Злая шутка

© Холод А., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Глава 1

Почему, когда не надо никуда спешить, просыпаешься так рано? В тот день сон улетучился около семи утра, я честно предприняла несколько попыток его вернуть, но все было бесполезно. Почему, когда мне нужно на утреннее заседание, я ни за что не встану сама, без будильника? А когда все-таки встану, буду бухтеть себе под нос, что ненавижу быструю еду, фен, спешку, пробки, сонных секретарей и опоздания судей. И вообще утро я терпеть не могу. Но, если мне спешить некуда, я обязательно просыпаюсь чуть свет и бессмысленно пялюсь в потолок. Какого черта, можете мне объяснить?

Травма открыла передо мной перспективы довольно долгого утреннего безделья. Ну потом-то, среди дня, я работала по мелочи – составляла исковые заявления, писала апелляционные жалобы, консультировала по видеосвязи постоянных клиентов. Но время дня для этой работы ввиду своей немощности я уже выбирала сама, как мне было удобно.

На людях я, конечно, не упускала случая посетовать на то, как травма отягощает жизнь, как не вовремя она свалилась мне, слава богу, хоть не на шею, а только на ногу, как невыносимо находиться в четырех стенах активному человеку, которого ждет прорва работы. «На людях» – это значит в телефонных разговорах с коллегами, подружками, приятелями, родственниками и частично с мамой, которой привирать было трудно, ибо свою единственную дочь, то есть меня, она видит насквозь. От желающих лично проведать больную я пока что виртуозно уворачивалась.

На самом деле вынужденное домоседство меня вовсе не тяготило. Я устала, мне требовался хоть какой-то отдых. Конечно, своему дивану я предпочла бы лежачок на меленьком нежном песочке где-нибудь в районе Плайя-де-Пальма, но поскольку о Майорке речь даже не шла, то и мечтать о ней было нечего. Травма мне почти не мешала. Это ведь не пневмония с ее абсолютным бессилием и удушающим кашлем, лишающим сна, не какие-нибудь жесткие выкрутасы желудочно-кишечного тракта, при которых толком ни поесть, ни попить… Нога надежно упакована в гипс, если ее не кантовать, то болей нет и беспокойства она не доставляет. А день длинный, и, если не тратить его на дорогу, ожидание того-сего и магазины, можно много чего успеть: и поработать, и почитать, посмотреть какое-то кино, попить кофе со сливками или чай с брусникой, поболтать с мамой по телефону, а когда приедет – помочь ей на кухне. Она правда все время твердила, что одноногие помощницы ей без надобности, но я старалась не злоупотреблять. Хотя я понимала, что для мамы приготовить мне что-нибудь вкусненькое в радость: когда это она так часто видела свою безумно занятую, загнанную как лошадь дочь? Мой гипс обеспечивал ей возможность видеть меня даже чаще, чем мне бы того хотелось, но и мне он тоже давал некие преимущества.

Во-первых, горизонтальное положение позволило мне на законных основаниях отлынивать от дела, взяться за которое очень просил отец. Приближаться к этому делу мне не хотелось, поскольку оно было круто замешано на региональной политике, и все его участники еще вчера относились к властному бомонду. Общаться с ними у меня не было ни малейшего желания, я предпочитаю клиентов, которые доверяют своему адвокату и честны с ним, как со своим лечащим врачом. Однако отказывать отцу было нельзя. Невозможно объяснить почему, просто нельзя, и все.

Еще одно преимущество моего горизонтального положения заключалось в том, что оно позволяло избежать личного присутствия на 55-летии родителя, которое, кстати, должно было состояться вчера. Просто не прийти опять же было нельзя. Так уж принято в нашей семье. Отец считал, что любое сказанное им слово имеет силу закона, даже если в момент его произнесения на судье была не мантия, а домашние спортивные штаны. Я знаю, что имелись на этот счет и другие мнения, которые просто не высказывались вслух. Члены семьи жили так, как считают нужным, просто отцу это свое право предпочитали не доказывать. Зачем? Мне не хотелось идти на праздник, потому что я не жаждала видеть своих напыщенных деда и бабку, которым я была обязана только одним – своим статусом ребенка, рожденного в законном браке. В дальнейшем равнодушие, которое они демонстрировали по отношению к моей персоне, не нуждалось ни в каких комментариях. Они просто меня не любили. Повзрослев и осознав это, я стала платить им той же монетой.

