Понедельник не начинается
– Атас, парни, – проговорил Володя и нервно вытер лоб платочком. Из всех нас Вовик был самым чистеньким и регулярно ходил на работу в костюме с галстуком, что служило источником постоянного подтрунивания: остальные, как и положено физикам с большой буквы «Фэ», предпочитали мятые джинсы и растянутые свитера. В них не в пример удобнее было лазать на карачках между столами, разыскивая упавшие ручки или включая штекера.
Хлипкая дверь – два слоя картона на рамочке из спичек – содрогнулась, жалобно звякнул засов, слишком мощный для такой слабой преграды.
– Пойду открою, – подобрался Леша и сунул в рукав пару тренировочных нунчак. Мы делали их, натягивая на деревянные палочки от детских кроватей куски вакуумной резины – толстостенной трубки белого каучука. Выходили мягкие, но увесистые «колбаски», менее травмоопасные, чем деревянные или эбонитовые. Последние мы тоже делали, благо институтские мастерские – под боком. Но в ход пока пускать не приходилось.
– Здорово, ынтеллигэнция! – с порога провозгласил высокий горбоносый кавказец. – Ленин завэщал дэлитцца.
– Способность делиться осталась только у простейших, – мгновенно ответил Дима. В свое время это была дежурная шуточка в голодной студенческой общаге: и первый тезис из области политической истории, и второй, биологический. Так что, думаю, у Димыча просто сорвалось с языка.
– Сам напросился! – рявкнул кавказец, рванул из кармана пистолет и передернул затвор. Не знаю, хотел ли он просто попугать или чего посерьезнее: то, что мы почти совсем не испугались, его здорово завело.
Пистолет глухо клацнул. Бандюк потемнел лицом, снова передернул затвор (на пол вылетел патрон) и еще раз нажал на спуск. С тем же успехом. После третьей попытки пистолет намертво заклинило, и больше признаков жизни он не подавал.
Поясню. По не вполне понятным причинам магия плохо уживается с техникой. В присутствии сильных колдунов, как мы выяснили опытным путем, многие механизмы отказываются работать – подвижные части клинит, смазка вытекает, провода отпаиваются, микросхемы перегорают, датчики перестают срабатывать или, наоборот, срабатывают самопроизвольно. К счастью, проявляется сие не всегда – иначе тот же Зимка не смог бы и на трамвае ездить – а только тогда, когда маг прилагает определенные усилия. Вернее, «расслабления», как говорили ребята. «Вроде как обычно держишь определенную мышцу в тонусе – сфинктер, например – а потом отпускаешь, и из тебя вытекает наружу», – выдал как-то Леша не вполне приличную, зато вполне понятную аналогию.
Шеф предложил этому феномену философское объяснение – сколь красивое, столь же неопровержимое на практике. Мол, магия и техника – это две разных формы воздействия на реальность, на материю (как мертвую, так и живую). Друг с другом они не дружат. Причем чем сложнее механизм, тем нелюбовь сильнее. «Ну, а про то, как в присутствии определенных людей приборы начинают ломаться или показывать черт-те что, вам любой экспериментатор со стажем расскажет», – подтвердил собственный тезис ГВ, который, правда, был теоретиком.
«Духа огня можно вызвать заклинанием или спичкой. Но когда тебя одновременно зовут к двум телефонам, самое правильное решение – накрыть голову подушкой и не реагировать», – так высокую философию на бытовой уровень переложил Володя. К слову, компьютеры из этого правила выпадали и неплохо работали в присутствии большинства из нашей компании. Версию о «почти разумности» компов Лорд Винтер обхихикал, но другой не предложил (его самого персоналки не любили и зависали, когда он за них садился, втрое чаще, чем обычно).
Так вот, пистолет – это достаточно сложное техническое приспособление, содержащее элементы как чистой механики («металл» или «камень» в магической традиции), так и химии («огонь» и «земля»). Неудивительно, что в присутствии трех «магистров», как, с легкой руки братьев Стругацких, наши ребята дурашливо-уважительно называли друг друга, злосчастная «волына» засбоила.
