Ритм наших сердец
Что-то зашевелилось у меня в мозгу и начало жить собственной жизнью. Звуки росли, кружились друг вокруг друга, соединялись, чтобы сформировать свободно плавающие звуковые структуры, и наконец слились воедино, чтобы сформировать мелодию. Это все. Я открыла глаза и стала рыться в сумочке. Нашла бумагу с ручкой и записала первые аккорды того мотива, который заставлял танцевать мои клетки. Смелым и энергичным почерком вывела абсолютно беспорядочные ноты, и только я знала, что из этого получится в конце. Но дело даже не в этом, гораздо важнее то, что я успела уловить то, что слышала и чувствовала прежде, чем оно исчезло. Как обычно, я полностью отключилась, испытывая эйфорию, когда писала музыку, нота за нотой, строчка за строчкой. Черные значки наполнили белый лист дикой жизнью.
– Будет звучать лучше, если ты добавишь сюда проигрыш, – вывел меня из транса хриплый голос.
Испытывая почти физическую боль, я подняла глаза и оказалась в реальности. Тонкий палец лег на мой музыкальный лист и постучал по определенному месту.
– Поставь сюда проигрыш и сделай это на пятьдесят ударов в минуту быстрее, – произнес голос, отчего у меня по спине пробежали мурашки, и я съежилась.
– Это не сработает, – фыркнула я слишком резко.
Парень хмыкнул.
– И все же, – просто сказал он и встал.
Я озадаченно уставилась на его спину. Мой сосед действительно оказался высоким и очень стройным, почти что худым. Я успела обратить внимание на низко сидящие на его бедрах джинсы, а затем он закинул рюкзак на плечо и ушел…
Я испугалась, осознав, что мы приземлились. Когда это произошло? Сколько я сочиняла? В следующее мгновение передо мной снова появилась стюардесса и кровожадно мне улыбнулась.
– Мы приземлились, мисс. Прошу вас выйти.
– Я… да, конечно.
Торопливо запихнув бумажку и ручку обратно в сумку, я на ватных ногах покинула самолет. Я шла последней. Судя по всему, парень сидел до последнего, наблюдая, как я пишу.
Должно быть, он с самого начала смотрел на бумагу и вместе со мной читал записи, иначе никогда бы не разобрался в моих запутанных каракулях. Эта мысль снова заставила меня вздрогнуть и задуматься, хорошо это или плохо.
Обычно, когда я сочиняла, люди никогда не находились так близко ко мне. Итан считал, что, уходя в свой музыкальный мир, я становлюсь колючей, словно еж, и что лучше держаться от меня подальше, если ты хоть сколько-нибудь ценишь свои конечности.
Впрочем, парня это, похоже, мало впечатлило. Так что он либо до смерти глуп, либо досадно высокомерен. Или все вместе, потому что он даже поправил меня.
«Поставь сюда проигрыш».
Я возмущенно фыркнула. Что за урод!
На выходе из самолета я сразу же прищурилась из-за палящего солнца Нью-Йорка. С берега дул соленый ветер, даруя немного прохлады. Я испытала острую необходимость выпить кофе, чтобы стимулировать кровообращение, да и желудок мой уже невесело урчал. В Аризоне было раннее утро, а здесь, в Нью-Йорке, с учетом разницы во времени, минуло три часа дня.
Вздохнув, я спустилась по трапу и начала осматриваться в лабиринте аэропорта имени Джона Ф. Кеннеди. Толпа толкала меня туда-сюда, и я ощутила легкий приступ клаустрофобии, когда забирала свой багаж. Чтобы выудить его, пришлось едва ли не драться. Я поспешно уклонилась от старушки, которая использовала свою трость как дубинку, и в процессе почти наткнулась на семью, где родители держали детей на поводке, будто собак. «Никогда больше не буду летать», – с раздражением поклялась я себе, когда наконец сняла свой синий чемодан с конвейерной ленты.