Насчет семьи это я, конечно, загнула. Полноправным членом нынешней семьи своего отца я никогда и не была, а та, в которой нас было трое – мама, папа и я, просуществовала совсем недолго, и я знаю о ней только по рассказам, ибо сама тогда была младенцем. Мои родители поженились, будучи студентами юридического факультета, с одной-единственной целью: чтобы я появилась на свет на законных основаниях. О любви между ними и речь не шла, они, строго говоря, даже не были парой. Просто вращались в одной компании, вместе проводили время, периодически веселые вечеринки заканчивались для них в одной кровати. Никто не придавал этим отношениям значения, пока мама не почувствовала первые признаки беременности. Будущий папаша рассказал обо всем своим родителям, то же самое пришлось сделать и маме. Старшие посовещались и решили, что рожать ребенка вне брака нельзя, неправильно это. Брак зарегистрировали и молодых поселили вместе, чтобы они честно попробовали: а вдруг что-то получится? Например, любовь возникнет? Или семья сложится? Ничего не получилось, не возникло, не сложилось, и через несколько лет мои родители, окончательно устав от общества друг друга, тихо-мирно разошлись. Они не говорили дурно друг о друге, но и дружбы между ними не возникло. Они просто не общались. Мама не стала больше выходить замуж, на мои вопросы отвечая всегда одинаково: «Я там уже была, с меня хватит». Или так: «А разве нам вдвоем плохо?» Мне было хорошо, ей – не знаю. Какие-то мужчины у мамы были, но встречалась она с ними лишь эпизодически и на их территории. И только когда я стала взрослой, она решилась на серьезные отношения с одним очень приятным человеком, хорошим доктором, и переехала к нему жить, оставив меня самостоятельно устраивать свою собственную судьбу, за что я была ей очень благодарна.

Пока я была маленькой, отец обременял меня своим вниманием не часто – на день рождения и на Новый год. Он женился на красавице, активно делал карьеру в прокуратуре, готовился стать судьей, воспитывал сына. Потом в семье отца произошло несчастье: пышущая здоровьем, полная жизненных сил женщина, его жена, нелепо и трагически погибла под колесами автомобиля, которым управлял вдребезги пьяный водитель. Сближение с отцом произошло после того, как я сказала, что буду поступать на юрфак. Мне показалось, что именно тогда он, законник до мозга костей, впервые почувствовал себя отцом по-настоящему, а во мне увидел не просто ребенка, в котором не сильно нуждался, не просто милую девочку Ксюшу, перед которой нужно изображать папу, а продолжателя семейной традиции. Со мной уже не надо было сюсюкать, зато появились темы для разговоров. Короче, он меня зауважал, мы стали часто общаться. Тем более что его младший сын – и, соответственно, мой сводный брат – Стасик о юриспруденции даже слышать не хотел, чем очень огорчал отца. Он рос, кстати, славным мальчиком, смешливым, озорным, может быть, даже шкодным, но при этом унаследовал удивительную, нежную красоту своей матери, за которую ему прощались все его шуточки, каверзы и иные прегрешения. Я легко полюбила это создание, в котором самым непостижимым образом цепкий ум сочетался с детской наивностью, а проницательность зрелого человека – с мальчишеской бесшабашностью и легким отношением к жизни. Стасик вырос остроумным, живым мальчиком, имел острый язычок и цепкие коготки, но умел быть ласковым и трогательным, как новорожденный котенок. Неожиданно для всех он подался в бизнес, связанный со сферой развлечений, а точнее, организацией праздников, корпоративных мероприятий и частных вечеринок. Отцу это не нравилось, но Стасик начал зарабатывать деньги, отчего настойчивые просьбы оставить его в покое стали звучать все более убедительно.

Я сделала себе чашку капучино и стала поглядывать на часы, прикидывая, удобно ли звонить отцу, чтобы расспросить о том, как прошло вчерашнее торжество. Стасику звонить точно не стоит, он спит допоздна. Было еще рано. И после второй чашки тоже будет еще рано. Гости, конечно же, разошлись за полночь – неужто Стасик не сумел бы развлечь публику, пусть даже и самую чопорную?