– Шли бы вы, ребята, по-хорошему, – мягко заметил Алексей, покачивая свободной «нунчакой».
Естественно, по-хорошему «ребята» уходить не захотели. Поэтому здоровенный бритый наголо амбал с татарскими чертами лица таки огреб тяжеленной вакуумной резинкой по лбу. Синяка такой удар обычно не оставляет (как и недоброй славы носок с песком), но звон в голове идет знатный – могу засвидетельствовать, как сам однажды получивший. Амбал теперь тоже мог – он стоял, приподняв руки, словно хотел схватить себя за уши, но на полпути раздумал.
Такого его коллеги, естественно, перенести не могли и дружно двинулись вперед, мешая друг дружке в узком коридоре, стены которого подпирали ящики со всякой всячиной. Мат стоял до потолка. Точнее, это я так сначала подумал. Потому что через секунду нецензурная брань (довольно неизобретательная) посыпалась из бандюков как горох. Дело в том, что у одного из них развязались шнурки, и он банальным образом клюнул носом, крепко приложившись боком о недружелюбный деревянный ящик военного зеленого цвета. У другого лопнул ремень на брюках. К довершению представления под ноги самым ретивым подкатилась, прочертив дорожку на плитке пола, ослепительная шаровая молния размером вдвое меньше футбольного мяча – и оглушительно бумкнула, распространив крепкий запах озона. Вреда такой «свечик» нанести мог не более, чем петарда, но на неподготовленного человека действовал неслабо. Подействовал и на этот раз.
– Ловить вам тут, пацаны, нечего. А в следующий раз мы ждать не станем – и подкинем такой гостинец прямо в «жип». Выйти не успеете, сразу воспарите, – пообещал Леша.
– Мы люди серьезные, занимаемся серьезными вещами для еще более серьезных людей. И не любим, когда нам мешают, – пробасил Зимка, который, как я понимаю, и запустил «свечика». – По большому счету ясно, что вы сами не понимали, зачем сюда пришли. Так вот, и не понимайте дальше. Целее головы будут.
Для пущей понятности объяснения он поднял с пола здоровенный кусок арматуры (по-моему, его принес кто-то из нападавших да выронил в суматохе) и свернул аккуратным кренделем: «Вопросы еще есть?».
Вопросов не было.
Глава 3
В Новосибирске мое купейное одиночество было нарушено. Подсел Андрей, парень лет 25, темноглазый и темноволосый, курносый – таких скорее встретишь в Центральной Украине, а не на просторах Сибири. Сперва он показался мне не то чтобы худым, но каким-то тонкокостным, астеничным. Потом я понял – это из-за ростса (его 185 см с трудом помещались на вагонной полке). Ибо плечики у Андрюши были отнюдь не узенькими, а рельеф бицепсов и прочих дельтавидных под тоненькой футболкой вызвал у меня легкую зависть. Не Шварцнеггер – скорее что-то от Брюса Ли. Из багажа при нем был только новехонький брезентовый «Ермак». Интересно, в каких похоронках отыскал? У нас все магазины давно торгуют рюкзаками с «пенковыми» вставками под спину, а не этими допотопными алюминиевыми «кроватями». За «кровать», т. е. за станок рюкзака, был наискосок засунут кусок пластиковой трубы. Или короба для проводки – я не разглядел, а Андрей резво снял рюкзак и попытался засунуть на третью полку. Хотя нет, третья полка бывает в плацкартных вагонах, а в купе это, скорее, ниша, багажный ящик как потолком. В любом случае, попытка успехом не увенчалась. Ни силушкой, ни ростом парень обижен не был, но вагоностроители явно не рассчитывали на столь габаритные рюкзаки: «станкач» влазить на полку не хотел, упираясь в потолок брезентовым брюхом.
– Да поставьте его в проходе. И вещи доставать будет проще, – предложил я.