– Берегись, блондиночка, – рявкнул какой-то парень и с такой силой толкнул меня в сторону, что я почти упала. Я отчаянно взмахнула руками и схватилась за стоящего поблизости человека, который, к счастью, удержал меня.
– Спасибо, – вздохнула я и подняла взгляд.
Серые, отливающие сталью глаза встретились с моими. Насмешливая улыбка искривила рот, верхняя губа которого выглядела чуть полнее нижней.
– Подумай о проигрыше, – прошептал на ухо сосед из самолета, поднимая меня на ноги.
При этом моя ладонь каким-то образом оказалась на его руке, и я ощутила не слишком накачанные, но достаточно четко выраженные мышцы. От моего прикосновения они дернулись, как будто я ударила парня током. Большие наушники лежали у него на шее, и пока в моих ушах продолжал звучать грубый голос, он отстранился и непринужденно исчез в толпе.
Почему-то у меня сердце буквально выпрыгивало из груди.
– Идиот, – пробормотала я парню вслед и крепче схватила ручку чемодана. Если альтернативой Итану являются такие типы, я предпочла бы остаться со своим лучшим другом.
Я как могла пробиралась сквозь толпу к выходу. Турникет буквально выплюнул меня в вестибюле, и я покрутилась вокруг своей оси, совершенно дезориентированная. Где Ксандер? Внутри меня разлился обжигающий жар, ведь мы не договорились о месте встречи, а мой брат так же, как и я, имел проблемы с ориентацией в пространстве.
Я остановилась и сделала глубокий вдох, ощущая, как на меня обрушиваются бесчисленные звуки, образы и запахи. Дрожащими пальцами я отыскала в кармане беруши. Но как раз когда вытащила их, по залу разнесся пронзительный свист, заставивший меня вздрогнуть. Взгляд тут же упал на светловолосого парня, который, широко ухмыляясь, поднял гигантский плакат. В этот миг я поняла, что зря приехала в Нью-Йорк. Люди вокруг уже остановились, посмотрели сначала на моего брата, потом на плакат и разразились громким хохотом. Я почувствовала, как мои щеки наливаются румянцем, и почти бегом бросилась к брату.
– Ради бога, Ксандер. Пожалуйста, скажи мне, что держишь не мою фотографию в двухлетнем возрасте в костюме пчелы, на которой написано «Сэм-Сэм, жужжи к своему брату».
– Вот и моя пчелка, – совершенно бесстыдно воскликнул Ксандер, взяв в одну руку несуразный плакат, а другой притянув меня к себе. Как он умудрялся одновременно гладить меня по волосам и подмигивать хихикающим девушкам, осталось для меня загадкой.
– Ксандер, – я оттолкнула от себя близнеца, – перестань меня смущать!
– О, я тоже скучал по тебе, моя милая, – заявил он. – Дай полюбоваться на тебя. Мне только кажется или ты выросла? И это настоящие или ты что-то запихнула в лифчик?
– Ксандер, – прошипела я, толкая его в плечо.
В ответ он театрально фыркнул.
– Моя маленькая пчелка превратилась в женщину.
Застонав, я подавила порыв спрятать лицо руками.
– Я совсем забыла, как ты раздражаешь.
– А я – как весело тебя дразнить.
Мы посмотрели друг на друга и звонко рассмеялись.
– Рад, что ты здесь, Саммер, – сказал Ксандер, когда мы снова обнялись, и поцеловал меня в кончик носа.
Улыбаясь, я потянула его за украшенное серебряными кольцами ухо.
– Рада, что могу быть с тобой.
Ксандер лучезарно улыбнулся мне, и его светло-карие глаза заблестели.
– Всегда. Я даже прибрался, – гордо похвастался он, убирая волосы со лба. А потом поднял мой чемодан и направился к подземной парковке.
