Победа Сердца

И вот уже образ, что был отправной точкой всего, разделился надвое, и теперь две точки, переплетаясь и играя друг с другом в самозабвенные любовные шарады, уже утонули в чувствах другу к другу, не обращая никакого внимания на условия мира, который рождался вокруг, исключительно благодаря их чарующему присутствию, размывая все границы и все краски мира на одно самое малое мгновение, что и было всем возможным потенциалом. Следовало лишь вырваться за пределы холста, чтобы снова узнать себя тем художником этой бесконечной самописной картины, где два божества вечно любили друг друга, искренней благодатью соединяясь вновь и вновь в тысячах образах, которые без устали рисовал наблюдатель только для того, чтобы в один прекрасный момент понять, что он ничем не отличался от них двоих, двух волшебных демиургов, которые на самом деле были лишь краской, что родилась от желания творца к творческому самопознанию, от неудержимого импульса тысячью способами и миллионами техник выразить все грани драгоценного алмаза своего Сердца.

19. Лежа в постели, Виктория наблюдала за тем, как свет, проходя сквозь разноцветные грани драгоценного камня ночника, освещает комнату, что превратилась в целую вселенную, которая своим мистическим величием наполняла ум девушки. Она медленно, в такт дыхания своего любовника, то поднималась, то опускалась своим умом на бесконечных просторах волн жизни, и ритм этот был нерушимым доказательством того процесса, той игры, в которой она была вечной участницей, что, однако, нисколько ее не смущало, но, напротив, раззадоривало продолжать это великолепное представление жизни.

В какой-то момент ей даже показалось, что тот мир, который она наблюдала снаружи, находился на самом деле внутри нее, но, поскольку по такой логике не было внешнего пространства, где обитало ее тело, то значит не могло быть и внутреннего, поскольку пропадал тот чудесный объект наслаждений – ее тело, что создавал чудесным инструментом – мозгом, эту невидимую стену между тем, что она переживала и тем, на что реагировала извне, и в данный момент это условное разграничение было разбито вдребезги.

– Да, возможно так и есть, – отозвался Кайл, прижимая к себе обнаженную фигуру своей подруги, и который, видимо, даже смог каким-то образом услышать ее мысли, или же просто Виктория сама неосознанно уже не думала, но проговаривала свои размышления вслух, хотя определить момент, когда же именно это произошло, она никак не могла.

– Так это как, как? – слегка поерзав в руках своего друга, переспросила Виктория.

– В точности так – как ты и сказала, что возможно внешнее – это внутреннее и наоборот.

– Но если это и так, – зацепившись взглядом за орнамент обоев на стене, который, казалось, дышал вместе с наблюдателем, произнесла Виктория, – то каким же именно образом мы можем доказать где существуем сами, по-настоящему? Ведь если пространство, что снаружи, тождественно нашим внутренним проекциям, то получается, что уже нет никакой уверенности в том, во-первых, что мы находимся «где-то здесь» и, во-вторых, что существуют миллионы людей «где-то там».

– С чего ты вообще решила, что они существуют? – поцеловав в плечо девушку, осведомился Кайл.

– Просто очередная безумная фантазия, – улыбнулась Виктория, переведя взгляд на навесной потолок, который вместо фокусировки ее взгляда как будто стал раскрываться, обнажая при этом не следующий этаж с его убранством, и не идущий после него, и даже не просто аннулирующий крышу и давая взглянуть на облачное небо, но будто бы идя дальше к звездам, и там уже, исчезая сам в себе, демонстрировал, что дальше этой плиты ничего не существует, и ведь если всё так, и действительно нет там никого, то что же остаётся? Вечное здесь – которое, если рассматривать всё более пристально и внимательно, попросту исчезает из вида, превращается в абсолютное ничто.

– Но что же тогда получается? – продолжала вслух рассуждать Виктория, – тогда и нас самих не существует, подобно мельчайшим частицам, которые при ближайшем рассмотрении просто теряют свою вещественную структуру, так и оставляя наблюдателя с вечным вопросом, о том, что же такое материя на самом деле?

– Это на тебя так оргазм воздействует? – рассмеялся Кайл. Он вовсе не хотел обидеть свою девушку, но был даже крайне приятно удивлен мысли невесты, что устремилась куда-то ввысь и могла не вернуться вовсе.

