскиданную по полу одежду, Валерий подумал, что надо бы прибраться, да сил на это не было. Он лишь открыл окно, что бы хоть немного проветрить комнату. Включил компьютер и вставил диск, на котором была проповедь какого-то нарколога. Диск этот подарил приятель, уверявший, что после этой лекции он тут же бросил пить. С Сурковым такого чуда не произошло, может потому что он так и не удосужился прослушать до конца нравоученья этого кудесника от наркологии. Стоило ему опохмелиться, как в душе разливалась благодать и умиротворение, унылая, чёрно-серая жизнь, превращалась в картину с яркими красками, и пропадало желание слушать бредни о трезвости. Но сегодня опохмелиться было нечем, так как Валерий решил перебороть похмелье насухо, вот и выпал шанс дослушать чудо-нарколога до конца.

– Человек сам не замечает того, как становиться рабом водки и пива, – соловьём заливался нарколог, – он пьёт с радости и горя, по поводу и без повода. В Ветхом Завете сказано: «Горесть для души – вино, когда пьют его при раздражении и ссоре»…

«Да уж, горесть для души», – согласился Валерий и поплёлся на кухню, заваривать чай. В голове шумело, а тело ныло, словно его прокрутили в барабане стиральной машины.

Запоем Сурков пил примерно год, сам не заметив, как дружественные посиделки с друзьями-художниками, превратились в пьянку в одиночку. Хотя нет, рубеж всё же был! Это выставка в Манеже Санкт-Петербурга под названием «Не Москва», которая состоялась в прошлом году. С помощью однокурсников по Сурку1, ему удалось выставить там несколько своих работ. Рядом с его картинами висели работы художника из Краснодара Константина Лупанова, тот писал в жанре портрета, в классическом стиле. Лёгкие, простенькие сюжеты, написаны маслом. Но в этих незатейливых картинах, сквозил сарказм. Сочетание красок и лёгкость художественного мазка поразили Валерия.

Картины Суркова на выставке получили хвалебные отзывы, ему даже удалось продать одну свою работу, но главное, что тогда привёз Валерий из Санкт-Петербурга, это убеждение – он не Художник, а маляр. После чего запил по-чёрному, избегая своих приятелей-художников. Пил один, в своей квартире на четырнадцатом этаже, которая одновременно служила ему и студией.

Валерий глотал горячий чай, наслаждаясь его терпким ароматом, пил без сахара, только так можно по достоинству оценить вкус чая. В комнате, служившей ему спальней, раздалась мелодия Эннио Марриконе к фильму «Профессионал». Лет десять назад, её в качестве рингтона на сотовом телефоне использовали все. Вскоре мода на Марриконе прошла, но Валерий меняя телефоны, неизменно оставлял «Профессионала» в качестве мелодии.

Двигаться Суркову не хотелось, но телефон был настойчив, поставив чашку на стол, он пошёл в спальню. С трудом нашёл айфон на кровати под подушкой. Звонила Полина Левина, директор ресторана «Канцлер», шустрая, красивая, сорокалетняя бабёнка.

В девяностые годы, Полина была любовницей одного криминального авторитета, его посадили, а освободившись лет десять назад, он стал успешным и богатым бизнесменом. Открыл в городе сеть гостиниц и ресторанов. Управлять одним из своих ресторанов поставил Полину.

Валерий познакомился с ней на какой-то выставке художников. Месяц назад, перемещаясь с приятелем по барам и ресторанам, они забрели в «Канцлер». Сурков тогда был изрядно навеселе, Полина завела с ним разговор о том, что хочет украсить один из залов своего ресторана копиями картин известных художников. Валерий пообещал ей изготовить их, и прямо тогда взял задаток за работу, а спустя некоторое время, ушёл в глухой запой.

– Слушаю, – сказал Сурков.

– Ну, наконец-то соизволил отозваться, – раздался в трубке ворчливый голос Полины, – чувствую по голосу, трезвый. Ты не забыл, что через четыре дня должен принести мне обещанные копии картин?