Андрей поблагодарил, вынул из рюкзачных недр спальный мешок и кой-какую одежду – и мы, положив «кровать» на бок, сунули похудевшее изделие советской спортивной промышленности под столик.
Спутником он оказался как раз по мне. Не слишком говорливый, но и не абсолютный молчун. Любитель ненаучной фантастики и вообще литературы, немного компьютерщик, немного технарь, немного турист… Направлялся он, как оказалось, в те же края, что и я. С этакой туристическо-этнографической целью.
Наверное, пришла пора рассказать и о цели моей, с позволения сказать, экспедиции.
Дело в том, что никто из наших, уходя, не сказал, куда собирается. Все они стали слышать Зов. Не знаю, делились ли «магистры» подробностями друг с другом, но мне ничего не сказал ни один. Ничего, кроме того, что появился на Земле маг «не чета нам-самодельщикам», и собирает он всех, кто ему нужен, для великого дела. «Понимаешь, человечество зашло не туда. И наша задача – заложить основы новой цивилизации», – так, прощаясь, объяснял мне Володя. Причем без пафоса, но и без обычной своей иронии – словно о решении математической задачи говорил.
Уезжали в одиночку, оставив жен и детей (у кого были) с обещанием пригласить к себе попозже, когда на новом месте обоснуются. Правда, Леша к этому времени успел развестись (чему я был даже рад – его Витку, вульгарную и нахальную, никто из нашей компании не любил) и просто ушел, оставив ей квартиру.
Никто из оставшихся родственников и знакомых о судьбе близких не волновался. А тот факт, что никаких контактов – ни адреса, ни телефона, – уходящие не оставляли, родня воспринимала совершенно спокойно.
– Понимаешь, Сережа, – говорила мне Людмишка, Димкина жена, – я просто знаю, что с ним все будет хорошо. Он обещал прислать человека с письмом – и пришлет. Сказал, что заберет нас, как только устроится – значит, заберет. А куда и когда – уже не так важно.
Я, честно говоря, обалдел. Люда осталась с пожилой мамой, десятилетней Светой и двухлетним Вадиком на руках. Их семью я помнил еще по студенческим временам. Людмишка, несмотря на внешность олененка (крохотная, худенькая, большеглазая и тихая, особенно в чужой компании) держала Димку в ежовых рукавицах. Главой семьи была она, ей принадлежало последнее слово в вопросах покупки компьютера или устройстве турника в коридоре («Портит внешний вид!»). И вдруг такая старообрядческая покорность мужу!
Конечно, многие из наших могли заморочить голову неподготовленному человеку (и неизвестно, чего тут было больше – магии или практической психологии, занятия по которой у нас тоже были). Но – неподготовленному, незнакомому, а не тому, с кем бок о бок прожил не один год. Людмилу можно было угостить «вареньем из выдуманных абрикосов», но отпросить Димку на недельную командировку порой никакая магия не помогала…
Так вот, я и решил выяснить, куда это господа магистры отправились и как там живут.
Я до сих пор не знаю, зачем влез в это дурацкое «расследование». В конце концов, взрослые люди, сами решают, как распорядиться собственной жизнью. На зомбированных (ух, как не люблю я это словечко из арсенала журналистов-антирелигиозников!) ребята не походили. Уходили спешно, но радостно. И при этом совсем не выглядели экзальтированными фанатиками. Со стороны – люди были довольны тем, что, наконец, нашли дело по душе, что могут приложить открывшиеся способности и умения к чему-то стоящему. А у меня на сердце скребли кошки. Размером с добрую рысь. Да, рушился привычный мне мирок. Но, чего греха таить, своим я в нем не был. И завидовал порой ребятишкам-колдунишкам. А кое-кто из них (так мне, по крайней мере, казалось), жалел меня. Мол, «славный парень, но не дано ему…».
И все же я решил докопаться до правды в этой темной истории. Благо других вариантов того, как распорядиться жизнью, не видел: искать работу я не умел, да и делать толком ничего не умел тоже; родители до сих пор вкалывали на заводе, куда пришли еще со студенческой скамьи, и радовались своей востребованности. Семьей я так и не обзавелся. Кое-какие деньги в нашей осиротевшей конторе водились, на мое расследовательское мероприятие должно было хватить.
