Неверноподданный

– Давай.

Боре рассказ очень понравился, и весь вечер он переделывал его применительно к своим обстоятельствам. Выплеснув таким образом адреналин, он показал своё произведение Володе и успокоился. Ночь, как и накануне, он провёл у Гали, а утром опять проспал построение и получил очередной наряд. Теперь полковник, уже знавший нарушителей в лицо, сам искал их во время линейки и, не найдя, щедро раздавал наряды. После этого Борис решил зачитать свой опус на концерте.

Он взял книжку, обернул её в блестящую бумагу, чтобы не видно было названия, и вложил свой текст между страницами. Володя пытался его отговорить, но безрезультатно. Выйдя на сцену, Боря стал читать свою фантазию на тему рассказа Зощенко. Со стороны создавалось впечатление, что исполняется произведение из книги. В интерпретации Бори звучало оно так:

«В студенческом лагере злостного нарушителя дисциплины постоянно назначали костровым. Он заметил, что главное его орудие – кочерга – почти насквозь прогорела, и доложил об этом по инстанции. Начальник лагеря, не долго думая, решил заменить испортившийся инвентарь новым и купить несколько дополнительных единиц, но, поскольку он был отставником, то особой грамотностью не отличался и не знал, как правильно сказать: пять кочерёг, пять кочерыг или пять кочерыжек. Промучившись несколько часов, он так и не смог составить предложение из этого существительного с этим числительным и, чтобы упростить задачу, в заявке на покупку нового оборудования написал, что лагерю требуются три кочерги и ещё две. Узнав об этом, студент-нарушитель сказал, что им в лагере хватает и одной кочерги, ведь она у них такая важная, что они пишут её с большой буквы, а произнося, вытягиваются по стойке смирно».

Номер был встречен бурными овациями, тем более что подавляющее большинство не читало Зощенко. Пожалуй, кроме Володи Муханова и Бори, был лишь один человек, который знал этот рассказ очень хорошо – начальник лагеря Сергей Никитич Кочерга. Во время обучения в военной академии товарищи так часто цитировали ему Зощенко, что он выучил рассказ почти наизусть, и, когда Боря уже собирался уйти со сцены, полковник объявил:

– За перевирание классики – наряд вне очереди.

– Сергей Никитич, это же художественная самодеятельность, так сказать – свободное творчество и фантазия на тему.

– Вот на стройке ты и будешь фантазировать на тему. Физический труд очень этому способствует, а за пререкание со старшими ещё один наряд вне очереди.

– Не имеете права, по уставу не положено.

– Ты будешь продолжать спорить?

– Никак нет.

Все восприняли их диалог как продолжение номера. Иногда по предварительной договорённости с преподавателями ребята проделывали такие штуки. Они особенно нравились своей неожиданностью, но в данном случае это действительно был экспромт. После него Боря до конца смены почти каждый день работал на стройке и за время летнего отдыха узнал, как кладут фундамент, мешают цемент и штукатурят стены. Вместе с другими штрафниками он проклинал строящийся клуб такими отборными ругательствами, что здание наверняка было покрыто толстым слоем мата. Путёвку на следующую смену Боря брать не стал, но, зная, что Галя остаётся в лагере на пересменку, решил её навестить.

Приехал он поздно вечером и по дороге с трудом сдерживался, чтобы не побежать. Подойдя к лагерю, он заметил, что света в её домике нет, и решил подождать, пока она вернётся. Через некоторое время он увидел, что оттуда вышел начальник лагеря.

Боря вспомнил, что после того как Кочерга отправил свою жену Кочергиню домой, Галя, сославшись на «навигацию», отменила их ночные встречи. Да и во время вводной лекции полковника она вела себя слишком уж непринуждённо. Боря не был в неё влюблён, но ему было неприятно сознавать, что он лишь выполнял роль дублёра. Наверное, если бы он зашёл к ней, она бы ему не отказала, но у него почему-то пропало всякое желание, и он поехал домой.

* * *

Вернувшись, он позвонил Саше Иванову и тот сразу нашёл ему дело. В начале первого курса Саша записался в кружок автолюбителей и, сделав с руководителем дизайн будущей машины, стал собирать для неё детали. Кое-что он делал сам в мастерской института, но большую часть находил на свалках или приобретал за бесценок у автолюбителей, побывавших в аварии и потерявших надежду восстановить свою машину.