– Не знаю, – мягко положив руку на бедро своего друга и прижавшись к нему так, будто бы всякое различие между их телами стерлось, прошептала Виктория, – возможно что так, – проговорила она, когда Кайл вновь прижал ее к себе, и те самые мельчайшие частицы – кванты, которые были залогом раздельности, вдруг стали таять подобно снежинкам, и их выкристаллизованные формы стали исчезать, объединяясь друг в друге и образуя лишь нескончаемый ливень из капель, которые, падая в пустоте, стали заполнять ее и сливаться вместе, заполняя эту бесконечную пустоту, образуя вечный бушующий океан, кроме которого не было ничего, поскольку ничего иного и не могло более полно выразить сущность этого процесса конденсации чувств.

20. – Тебе точно – нужно хорошо потрахаться, – рассмеялся Маркус, останавливая свой автомобиль.

– Что, очень плохо звучало?

– Нет, не сказал бы. Возможно даже, что кто-то даже сможет кончить от такого, но тут дело в другом – для кого именно ты собрался писать. Ты никогда не задавался этим вопросом?

– Я? – вылезая из машины, буквально остолбенел на месте от заставшего его врасплох вопроса Грегори, – я всегда писал для себя.

– Это как раз-таки понятно, и в общем-то неплохо, но я в данном случае немного про другое – облокотившись о корпус автомобиля, посмотрел прямо в глаза своего приятеля Марк, – ТЫ хоть знаешь, кто сейчас твоя целевая аудитория?

– Да, пожалуй… – сделал вид, что знает ответ Грегори, – издательство присылало мне не так давно их маркетинговые исследования, чтобы я лучше ориентировался…

– Да нет же! Я ведь не об этом! И не делай вид, что не понимаешь.

– Если честно, не очень, – отрицательно мотнул головой Грегори.

– ТЫ сказал, что пишешь для себя, но ведь ты сегодняшний – это далеко не тот же самый человек, который только начинал свою писательскую карьеру более десяти лет назад! Подумай над этим.

– Люди не меняются, Марк, и ты – прямое этому подтверждение.

– Ты прекрасно понял, о чем именно я говорю. Набор впечатлений, что ты получаешь от жизни и то, как ты их оцениваешь всё равно уже иные, дружище, – захлопнув синхронно двери автомобиля с Грегори, заключил Маркус, – поэтому, смоделируй того, кто откроет твою будущую книгу и напиши то, что необходимо прочитать именно твоему читателю.

– Но как… Как я это пойму?

– Глупый вопрос, ты же писатель.

– Но я же говорю… У меня что-то вроде творческого …

– Даже слышать не хочу, на, держи, – Марк протянул ключи и кивнул на двухэтажный коттедж, что располагался на краю полукруглой площади, на которой они припарковались, и которую окружали с десяток типовых построек, – замок только не сломай.

– А ты?..

– Я быстро сгоняю за жратвой, за разговорами с тобой я уже поздно вспомнил, зачем вообще в такую рань поперся куда-то, ну, а ты пока познакомься со всеми, если, конечно, там кто-нибудь еще остался.

Грегори безучастно кивнул, зная, однако, что перспектива новых знакомств прямо сейчас было совершенно необязательной и, возможно, даже в чем-то вредной.

Грегори на автомате шел к очередной двери в своей жизни, уже заранее определив для себя, что за ней он опять не найдет ничего стоящего. Выругавшись негромко на самого себя и постаравшись не сильно жалеть самого себя, Грегори, от раздражения скрипнув зубами, вставил ключ в замок, ощутив в этот самый момент, что заходит он совсем не в ту дверь, в которую следовало, и вот на него с новой силой накатили очередные рефлексивные мысли по поводу своего так называемого «таланта» и призвания, и, конечно же проблем с семьей. Хотя можно ли это было назвать семьей? И можно ли было это назвать «талантом»? И что вообще Марк в этом понимает, тот, кто никогда в своей жизни сам не добился ничего выдающегося, – рассуждал писатель, повернув ключ, вслед за тем вступая на, казалось бы, неизведанную, но и так уже заранее хорошо знакомую территорию игр, событий и встреч, вновь и вновь накручивал себя Грегори, – и что главное для человека творческого – за всеми перипетиями жизни узнать и ухватить вдохновение. Это, хотя и самое простое, но в то же время и самое сложное – более того – это редчайшая удача, которая стягивает все элементы паззла жизни к этому единственному моменту, который заставит тебя вопреки твоим собственным состояниям полностью погрузиться в состоянии экстаза и поверить, что весь мир зависит от тебя и от твоих слов.