– Я помню, – кивнул Валерий. Он посмотрел на настенные часы: – Во сколько подъехать к тебе?

– Давай к часу.

– Хорошо, – Валерий отключил телефон и кинул его на кровать.

«Четыре дня, – стал размышлять он, – если не спать, то успею намалевать».

Он пошёл в прихожую и стал одеваться.

«Следует определиться с финансами, – решил Валерий, выворачивая карманы куртки. Пересчитав наличность, вздохнул: – Не густо! Ну что ж, накуплю лапши «Доширак» и начну писать. Художник должен работать голодным, тогда он становиться злее и острее воспринимает этот мир».

Что бы немного развеяться, Валерий направился в магазин, который располагался далеко от дома. Шёл снег и сразу таял, превращаясь в грязную хлябь под ногами. Сырой ветер, налетавший порывами, добавлял мерзости в унылый день. Наверно по этой причине, прохожие хмуро смотрели друг на друга, словно желая вцепиться в глотку своему ближнему. Лишь бестолковые воробьи, устроили весёлую свару из-за хлебной корочки. Своим беззаботным чириканьем они оживляли этот мрачный и злой мир. Глупые птицы, им не нужно заботиться о своём пропитании и нарисовать три картины за три дня!

Размышляя о несовершенстве мироздания, Валерий огибал очередную лужу. Он не обратил внимание на остановившуюся рядом «Ауди S8».

– Сурков, Валера! – позвал его лощёный субъект, вышедший из автомобиля.

Приглядевшись, он узнал своего бывшего одногрупника Сашку Гавринёва, поздоровался с ним:

– Вот уж не ожидал тебя увидеть в наших краях, ты ведь теперь птица высокого полёта.

– Пути чиновника неисповедимы, – развёл руками, Гавринёв. Он обнял Валерия: – Ты-то как?

Внимательно посмотрев на друга, продолжил:

– Извини за откровенность, но выглядишь неважно.

– Чувствую себя так же.

– Что так?

– Муки творчества, – махнул рукой Валерий.

– Понятно, – улыбнулся Сашка, – рефлексия талантливого художника на фоне запоев, и страдания гения вызванные алкогольным абстинентным синдромом.

– Слишком заумно и длинно, но в точку.

– Вот что друг мой, давай посидим где-нибудь, поговорим по душам, – Гавринёв взял Валерия за локоть.

– Откровенно говоря, совсем нет времени, а главное денег, – виновато улыбнулся Сурков.

– Деньги конечно в нашей жизни важны, но они не всё решают, – кивнул Александр. Он подтолкнул Суркова к машине: – Садись!

В салоне представительского авто, он продолжил:

– Что касается времени, то всегда успевает тот, кто никуда не спешит.

Ресторан, в который Александр привёз Суркова, был роскошным и дорогим. Здесь не подавали бизнес-ланчей, потому, в обеденное время они оказались в зале единственными посетителями.

– В виду того, что ты ограничен во времени, и во избежание очередного запоя, крепкого спиртного мы пить не будем, обойдёмся шампанским, этот божественный напиток придаст тебе бодрости, – решил Гавринёв и сделал заказ официанту.

После бокала шампанского, хмарь на душе у Валерия выветрилась, кошки, что скреблись там всё утро, куда-то пропали, стало хорошо и покойно.

– Понимаешь Саша, тошно от осознания того, что не художник я вовсе, а маляр, – расслабившись, начал свою исповедь Сурков.

– Маляр хорошая и востребованная профессия, – улыбнулся Гавринёв.

– Для этого можно было окончить обыкновенное профессиональное училище, а не корпеть годы в Сурке.

– Я не о тех малярах веду речь, – усмехнулся Гавринёв, – и ты прекрасно меня понял. Сотни художников рисуют картины для офисов и вот таких заведений. Они прекрасно живут и не терзают себя тем, что не Рембрандты, Кандинские или Ван Гоги. Не всем, кто наносит кистью краску на холст, дана искра таланта. В тебе Господь зажёг её, просто тебе нужно бросить заниматься самоедством.