Он и после летней сессии остался в Москве, для того чтобы закончить свой грандиозный проект. Помощь друга оказалась весьма кстати, потому что он хотел ещё до начала учебного года получить разрешение ГАИ и покатать ребят на собственном авто. Однако осуществить этот план Саше не удалось, а первого сентября студентам объявили, что они должны ехать на картошку, и дали на сборы один день.

Когда они сели в автобус, Боря увидел Елену Фёдоровну Крылову и обрадовался. Она провела у них два семинара по математике, заменяя основного преподавателя, и на первой же перемене ребята стали обсуждать, сколько ей лет. Девушки с некоторой ревностью присоединились к дискуссии, и, в конце концов, решили, что ей не больше двадцати семи. Им очень нравилась её демократическая манера вести занятия, но как только Володя Муханов попытался перейти невидимую границу двусмысленной шуткой, она одной лишь затянувшейся паузой поставила его на место. Высокая, с королевской осанкой и прекрасной фигурой, она очень нравилась Боре. Конечно, в какой-нибудь Франции её сочли бы полноватой, но на его российский вкус она была в самый раз. Он жалел лишь, что их отношения ограничивались встречами в коридорах института. Но колхоз – это совсем другое дело. Это свобода, которая начиналась с момента посадки в автобус. Руководитель лагеря, полковник Кочерга, очень хорошо понимал это, и как только они прибыли на место, заставил ребят расставлять мебель, а девушек убирать помещения. Он как будто задался целью уморить их работой. По собственному опыту он знал, что если у молодых людей есть силы, то ночью они ему покоя не дадут. Он и сам был таким в военной академии.

К вечеру пионерский лагерь принял вполне жилой вид, но полковнику этого показалось мало. Он назначил бригаду добровольцев, которая должна была часть столовой превратить в сцену, подключить освещение и настроить музыкальные инструменты. Боря ворчал, так же, как и остальные, однако Сергей Никитич, не обращая внимания на хмурые физиономии студентов, зычно командовал, куда что подвинуть и что к чему прибить.

На следующее утро всех разделили на несколько больших групп, и каждая выехала на своё поле. Руководителем Бориной бригады оказалась Елена Фёдоровна Крылова, а отправили их на самую нудную работу – сбор картофеля. Крылова пересчитала грядки, а когда все разбились на пары, сказала:

– Начинайте, ребята, но помните, что вам здесь жить ещё три недели, так что хорошо рассчитайте силы и глубже, чем на метр, не копайте.

Она хотела поднять настроение подопечных, которые были обеспокоены плохой погодой. Низкие серые тучи грозили в любую минуту разразиться дождём, а поскольку теплушки ещё не привезли, то все могли в первый же день вымокнуть до нитки.

Через час Крылова объявила первый перерыв и, когда студенты закурили, спросила, знают ли они что-нибудь о ближайших окрестностях.

Колхоз находился недалеко от Можайска, и они назвали Бородино, но кроме того, что это связано с решающей битвой войны 1812 года, никто ничего вспомнить не мог. Тогда Крылова стала рассказывать сама. Начала она с наиболее ярких моментов биографии известных военачальников, украшая эти биографии пикантными подробностями. Это сразу же приковало всеобщее внимание. Вскоре вокруг неё собралась вся группа, а она начертила план расположения войск и стрелками показывала маневры противников во время битвы. Студенты уже забыли о надвигающемся дожде, сопереживая с ней события 150-летней давности. Рассказывала она со знанием дела, оставаясь преподавателем даже в поле, хотя здесь, в рабочей одежде, все выглядели как близнецы. Во время следующего перерыва студенты, не сговариваясь, собрались вокруг неё, и она продолжила рассказ. В последующие дни она перешла к декабристам, а от них – к царской фамилии. Тогда это была тема если и не запрещённая, то уж, во всяком случае, не очень хорошо известная. Студенты слушали её, раскрыв рты, и ей приятно было рассказывать такой благодарной публике. Во время одного из перерывов к ним незаметно подошёл начальник лагеря. Полковник остановился за спиной у Крыловой и слушал с явным интересом, а когда она закончила, сказал:

– Елена Фёдоровна, вы обязательно должны устроить лекцию. Польза от этого будет огромная. Мы можем и местных пригласить. Проведём, так сказать, культурно-просветительную работу среди аборигенов. В наших общих интересах хорошо организовать досуг, а я, как руководитель, сделаю всё от меня зависящее. Я ведь привёз из института музыкальные инструменты, взял кинопроектор и договорился, чтобы мне два раза в неделю давали новые фильмы, но ваша лекция гораздо интереснее.

