Авантюристы Просвещения

Авантюрист любит хорошо одеваться, подчеркивать свое богатство, демонстрируя или даря перстни с бриллиантами, золотые цепочки и медальоны, табакерки и часы, усыпанные алмазами, меха (Сен-Жермен, Казанова, Калиостро, Степан Заннович); у него великолепные драгоценности, которые, правда, иногда оказываются поддельными.

По свидетельствам современников (дипломата барона Глейхена или г-жи дю Оссе, камеристки маркизы де Помпадур), Сен-Жермен одевался с «великолепной изысканной простотой», «скромно, но со вкусом»19. Калиостро, напротив, предпочитал пышные восточные наряды, почти театральные костюмы арабского мудреца.

Всякий искатель приключений испытывает слабость к орденам и вымышленным титулам. Но есть и другая его ипостась, отчасти восходящая к алхимической традиции, отчасти к библейскому образу мессии: всевластие скрывается и подчеркивается внешней слабостью, богатство – лохмотьями, всеведение – бездумным прожиганием жизни. Так, по легенде, истинный обладатель философского камня и универсальной панацеи должен выдавать себя за шарлатана, дабы обмануть алчность властей, казаться бедным и больным20. Рыцарь удачи таит от посторонних лицо, имя, знания, судьбу, он – «неведомый философ» (Чуди, С. Заннович)21.

С этим связана еще одна характерная черта авантюриста – неопределенность и непредсказуемость. Иногда свидетельские показания полярным образом расходятся, как, например, в рассказах о черногорце Степане Малом, выдававшем себя за Петра III. Тогда он именуется комедиантом, говорится о женских чертах в его облике22. Искатели приключений, будь то Степан Малый или Сен-Жермен, предпочитают ничего не утверждать напрямую, а намекать, проговариваться; они подогревают фантазию слушателей, которые сами должны раскрыть тайну. Авантюрист всегда находится в переходном состоянии, и потому шевалье д’Эон преподносит себя либо как офицера-драгуна в женском платье, заточенного в монастырь и принужденного заниматься вышиванием, либо как амазонку, деву-воительницу.

Искатель приключений, «обезьяна Бога» (как называли себя алхимики) хочет быть всем, жить тысячью жизней. Новоявленный Протей, он, как в сказке, в мгновение ока меняет свое обличье. Королю-чудотворцу достаточно произнести лишь слово, чтобы рыцарь Фортуны обернулся инженером-гидравликом, военным или финансистом, сочинил на ходу теорию налогов, как то проделывает Джакомо Казанова за время недолгой беседы с Фридрихом Великим. Барон де Чуди издавал в Петербурге по-французски журнал с характерным названием – «Литературный хамелеон» (Caméléon littéraire), уподобляя словесность «царскому искусству» преображения металлов.

Переменчивость, дар импровизации – доминанта характера авантюриста. Он действует под влиянием момента, но, как подчеркивает Казанова в литературном диалоге с российским генералом, шведом Георгом Магнусом Спренгтпортеном, он не зол и не злопамятен23. Он эгоист и гедонист, любитель наслаждений, женщин, хорошей кухни. Описаниям обедов и застольных бесед уделено изрядное место в «Истории моей жизни», где, согласно французской традиции, еда – такая же форма социальных контактов, как любовь или литературная деятельность.

Профессиональный игрок, искатель приключений суеверен. Он надеется на свою звезду и не забывает поправлять фортуну за карточным столом. Его жизнь не только азартная, но и актерская игра; он комедиант и зритель в одном лице, во всех перипетиях он смотрит на себя со стороны и восхищается собой. Так же поступает и мемуарист, с грустной улыбкой вспоминающий юношеские похождения. «Тогда завершился первый акт моей жизни, – пишет Казанова после лондонской истории с девкой Шарпийон (1763). – Второй – после отъезда моего из Венеции в год 1783‐й. Третий, видать, – здесь, где я забавляюсь сочинением мемуаров. Тут комедия окончится, и будет в ней три акта. Коль ее освищут, надеюсь, ни от кого о том не услышу» (HMV, III, 247–248).