– Если ты не можешь сотворить гармонию цвета на холсте, тогда зачем браться за кисть?!

– А ещё ныл, что ты не художник, – рассмеялся Александр, – одна способность разглядеть прекрасное в простом смешении красок, выделяет тебя из общей массы. Ты знаешь, как должна выглядеть красота на холсте, но пока не сообразил, каким образом это отразить. Это дело времени. Преподаватели живописи в Сурке не зря прозвали тебя Суриков.

– Я Сурков, и никогда не стану Суриковым, – вздохнул Валерий.

– И не надо, – улыбнулся Сашка, – для второй «Боярыни Морозовой» в Третьяковке не найдётся места. Поверь мне, ты настоящий художник, а все твои терзания от низкой самооценки.

– Про тебя тоже преподаватели говорили, что подаёшь надежды.

– Надежды я подавал только для родителей, своей любовью к рисованию,– покачал головой Гавринёв, – они меня затолкали сначала в художественную школу, а потом в Сурку. Но там я понял, что живопись это не моё, и в этом мне повезло, иначе бы спился, терзаемый муками непонятого таланта. А так, трезво оценил свои возможности, и понял, как нужно жить.

– И что же ты решил делать, когда оценил свои возможности?

– Карьеру. Для того что бы войти в круг избранных, удачно женился, обзавёлся связями, и вот я на коне.

– Завидую тебе.

– Не нужно, – усмехнулся Сашка. Он разлил шампанское по фужерам: – В мире всё устроено рационально и справедливо. А высший принцип справедливости сформулирован ещё в Древнем Риме: «Суум куиквэ», то есть «Каждому своё»! Ползающий по земле уж, не сможет оценить красоту полёта лебедя, а взлететь самому ему не по силам, – улыбнулся Гавринёв. Он взял бокал за ножку: – Ужом в данном случае я назвал себя. Но и лебедь не сможет пресмыкаться между раскалёнными камнями, он изранится об их острые углы.

Александр провозгласил тост:

– За лебедя, то есть за тебя.

– А ты не слишком принижаешь себя, сравнивая с ужом?

– Ничуть, – улыбнулся Сашка, – трезвая оценка своих возможностей, одно из немногих моих достоинств. Вот ты себя недооцениваешь и это нужно исправлять.

Гавринёв достал из внутреннего кармана пиджака портмоне, извлёк из него две банкноты по сто долларов и визитную карточку. На ней, он шариковой ручкой написал номер телефона.

– Держи, – протянул он деньги и визитку Суркову.

– Что это?!

– Телефон моего личного психолога, а деньги, это её гонорар за работу с тобой.

– Зачем мне психолог?!

– Поднимать твою самооценку. Три года назад, после развода с моей благоверной, бывший тесть, постарался мне напакостить, поломав карьеру. Должен признаться, что это у него почти получилось. Я оказался в этом городе без всяких перспектив. Был в таком же состоянии, как и ты сейчас. Нашёлся добрый друг, дал номер телефона этой божественной девушки и деньги. Она сотворила со мной чудо, я воскрес словно птица Феникс!

***

Валерий послушался совета Гавринёва, и вечером пошёл к его психологу, оказавшейся очаровательным созданием по имени Виктория.

Полчаса он отмыкал у неё в ванне с экстрактом морской соли, хвои и лаванды, а потом был ужин при свечах, немного вина и беседа с человеком, понимающим твою мечущуюся душу.

– Меня зовут Виктория, я твоя Победа, – шептала девушка в постели, целуя Суркова, – только женщина способна встряхнуть мужчину и заставить его совершать поступки. Я принесу тебе удачу, ты верь мне.

Он ушёл от Виктории далеко за полночь, и всю дорогу, пока ехал домой думал о ней.

«Психолог, – усмехнулся он, вспомнив, как Викторию рекомендовал Сашка Гавринёв, – во всяком случае, назвать её обычной проституткой тоже нельзя».

Валерий стоял на светофоре, и когда тот призывно засветил зелёным огоньком, поехал дальше, продолжая размышлять:

«Пожалуй, Сашка прав, она психолог. Во всяком случае, меня она подняла и дала сил идти вперёд».