Прежде, чем нестись «на край света друзей выручать», пришлось основательно поработать головой. И руками – барабаня по клавиатуре и ворочая мышкой. Все же интернет – великая вещь! (Кажется, я это уже говорил?) Конечно, прямых ссылок там не было. Но работа с рассеянной информацией – это был один из излюбленных коньков Володьки! Только за его «теорию построения вероятных и невероятных допущений», думаю, любое КГБ или ЦРУ заплатило бы не один миллион. Или пулю в голову изобретателю – это как повезет. В любом случае, Вовчик не делился этой методой с сильными мира сего, а пытался приспособить к магическим техникам. Ну, а мне, сирому, пришлось довольствоваться техникой обычной. Не буду утомлять вас хитросплетениями из математики, логики и интуиции. Цепочка рассуждений была примерно такова. Если это действительно сильный маг, то обосноваться он должен не в большом городе – иначе побочные следы магических экспериментов так или иначе вылезут наружу. В дальнее зарубежье никто из моих, с позволения сказать, коллег, не выезжал: по словам их близких, не было хлопот ни с визами, ни с загранпаспортами. Конечно, аргумент так себе – близкие могли не знать о таких приготовлениях. Важнее было другое – письма. По паре штук успели написать родным и ГВ, и Вовчик, и Леша… Письма пустые – «у нас все хорошо». Обратного адреса не было ни на одном, но штемпеля на конвертах присутствовали только российские, хотя разброс впечатлял – от Иркутска до Краснодара.
А еще я побывал на Игорешкиной квартире. С самым натуральным обыском. Игорь снимал жилье у престарелой супружеской четы, которая к нему очень хорошо относилась и была весьма огорчена его уходом. Я поговорил с ними, не слишком удаляясь от истины: дескать, друг уехал, не сказамши, куда, вот хочу попытаться его найти. Супруги меня знали не первый день, поэтому дали порыться в Игоревых бумагах. И не зря. Я нашел карту. Нет, не сокровищ Флинта. Обычная ширпотребовская карта Республики Хакасии. Игорь, насколько я его знал, ни туризмом, ни алюминиевой промышленностью никогда не интересовался. Карта же была издана полгода назад, а куплена за месяц до его спешного отъезда – педантичный донельзя (что служило неиссякаемым источником шуток), Игореша не выбрасывал чеки. Так что бумажку магазина «Картография» с датой и адресом я нашел. Судя по этой потертой ленточке с синими буковками, покупал Игорь несколько карт: Красноярский край, Алтайский край, какие-то туристические схемы Горного Алтая и Западных Саян, Прибайкалья… А в самом магазине вспомнили и покупателя, и то, что карты для него пришлось специально заказывать. Сумма покупки тоже впечатляла: типографическая (пардон, топографическая) продукция соседнего государства у нас стоила раз в пять дороже, чем карты незалэжной Полтавщины или Херсонщины.
Так что зацепки у меня были. Хлипенькие, но были. Именно в тех местах обосновались лет десять назад последователи странного общественного движения. Религиозным в чистом виде оно, вроде бы, не было, хотя бы потому, что селились там граждане самых разных вероисповеданий, от староверов до мистиков-экстрасенсов. Селились и пытались вести общинное хозяйство, переходя на самообеспечение самого патриархального толка. Именно последнее меня и насторожило. Ежу понятно, что экономически невыгодно сейчас выращивать лен и превращать его в одежду, используя технологии пращуров. Гораздо проще купить готовые тряпки на секонд-хэнде или одном из многочисленных китайских рынков. На тот случай, если уж приспичило самовыразиться в покрое и вышивке, можно покупать готовые же ткани с нитками и шить. А жители этой «Солнечной общины» умудрялись и обшивать себя, и кормить, и строить дома, и заниматься разными художественными промыслами – от резьбы по дереву до странной в этих краях чеканки. Металл, правда, сами не лили, но инструменты ковали вовсю. Почему я их заподозрил? Потому что изучил с десяток подобных начинаний, имевших место на территории как бывшего Союза, так и Европы. Кто только не пытался построить микрокосм – от последоваетелй какой-то «Золотой ветви» в Швейцарии до православных монахов на Русском Севере. И везде дело заканчивалось пшиком, агрессивная технократическая цивилизация перемалывала ростки альтернативного почвеничества. В лучшем случае – удавалось выстроить островок пасторальности, связанный с окружающим миром крепкими узами товаро-денежных отношений. А у этих «солнечников» все получалось. «Не без чертовщины», – интеллигентно подумал я и пошел покупать билет на поезд «Киев-Владивосток».