– Вы мне льстите, товарищ полковник.

– Сергей Никитич, – поправил он.

– Сергей Никитич.

– Нет, Елена Фёдоровна, я говорю правду. – Он, улыбаясь, смотрел на неё. Опытный дамский угодник, он действовал прямой атакой, используя самое древнее оружие – лесть. Говорили, что он не пропускал ни одной юбки, какое бы тело эта юбка ни прикрывала.

– Лекция требует большой подготовки, – сказала Крылова.

– Сейчас ведь вы не готовились, а получилось очень хорошо. Просто здорово. Подумайте, Елена Фёдоровна.

– Хорошо, подумаю.

На следующий день перед началом танцев полковник сказал, чтобы ребята побыстрее раскачивались, а то к моменту, когда они проснутся, вечер уже закончится. Затем, показывая пример, он сам пригласил нескольких преподавательниц. Увидев это, одна из студенток вытащила его на ритмичный танец, и он, пародируя своих подопечных, начал так забавно дёргаться, что вызвал всеобщее веселье.

Поздно вечером пришли местные. Были они под хорошим градусом, но вели себя тихо. Осмотревшись, они стали танцевать и, поскольку прошли хорошую тренировку в соседнем доме отдыха, делали это не хуже своих сверстников из города. Один из них пригласил Елену Фёдоровну, не разглядев в полутёмном зале, что это преподаватель. Она посоветовала ему выбрать кого-нибудь помоложе. Он увидел, что ошибся, но отступать не собирался.

– А я хочу с вами, – настаивал он, – что вы имеете против?

– Ничего, просто я устала.

– Но вы ведь танцевали со своими, чем я хуже?!

– Я не говорю, что ты хуже, ты даже лучше. Поэтому я и предлагаю тебе выбрать более подходящую партнёршу, – ответила Крылова и отвернулась, показывая, что разговор окончен.

– В таком возрасте, а всё из себя целку строит, – процедил он сквозь зубы. За секунду до этого музыка кончилась, и его реплику услышали окружающие. Боря подскочил к нему и сказал:

– Извинись.

Магнитофон опять заиграл, и парень зло прошипел:

– Тебя не спросили.

Он был немного выше Бори, более крупного сложения и держался как заводила. Он не мог себе позволить второго фиаско подряд, и когда Боря повторил своё требование, парень придвинулся к нему и сказал:

– А ну вали отсюда, пока я тебя по стенке не размазал. Боря не шелохнулся, пытаясь сосредоточиться и вспомнить свои тренировки с чучелом. Его поведение взбесило парня, но за мгновение до того, как он привёл свою угрозу в исполнение, Боря повторил серию, которую так тщательно репетировал три года назад. Прошла она не очень гладко, но желаемый результат был достигнут, и забияка оказался на полу. Сразу же после этого к ним подошёл полковник и стал громко отчитывать Бориса за хулиганское поведение, но Боря почувствовал, что Кочерга одобряет его действия.

– Товарищ полковник, это была самооборона, – сказал Боря.

– Молчать, когда с тобой старшие разговаривают. А вы, – он обратился к местным, – уходите, пока я не позвонил участковому.

Угроза подействовала. Местные хорошо знали, что участковый церемониться не будет. Из всех правил коммунистического воспитания деревенский детектив особенно хорошо знал одно: когда бьют по заднице, доходит до головы, а поскольку особой точностью ударов он не отличался, то во время его дисциплинарных взысканий провинившиеся на себе чувствовали всю убедительность его аргументов. Жаловаться на него было бесполезно. Районное руководство относилось с пониманием к его способам борьбы с нарушителями, и ребята не хотели лишний раз проверять эти способы на себе.

На следующий день на картофельном поле Боря оказался без напарника, и ему пришлось начать работу одному. Он мог бы попроситься на погрузку. Это было не так нудно и вполне заменило бы тренировку, но тогда он работал бы на отшибе и пропустил бы рассказы Елены Фёдоровны. Вскоре она подошла к нему и спросила, не нужен ли ему помощник.

– Конечно, – ответил он.

