Тоненькая рыжеватая девушка в розовой тесной кофточке, охватывающей талию крест-накрест. Узел на затылке забран под черную сеточку. Петр сразу понял, кто перед ним. Местное СМИ, если можно так сказать. В любой конторе есть. Человек, для которого собирать и передавать дальше сведения так же необходимо, как дышать. Часть физиологии. Такие всегда клюют первыми. Петр сверкнул ламинированным разворотом – и тут же спрятал удостоверение, которое все равно никто никогда не изучал. Да если бы и прочитал, то там стояло столько пугающих обычного гражданина слов вроде «безопасность», «контртеррор», «федеральный» и совсем маленькими буквами «консультант», с лиловой двуглавой печатью на фото (Петр на нем специально сделал будку посуровее), что никто даже не врубался, что имеет полное законное право послать Петра подальше – и ничего за это не будет.
– А, – сказала девочка, – понятно.
– Вы на спектакле вчера в театре были?
– Это на вводе Беловой, что ли? А что случилось? – глазки блеснули.
– Когда в зале был президент, – веско заметил Петр, увидел: подсечка, есть! Добавил: – Строго конфиденциально. Мы можем поговорить, чтобы никто не слышал?
Петр, слегка презирая себя за дешевые кривляния, изобразил, что оглядывается исподтишка. Но комедия удалась.
– Ну есть одно место.
9
Маша, так ее звали, села на металлическую жердочку. В полумраке блестели глаза, сережки и ноготки.
– А мы где? – спросил Петр.
– Под сценой.
Петр сдвинул брови:
– Это надежное место? Вы же понимаете, Маша, когда речь идет о спектакле, на котором был президент…
Повесил на конце фразы вескую паузу. А сам подумал: «Ы-ы-ы-ы-ы, Пушкин, лопни мои глазоньки».
Маша понимающе кивнула:
– Что вы хотите узнать?
Было ясно, что узнать хочется ей: кто, зачем, что, кому. Даже нос у нее будто стал длиннее.
– Как прошел спектакль.
Маша пожала плечиком в розовой мохеровой кофточке.
– Хлопали.
– Ну а для вас лично, Маша, спектакль хорошо прошел?
– Ой, нервно.
– Правда?
– Да, с самого утра какая-то жопа.
– Даже так?
– Как сглазил кто. Может, Белова и сглазила. До нее такого не было. Чтобы сразу все. Все наперекосяк. Сначала репа…
– Репа?
– Ну репетиция.
– Ага.
– Да, прямо на репетиции чемоданы привезли, которые в Лондоне потерялись. А они не потерялись. Все сразу стали думать не про порядок, а как бы поскорее сбегать барахло забрать. Потом пожар.
– Пожар? – но подталкивать Машу не требовалось, она трещала без остановки:
– Ну не, потом поняли, что не пожар. Но уже, конечно, набегались, остыли. Потом опять потопали наверх. В лифты типа нельзя. Ну а чего нельзя – ведь не горит? Бред вообще-то… Ноги только забили. По лестницам-то столько ходить. Вообще!.. Потом костюм у Беловой был какой-то стремный. Из Питера, наверное, свой приволокла. Ей теперь типа можно все.
– Почему?
– Ну типа она прима. То есть не прима. Прима – Вероника. Но Вероника – как бы не прима.
Петр схватился за металлическую рейку, как будто это могло помочь не двинуться башкой вслед за этим причудливым рассказом.
– В каком смысле?
– В смысле – не сам костюм. Костюм нормальный, ей же Вероничкин отдали. А диадема – не как наша. Очень стремная. Питерская, наверное. Но туры все вышли, все поддержки тоже хорошо, прыгала прилично. Только диадема стремная… Не знаю, что там президент после всего этого подумал, – заключила она. И с надеждой посмотрела на Петра: теперь его очередь.
Он только собрался сказать, как…
– Да! – вдруг снова ожила она, словно внутри щелкнуло, сошло колесико: – И потом кто-то позвонил и сказал, что в театре бомба.
– Так-так, – опять изобразил агента на секретной службе его величества Петр.
– Но это была не бомба, как обычно. Все на уши встали. Антракт задержали. Я и так весь день после этих лестниц думала, как там мениск. А тут еще Верка Марковна прямо перед выходом ко всем девочкам пристала: кольца снимайте, сережки снимайте. Прикиньте?
Петр почувствовал, что теряет нить. Чемоданы, которые опоздали, пожар, который не пожар, диадема, которая не диадема, бриллианты, которые нельзя показывать, хотя их никто не видит, бомба, которая не бомба… Эта кувыркающаяся чехарда ехала по его голове, перемалывая мозг в фарш.
– Зачем?
– Чтобы на сцену никто не вывалил в своем. Раньше всем по барабану было вообще-то. Они после Лондона суетятся. Каждый день новые правила. Идиотизм, вообще-то. Кто там что из зала видит? Даже в бинокль. Лучше бы за дверью следили, чтобы чужие дети за кулисами не бегали.
Петр вскинулся:
– Вы тоже видели за кулисами ребенка? С кем он был?
– Девочки говорили. У кого-то из зрителей за кулисы убежал.
«У кого убежал, девочки видели?» – не успел спросить Петр. Маша быстро осведомилась:
– А что, ему спектакль не понравился?
– Кому? Ребенку?