* * *… Сибирь не впечатлила. По крайней мере, Западно-Сибирская равнина: битые сутки пейзаж за окнами не менялся – то ли заболоченные луга, то ли просто болота до самого горизонта, из них кое-где торчат остовы мертвых берез, обглоданных ветрами. Да еще погода унылая: мелкий дождичек, чернивший крытые тесом срубы в немногочисленных деревнях. Сами деревни тоже не радовали: скучные дома под двускатными крышами, покосившиеся заборы, грязные худые коровы на грязных кривых улицах. И всё в серой гамме – крыши, стены, дороги, заборы, одежды туземцев, их лица…
…И я, и Андрюша сошли с поезда в Красноярске. В этом не было ничего удивительного: крупный транспортный узел, откуда можно добраться и до знаменитых Столбов, и до саянских красот… Вот только чем дольше смотрел я на Андрея, тем меньше мне он напоминал туриста или иного представителя бродячего племени. Типичный городской молодой человек. На романтика, решившего смотаться «за туманом и за запахом тайги», он тоже не походил. Равно как и на адепта одной из новых религий, ищущих спасения в лесной или деревенской жизни. Как-то так получилось, что за два долгих дня в одном вагоне мы почти не говорили о том, куда и зачем едет каждый из нас – так, парой слов перекинулись. Мне по понятным причинам не хотелось об этом распространяться, может быть, поэтому я и не расспрашивал соседа по купе.
И даже когда мы отправились брать билеты на один и тот же местный поезд, я ничего не заподозрил. У кассы выяснилось, что едем снова до одной станции со странным для Сибири названия Ананасовка. В такие совпадения я уже не верил. Поэтому подумал, что цель у паренька сходна с моей, а работает он в какой-то силовой структуре – МВД, КГБ, ФСБ или как там сейчас называется российская охранка. Причем – судя по возрасту – едет он туда именно что «просто посмотреть», разнюхать и доложить начальству, чем это во глубине сибирских руд занимается странный народ. Не замышляет ли антигосударственный переворот, не расхищает ли недра, не производит ли товар в обход налоговой… За чем там еще следит в нынешние времена всемогущая и всепроникающая Контора?