Вне общества авантюрист не существует, он всегда должен быть на людях. Он без устали ищет одобрения либо провоцирует окружающих на скандал. Впечатляющий пример подобного театрального поведения дают «Мемуары аббата Шуази, переодетого женщиной» (опубл. 1735): «Пять месяцев кряду я ломал комедию на театре большого города, представляясь девицей…»24 Аббат Франсуа Тимолеон де Шуази (1644–1724) снимает уединенный домик в парижском пригороде, чтобы предаться своей страсти к травестии, но при этом сознательно подвергает себя опасности разоблачения: ездит в женском платье в церковь и к духовным лицам, вплоть до кардинала, соблазняет дам и девиц, предвосхищая знаменитые эпизоды из «Фобласа» Луве де Кувре. Он устраивает шутовской брак с девушкой, переодетой юношей. Он отнюдь не скрывается, напротив – о нем пишут в газете. Аббат наслаждается, обманывая и богохульствуя, занимаясь любовью на глазах у кюре; присутствие публики или подсматривающих доставляет ему особое удовольствие. «Я – отменная комедиантка, – уверяет он, – это мое истинное призвание»25. Он с воодушевлением, гораздо подробнее, чем в романах того времени, описывает свои наряды, драгоценности, мушки, мебель – костюмы и декорации. Показательно, что только страсть к другой игре, азартной, на время излечивает Шуази от тяги к переодеваниям, но едва он проигрывается дотла, как вновь превращается в графиню де Бар или г-жу де Санси.

Очень характерен для авантюриста выбор пространства: уединенный домик, загородная вилла (petite maison) находится на рубеже между столичной и сельской жизнью. Это место интимных свиданий для городской компании, для аристократов, переносящихся в пространство третьего сословия, для тех, кто хочет на время отбросить условности светской жизни, разыграть любовную «пастушескую идиллию» в духе галантных гравюр эпохи. Место приватное и одновременно публичное, ибо тайное пространство привлекает все новых адептов. Разумеется, уединенный домик – изобретение щеголей, а не авантюристов, но и они испытывают к нему слабость. Когда Казанова жил в Венеции, он пользовался домиком (casino) на острове Мурано; перебравшись в Париж, он завел виллу «Малая Польша». Да и жить за городом было дешевле, как отмечал тот же Казанова: все товары и продукты покупались без столичной пошлины.

Искатель приключений любит риск, он вечно ставит на кон жизнь и состояние. Он носит маску победителя, но в глубине души хочет быть побежденным. По характеру своему он обязан упускать или отвергать многочисленные возможности обеспечить положение и устроить судьбу, будь то доходное место или богатая невеста. Если он добьется успеха, остановится, то перестанет быть авантюристом. Вот почему Казанова превращает свою шелковую фабрику в разорительный гарем, взяв на содержание всех своих работниц, снабдив каждую домом, прислугой, драгоценностями. Законный брак он почитает могилой, тюрьмой.

Напротив, настоящая, а не метафорическая тюрьма становится для братьев Премислава и Ганнибала Занновичей, для Ивана Тревогина местом вдохновения и прилежной работы: они создают фортификационные планы, пишут литературные сочинения и истории своей жизни. Да и для Казановы побег из венецианской тюрьмы Пьомби, когда он, подобно Богу, сотворил из ничего инструменты и сообщника, был одним из самых ярких событий в его судьбе. Всякое приключение кончается угрозой смерти, изгнанием: Казанову высылали более десяти раз из большинства европейских столиц. Авантюрист может сам напечатать в газетах известие о своей смерти, чтобы сменить обличье, сбить с толку врагов и кредиторов, как то дважды проделал Степан Заннович. И всякий раз он начинает жизнь сначала. Эта логика судьбы как бесконечного цикла взлетов и падений, временных смертей и все новых возрождений действует в плутовском и в приключенческом романе и в реальной жизни.

Новоявленный Вечный жид, искатель приключений всегда в пути, он пересекает цивилизованный мир с запада на восток и с юга на север. Центр его вселенной – Париж, туда он беспрестанно возвращается, побывав, практически обязательно, в Италии, Испании, Голландии, Швейцарии, Англии, Германии, России и Польше. Как для Вольтера, каким он предстает в своих мемуарах, для авантюриста дорога служит универсальным средством от бед, болезней и скуки. Многочисленные рыцари удачи почти всегда следуют по одному и тому же маршруту, останавливаются в тех же трактирах с масонскими вывесками «Звезда Востока» (Амстердам), «У Святого Иоанна», «У Святого Духа». Они посещают одних и тех же людей, встречаются и ссорятся друг с другом. Они и сами замечают сходство их судеб и странствий. В «Критическом разборе „Этюдов о природе“ и „Поля и Виргинии“ Бернардена де Сен-Пьера» (1788–1789) Казанова пишет, что, сам того не зная, он в 1764–1765 гг. с годичным опозданием следовал по стопам Бернардена де Сен-Пьера в России, Польше и Саксонии26. А пятнадцать лет спустя Калиостро повторит маршрут венецианца и встретится в Курляндии, России и Польше с его масонскими «братьями».