– И каким же именно образом убийство времени на квартире этого лоботряса способно… – заткнулся Грегори на полуслове, стоя в проеме и наблюдая, как все его беспокойные мысли просто-напросто перестали существовать, разлетевшись в разные стороны как надоедливые мухи, вмиг развеянные легким дуновением сквозняка, визуально выразившимся в утреннем свете, который лился с противоположного конца дома внутрь коридора, где стоял Грегори, вырисовывающий прямо внутри головы, ровно как и внутри полутемного помещения силуэт Богини, которая устранила всякое сомнение в сердце вновь обратившегося лицом к самому себе Творца.

21. – Привет, дорогой, – улыбнулась Элен, встречая своего дорогого любовника в коридоре ее дома.

– Да, привет, привет, – сдержанно отозвался Кевин, разувшись и взяв аккуратно за руку Элен, чтобы проводить ее до кровати. Однако, вместо ожидаемого секса девушка получила порцию совершенно неуместного, по ее мнению, нытья о том, что невеста его любовника, которому никак не сидится дома, все же решила поддержать своего ветреного мужчинку и проследовать за ним на остров Утконоса.

– Ну и зачем ты мне это рассказываешь? – тряхнула головой Элен, откинувшись на спинку кровати, – вот так ты меня хочешь возбудить?

– Нет, я… – совершенно серьезно решил продолжить свой рассказ Кевин, чем еще больше взбесил подругу, – я просто хотел попросить тебя…

– Попросить?! – уже на повышенных тонах прервала его Элен, – попросить о чем? Чтобы я осталась тут? Это ты хотел мне тут сейчас промямлить? Ты мужик или кто? Не мог сказать своей тупой курице, чтобы она посидела немного дома и подождала тебя, как обычно? Или что уже яиц у тебя не хватает?! Или может то, что я давно готовилась к этой поездке с тобой – это пустой звук? Я разве не говорила тебе никогда, что для меня будут важны предстоящие там встречи, для нас обоих они будут важны?!

– Я все понимаю, – попытался хоть немного успокоить свою подругу Кевин, – но Гвен уже все решила, я не могу изменить ее решения! Я уже пробовал с ней говорить! Поверь, я сам не планировал ничего подобного!

– Да? А разве это не очевидно, что подобная хрень будет происходить, пока ты будешь подобным образом бегать ко мне и все же оставаться со своей тупорылой коровой?

– Не называй ее так.

– Теперь ты ее и защищаешь! – нервно рассмеялась Элен, – знаешь что, ты не только бесхребетный, что еще может быть простительно, но и совсем без мозгов, нахрена мне вообще такой мужик? Скажи мне?

– Я…

– Ты бы мог меня хотя бы для приличия сначала трахнуть, а потом попробовать втереть мне всю ту хрень, которую ты льешь сейчас на меня.

– Я просто пытаюсь объяснить тебе, как объективно складываются обстоятельства, – попытавшись взять себя в руки, продолжил Кевин, в то же время предприняв опрометчивую попытку провести рукой по колену девушки, что резко пресекла его намерение.

– Всё! Поздно, даже не пытайся! – вскочив и встав в полный рост прямо на кровати, проговорила она, возвышаясь над запрокинувшим голову любовником. – Пошел вон! Видеть тебя не хочу.

– Элен, но я уже сказал, что буду сегодня на репетиции, а их никогда не отменяют, куда мне…

– Куда хочешь, туда и отправляйся, или езжай к своей дуре и, имея хоть немного смелости, расскажи ей, как вместо того, чтобы как следует выебать свою любовницу, ты только выебал ей мозги, и пусть она тебя пожалеет как всегда!

– Но как я …

– Вон, я сказала, а то я, клянусь, сама сейчас ей позвоню и попрошу позаботиться о тебе, бедняжке!