Насчет чопорности вчерашнего собрания я, впрочем, была не очень уверена. Я знала, что отец отметил свой праздник в кругу коллег неделю назад в хорошем ресторане, и официальные лица были приглашены именно туда, а на вчерашний вечер планировалось мероприятие более легкого формата, расслабленное, семейно-дружеское. Если бы не необходимость созерцать там деда с бабкой, я бы не стала от него отлынивать. К Инге, папиной будущей жене, я относилась вполне лояльно, недолюбливать ее у меня просто не было причин. Мою маму ради нее отец не бросал, совместную жизнь одной семьей не навязывал. С Ингой мне делить было решительно нечего. Это Стасику придется, если, конечно, он не надумает отделиться, жить под одной крышей с мачехой, которая всего на пару лет старше его, и это Стасик мог ревновать отца к памяти своей погибшей матери. Стасик мог не верить в искренность чувств молодой красивой женщины, очень удачно прибившейся к влиятельному небедному человеку с положением в обществе. Хотя я от него жалоб на Ингу ни разу не слышала. И вообще Стасик, как я уже успела упомянуть, легкий мальчик, он не любит отягощать ни свою, ни чью-то еще жизнь лишними переживаниями. Я только однажды спросила его, как он относится к Инге, ладит ли с ней. В свойственной ему манере он ответил:

– Главное, чтобы отец с ней ладил, мне-то что. Не мне же с ней спать.

Через пару минут, видимо, постеснявшись собственного безразличия, добавил:

– Она не вредная, не хищная, не глупая. Но самое главное, она не колет ботекс и не ходит к пластическим хирургам. Так что пусть он женится, я не против.

Как только я отковыляла в сторону кухни подальше от прикроватной тумбочки, где остался мой телефон, аппарат громко заиграл марш горного короля из «Пер Гюнта». Кто бы это мог быть? Я бросила взгляд на часы в прихожей: еще не было и девяти утра. В обычный день звонки в такое время отнюдь не были редкостью, но сейчас мне никто не звонил так рано, все, видимо, считали, что моя плюсневая кость ни за что не срастется, если ее так рано будить.

– Не спишь? – прозвучал в трубке постоянный вопрос всех полуночников и любителей звонить в неурочное время.

– Уже нет, – спокойно ответила я. – Неужели пожар?

– Хуже. Вставай, жди меня, я скоро буду.

– Вообще-то я еще даже не умывалась, – попыталась отбиться я, хотя и понимала, что это тщетно.

– Пока я доеду, умоешься. Потом будет не до того.

Столь бесцеремонное поведение я могла позволить только одному человеку – моей подруге детства, а потом и однокурснице Тае Кутиевой. Я ее знаю столько, сколько помню саму себя, потому что мы жили в одном доме, ее родители были однокурсниками моей мамы (и отца – соответственно), дружили с незапамятных времен, а потом всю жизнь вращались в одной юридической тусовке. Между нами с Тайкой ни условностей, ни церемоний нет. В студенческие годы Тая могла явиться к нам в половине третьего ночи, зная, что мама вряд ли воспримет ее визит в негативном ключе, и заявить, давясь рыданиями:

– Ксюха, я никогда его не любила! Я только сейчас это поняла! На что я потратила полгода своей жизни!

Я старалась не остаться в долгу. Я могла, например, излишне впечатлившись ночным просмотром «Крестного отца», утянуть домашний телефон в кухню, чтобы мама не проснулась, набрать номер и сказать:

– Ты знаешь, Тайка, все-таки Аль Пачино самый красивый мужчина в мире.

– Он слишком маленький, – спросонья заявила тогда она.

– Не беда, тебя он в компанию не приглашал, а мне бы подошел и таким, какой есть.

– Ладно, – зевнув, легко соглашалась Тая почти в три часа ночи, – я не возражаю.

Мы с ней любили друг друга иррациональной любовью. У нас было много несовпадений во взглядах на профессию и на жизнь, но по-взрослому мы никогда не спорили, это было залогом сохранения наших уникальных отношений, мы обе понимали это, хотя и никогда не произносили ничего подобного вслух.