Когда в 1785 г. после пропажи «ожерелья королевы» во Франции разразился грандиозный скандал, авторы памфлетов описывали племя «шарлатанов» и утверждали, что авантюристы наследуют друг другу: Калиостро – Сен-Жермену, тот – серии других, вплоть до Симона Морена, который в 1622 г. был сожжен на костре за то, что выдавал себя за Сына Господнего, а жену за Деву Марию: «Безумства возвращаются под разными именами, но они вечны»27. В анонимном памфлете «Письмо, написанное из Экс-ле-Бена, в Савойе, 20 августа 1788 г. к г-ну де Бомарше от г-на Калиостро» (1788) последовательно сопоставлялись судьбы обоих авантюристов.

Искатели приключений обеспечивают циркулирование информации в Европе и, делясь ею, создают братство посвященных. Они распространяют по миру французский язык (хотя для многих он и не родной), парижские моды, нравы и обычаи, литературные новинки и философские доктрины, а вместе с ними и «французскую болезнь». По подсчетам специалистов, Казанова 11 или 12 раз лечился от четырех различных венерических заболеваний28. Когда в 1740‐е годы венецианец во второй раз после годового отсутствия приехал в город Орсару, местный врач бросился к нему на шею с криком: «Благодетель мой, не привезли ли вы еще чего-нибудь новенького?», ибо после первого визита Казановы он был обеспечен практикой на весь год. Сифилис уравнивает мужчин и женщин, сословия и профессии, связывает больных в цепочку ложного братства (напомним аналогичные перечисления больных в «Кандиде» Вольтера), а классическое лечение парами ртути делает тела пациентов похожими на объекты алхимических опытов.

Хотя авантюристы родом из разных краев, но изъясняются они по-французски или по-итальянски. Эти две национальности преобладают, хотя среди авантюристов встречаются русские, далматинцы, немцы, поляки, венгры, швейцарцы. Но, как правило, «северные» страны служат ареной для похождений южан. Истинный рыцарь удачи – человек без отчизны, без роду и племени, без возраста, подобно «бессмертному» графу Сен-Жермену, про которого так и неизвестно, испанец он, португальский еврей, француз или венгр, если не русский. Согласно легенде, он якобы не только посетил Россию в 1762 г. по приглашению художника П. Ротари, но был одним из вдохновителей заговора, приведшего на престол Екатерину II, дружил с Григорием и Алексеем Орловыми29. С Д. И. Фонвизиным граф действительно встречался в Германии в 1777 г., писал к П. И. Панину, предлагая открыть способ златоделания. Некий кудесник в письме к императрице Елизавете Петровне именует себя Золтыкоф [Салтыков] Альтенклинген (Zoltikof Altenklingen), «швейцарский дворянин, по крови московитянин» (Gentilhomme Suisse de la race Moscovite), добавив, что имя, разумеется, вымышленное, а проживает он в Голландии. Самозваная княжна Тараканова даже на предсмертной исповеди не захотела открыть своего имени. Когда авантюрист именует себя «знатным путешественником», как Сен-Жермен или Калиостро на суде по делу об ожерелье королевы (1786), он объявляет посвященным свою принадлежность к ордену розенкрейцеров и именно в этом качестве излагает свою легенду. Когда Фужере де Монброн, Чуди, Казанова и другие представлялись как «космополит», «свободный человек, гражданин мира», они тем самым декларировали свою принадлежность к масонству – к братству людей вне границ и сословий. Именно так, «космополитами» и «знатными путешественниками», именовались знаменитые алхимики XVII в., в частности Александр Сетон и Михаил Сендивогий. Странники не желают служить какой-нибудь одной нации, они принадлежат к новому племени, племени авантюристов. Как манифест звучит название автобиографической книги Фужере де Монброна «Космополит, или Гражданин мира» (1750).