– А ты что будешь делать? – уже стоя в проходе и пытаясь хоть как-то зацепиться разговором за Элен, пробубнил Кевин, глядя на то, как девушка, что уже накинула на обнаженное тело белый халат, стала выпаривать кристаллы в переносном устройстве и вдыхать лиловый дым, который так хорошо был знаком, по опыту, Кевину и использовался в их любовных утехах не раз.

– Тебя уже не касается, – захлопывая дверь перед носом Кевина, отрезала Элен, даже не удостоив разочаровавшего ее друга прощальным взглядом.

22. – Ммм… – потягиваясь в постели, протянула девушка, пытаясь войти в ритм той модели поведения пространства, где оказался ее ум, который начинал медленно, но верно обрабатывать все объекты, что стали проявляться в поле зрения наблюдателя, который уже зацепился за движение фигуры, что плавно проникла внутрь комнаты, и мягко опустилась на край кровати, заставив последнюю пойти волнами, которые приятно отразились во всем теле уже практически полностью пробудившейся ото сна журналистки.

– Доброе утро, – мягко проговорил Кайл, поцеловав девушку в лоб и заставив ту поморщиться, – точнее, день уже.

Тут Виктория резко распахнула свои глаза и, чуть не ударившись со своим другом лбами, вскочила и прыжком добралась до коммуникатора, которой уже высветил девушке цифры, которые заставили ее сердце сжаться, что послужило дальнейшем стимулом для нее незамедлительно соскочить с кровати и на всех парах броситься в ванную комнату.

Кайл бросил взгляд на приготовленный им завтрак, который так и остался лежать на другой кровати, и который вряд ли будет уже в столь свежем виде, и, улыбнувшись, прикрикнул своей взбудораженной подруге: «Тебе помочь?»

– Вызови такси! – пробурчала, чистя зубки, Виктория, – и вытащи мой фиолетовый чемодан из шкафа. Я уже всё собрала, так что сейчас бы главное – не опоздать!

– Но, Вик, еще полно же времени, может ты все-таки пообедаешь…

Из ванной раздалось невнятное мычание, что явно свидетельствовало о том, что никакие возражения не принимаются.

– Ясно, ясно, – развел руками Кайл, что стал в очередной раз свидетелем поистине удивительной особенности своей девушки, которая в силу своей профессии и внутренней организации смогла всего за четверть часа, которая прошла, после которой беспилотное такси уже ожидало около их дома, полностью собраться, накраситься и даже просушить волосы после душа, и уже стоять при полном параде в дверях квартиры. – Вот бы и в делах, не касающихся работы, она была так же оперативна, – улыбнулся про себя Кайл.

– Я хотел бы проводить тебя, – натягивая футболку, уже вслух протянул Кайл, которому бы потребовалось как минимум полчаса, чтобы полностью привести себя в порядок. – Может подождешь меня еще хотя бы минут пять?

– Нет, мне уже нужно ехать, прости, – с горящими глазами протараторила девушка, – тем более, это моя первая командировка такого уровня, и я очень волнуюсь, ты же знаешь, – торопливо бросила девушка, уже отворяя дверь.

– Давай я хотя бы помогу тебе донести твою сумочку и чемодан…

– Она не тяжелая. Я много и не брала с собой, не тот случай, –улыбнулась девушка в дверях.

– И вот так просто ты убежишь? – улыбнулся Кайл.

Девушка лишь улыбнулась в ответ, чуть выпятив губки. В ответ Кайл поцеловал ее, после чего крепко обнял.

– Будь осторожней, – напутствовал он.

– Не волнуйся за меня, тем более, я всего на парочку дней, возможно, уеду даже раньше, чем закончатся все матчи, так что скоро увидимся, мой поросенок, – потрепала по щеке своего жениха девушка.

– Да, – покачал головой Кайл, еще раз обняв девушку и, не отпуская, как ей показалось, чуть дольше, чем обычно. – Я тебя люблю.

– Я тебя тоже, – бросила на прощанье девушка, выпорхнув из квартиры навстречу своему приключению, которого она ждала, и к которому готовилась так долго.

23. – И что это? – безразлично бросил мужчина, утонувший в мягком кресле, на которое практически не падало освещение, после того, как он мельком осмотрел фотографии, что впоследствии быстрого ознакомления были отброшены на стол как нечто несущественное.