…Не люблю плацкартных вагонов, но других до Ананасовки не ходило. Типичный «поезд местного значения» – полки забыли, когда были оббиты дерматином, и бесстыдно демонстрировали дощатую основу. О выдаче постелей никто не вспоминает, слой грязи на полу приближается к сантиметровой отметке. Ко всем прелестям один туалет закрыт намертво, на двери другого не работает задвижка. И пассажиры под стать – небритые подвыпившие мужики, тетки явно торгового вида, щедро пересыпающие свою речь матерщиной, мать с плаксивыми по причине позднего времени суток детьми… Правда, все на удивление неагрессивны, даже приветливы к «нездешним, небось». Нам достались верхние полки, но две женщины сами предложили запихать багаж в ящики под нижними. Ананасовку проезжали в 4 часа утра, тетеньки ехали дальше, так что нам пришлось бы их поднять среди ночи, чтобы вытащить рюкзаки. Я честно известил их об этом милом обстоятельстве, но их оно не смутило. Ну как же, «люди на наши красоты приехали посмотреть». (Впрочем, Андрюшин «Ермак» так и не влез под лавку и остался скучать под столиком). Мне, городскому жителю-космополиту, было в диковинку наблюдать такую непоказную, но явную гордость людей за свой край. Говорили местные тоже на каком-то своем наречии. То есть по-русски (и даже слишком), все слова знакомые, а рисунок речи другой. К примеру, пацан лет восьми, сидя за столиком на боковом месте, изо всех сил размахивал ногами, время от времени задевая сапогом брата года на два старше. А тот на каждое касание отвечал «Ну не марай меня!». У нас бы сказали «Не пачкай»…
* * *В самой Ананасовке, впрочем, впечатление от местных жителей нам подпортили. И очень сильно. Сошли мы с поезда в 4 с копейками, т. е. в то время, когда отправляются спать даже самые заядлые ночные гуляки. Но нас ждали. Не факт, что именно нас, но группка агрессивно настроенных молодых людей то ли под газом, то ли под кайфом обнаружилась сразу у перрона. Нам был озвучен нехитрый тезис «понаехали тут», обильно приправленный довольно неизобретательной бранью. Второй тезис – «гони бабки» – тоже прозвучал, но как-то вяло. Похоже, ребята сами не знали, чего хотят – денег или драки. Было их человек десять, что, согласитесь, многовато для двоих парней, к тому же сонных и согнувшихся под тяжестью рюкзаков.
– Шли бы вы, ребята, спать, и нам не мешали. Время вон какое, – как можно миролюбивее сказал я, не надеясь, впрочем, на адекватный ответ.
– Ты… кому это сказал! – качнулся вперед долговязый коротко стриженый парень с тяжелой, как у питекантропа, челюстью. Длинные руки его свисали вдоль туловища совсем по-обезяньи, пальцы доставали до самых голенищ грязнейших кирзачей. Правая кисть нырнула в сапог и извлекла здоровенный грубо сделанный «свинорез» с клинком сантиметра три в ширину и добрых 20 в длину. В предутреннем свете я почему-то особо ясно разглядел, что лезвие все покрыто мелкими язвочками каверн. Питекантроп махнул ножом в мою сторону, стараясь скорее пугнуть, чем задеть. Я отшагнул вбок, как бы невзначай оттирая тяжеленным рюкзаком одного из местных, которые, кажется, пытались взять нас в полукольцо и прижать к стене какой-то станционной будки. Хорошая вещь пряжка-самосброс. И я молодец, поставил их не только на поясной ремень рюкзака, но и на лямки, хотя там традиционно обходятся обычными трехщелевками. Сейчас пояс, к счастью, застегнут не был, а лямки отщелкнулись в полсекунды. Тяжеленный мешок рухнул прямо на ноги щуплому низкорослому пареньку со злым желтым лицом. Будь я один, наверное, просто попытался бы дать деру – хотя бы разорвать дистанцию, а там по обстоятельствам. Увы, я, несмотря на неплохую подготовку, терпеть не могу драться. Даже зная, что могу надавать по ушам противнику и что он это более чем заслужил. Психологическая атмосфера кулачного выяснения отношений действует на меня самым нехорошим образом. В детстве и даже подростком во время драки я начинал банально реветь. От ощущения какой-то вселенской несправедливости, что ли, обиды на мир за его агрессивность, за то, что кто-то может хотеть побить меня, такого доброго и хорошего. Леша долго пытался «переключить» меня: мол, драка – это такая работа, не более. Видимо, придется теперь переключаться самому и работать. За себя и, возможно, за того парня.
Не пришлось. «Тот парень» – Андрюша, естественно, – оказался ох как непрост. Я даже сперва не понял, что произошло: что-то мелькнуло, звякнуло, кто-то глухо вскрикнул, заматерился – и вдруг затих на полуслове.