Авантюрист повсюду чужой. Это его достоинство и главный недостаток. Пересечение границы волшебным образом делает человека знатным, простолюдин превращается в графа, подобно Казанове, Сен-Жермену, С. Занновичу, Калиостро, или в принца, как Тревогин, Карл Иванов и др. Он представляется ко двору, беседует с монархами, дерется на дуэли с аристократами. После поединка с графом Браницким Казанова признался польскому королю Станиславу Августу, что в Венеции не осмелился бы послать вызов патрицию. Новый человек, он быстро входит в моду, вызывает всеобщий интерес. Но колесо Фортуны поворачивается, мода кончается, и авантюрист забыт, если не изгнан и не арестован.

Среди авантюристов дворян немного: барон де Чуди, барон де Билиштейн, шевалье д’Эон (хотя последнему вчиняли иск за перекраивание генеалогии). Искатели приключений – выходцы из третьего сословия, отрекшиеся от своих корней. Авантюрист – предатель, предающий самого себя, предвосхищающий излюбленную Борхесом «тему предателя и героя». Он бежит, прячется от себя за десятками изобретенных им имен и титулов. Так, Сен-Жермен зовется генерал Салтыков, принц Ракоши, граф Цароги, маркиз де Монферат, граф де Беллами, граф де Вельдон; Джузеппе Бальзамо – граф Калиостро, граф Феникс, граф Пеллегрини и т. д. Он проходит масонскую инициацию, дабы обрести свое истинное имя, сокрытое от профанов. Когда Казанову спрашивали, по какому праву он именуется Сейнгальт (это анаграмма его розенкрейцерского имени), он отвечал, что алфавит принадлежит всем и он взял те восемь букв, которые ему понравились, – человек свободен в выборе имени.

Авантюрист не знает или не хочет знать своих родителей. Сен-Жермен слывет внебрачным сыном либо португальского короля, либо принцессы Пфальц-Нейбургской, вдовы испанского короля Карлоса II. Казанова предпочитает считать себя побочным сыном патриция, нежели законным – комедианта, он находит себе богатого и знатного приемного отца, венецианского сенатора Маттео Джованни Брагадина. Авантюрист охотно ставит себя в исходную ситуацию огромного числа романов XVIII столетия, примеряя роль незаконнорожденного или подкидыша. Он вечно ищет покровителя и, как показала Шанталь Тома в своей книге о Казанове, образ короля превращается для него в символический образ отца30.

Детская психологическая травма усиливает чувство одиночества. Авантюрист изначально выключен из среды себе подобных, он иной, и с этой точки зрения он напоминает «низкого» героя волшебной сказки, «глупого» третьего сына или падчерицу-замарашку, которым суждены приключения и превращения. А Казанова до восьми лет не говорил и был дурачком, пока его не вылечила старая колдунья. Ребенок, родившийся в многодетной семье, где никому до него нет дела, или брошенный матерью и воспитанный бабушкой (как Казанова), испытывает недостаток родительской любви. Именно поэтому, став юношей и покинув отчий дом, он хочет всем понравиться, пытается (и вполне успешно) всех соблазнить, входит в доверие – до неизбежного разрыва, бегства, ареста. На вершине успеха отключается психологический защитный механизм, вызывая неминуемое падение. Как показал немецкий психиатр Карл Абрахам в статье «История пройдохи в свете психоанализа» (1925), донжуанство искателя приключений, его внутренняя потребность нарушить закон и оказаться в тюрьме связаны с подсознательным поиском матери, семьи, убежища. Пациент Абрахама, молодой проходимец, исколесивший Австро-Венгрию во время Первой мировой войны, излечился от тяги к перемене мест, счастливо женившись на женщине значительно старше себя31.

Притягательность, искусство нравиться необходимы для того, чтобы составить репутацию, сделать карьеру. Искатели приключений пробуют свое обаяние и на мужчинах, и на женщинах. Гомосексуальные связи, которые были у Чуди, у Казановы (в Турции, во Франции, в России), вполне естественны для столь переменчивого и многоликого существа, как авантюрист, не говоря уже о травестии Шуази и д’Эона. В пристрастии к «итальянской любви» памфлетисты обвиняли Калиостро. Активные лесбиянки-соблазнительницы вызывают у Казановы интерес и симпатию, он чувствует в них родственную душу, как, например, в Марколине. Напомним, что по одной из многочисленных психологических интерпретаций Дон Жуан бросает женщин именно из‐за своего латентного гомосексуализма: он не находит у очередной жертвы того, что подсознательно ищет и в чем не может себе признаться.