– Похоже, господин Чаррама все же решил пойти по хорошо известному ему пути: начать собственное… гхм… расследование дела и все-таки выяснить в кратчайшие сроки, где дислоцируются «шаманы».

– Вот мудень, – недовольно хмыкнул мужчина, бросив взгляд на снимки, на которых застыли десятки окровавленных, подвешенных за ноги тел, и трудно было определить, сколько из них могли быть еще живы, но, что было несомненно – все они были уже, как минимум, не в порядке – у кого-то отсутствовали конечности, кто-то лишился своих половых органов, кто-то – частей лица. Взгляды храбрых мужей с острова Утконоса, у которых были сняты скальпы, застыли в неопределенной точке, и даже по фотографиям не лучшего качества можно было различить струи крови, сбегающие по их, уже даже и не совсем с человеческим выражениям, лицам, что больше напоминали гипсовые карикатурные слепки.

– Нам не нужно, – подчеркнул мужчина своим тоном, – чтобы он занимался самодеятельностью, как и не нужно, чтобы их база была раскрыта перед Играми, я понятно выражаюсь?

– Всё предельно ясно, господин.

– Если кто-то расколется, это будет ваш и только, подчеркиваю, ваш прокол, так что уж постарайтесь сделать так, чтобы никто из них и слова не сказал, так что, как только поймете, что эти лиловые на пределе, то пусть агенты… – он сделал недвусмысленный жест рукой.

– Будет сделано.

– И еще, – решил задержать своего помощника «господин», – к встрече всё готово?

– Мы проводим комплекс мероприятий по…

– Я спрашиваю конкретно про операцию «наследник». Всё готово?

– Не беспокойтесь, оба объекта прибудут в назначенное время в полной безопасности.

– Чудно, – чуть придвинув к свету свое морщинистое лицо, оскалился старик, – так все-таки, кто же это будет, император или императрица, ты как думаешь?

– Если хотите знать мое мнение, господин Доуз, то у обоих равные шансы преуспеть в нашем мероприятии, возможно, что даже и не понадобится никакой третий сценарий.

– Никаких непредвиденных ситуаций, – отрезал мужчина, вновь окунувшись в свое мягкое кресло и взяв со стола, на котором расположилось объемное шахматное поле с разбросанными на нем фотографиями, фигурку черной королевы, которая отливала темно-фиолетовым оттенком, нараспев произнес: «Я верю в нашу Героиню».

24. – Что-то не так? – ожила фигурка Богини, которая заставила свет, падающий на ее обнаженную спину, танцевать отражающимися лучами, что очерчивали ее темный, как будто бы высасывающий весь свет силуэт, заставляя мозг Грегори воспылать от страсти, которая охватила всё его тело. Химическая реакция не заставила себя ждать, и вот писатель уже ощущал, как по его телу стали проходить волны эйфории, заставляющие волоски на его теле буквально подпрыгивать и пускаться в пляс над поверхностью кожи. Да, подобные ощущения он периодически испытывал, когда экспериментировал с различными сортами энергофруктов, когда в бытность пика популярности посещал различные элитные вечеринки, однако, казалось бы, сейчас не было ни нужной обстановки, не было ни новизны и, черт возьми, его организм уже был попросту уставшим и не способным вновь испытывать перегрузки молекул из чуждой фармакологии, нет, но, тем не менее, сейчас он чувствовал себя абсолютно перерожденным от одного только взгляда, которым он коснулся стана героини, которая стала таковой в его жизни, как только он появился на свет, а, скорее всего, и задолго до этого. Да, Грегори был уверен, что именно эта встреча и была тем самым краеугольным моментом, ради которого он родился, и даже, если на самом деле это всё было не так, это уже совершенно ничего не значило для Грегори, который ничего не смог с собой поделать, и вместо оды, вместо всех тех красноречивых слов, которыми бы усладил сердце своей богини, излив нектар поэтических изысков, лишь, выпучив глаза, осел на пол в припадке кашля, ощущая, что теряет сознание из-за не туда попавшей слюны.