– Примешь меня в свою бригаду?

– С удовольствием.

Они начали собирать картошку, и после нескольких ничего не значащих фраз Боря сказал, что у неё явно выраженный талант рассказчика и спросил, не передались ли ей литературные способности Ивана Андреевича.

Крылова промолчала.

– А действительно, кем вам приходится Крылов? – спросил Боря.

– Мужем, – ответила она, – зовут его Эдуард Платонович, и к баснописцу он не имеет никакого отношения.

– А как ваша девичья фамилия?

– Волконская.

– Я так и думал.

– Почему?

«По вашему поведению, интеллекту и осанке», – хотел сказать он, но это выглядело бы слишком напыщенно, и он только пожал плечами.

– Почему? – повторила она.

– Я чувствую представителей голубых кровей.

– Как?

– Вот посмотрю на человека и чувствую.

– И что же ты чувствуешь, глядя на меня?

– Что у вас в роду были очень достойные люди.

– Конечно, были.

– Расскажите, Елена Фёдоровна.

– Это семейные предания, и я не знаю, насколько они соответствуют действительности.

– Тем более.

– Как-нибудь в следующий раз.

– Расскажите, – повторил он тоном, которым маленькие дети просят конфеты.

Она, не улыбаясь, посмотрела на него и сказала:

– У меня предки были самые разные.

– Тем более, Елена Фёдоровна! Тем более, – уже серьёзно сказал он, – и если вы считаете, что про их жизнь никто кроме родственников знать не должен, я даю вам слово молчать как рыба. Торжественно клянусь, – он поднял правую руку.

Крылова ничего не ответила, и несколько минут они работали молча.

Боря терпеливо ждал, и она начала рассказывать.

– У меня в роду был офицер, который перешёл на сторону большевиков. Он разделял идею равенства и братства и активно помогал новой власти, но во время войны его объявили врагом народа и арестовали. На воле остались жена и дочь. Их не взяли, потому что одна была слишком маленькой, а вторая очень больной. Жена уже умирала, но с ней произошла поразительная метаморфоза. Почувствовав ответственность за судьбу ребёнка, она силой воли отсрочила смерть и занялась воспитанием девочки. Только когда дочь кончила институт, она позволила себе отойти в лучший мир.

– А замуж вы вышли до её смерти?

– Да, она меня и сосватала. Крыловы были её друзьями, но им повезло гораздо больше, они остались живы, а мой тесть даже стал академиком.

– Это по его учебнику мы занимаемся?

– Да, – сказала она и замолчала, видно, жалея о своей откровенности. Боря подумал, что в ответ должен рассказать что-нибудь о своих предках, но поскольку он толком о них ничего не знал, то стал врать, что является дальним родственником любавического раввина.

– Тогда твоя фамилия должна быть Шнеерсон, – сказала Елена Фёдоровна.

– По женской линии она такая и есть, – не моргнув глазом, снова соврал он, но, чтобы не попасть впросак, стал лихорадочно думать, как перевести разговор на другую тему. В этот момент он заметил группу местных ребят, которые остановились недалеко от них и что-то обсуждали. Боря прервал разговор на полуслове.

Одно дело меряться силами, когда вокруг все свои, и совсем другое – в чистом поле. Ребята были абсолютно трезвые, но он не знал, что у них на уме. Поножовщина здесь была обычным явлением, а Боря совсем не хотел оказаться жертвой своего рыцарского поведения. Он с опаской наблюдал за местными, прикидывая, что можно использовать для обороны. Лопатой удержать четырёх человек было невозможно. От группы отделился его вчерашний противник, и Борис испытал очень неприятное чувство. С деланным безразличием он опёрся на лопату, но держал её так, что мог при необходимости быстро ею воспользоваться. Парень подошёл и извинился перед Еленой Фёдоровной. Она молча кивнула, но он не уходил.

– Говори, – сказала она, – я слушаю.

– Ребята просили узнать, можно ли нам в следующий раз прийти на танцы.

– Если вы будете в нормальном состоянии, то можно, – ответила она, – а ещё передай им, что в субботу перед танцами у нас будет лекция о Бородино. Ты знаешь, что там было?

– Да, там наши с французами дрались, – сказал он.

Когда парень ушёл, Боря сказал:

– Непостоянная вы женщина, Елена Фёдоровна. Вы же сказали Кочерге, что лекцию устраивать не будете.