– Ты же в курсе, что класть посуду в раковину не считается уборкой, верно? – поддразнила я, когда мы спустились на лифте, наконец сбегая от толпы в аэропорту. Головная боль сразу утихла, и я с облегчением следовала за братом до его машины. Но стоило ему остановиться, и я замерла как вкопанная.
– Что это, черт возьми? – ужаснулась я, указывая на автомобиль перед нами.
На щеках Ксандера показались ямочки, когда он нажал на брелок сигнализации. Монстр перед нами моргнул и бесшумно поднял крышку багажника, очень напоминая при этом акулу на колесах.
– Это, моя маленькая невежественная провинциалочка, «Ламборгини».
– На этой штуке действительно можно ездить или она просто компенсирует маленький член? – скептически осведомилась я.
Брат фыркнул и бросил мой чемодан в багажник.
– Во мне нет ничего маленького, Саммер.
– Но я видела фотографии, на которых все выглядит несколько иначе.
Он закатил глаза.
– Залезай, и узнаешь, на что способна эта малышка.
Я с большой неохотой подошла к автомобилю. Двери состояли преимущественно из стекла и поднимались вверх. Кузов лежал так низко на дороге, что я не села, а скорее вползла в салон и тут же утонула в кремовой коже. Мой брат весело прыгнул за руль, и дверцы как по волшебству закрылись. Стоило ему завести двигатель, и у меня завибрировало все тело.
– Готова? – невинно поинтересовался братец.
– Не особенно. – Смущенная, я вцепилась пальцами в ремень.
Дьявольское выражение промелькнуло на лице Ксандера, когда он включил передачу и вдавил педаль газа. Машина рычала и прыгала, как пантера. Я взвизгнула. Через мгновение позади нас взревел еще один двигатель. Глаза моего брата метнулись к зеркалу заднего вида, и он помрачнел.
– Черт возьми, что здесь делает Блейзон? – проворчал Ксандер.
Кто? Где? Стремительно дернув головой, я чуть не получила сердечный приступ, потому что мимо нас промчалась такая же претенциозная машина. Только иссиня-черного цвета, и музыка в ней звучала так громко, что парковка буквально содрогалась от нее. Мы поравнялись на короткую секунду, и за рулем я заметила своего «очаровательного» соседа из самолета.
– Высокомерная задница, – прошипел Ксандер и так резко ускорился, что у меня закружилась голова. Второй парень вызывающе прогудел и пролетел мимо нас. – Если говорить о тех, у кого маленький, то ты видела его сейчас, – проворчал мой брат, но, слава богу, сбавил скорость. Я с облегчением выдохнула.
– Кто это? – спросила я, надеясь, что у меня не дрожит голос. Хотя это было больше вызвано стилем вождения Ксандера, чем неожиданной встречей с человеком, который сидел рядом со мной в самолете.
Мой брат закатил глаза, визжа шинами, выскочил из-за следующего поворота и беспрепятственно влился в городское движение.
– Габриэль Блейзон. Диджей, известный под ником 2g4u[4]. В настоящее время портит чарты своим шумом.
Габриэль Блейзон, значит. От одного звука его имени волоски на моих руках встали дыбом. Я быстро встряхнулась и с содроганием подумала о музыке, которую он слушал в самолете. Самый настоящий мусор. Если у него нет ничего лучше, то Ксандеру нет нужды беспокоиться. Только одна мелодия все еще эхом раздавалась в моей голове.
– Он тоже будет играть на фестивале «Зажигай»? – поинтересовалась я.
– К сожалению, да, – ответил Ксандер. – И его музыка сейчас продается лучше моей. Но для этого здесь ты. Вместе мы напишем песню о том, как у Габриэля Блейзона никогда не получится вытащить себя из высокомерной задницы, – усмехнулся брат, и хорошее настроение снова вернулось к нему. – Я подумал, что сначала мы оставим твои вещи в квартире, перекусим, а затем займемся мозговым штурмом. У нас, к сожалению, нет даже двух недель до того, как песня должна быть готова.