Грегори обнаружил себя через пару минут уже лежащим на диване на коленях своей Богини, которая с удивленным взглядом всматривалась в его лицо. Сам же Грегори, который еще не до конца пришел в себя после подобного унижения во время припадка, уже не чувствовал теперь ни грамма смущения, ни страха по поводу того, что мог так глупо умереть, ведь он мог теперь с близкого расстояния разглядеть во всех деталях лицо девушки, которое казалось совершенно идеальным с его точки зрения. Казалось, что ее прекрасные глаза, аккуратный носик, подбородок, небольшие, слегка поджатые губы и открытый лоб были теми самыми схемами, по которым и создавалась не только вся вселенная, но даже сама мысль, само восприятие объектов, как таковое, были лишь производными этого чудеснейшего источника вдохновения вечной Красоты.

Чувствуя, что наконец всё то, ради чего, как он сам думал, старался, переживал, пытался, всё то, что бы он ни делал, что бы ни анализировал, оказалось не напрасным, ведь, встретив эту Богиню, и, более того, уже расположившись на ее коленях, Грегори вспомнив свое минутное смущение, что было выражением всех его страхов в жизни, не смог более сдерживаться, расплывшись в улыбке, которая, казалось, изначально появилась на лице Богини, а уже затем стала звонко отражаться и на физиономии Грегори. Писателю хотелось, чтобы этот бессловесный диалог, рассказавший абсолютно всё о мире, не заканчивался никогда, поскольку вся вселенная существовала, только благодаря этому искренней и ничем незамутненной радости, что исходила из сердец двоих вечных возлюбленных, искренне заблуждаясь в своем опасении, ведь этот диалог никогда не начинался и, соответственно, не мог прекратиться.

25. – Что смешного? – поинтересовался парень, держа в руках тело своей принцессы.

– А ты сам как думаешь? – рассмеялась еще громче девушка, – над тобой смеюсь, дурачок, видел бы ты сейчас свое отражение!

– Ты чуть не разбилась! – возмущенно тряхнул головой молодой человек, кивнув на белоснежную крону дерева, что была покрыта лиловым мхом.

– Но ведь ты меня поймал, и иначе быть не могло.

– Откуда ты это знаешь?

– Иначе бы я с тобой сейчас и не беседовала, мой милый дурачок! – улыбнулась девушка, так что парень больше уже и не мог держать зла из-за беспечности подруги.

– Но разве все твои легкомысленные выходки стоят твоей жизни? Я так не считаю.

– И почему же ты так не считаешь? – мягко похлопав по плечу своего друга, таким образом давая ему сигнал отпустить ее, спросила девушка.

– Хотя бы потому, что я забочусь о тебе.

– Правда? Даже если это так, то как же это связано?

– Связано что? – тут же выпрямился доблестный воин, – твоя безопасность и моя любовь к тебе? Тут уже немудрено догадаться!

– Но, мой любимый, – прижала ладонь к своей груди девушка, – не будь я такого нрава, разве смогла ли я быть той, кто дарует такие чарующие виденья азарта твоему миру?

– И какие же виденья будут на этот раз, любимая? – уже не так категорично и даже улыбнувшись поинтересовался ее спутник.

Девушка зажмурила глаза и расправила руки так, как будто бы она летит.

– Я вижу… небесную колесницу, что пронзает своим ревом небеса, и что заставляет сердца всех присутствующих сжиматься от великолепия приключений, что она предвещает!

26. Прямо над головой наблюдателя с ревом пронесся авиалайнер, заставивший его слегка сощуриться, наблюдая, как по залитому солнечным светом безоблачному небу проплывает титанический силуэт, а также слегка поежиться, лелея внутри робкую надежду, что этот рокот укроет его от тех тревог, что поселились в его сердце.