«Ермак», благо владелец нес его на одном плече, углом рамы впечатался в скулу кому-то из нападавших. Сбрасывая рюкзак, мой спутник успел выхватить из-за станка так удививший меня кусок пластиковой трубы и теперь стоял, упираясь концом отточенной стальной полосы в горло Питекантропу. Под ногами у меня лежали обломки ножа. Гопники замерли: вряд ли в Ананасовке когда-нибудь видели шпагу иначе как в кино про мушкетеров. Самый смелый попытался зайти сбоку – и отпрыгнул, вскрикнув по-заячьи, когда клинок стремительным взмахом оцарапал ему лоб. Умно, к слову – теперь парень в любом случае выведен из списка действующих лиц: кровь, заливающую глаза, придется постоянно вытирать. Еще один дернулся уже с моей стороны – и получил по пальцам импровизированной нагайкой из куска репшнура с маленьким карабином на конце. Попробуй докажи, что это оружие. А рука у пацана будет болеть минимум неделю – и хорошо, если обойдется без трещины в кости.
– Повторяю, ребята, шли бы вы спать, – как ни в чем не бывало сказал Андрей, и перенес шпагу от питекантропского горла к роже. В левой у него были импровизированные ножны, которые покачивались угрожающе. Ей-богу, не знаю, как может излучать угрозу такой, в общем, мирный предмет, как кусок пластикового короба, но впечатление было, словно смотришь на голову кобры, стоящей на хвосте.
– Медленно, без резких движений, положите оружие на землю и отходите, – скомандовал я.
Они наклонились – слаженно, синхронно, как хорошие танцоры – а потом так же слаженно бросились на нас. Дальше помню отдельные фрагменты. Андрюша блокирует скрещенными шпагой и ножнами чью-то дубинку. Мне в голову летит нога, я приседаю и отвечаю кулаком в пах. Перекатываюсь по земле, уходя от здоровенного бугая с колом… Слева мелькает легендарная «колбаска» – узкий кожаный мешочек, набитый монетами (опять-таки не докажешь, что оружие). Но у меня в левой руке уже зажат нож, наверное, подобрал, пока катился. Нож выписывает вокруг «колбаски» сложную кривую – и кожа лопается, рассыпая веер пятачков… У Андрея на спине кто-то повис, кто-то другой выдирает у него шпагу. Бросаюсь на выручку, не успеваю – меня перехватывают по дороге. Просто, без изысков, врезаю по скуле кулаком, на который, как кастет, надет карабин. Кулак соскальзывает, мой противник на голову выше меня и вдвое тяжелее, но его инерция играет против него же – он натыкается зубами на выставленный мною локоть и ошалело трясет головой. Андрюша уже справился сам, выскользнув из-под двух нападавших и впечатав их друг в друга. Но остался без шпаги – ее перемотанный синей изолентой эфес виднеется из-под лежащего тела. Доставать некогда, и очередного бандюка с дубиной он встречает только ножнами. От пластика летят осколки, но удар отбит, а следующим движением пластиковая труба острым обломанным краем располосовывает щеку нападающего… Рефлекторно приседаю, и через мою спину перелетает еще один не в меру ретивый абориген. Чуть помогаю ему в полете – и голова агрессора вспахивает негостеприимный гравий местного проселка. Мельком оглядываюсь – в радиусе пяти метров никого, кроме нас с Андреем – и слышу собственный крик: «Ложись!». Сам, впрочем, выполнить команду не успеваю, падаю на четвереньки. Грохнуло откуда-то слева. Поворачиваю голову и вижу Питекантропа с обрезом в руке. Обрез двуствольный, жду второго выстрела, как-то между делом понимаю, что дальше может быть совсем плохо. Но второго выстрела нет. Вместо этого под ногами у стрелка оглушительно сверкает. От грохота закладывает уши, Питекантропа подбрасывает вверх и влево. Словно в замедленной съемке вижу, как он валится на спину, ломая пыльные придорожные кусты, как с его ноги слетает здоровенный разношенный «кирзач», как кувыркается и падает на рукоять обрез, выплевывая-таки в небо вторую порцию картечи.