Приехав домой, он из любопытства, сел за компьютер, влез в интернет и просмотрел сайт с фотографиями проституток – Виктории там не было. Что-то было такое в этой девушке, что цепляло за душу, заставляя постоянно думать о ней. Он пытался, но так и не смог себе объяснить: что? Красивая, точёная фигура, это да, но тысячи барышень имеют стройное тело. Милое личико, но есть сотни более привлекательных девушек. Однако они не западают в сердце, и забываешь о них, как только перестаёшь видеть. Долго Валерий думал, что же в Виктории есть такого, чего нет у остальных представительниц прекрасного пола, пока не вспомнил, что ему ещё нужно работать над заказом Полины. Он принялся просматривать картины в альбомах живописи, и размышлять, с какой из них писать копию.

Непонятно почему, в мозгу Валерия вертелось имя художника Франсиско Гойя, он особое внимание уделил его картинам, и выбрал «Портрет Исабель Кобос де Порсель».

«Почему я прицепился именно к Франсиско Гойя»!» – удивлялся своему выбору Валерий. Ему никогда не нравилась его мрачноватая манера, однако портрет Исабель «зацепил» его. Сурков набросал карандашом на холсте контуры женщины, и отошёл на несколько шагов в сторону. Тут же опустились руки: кто он такой, что бы равняться с Гойя?!

«Ну чего ты встал, это же всего лишь копия?!» – раздался у него в голове, незнакомый голос.

«Я боюсь», – признался Валерий.

«Ерунда! Обычный заказ, а свой шедевр ты сотворишь чуть позднее, сразу после завершения этой копии, – отмахнулся голос. Он скомандовал: – Начинай смешивать краски, начни с охры и добавь чуть вермильона».

Под руководством внутреннего голоса, работа у Суркова шла очень быстро. Закончив писать портрет, он изумился: как великолепно у него получилось!

«Хватит восторгаться! Всё равно это всего лишь копия. Тебе пора творить собственный шедевр. Взгляни в окно!»

Рисуя портрет Исабель, он и не заметил, как разгулялась непогода: шёл мокрый снег, сильный ветер лепил его в окно. Обычная картина.

«Ну и что здесь такого?! – не понял Валерий.

«Олух! Пробуди свой разум и взгляни ещё раз!» – разозлился голос.

Валерий снова посмотрел в окно: снег на стекле, до конца не растаявший, сложил причудливый узор из снежинок, а потёки воды, преломляли свет от фонарей и светофоров. Фоном вдали были размытые очертания города, и чёрное небо плавно переходило в светло-серые тона.

«Как красиво!» – ахнул Валерий.

«Закрепи холст на мольберте, и начнём», – велел голос.

Работалось легко и вдохновлённо, Валерий не замечал, как день сменила ночь, а потом опять был день. Прерывался он лишь для того, что бы перекусить. Уплетая лапшу «Доширак», он с различных ракурсов рассматривал свою картину, понимая, что никогда ещё не писал так роскошно.

«Назовём её «Ночь в городе»», – предложил голос.

– Пожалуй, – вслух согласился Сурков.

«Раз возражений нет, продолжим выполнять заказ, – решил голос, – предлагаю сделать копии картин Огюста Ренуара «Большие купальщицы» и Густава Моро «Галатея». В зале ресторана Полины, на стене, между окон, картины разметить в следующем порядке: «Портрет Исабель де Порсель» слева, ближе к стене «Галатею», а там где больше света «Купальщиц». В зависимости от освещённости, будет отличный переход по цветовой гамме».

Валерий рисовал без сна, почти трое суток, покончив с заказом, он без сил упал на софу прямо в студии, и провалился в забытьё.

Разбудил его сотовый телефон, звонила Полина.

– Мы договаривались, что в час дня ты привезёшь мне картины, – напомнила она, – время уже половина второго, а тебя нет.

– Извини, проспал, работал всю ночь над твоим заказом. Через два часа буду у тебя с картинами, – Валерий положил телефон на журнальный столик и пошёл умываться.