Назовем еще одну причину одиночества: нарциссизм, доходящий до самообожествления. Как уверяет аббат Шуази, любовь к женщине разрушает его счастье: «Хоть я крепко любил ее, себя я любил еще сильнее и мечтал понравиться всему роду человеческому»32. Бог есть любовь, и именно его место желает занять аббат. Казанова вторит Шуази, утверждая, что обманщик хочет видеть весь род людской у своих ног («Разговор философа с самим собой»). Как подчеркивает Мари-Франсуаза Луна33, венецианец любит разыгрывать роль всемогущего и милостивого божества: «Все семейство бросилось передо мной на колени, молясь на меня как на Бога» (ИМЖ, 594).

Авантюрист, как правило, холост, но почти всегда рядом с ним очередная спутница. Он редко одерживает победы над знатными и богатыми дамами и, если уж это удается, без зазрения совести пользуется их деньгами и связями. Наследники маркизы д’Юрфе уверяли, что Казанова вытянул у нее не меньше миллиона ливров. Но чаще искатель приключений соблазняет или покупает мещанок и актрис. Именно это заставило маркиза д’Аржанса покинуть родной дом, вызвало гнев его отца; в итоге, избрав после многочисленных приключений незавидную профессию литератора, маркиз довершил «падение» женитьбой на комедиантке. В фонде Степана Занновича в архиве Амстердама немало писем от его поклонниц, но за исключением авантюристки графини Кингстонской все дамы – мещанки, завороженные звучным княжеским титулом.

Во французских романах XVIII в. удачливые крестьяне, солдаты и философы, герои Мариво, Муи, Мовийона, Ретифа, Лезюира и др., ищут состоятельных любовниц и жен; они делают карьеру, поднимаются по социальной лестнице благодаря успеху у женщин. Литература XIX столетия, от Стендаля и Бальзака до Мопассана, закрепила подобный принцип жизнеописания, когда судьба предстает как цепь любовных побед, ведущих на вершину. Естественно, что мемуары Казановы были прочитаны в аналогичной перспективе. Но венецианец знает, что в обществе правят мужчины. Пытаясь преуспеть, добиться места и положения, он обхаживает вельмож, добивается их дружбы. Напротив, женщин он предпочитает покупать.

Профессиональные игроки и плуты зачастую работают на пару, используя женщин как приманку для простаков и как прикрытие – супруги всегда выглядят респектабельнее. Анж Гудар со знанием дела описывает эту технику в трактате «История шулеров, или тех, кто поправляет Фортуну» (1757). Если авантюрист женится и супруги (Анж и Сара Гудар, Алессандро и Серафина Калиостро) отправляются путешествовать по Европе, то, забыв о ревности, они равно пользуются плодами своих побед. Среди поклонников Сары Гудар были король Неаполитанский, граф Алексей Орлов, граф П. А. Бутурлин; за Серафиной, по легенде, ухаживал князь Потемкин.

Отсутствие дома, семьи и родины компенсируется вступлением в космополитическое братство. Авантюрист, как правило, подвизается одновременно в нескольких сообществах: ученых, франкмасонов, комедиантов, игроков. Именно в этих сферах он чувствует себя своим, подключаясь к скрытому от посторонних, но чрезвычайно интенсивному потоку информации, принимая особые нормы поведения.

Мир театра подразумевает жизнь единой семьей, вечные скитания, называемые гастролями, отказ от своего «я» ради актерского амплуа. Простолюдины, которые играют королей, меняют имена, костюмы и роли, ищут счастья по всей Европе, которых обожествляют и презирают, отлучают от церкви, так похожи на авантюристов, тянущихся к ним. Казанова упоминает в мемуарах двести актеров и музыкантов – это его семья, его любовницы, его друзья.