То, что Тая заявила о чем-то, что хуже пожара, меня не слишком удивило: никогда не знаешь, что в данный момент могло так всколыхнуть ее впечатлительную натуру. Я ждала ее без всякого плохого предчувствия. Оказалось, напрасно.

Тайка ввалилась ко мне минут через сорок в крайней степени возбуждения – признак того, что она принесла какие-то новости. Однако по напряженному выражению ее лица, по тому, как старательно она отводила взгляд, мне стало понятно, что эти новости не из разряда радостных. Лицо у нее было довольно помятое. Сперва я подумала, что моя подруга этой ночью попала в какую-то переделку, но не стала задавать никаких вопросов – сейчас сама расскажет, иначе зачем приперлась в такую рань?

Тая не спешила, вернее, никак не могла начать. Полезла было в холодильник, но я обратила ее внимание, что бутерброды уже на столе, она окинула их невидящим взглядом и достала из пакета свежие круассаны, которые захватила где-то по дороге. В холодильнике ее интересовало другое: нет ли у меня случайно сливок?

– Ладно, – наконец изрекла она, – все равно когда-то придется рассказать. Что-то мне не по себе.

– Похмелье? – кратко осведомилась я.

– Совсем чуть-чуть, – ответила Тая, – а так просто почти всю ночь не спала. Ладно, ты все равно узнаешь, пусть лучше от меня…

– Да что случилось-то? – наконец не выдержала я.

– Вчерашний праздник у твоего отца закончился полной катастрофой, – выпалила она.

– Я надеюсь, все хотя бы живы?

– Живы-то, может, и живы… – уклончиво промямлила Тая, – но там полный ужас.

– Ты всегда умела толково и доходчиво ввести в курс дела, – съехидничала я.

– Я расскажу. Толково и доходчиво. Все, что знаю.

– Ты что, была у отца? Почему мне не сказала?

– Ты с ума сошла! Я бы сказала! – возмутилась Тайка. – Разве я от тебя когда-то что-то скрывала?

– Откуда же ты знаешь, что там было? Время-то еще раннее, – я выразительно взглянула на часы.

– Мир не без добрых людей, я еще ночью все знала, звонить не хотела.

– Это трогательно.

Тая была права. Юридический мир только кажется таким обширным. На деле же он, несмотря на многолюдность, тесен до крайности, все в нем связаны какими-то узами, все кем-то кому-то приходятся: учителями или учениками, однокурсниками, бывшими сослуживцами, сегодняшними коллегами, женами-мужьями, близкими или дальними родственниками, бывшими или нынешними любовниками-любовницами, друзьями, деловыми партнерами, собутыльниками или просто приятелями.

– На самом деле там все совсем не смешно, – начала Тая.

Неофициальное празднование своего торжества мой отец, Михал Михалыч Кондрашов, решил устроить дома. Без лишних гостей, только ближним кругом, без пыли в глаза, помпы и роскоши, которая никак не монтируется со статусом председателя районного суда. Михал Михалыч, к своему счастью, обладал редким для нынешних ответственных государственных деятелей чувством меры. У него имелся хороший дом, тщательно ухоженный и отделанный с большим вкусом. Достаточно просторный и элегантный, чтобы в него не стыдно было приглашать гостей человеку его положения, и вместе с тем не похожий на визитную карточку судьи, у которого сразу же хочется спросить прейскурант на его услуги.

Садик за домом вообще был таким чудесным, будто находился не в центральной части миллионного города, а где-нибудь в благостной тишине загородной усадьбы. На лужайке позади дома и собирались накрыть праздничные столики. Пока моя сломавшаяся плюсневая кость не обеспечила мне неожиданный больничный и предполагалось, что я буду присутствовать на торжестве, Инга то и дело звонила посоветоваться. Некоторое время назад я была на подобной вечеринке и очень хвалила какой-то гриль-кейтеринг – какой именно? Я знала, у кого именно можно заказать настоящую ягнятину – не поделюсь ли номером телефона? Мои советы ей требовались постоянно, хотя в доме имелся профессионал по части организации праздничных вечеров. Какое вино лучше? И стоит ли охлаждать красное? Это, конечно, не положено, но ведь лето и многие любят прохладное вино. Я должна была оценить новые ротанговые полукреслица для сада, в которых будут сидеть гости, присоединиться к окончательному обсуждению меню. Высказать свое мнение по поводу дресс-кода для гостей, для чего нужно было решить, как позиционировать вечеринку: как светское мероприятие или как хоть и праздничный, но все же пикничок? На гирляндах я сломалась. И в переносном смысле, и в прямом. Я понимала, что Инге, как будущей хозяйке дома, не хотелось сплоховать, а посоветоваться было не с кем: собственные подружки, видимо, не годились, так как не знали вкусов и пристрастий Михал Михалыча, с друзьями будущего мужа она не была знакома, а если кого и знала, то шапочно. Оставались Стасик и я. К тому же мы с Ингой были в одной возрастной категории, так что на роль советчицы я подходила идеально. В общем, подготовка к празднику была основательной, и я даже представить себе не могла, что там пошло не так.