2. Пляшут бесы

Полина пришла в восторг от картин.

– Я знала, что талантлив, – заявила она, – без преувеличения можно сказать, ты гений, но пьянство погубит тебя. Водка убьёт в тебе силы и талант.

– Гений отличается от обычных людей своим сумасшествием, – улыбнулся Валерий, у него было отличное настроение, в такие минуты ему хотелось петь или философствовать. Для пения была неподходящая атмосфера, и он принялся разглагольствовать: – Художник должен замечать необычное в обыденных вещах, а трезвому взгляду такое не по силам.

– Послушать тебя, так все художники алкаши, у меня много знакомых среди вашего брата, они нормальные, трезвые люди.

– Но не все гении, – рассмеялся Сурков.

– Болтун, – отмахнулась Полина.

– В самом деле, что-то я стал говорлив, – согласился Валерий. Он подошёл к стене: – Портрет Изабель Порсель предлагаю повесить здесь, в центре.

Валерий приложил картину к стене между окон:

– Слева лучше разместить «Галатею», – он приложил к месту развёрнутый холст, потом кивнул в сторону, – а тут, в светлом углу, следует повесить «Купальщиц». Получается плавный переход по тональности, с учётом естественного освещения и света ламп в зале.

– Да пожалуй, именно так и нужно сделать, – задумчиво согласилась Полина. Она набрала номер на своём смартфоне: – Здравствуй Анатолий, мне привезли картины. Приезжай немедленно и сними размеры для рам под них.

Положив сотовый телефон на стойку бара, она взяла в руки картину «Портрет Исабель де Порсель», с минуту смотрела, а потом сказала:

– Я видела эту картину Гойя в «Национальной галерее» в Лондоне, – рассмеявшись, заметила, – если сделать на ней кракелюр2, то можно заявлять, что это подлинник. Тебе очень точно удалось подобрать цветовую палитру.

– Ты же сама сказала, что я талантлив, – пожал плечами Сурков.

– Теперь неплохо было бы что-то сюда повесить, – Полина подошла к стене отделяющей зал ресторана от вестибюля.

«Здесь хороши будут «Всадница» Брюллова, «Неизвестная» Крамского и «Русская Венера» Кустодиева, – внёс свою лепту голос в голове у Суркова, – возле бара отлично подойдёт копия «Тайной вечери» Леонардо да Винчи».

– Хорошо, – кивнул Валерий, – я уже знаю копии, каких картин должны висеть здесь.

– Сколько времени будешь выполнять заказ?

– Неделю.

– Тогда получи аванс, – Полина подошла к кассе бара.

После ухода Валерия Суркова, она принялась наводить порядок в своём заведении. Шеф-повар «Канцлера» Ованес Хачатурян, которого в интернете на рекламном сайте ресторана окрестили итальянцем Овидайо д’ Омацо, прозвал эти придирки «ежедневный тренаж». Полина без конца ко всем цеплялась: официанток по нескольку раз заставляла перетирать посуду, уборщиц перемывать залы, при этом она ворчала, постоянно высказывая претензии персоналу. Натешившись вволю, Полина закрывалась в своём кабинете. Подруга, Маринка Ведяева, несколько раз наблюдавшая такие сцены, заметила:

«Это от скудной половой жизни. Заведи себе молодого жеребца, он мигом угомонит тебя».

«Кому чего, а лысому расчёска, – поморщилась Полина, – все разговоры у тебя только о сексе».

« Нравится мне это дело», – улыбнулась Ведяева.

Маринка с девятилетнего возраста, флиртовала с мужчинами. Её мамаша – дама игривого характера приводила любовников домой. Квартира однокомнатная, и что бы дочь ни мешала адюльтеру, мамаша выпроваживала Маринку из дома. Сидя в тёмном дворе, и разглядывая окна своей квартиры, девочка мечтала, о том, как она вырастит, и приведёт своего любовника домой, выставив мамашу на улицу. Её мечтам не суждено было сбыться. Мать застрелил ревнивый любовник, когда Маринке было двенадцать лет. Воспитывала её бабушка.