Сообщество профессиональных игроков построено по образцу республики, а не семьи. Карточная игра и лотерея воспринимаются как модели человеческой жизни, их закономерности можно просчитать. В теории, игра делает людей равными, дает возможность попытать счастья, разбогатеть сравнительно честным путем. На практике в этой республике царит строгая иерархия. Внизу – простые игроки, наверху – те, кто ведет игру, банкометы и организаторы лотерей. У них, у «элиты», своя собственная табель о рангах. Анж Гудар в трактате «История шулеров, или тех, кто поправляет Фортуну» рисует иерархию пройдох по образцу масонского ордена34. Он рассказывает об их традициях, обычаях и законах, создает портреты знаменитых картежников. Мир этот он знал не понаслышке.

Братства масонов и ученых во многом восходят к утопическим и мистическим идеям начала XVII в., сформулированным в «Описании христианской республики» (1619) Иоганна Валентина Андреэ, «Новой Атлантиде» Фрэнсиса Бэкона (опубл. в 1627) и «Пути света» (1641) Яна Амоса Коменского35. Путь к идеальному обществу рисуется как восхождение к высшему знанию. На первых ступенях «пути света» ученые добровольно отказываются от брака и создают дружеский круг общения. По достижении седьмой ступени происходит всеобщее возрождение, осуществляемое «универсальной коллегией благочестивых и даровитых людей всех стран», возводится Храм мудрости. Главные инструменты в преображении мира, по Яну Коменскому, – идея всеобщей гармонии, универсального знания и универсального языка. Ф. Бэкон подробно описывает структуру и организацию Ордена Соломонова храма или Коллегии дней творения, где ученые ведут поиск, собрание и изучение всех знаний на земле. Идеи Коменского и его последователя Гартлиба были использованы в Англии при создании первых научных обществ. В XVII в. в Европе возникает представление о том, что все ученые – граждане единой Республики Словесности, где все равны, все дружат и помогают друг другу, стремясь к одной цели, к знанию. В следующем столетии ученая утопия ослабевает и усиливается ее мистический, масонский вариант.

Отзвуки или прямое развитие этих идей возникают во многих утопических сочинениях авантюристов: у Бернардена де Сен-Пьера, Казановы и, наиболее подробно, у Ивана Тревогина. Чуди в посвященной И. И. Шувалову книге «Философ на французском Парнасе, или Игривый моралист» (1754) пишет, что для философа весь мир – отчизна, вселенная – единая республика, чьи самые отдаленные провинции подчиняются целому и соединены теми же пружинами36.

Сам искатель приключений не столько отстаивает идеалы ученого братства, сколько использует их. Авантюрист сражается за свободу, равенство и братство, но для себя одного. Он рекомендуется гражданином Республики Словесности, чтобы познакомиться со знаменитыми учеными и философами (Галлер, Вольтер, Лафатер), поставить себя на одну доску с просвещенными властителями и тотчас предложить им свои услуги. Искателю приключений нужны границы, чтобы их пересекать, нужна иерархия, чтобы было куда подниматься. Казанова называет себя депутатом Республики Словесности, когда сочиняет для Екатерины II проект реформы российского календаря, он делается ученым и литератором, когда ищет места при дворе Станислава Августа.

Искатель приключений пробует десятки профессий: солдата, моряка, педагога, химика (или, чаще, алхимика), финансиста, фабриканта. Казанова был журналистом, офицером, дипломатом, тайным агентом, библиотекарем, актером, скрипачом, адвокатом и священником, он писал математические и исторические трактаты, стихи, пьесы и романы, читал проповеди, организовывал лотереи, заводил фабрики, исследовал рудники, исцелял больных, превращал металлы в золото, а женщину в мужчину. Примерно те же ремесла пробуют искатели приключений, герои комедий Гольдони, романов Лезюира, Гудара, Муи, не забывая, разумеется, о мошенничестве и шпионаже.

У авантюриста остаются при этом две мечты: он хочет служить лично королю, и он хочет писать. Краснобай и графоман, он стремится обменять свои идеи или добытую им информацию на покровительство сильных мира сего, войти в доверие к просвещенному монарху, стать его секретарем, историографом, советником. Искатель приключений бомбардирует государя текстами: письмами, мемуарами, поэмами, проектами, он предлагает переписать его жизнь, превратить ее в произведение искусства, что он уже проделал со своей собственной. Перепробовав все ремесла, авантюрист возвращается к своему истинному призванию – производству, распространению и хранению текстов. Журналист, историк, мемуарист, издатель превращается в библиотекаря.