Глядя вверх, а затем переведя взгляд в сторону на гигантские буквы, которые сообщали всем прибывшим о том, что тут располагался аэропорт, который мог кардинально поменять кому-то жизнь, отправив последнего в путешествие вокруг света, которое бы уже не оставило и следа от прежнего искателя приключений, Кевин думал о своем последнем разговоре с Элен, если его можно было бы назвать таковым, о своих попытках дозвониться до нее в течение последних суток, и о том, где она могла быть. Он уже даже представлял себе, как она могла начать встречаться с кем-то из своих «друзей», и хотя Кевин периодически успокаивал себя мыслями о том, что именно он и никто иной был ее фаворитом, все же подсознательно, где-то на интуитивном уровне был убежден, что это не так. Это заставляло его сердце сжиматься от ревности и одновременно испытывать гнев на Гвен, которая так внезапно решила проявить подобное внимание к его персоне, и даже отправиться в путешествие, на которое можно было ручаться – в обычных обстоятельствах ее ни за что нельзя было бы уговорить. Однако это было одновременно настолько нелепо – злиться на свою невесту только за то, что она решила поддержать его своим присутствием на таком ответственном мероприятии, как церемония открытия Международных Игр Всех Островов, и поэтому было объективно, что там не место для любовницы, так что тут даже начисто отсутствовавшая совесть Кевина слегка взыграла, и он ощутил нечто, что заставило его поежиться в очередной раз за несколько минут от неприятного ощущения, которое, как он уже успел осознать, было нескрываемым отвращением к самому себе. Но вполне могло оказаться, что это подавленное состояние было и вовсе не связано с этими событиями, пытался оправдаться сам перед собой Кевин, пересекая парковку аэропорта и уже ныряя внутрь терминала, а было своеобразным изначальным, даже в какой-то степени непреложным атрибутом его собственного характера, если угодно – судьбы и самого бытия, а все эти интрижки, и все эти переживания, качели, на которых его мозг и сердце балансировали между двумя девушками, были лишь инструментами, что он использовал только, чтобы навсегда забыться и никогда не вспоминать о собственной бесполезности и никчемности, чтобы в конце концов ощутить себя мужчиной, тем самым идеалом, воплощенным успехом, и в профессиональной сфере, и в личной жизни, каковым ему очень хотелось выглядеть в своим собственных глазах. Однако парадокс заключался еще и в том, что чем дальше он заходил, во всех смыслах, тем сильнее становилось волнение, и тем более хрупким казалась эта уверенность в собственной значимости. Возможно, всё это как раз шло от взбалмошного ума, того самого генератора бездумной непредусмотрительности, которую его владелец и пытался забить всевозможными импульсивными действиями для хотя бы видимого укрепления своего собственного внутреннего стержня характера, который иной раз, казалось, отсутствовал начисто. И, тем не менее, это неумение предугадывать следующее действие во время заплыва по течению событий, ровно как и преступная невнимательность к деталям, все же не смогли быть настолько доведенными до своей крайней степени атрофированности, потому что в вереницах людей, что пульсировали внутри, казалось, живого тела терминала, Кевин всё же смог разглядеть силуэт девушки, которая по всей видимости его тут ждала – однако в данном случае речь шла не о Гвен, с которой он условился встретиться за час до вылета, но о самой Элен во плоти, что была разодета в вызывающее черное платье, которое, несмотря на минимальное присутствие на соблазнительных формах, все же, казалось, втягивало в себя весь свет, который пробивался снаружи внутрь помещения через затемненные стекла холла и, поглощая его, в то же самое время отражал частицы этой энергии, рискуя ослепить любого, кто бы осмелился хотя бы попытаться окинуть ее фигуру своим неосторожно брошенным взглядом. Кевин, тут же полностью отринув какие бы то ни было мысли, бросился сквозь толпы людей к знакомому до боли силуэту, уже заранее предчувствуя неладное, но в то же самое время испытывая необходимость поговорить с ней после суток голода по одному ее голосу, всё же упустил ее у самого выхода из-за небольшой очереди, которая так некстати образовалась у выхода. Выскочив наружу, ослепленный в очередной раз светом полуденного солнца, Кевин стал озираться по сторонам в надежде уцепиться хотя бы за ее тень. Однако так и не обнаружив ее присутствия, обеспокоенный путешественник достал коммуникатор и стал звонить на ее номер, который на сей раз оказался доступен и, услыхав практически под ухом знакомую до боли мелодию не только внутри устройства, но и, что самое главное, снаружи, резко обернулся на звук, тут же поймав взглядом, как в тени, под козырьком входа в терминал, прижавшись спиной к зеркальному стеклу, стояла Элен, покручивая сигарету в пальцах ладони, в которой в том числе покоился и едва приметный играющий коммуникатор.