– Нет проблем, думаю, у меня уже есть идея, – призналась я.
То, что Габриэль Блейзон сыграл в этом немаловажную роль, Ксандеру знать не стоило. И Габриэлю Блейзону тоже.
– Ого, прекрасно! – Ксандер посмотрел на меня. – Я так рад, что ты здесь, Сэм-Сэм.
– Да, – улыбнулась я бурной радости брата и снова утонула в мягкой коже, – я тоже.
6
Взгляни в мои глаза,Что под покровом ночи.Тебе не спрятать дьявола,Тебя всю вижу точно.Планируешь измену, но помни:Всему заплатишь цену.И как бы ни хотела,Тебе не спрятать дьявола,Тебя всю вижу точно.Твоих прикосновений мало,Сливаются огонь и лед, и мы в них таем.– Сюда надо наложить второй бит, – решил Ксандер и постучал пальцем по бумаге.
На полу творился настоящий хаос. Вокруг валялись листы с нацарапанными фрагментами текста и листы с написанными на них нотами. Между ними лежал ноутбук Ксандера, на котором он время от времени слушал ритмы, играл с ними, снова отбрасывал и загружал лучшие на разноцветную доску сэмплера.
Она выглядела как квадрат с розовыми, желтыми, зелеными и синими кнопками и использовалась для воспроизведения записанных звуков. Я писала заметки, а Ксандер кое-что добавлял к ним. Меня снова и снова восхищало то, как он мог запомнить, какой звуковой фрагмент сохранил в каком поле сэмплера. Сам по себе сэмпл звучал не очень, но брат играл на этой штуке, как я на пианино, и извлекал из нее звуки, которые в конечном итоге превращались в мелодию. Он добавлял к ней другие треки, которые мы написали, ритм и гармонию, бас и мелодию, всплеск адреналина и гипнотический минимум. Вместе взятые, они вибрировали внутри и заставляли пульс биться быстрее.
Здесь мы создавали всего лишь черновую версию, но это уже сейчас было лучшее, что мы когда-либо писали вместе. Как только мы получили возможность работать в студии с полным оборудованием Ксандера, я начала вносить последние штрихи в мелодию.
– Ты уже нашел певицу? – осведомилась я.
– Да. Сэнди сделает это, – пробормотал брат, печатая на компьютере, и немного взвинтил тон.
Я скривилась, когда музыка вдруг стала слишком пронзительной. Ксандер заметил это и подкорректировал высоту тона, пока мелодия не перестала звучать, как бурундук на полной скорости.
– Прости. Сэнди великолепна. Я уже рассказал ей. Встретимся с ней завтра в студии.
– Это, случайно, не Сэнди с размером D? Которую ты хотел уволить после своей последней песни?
– Ну что тут скажешь? – брат криво усмехнулся. – У нее имелось два очень убедительных аргумента.
Я закатила глаза и устало выпрямила спину, бросив взгляд в окно. Пентхаус Ксандера находился в центре Сохо, откуда открывался необычайный вид на весь Манхэттен. На улице стояла ночь, но город сиял и пульсировал, словно в его теле из стали, бетона и стекла билось живое сердце.
– Кстати, завтра у нас назначена встреча с Кейлом, – продолжил Ксандер, зевая. Немудрено. Последние несколько дней мы работали над песней практически без перерыва. Я и сама ощущала, как стонут мышцы от постоянной сидячей работы.
– Кейл? Который отвечает за сценические эффекты?
– Да, тот самый. Мы хотим завтра немного прогуляться по домам и подумать над разными идеями. У «Зажигай» собственное сценическое шоу, но мы должны вносить предложения относительно того, что хотели бы для своего выступления. Не хочешь пойти со мной?
Я заколебалась.