Тая заверила меня, что в смысле организации, меню и прочего все как раз было на высоте. Праздник устроили в субботу, так что опоздавших по уважительным причинам не было, а просто так на торжество к Кондрашову никто опаздывать бы не стал, так что гости собрались вовремя. Как и планировалось, был только избранный круг: папины родители (то есть мои дед-фанфарон со своей напудренной бабкой), кое-кто из близких друзей, кое-кто из коллег, с кем отца связывали не только рабочие, но и добрые человеческие отношения. Парочка приятелей Стасика, которым отец охотно покровительствовал. Меню было изысканное, но без излишеств. Черной икры и крабов не подавали, но гостей угощали достойно: на огне жарили ягнятину, розовую форель, крупных креветок и разнообразные овощи, на столах красовались блюда со свежими салатами, говяжьими языками, холодными перепелками с чесноком. Французские вина и хороший виски, фрукты и свежие ягоды. В общем, все как в лучших домах. Стасик организовал джазовый квартет. Дамы были в нарядных платьях, но Инга, к плохо скрываемому удовольствию Михал Михалыча, затмила всех. Молодая, свежая, гибкая, она умела быть эффектной даже в джинсах и белой рубашке, но ради праздника будущего мужа она постаралась выглядеть впечатляюще. Инга красивая женщина. У нее длинная шея, лучистые серые глаза, необычное, запоминающееся лицо без малейшего намека на накладные ресницы и модные салонные брови. Никаких уколов красоты Инга тоже не признавала, она источала естественную прелесть очаровательной, уверенной в себе женщины. Даже цвет волос у нее был натуральный, такой, что и закрашивать-то грех – редкого соломенного оттенка. В доме отца она появилась года полтора назад, причем привел ее Стасик, у которого по какому-то случаю собралась на шашлыки довольно разношерстная компания. Ингу он и сам до того не знал, она оказалась подружкой чьей-то подружки – Стасик общительный мальчик и любит пестрые, интересные компании. Разумеется, Михал Михалычу среди его друзей делать было нечего, но он на правах хозяина все-таки поприветствовал молодых людей, которые расположились в садовой беседке, ожидая, пока пожарится мясо. В день помолвки – то есть семейного ужина, когда отец и Инга сообщили о своем решении, – Михал Михалыч признался, что обратил внимание на Ингу сразу, как только ее увидел. Она с первого взгляда поразила его своей естественностью и непосредственностью, красотой и хорошими манерами. Одним словом, имела место любовь с первого взгляда. Инга мгновенно почувствовала заинтересованность во взгляде большого человека, откликнулась… В общем, отец в тот вечер вкушал шашлыки вместе с молодежью, показывал девушке сад, хвастался своими кошками и выводком котят, они долго разговаривали. Ну а потом все пошло как-то само собой. К 55-летию будущего мужа Инга приобрела потрясающее платье – серо-серебристое, шелковое, с вставками из кружев более темного оттенка. Платье было узким в талии, открывало безупречную шею и гибкую спину, нижняя его часть спадала свободными фалдами. За пару недель до торжества, на котором отец собирался представить Ингу гостям как будущую жену, она показывала мне ожерелье, которое собиралась надеть с новым платьем. Нитка черного жемчуга, впереди – подвеска с жемчужной капелькой, прикрепленной к нитке бриллиантом. В наличии вкуса девушке трудно было отказать.