Полина дружила с Маринкой Ведяевой с первого класса – практически всю жизнь. Это она уговорила её поступить в химико-технологический университет, уманив подругу тем, что в этом институте полно парней и мало девчонок.

Третьей школьной подругой была Регина Журавлёва, а заводилой в их компании всегда была Полина.

«В этом году тридцать три года нашей дружбе, – подумала она, стоя у окна своего кабинета.

На стоянку ресторана «Канцлер» въезжал красный «Шевроле», из которого вылезли её подруги.

«Легки на помине», – усмехнулась Полина, она вышла в зал и велела официантке накрыть стол в одном из ВИП-залов. Полина намеревалась обговорить с подругами одну свою идею. Собственно обсуждать она ничего не собиралась, потому, как всё уже решила, но ей нужна была Регина с её бойким журналистским пером.

– Васька Пирогов в городе объявился, – сообщила она подругам за обедом.

– Чем он занимается? – равнодушно поинтересовалась Регина.

Василий Пирогов был их одноклассником – тихий, стеснительный и тощий как шест. Оказалось, что он без ума влюблён в Полину, о чём сообщил ей на выпускном вечере, предварительно выпив для смелости стакан водки. Та зло пошутила над ним, и Васька надолго пропал со своей любовью.

– Всё такой же длинный и прыщавый? – спросила Марина, потягивая «Саперави».

– Немного оброс мясом, всё же сорок мужику, – пояснила Полина, – стал священником.

– Он всегда был каким-то пришибленным, – фыркнула Маринка, – не зря же ты прозвала его «Василий Блаженный».

– Регина, нужно, что бы ты встретилась с ним, – Полина сделала глоток вина, – он много чего может рассказать о церковной жизни.

– Что интересного может рассказать поп?! – захихикала Маринка, она налегала на «Саперави», и вино ударило ей в голову.

– Может, что и для своей книги получишь от Василия, – «закинула удочку» Полина.

Регина писала книгу об известных в городе людях: чиновниках, бизнесменах и артистах. Прыгая к ним в постель, она выведывала интимные стороны их жизни, собираясь впоследствии опубликовать всё это в книге.

«Это будет бомба!» – обещала она подругам, рассказывая о своей идее.

Зимние сумерки обволокли город, а сверху кружась, медленно падал снег, красивые снежинки не спеша опускались на землю, укрывая белым покрывалом черноту асфальта. В свете уличных фонарей, на фоне тёмного неба, блестел ярко-жёлтый купол церкви «Успенья Богородицы».

Полину Левину нельзя было назвать верующей, она частенько подшучивала над своим любовником Алексеем Поливановым, который отбивал поклоны на молебнах в церкви, но она всегда испытывала благоговейный трепет, когда входила в храм.

Перекрестившись, Полина вошла в церковь. До вечерней литургии было не меньше часа, и народа почти не было: две постоянные прихожанки, да продавец в церковной лавке. Полина спросила его, где можно найти отца Василия, и тот указал на дверь в коридоре.

Там был небольшой кабинет с письменным столом, двумя шкафами забитыми книгами и кожаный диван. Полина пробежала взглядом по корешкам книг в шкафу, и успела прочитать: Пьер Абеляр «Диалог между философом, иудеем и христианином», Виктор Кутковой «Философский универсум православной иконы» и Фридрих Энгельс «История первоначального христианства».

Отец Василий сидел за столом, что-то набирал на клавиатуре ноутбука, как только Полина вошла в кабинет, он выключил компьютер.

– Книга атеиста Энгельса в Божьем храме, как это понимать?! – усмехнулась Левина, кивнув на книжный шкаф.

– Нужно досконально знать все доводы оппонентов, что бы правильно опровергать их, доказывая существование Божье, – отец Василий встал из-за стола.

– А ты сам-то веришь в Бога?! – криво усмехнулась Полина. Она кивнула на дверь: – Многие из вашей братии атеисты, похлеще старых, идейных большевиков.