– Знаешь, Боря, мне жалко молодых людей, которые живут в деревне. Те, кто похитрее, давно уже сбежали отсюда, особенно девушки. Общаться им не с кем, книги читать они не привыкли, всё время в телевизор смотреть скучно. Они бы, наверное, работали в собственном хозяйстве, но этого их лишили, а батрачить на государство они не хотят. Для них даже драка – и то событие. Набьют друг другу физиономию, а потом вспоминают об этом целый год. Жалко их, – повторила она.

«Удивительная женщина», – подумал Боря. Он ездил в колхоз каждый год, но относился к этому как к плате за привилегию жить в Москве и всегда хотел лишь побыстрее отработать свою трудовую повинность.

– Ну что ты на меня так смотришь? Или считаешь, что я не права?

– Вы абсолютно правы, просто я никогда не задумывался над этим, – сказал он и хотел добавить, что у неё благородная душа и чуткое сердце, но это выглядело бы слишком высокопарно, и он промолчал.

– Твоё счастье, что не задумывался. Так и продолжай. Жить легче. А я вот иногда задумываюсь и только расстраиваюсь.

Они проговорили весь день и, когда возвращались, почувствовали, что их взаимный интерес стал обращать на себя внимание окружающих. Чтобы это не бросалось в глаза, на следующее утро Боря попросился на погрузку, и начальник лагеря тут же удовлетворил его желание. Боря испытал какое-то непонятное чувство. С одной стороны, он был рад, что на корню обрубил все возможные домыслы однокурсников, а с другой – испытал странную пустоту.

На следующий день, когда грузчики уже проработали часа два, к ним подъехала милицейская машина. Из неё вышел небритый тип неопределённого возраста. Участковый, сопровождавший его, сказал, что это пятнадцатисуточник. Он совершенно безопасен, в прошлом он был школьным учителем, а теперь спился и попадает к ним, когда жена выгоняет его из дома. Зовут его Петрович.

– Здорово, каторжники, – приветствовал он ребят.

– Мы студенты, это ты каторжник, – ответил Боря. Он хотел сразу поставить небритого на место.

– Это как посмотреть, – возразил тот, – у меня восьмичасовой рабочий день с перерывом на обед. Денег, конечно, мне не платят, но и ты здесь миллионером не станешь. К тому же, если я захочу, то в любой момент могу плюнуть на всё, и никто мне ничего не сделает. Я ведь и приехал сюда добровольно, потому что мне скучно одному в кутузке сидеть. Еды меня всё равно не лишат, крыши над головой тоже. Вон и начальник тебе подтвердит, – добавил он, кивая в сторону участкового.

– Умный ты чересчур, Петрович, – сказал тот, садясь в машину, – кончай трепаться и делай, что тебе говорят. Вечером я за тобой приеду.

– Вот видишь, – удовлетворённо сказал небритый, – после работы меня на персональной машине доставят в отапливаемое помещение. А у тебя рабочий день десять часов, платят тебе шиш с вычетом за бездетность, плюнуть на работу ты не можешь, потому что тебя из института попрут. Питаешься ты, может быть, и лучше меня, но живёшь в пионерском лагере, в комнате с двадцатью соседями. Так что ты – каторжник, – заключил бывший учитель.

– Откуда ты знаешь, где я живу?

– Да к нам такие гаврики каждый год приезжают! Вероятно, он продолжал бы свои разглагольствования, но в это время подъехала машина, и они начали погрузку. Кидать мешки ребятам нравилось гораздо больше, чем ковыряться в земле, а для Бори эта работа вполне заменяла тренировку, но ему уже хотелось обратно в поле.

Через два дня начальник лагеря вернул его на сбор картошки, потому что слишком много было желающих грузить. Боря стал опять работать с Еленой Фёдоровной и перед отъездом в Москву попросил у неё телефон, но она, покачав головой, сказала:

– Это всё равно ни к чему не приведёт.

Боря и сам понимал, что шансов у него нет, она – представитель древнего дворянского рода и, несмотря на очевидную симпатию, в самом лучшем случае относится к нему как старшая сестра. Он тоже должен был бы относиться к ней как брат, но по ночам его беспокоили сны, в которых она играла совсем другую роль…

Когда начались занятия, Боря проследил за Крыловой и несколько раз как бы невзначай оказывался вместе с ней в трамвае. Они непринуждённо беседовали, но все его попытки встретиться с ней в более подходящем месте оказывались безрезультатными. Сталкиваясь в институте, они продолжали приветливо здороваться и улыбаться друг другу.