Можно было не сомневаться, что Инга предстанет перед гостями в своем самом выигрышном виде, и ей действительно удалось блеснуть, Михал Михалыч был более чем доволен, просто счастлив. Связь с моей мамой нельзя было даже с натяжкой назвать романом, я появилась на свет только потому, что они оба были слишком легкомысленны и слишком усердно потакали своим гормонам. Это была даже не ошибка, а просто времяпровождение, последствий которого они по глупости почему-то не предвидели. Маму Стасика мой отец полюбил по-взрослому, осознанно и, видимо, всей душой. Они жили счастливо, и когда с Екатериной Сергеевной случилось несчастье, отец надолго замкнулся, ушел с головой в работу. На какое-то время он как будто заледенел. Тогда же – совпадение это или нет – он стал уделять больше внимания мне, активнее интересоваться моей жизнью и моими делами. Может, у него просто стало больше времени, может, место в сердце освободилось, но, скорее всего, близко познакомившись со смертью, проводив любимую жену в другой мир, папа начал испытывать страх за тех близких, которые остались по эту сторону. Он стал бояться их потерять. Он был рад, что у нас со Стасиком установились теплые, родственные отношения, и не было похоже, что он нуждается в ком-то еще. Он не искал женщину, и уж точно не искал Ингу. Но, когда она появилась, отец стал чаще улыбаться, у него проснулся интерес ко многим вещам, к которым он давно стал безразличен. Он весь как-то подтянулся, похудел, помолодел, модно подстригся, обновил гардероб, стал еще импозантнее, чем был раньше. Я с некоторым скепсисом отношусь к стареющим мужчинам, которые женятся на женщинах много моложе себя, но в данном случае я была только рада. Во-первых, Михал Михалыч даже в свои пятьдесят пять продолжает оставаться интересным мужчиной: у него породистое правильное лицо, небольшая благородная седина в смоляных волосах, величественная осанка человека, привыкшего зачитывать вердикты. Он похож на римского патриция, даже нос с небольшой горбинкой соответствует этому образу. Во-вторых, он умен и широко образован, с ним интересно разговаривать. Кроме того, отец щедр и приятен в общении. Его было за что полюбить. Если бы мне встретился мужчина, обладающий такими качествами, вряд ли бы я думала о разнице в возрасте. Одним словом, в холодном расчете я Ингу не подозревала, в конце концов папа – не миллиардер, хотя, конечно, зарабатывает, как все судьи, хорошо, имеет отличный дом, связи, статус…

Но я отвлеклась. Тая тем временем благополучно миновала твердую почву первой части праздничного банкета, на которой уверенно себя чувствовали нарядные веселые гости и хозяева. После основной части великолепного угощения слушали музыкантов, танцевали, рассказывали юридические байки и просто беззаботно болтали. Ни слова о ковиде, угрозах новых санкций, инфляции. В общем, все шло так, как и должно быть на хорошем, удавшемся банкете. Инга быстро со всеми перезнакомилась и, судя по всему, успела произвести на друзей отца явно благоприятное впечатление. Стасик с приятелями устроился в беседке играть в карты. Незаметно наступил вечер, кульминацией которого должен был стать какой-то особенный сюрприз, по всей видимости, музыкальный. Стас предлагал было какой-то интересный фейерверк, но отец наотрез отказался, даже обсуждать не стал. «Я судья, а не директор рынка, к чему такая помпа?» – сказал он, и тему закрыли. Стасик только пожал плечами, но судя по софитам, расставленным перед террасой, что-то более подходящее отцовским представлениям он все-таки придумал. На десерт заказали какие-то невероятные корзиночки со свежими ягодами и взбитыми сливками, на столах в маленьких вазочках появился какой-то особенный фруктовый мусс. В саду загорелись гирлянды, темнело. Банкет настолько хорошо удался, что никому не хотелось уходить. В саду было упоительно, меню оказалось так тщательно продумано, что все были сыты, но никто не объелся, дорогие напитки имели благородное воздействие, гости сделались веселы, но ни один не напился до неприличного состояния. Музыканты играли просто здорово. К наступлению сумерек из сада практически выветрились запахи еды, стало свежо, и хотелось, чтобы удивительный вечер длился до бесконечности.