– Нет, пожалуй, я лучше останусь здесь. Мне не будет скучно. У нас с Чарльзом Диккенсом еще одно свидание.
Брат поднял брови.
– Диккенс? Серьезно, Саммер? Печальнее, наверное, и быть не может.
– Не все такие литературные невежды, как ты, Ксандер, – фыркнула я.
– Сэм, – строго произнес брат, размахивая указательным пальцем перед моим носом, – ты в Нью-Йорке. При хорошем исходе ты тоже скоро будешь здесь жить. Нельзя вечно запираться в моей квартире, боясь, что мир окажется слишком громким для тебя.
Я стиснула зубы и посмотрела на записи в своей руке.
– Ты несправедлив, Ксан, – пробормотала я. – Ты прекрасно знаешь, почему…
– Поверь, я в курсе, – непривычно жестко прервал меня брат. – Я знаю тебя со дня нашего зачатия, уже забыла? Я знаю, как ты себя чувствуешь, но также знаю, что тебе больше не десять лет. Нельзя вечно прятаться от злого мира. Ты слишком долго жила в своей стеклянной тюрьме. Пойдем со мной на улицу. Познакомься с Нью-Йорком, пересиль себя и докажи, что жизнь может быть прекрасна.
Я смотрела на брата блестящими от слез глазами.
– Ты не понимаешь, каково это. Мне не легчает, а становится все хуже и хуже. Как будто я слышу абсолютно все. Иногда я просыпаюсь по ночам оттого, что мои сны слишком громкие. Я не в силах этого сделать. Мне нравится быть с тобой, Ксан, но я не могу просто окунуться в ночную жизнь, как ты. Мне больно. Физически.
Ксандер задумчиво посмотрел на меня, и что-то в выражении моего лица заставило его оставить эту тему. И пусть уголки его рта расслабились, но все равно чувствовалось, что он разочарован.
– Как хочешь. Но обещай мне, что в ближайшие дни выйдешь на час-два. Сядешь в парке и покормишь голубей или пойдешь в музей. Без разницы, чем ты займешься, главное, что не будешь прятаться здесь от мира.
Я как раз собиралась вспылить, когда поняла, что он прав. Я пробыла в Нью-Йорке уже почти неделю, но из всего города видела только этот пентхаус. Свежий воздух – насколько Нью-Йорк мог предложить нечто подобное – пойдет мне на пользу. Только бы освободить голову, чтобы сочинить последний куплет песни.
– Хорошо, я выйду, – пообещала я.
Брат удовлетворенно кивнул, и мы работали вместе так же слаженно, как и раньше, до глубокой ночи. Именно эта неспособность долго злиться и являлась одним из качеств, которые мне нравились в брате.
Наконец мы, усталые, но довольные, закончили работу. Заказали что-то итальянское и с едой устроились в гостиной. Здесь у Ксандера располагался просто гиганский диван. Собственно, не хватало только, чтобы он вращался по кругу. Не знаю, какой комплекс он хотел этим компенсировать, но мне следовало срочно побеседовать с братом о его склонности к огромным, излишне дорогим вещам. Или со своим терапевтом. Или с его декоратором.
Но сейчас мы оба были слишком измучены, чтобы разговаривать. На стене мерцал, конечно же, громадный телевизор. Погрузившись в свои мысли, я не сразу осознала, что снова и снова включаю и выключаю дисплей на телефоне. Огонек, оповещающий о сообщении, мигнул зеленым. Почему-то представилось, что это Итан умоляет меня обратить на него внимание. Последние несколько дней он раз за разом пытался дозвониться до меня, но до сих пор я только односложно отвечала ему в WhatsApp.
Как ни странно, казалось, что я бы предпочла ответить, не забрасывай он меня сообщениями. В том, как яростно друг требовал моего внимания и как я почти вызывающе отказывала ему, было что-то вроде испытания. Внезапное радиомолчание с моей стороны раздражало нас обоих и явно еще больше подстегивало Итана. Каждую проведенную в разлуке минуту он желал разделить со мной. Даже прислал мне фотографию, на которой сидит в туалете и листает журнал. Я вздохнула и нажала кнопку вызова.