А через полгода они встретились в Свердловске. Елена Фёдоровна привезла туда институтскую команду для участия в математической олимпиаде, а Боря приехал на сборы по карате. До недавнего времени он вообще не знал о существовании этого вида спорта, но после того как новый преподаватель физкультуры повесил объявление, приглашавшее всех желающих на тренировки, Боря решил посмотреть, что это такое. На первых занятиях он показал, что неплохо владеет элементарными приёмами, и его вместе с более опытными спортсменами взяли на сборы.

Столкнувшись в фойе свердловской гостиницы, они сначала удивились, а потом обрадовались, и Боря пригласил Крылову в ресторан. Он ни на что не надеялся и поэтому чувствовал себя совершенно раскованно. Беседа текла легко, музыка им не очень мешала, и они прекрасно провели время. Он несколько раз танцевал с ней и каждый раз прижимал её всё сильнее. Она не сопротивлялась, и во время последнего танца Борю захлестнуло желание. Оно было настолько сильным, что в какой-то момент он сбился с ритма и чуть не наступил ей на ногу, а когда они сели, сказал:

– Извините, Елена Фёдоровна, моя вина. Я ведь в танцевальном смысле совершенный неуч. Ещё в школе я попросил одну одноклассницу взять надо мной шефство. Она не могла мне отказать, потому что я занимался с ней физикой, и мы оба пытались обучить друг друга тому, к чему не имели ни малейших способностей. На выпускном вечере, наблюдая за мной, она сказала, что я танцую с грацией молодого медвежонка.

– Ну, Боря, ты сделал большой шаг вперёд. Теперь ты танцуешь с грацией зрелого медведя.

– Так научите меня, я сделаю всё, что вы скажете.

– Всё? – улыбнулась она.

– Конечно.

– Тогда пойдём ко мне.

Боря подумал, что ослышался. Он посмотрел на неё и увидел всё, на что не мог рассчитывать даже в самых смелых мечтах. Ему стоило огромного труда тут же не наброситься на неё с объятиями и поцелуями. Он с трудом донёс своё нетерпение до её комнаты, но там всё закончилось так быстро, что оба почувствовали некоторое разочарование. Однако за первой волной последовала вторая, а потом третья, и каждая следующая доставляла им всё большее наслаждение. Они не могли насытиться друг другом. Под утро, когда ему уже надо было уходить, Лена сказала:

– Боря, а я ведь заметила тебя, когда ты был ещё на первом курсе. Ты мне сразу понравился.

– Что же вы тогда мне ничего не сказали, Елена Фёдоровна? – мы из-за вас полтора года потеряли! – воскликнул он с такой досадой, что она рассмеялась.

– Тогда ты был ещё слишком молод, да и у меня с мужем были нормальные отношения.

– Вы потрясающая женщина. Вы для меня как вода для заблудшего в пустыне, – пробормотал он первую пришедшую на ум глупость.

– И давно ты блуждаешь без воды?

– Нет, но из такого вкусного источника пью впервые.

– Ты можешь называть меня по имени, – сказала она, – а сейчас иди, уже поздно.

Отдохнуть Боря не успел и на соревнованиях показал себя из рук вон плохо. В последующие дни он действовал ещё хуже, и после возвращения в Москву его отчислили из секции, но это для него не имело значения. Он почувствовал, что вступил в новый этап жизни.

Его мать сразу же увидела эту перемену, но спрашивать ничего не стала. Очень скоро он сам рассказал ей о Лене, о том, что она замужем, что у неё нет детей, а муж имеет пассию где-то в Воронеже и часто уезжает туда в длительные командировки, что пока его нет, Лена вынуждена прогуливать их приёмного сынишку – маленького лохматого и хвостатого двортерьера, что только это и напоминает ей об отсутствии супруга, так как в физиологическом смысле они уже давно развелись. Собаку же они купили, когда поняли, что у них не будет детей. Пёсик скрашивал их одиночество и поначалу очень связывал: каждый раз, когда назревала ссора, он недовольно рычал, и им поневоле приходилось сдерживать эмоции. Теперь они уже так редко разговаривают, что почти и не ссорятся.