Раздался гудок… еще один… затем еще… пока наконец не включился автоответчик.
– Это Итан Лерой, ты в курсе, что делать.
– Эмм… хэй, Итан. Извини, что я так мало отвечала в последние несколько дней. Ксандер заставил меня изрядно попотеть ради этого фестиваля. – На моем лице появилась легкая улыбка. – Мы работаем над песней безостановочно, и завтра она отправится в студию. После этого я свободна и думаю… – я замолчала, гадая, что мне делать со своей свободой, – думаю, я схожу в Нью-Йоркский оркестр, а потом смогу познакомиться с концертным залом перед прослушиванием, – произнесла я внезапно. – Надеюсь, с тобой все в порядке. Я л… я люблю тебя. – Я быстро завершила вызов и уставилась на мерцающий телевизор.
Брат задремал, запрокинув голову и блаженно похрапывая. Улыбаясь, я убрала прядь волос с его лба, накрыла Ксандера и скрылась в своей комнате для гостей.
Надев футболку, в которой обычно спала, я почистила зубы и легла в огромную пустую кровать. В голове все еще играла песня, над которой мы непрерывно работали в последние дни. Но сегодня я впервые почувствовала, что общая конструкция созрела до такой степени, что ее можно позволить услышать и другим людям. Мелодия получилась мощной, неукротимой, свободной и полной страсти. Каждый, кто обладал ушами, должен был ощутить, как она пульсирует в его жилах.
Взгляни в мои глаза,Что под покровом ночи.Тебе не спрятать дьявола,Тебя всю вижу точно.С мыслями о песне я и заснула. Сон подал мне руку и потянул вниз. Я опускалась все ниже и ниже, пока не ощутила, как кончики чьих-то пальцев касаются моей руки.
Я почувствовала теплое дыхание на своей шее и вздрогнула, когда голос начал петь первые слова моей песни.
– Ты готова, Саммер Прайс? – прогремел мне в ухо голос, отчего у меня побежали мурашки по спине.
– К чему? – выдавила я, ощущая, как губы медленно касаются бешено пульсирующей жилки на моей шее.
– К тому, что я переверну твой мир с ног на голову.
– Какого черта?! – задохнулась я, моргая. Закрыла лицо руками и сплюнула воду.
– Ну наконец-то. Я уже думал, что придется взять садовый шланг, чтобы разбудить тебя, – заявил брат, опуская полупустой стакан с водой, которую, очевидно, вылил на меня.
– Какого черта, – буркнула я, убирая с лица мокрые волосы.
– Ты просто не хотела просыпаться. Снилось что-то хорошее? – Он шевельнул бровями.
– Нет! – солгала я и в ответ получила еще одну усмешку. Темные круги залегли под глазами Ксандера, а его волосы торчали во все стороны. – Что случилось? – спросила я, зевая. – И сколько вообще времени?
Я покосилась на окно, за которым все еще было темно, и удивленно ахнула, когда брат вскочил на мою кровать.
– У меня получилось, Сэм! Оно не давало мне покоя, и я работал над этим всю ночь, но, думаю, теперь у меня получилось. Недостающие ритмы. Посмотри на это.
Он сунул мне под нос записку, и я потерла глаза. Мне потребовалось немного времени, чтобы расшифровать запутанные каракули Ксандера. Кроме того, на листке было несколько пятен от кофе. Судя по дрожанию пальцев Ксандера, он выпил несколько чашек подряд.
Нахмурившись, я взяла у него из рук записку и напела мелодию.
– Ну? Ну? Ну? – требовал Ксандер, прыгая вокруг, как чихуахуа, которая увидела крекер.
– Это… хорошо, – медленно произнесла я, опуская записку. – Очень даже хорошо!
Ксандер сиял, словно соревнуясь с только что наступившим утром.
– Я знал! Мы справимся, Саммер. Вставай, нам пора!
Он вскочил с кровати и стащил с меня одеяло.
– Прямо сейчас? Куда? – проворчала я и потянула футболку вниз.
– А куда, по-твоему? В студию для записи!
7
Студия звукозаписи от квартиры Ксандера находилась примерно в получасе езды на машине, но если нестись, как ошпаренная свинья, то потребуется меньше двадцати минут.
И пусть солнце уже взошло, но в этот ранний час улицы мегаполиса пустовали. Пока мимо нас мелькали машины, мосты и небоскребы, я сидела, придерживая свой кофе и прислонясь лбом к прохладному оконному стеклу, и следила глазами за неоновыми вывесками магазинов, отелей и кафе. На первый взгляд Нью-Йорк выглядел полной мне противоположностью: стремительный, яркий, шумный и опасный. Неужели в будущем я хочу жить именно в таком месте? Я попыталась представить, как сажусь в одно из желтых такси, и оно увозит меня на следующий концерт. Я почти слышала, как мои каблуки стучат по мрамору. Видела, как в нем отражается свет люстры, ощущала мягкость красного бархата, которым был обит стул у пианино. Слышала шелест нот, шквал аплодисментов, смех коллег, которые думают, играют и живут так же, как я. В душе поселилось теплое ощущение того, что я нахожусь именно там, где должна.
Да, мне нравились мысли, что сейчас роились в моей голове, но сам Нью-Йорк меня скорее пугал. Если я решу жить здесь, то должна начать меняться. Только как? Как можно измениться, не потеряв при этом себя?
– Мы на месте, – сообщил Ксандер, припарковавшись так криво, что половина машины осталась на дороге. Я открыла дверь и шагнула в яркий солнечный свет.
Напротив меня, раскинув руки и счастливо улыбаясь, стоял брат.
– Добро пожаловать в «JSM Music Inc.», мой второй дом.
Я подняла голову и посмотрела на здание перед нами. Хоть и не догадывалась, чего ожидать от студии звукозаписи, но наверняка мне представлялось нечто большее, чем серый комплекс, перед которым на складном стуле сидел лысый старик, курил и читал газеты.
– Доброе утро, Джей, – поздоровался с ним Ксандер.
Мужчина со сморщенным, как изюм, лицом поднял глаза.
– Опять ты, Прайс? – проворчал он. – Я уж думал, что ты оставил музыкальный бизнес и лепишь гамбургеры в «Макдоналдсе».
Ксандер рассмеялся, как будто старик пошутил, но, судя по тому, как Джей оценивал моего брата, вероятно, это не первая музыкальная карьера, конец которой он предвидел.
Джей заинтересованно посмотрел на меня, стряхнул пепел в старую кофейную чашку, а затем кивнул головой в сторону входа.
– Сегодня в вашем распоряжении B2. Никаких глупостей. И никаких обжиманий, ясно?
Это он намекал на меня? Я потрясенно распахнула глаза, но брат уже потащил меня в студию.
– Ксандер! Что имел в виду тот странный тип, говоря про обжимания?
– Джей? Ему принадлежит это место, – ухмыльнулся брат. – Он в курсе всего, что здесь происходит.
Я последовала за Ксандером по тускло освещенному коридору, пол и стены которого выкрасили в серый.
В воздухе пахло влажностью.
– Как-то по-другому я представляла себе студию звукозаписи, – пробормотала я. Ксандер приподнял бровь.
– Все еще жалуешься, но подожди, пока не увидишь всего! – взмахнув рукой, он открыл дверь в студию В2. – Тадааам!
Я заглянула в комнату для записи, привлекая внимание сидевших на старом потертом диване блондинки с длинными розовыми ногтями и двух незнакомых мне ребят.