Мемуары Эмани
– Ханна, дури, – и на цифре «восемь» останавливаюсь. Хотите верьте, хотите нет, до сих пор путаю восемь и девять на всех языках, которые учила.
Когда я пошла учиться в русскую школу, разговаривала только на корейском языке.
В классе села за первую парту, какая-то девочка начала что-то говорить и отталкивать меня. Я вцепилась в свое место и не отошла ни на шаг.
Ей пришлось сесть позади меня.
С тех пор я никогда не выбираю другое место. Только первое в среднем ряду. Не уступаю его никому. Уже тогда поняла, что никому нельзя позволять себя отодвигать.
* * *Отец все тосковал, что у него нет наследника. Сына хотел, а по дому бегали девочки.
Мне надоело выслушивать частые вздохи отца:
– Умная, но ганазяки (т. е. девчонка). Кому ты нужна? Вот сын – другое дело!
Хотелось мне доказать, что я не хуже мальчика. С двоюродным братишкой, он был на год старше меня, дралась в день по несколько раз. Я нападала первой. Царапала его лицо, стараясь попасть пальцами в глаза.
Тетка мрачно жаловалась бабушке:
– Нинка вчера расцарапала лицо моему дурачку, шрамы останутся на всю жизнь.
Бабушка отмахивалась от нее:
– Дети всегда дерутся.
Дралась я хорошо. Поняла то, о чем прочитала позднее у великого стратега древности Сунь-цзы в книге «Искусство войны»: «Гнев может превратиться в радость, злоба опять может превратиться в веселье. Война – это путь обмана. Успешные правила ведения войны заключаются в том, что…»
Почитайте сами трактат. Он полезен всем и всегда: и воину, и бизнесмену, и женам, и мужьям, и молодым, и старым. Жизнь – война с редкими перемириями.
* * *Меня бесила сестренка. В ее адрес только и слышно было: «Ах, какая молодец! Ах, какая послушная!»
Однажды ночью, когда все уснули, я достала ее портфель и разбросала книги. Подумала и съела школьный обед, который был в портфеле. Всего-то два пирожка с картошкой. Утром все проснулись от воя. Сестренка рыдала и показывала руками на пустой портфель. Нетрудно было догадаться, чьих это рук дело.
Мама схватила палку, а я – наутек. Она за мной и кричит:
– Стой, до Москвы добегу, но догоню!
– До Москвы ты добежишь, но меня не поймаешь, – бормочу и оглядываюсь назад.
В другой раз она меня почти поймала. Загнала в угол и радуется. Я полезла на дерево и по веткам перепрыгнула на крышу дома. Не словила, бегает внизу и ругается:
– Прыгай! Прыгай, в школу опоздаешь, кому сказала!
«В школу нельзя опаздывать», – подумала я и прыгнула вниз. Зацепилась юбочкой за балку и кубарем упала к маминым ногам, обутым в галоши. Надавала она мне тумаков и погнала в школу. Я отряхнулась и пошла. Нога болит, хромаю. На повороте мама догоняет и сует трость дурацкую, выпросила у кого-то. Через два урока смотрю, она стоит в дверях. Забрала меня с занятий, пожалела. Видно, хорошо я коленкой стукнулась – распухла так, что не сгибалась.
Через много лет я поехала в Швейцарию на лыжный курорт. Как мне завидно стало: все вокруг катаются, скользят с высокой горы на лыжах. Решила с маленькой сопки вниз скатиться. Покатилась, взмахнула руками и упала. Верите, на ту же коленку. Вздулась она, посинела и не гнется. Почти полгода прихрамывала. А через десять лет случился на том месте перелом.
Утром я потихоньку уехала из дома. Захотелось побыть одной. У меня есть тайное место для такого настроения, там подают на завтрак воздушную яичницу с черным хлебом, фужер шампанского и тишину. Села за стол в красивом зале и не вставала с этого места до обеда. Сделала красивое фото и писала. Пообедала здесь же и думаю: «Гулять так гулять!»
Досидела до вечера и пошла в кинотеатр на «Рождественскую историю». Получился настоящий день наслаждения. Дочитала титры с сожалением и встаю с кресла. Встаю и валюсь назад. Нога не разгибается и не сгибается в колене, боль такая, как будто гвозди в кости забивают.
– Ой, мамочка, – шепчу сама себе с ужасом. Еле доковыляла к выходу и звоню сыну, чтобы приехал за мной.
– Ты где? Куда приехать? В кинотеатр? А что ты там делаешь одна в такое время? – удивился он.
Вернулась домой с подбитым левым коленом. Вздулось оно, багровое.
– Откуда перелом, я не падала, – говорю врачу.
– Старая трещина разошлась, так бывает иногда, – ответил он.
Уже полгода хромаю. Болит. Встревожилась я сильно. А вдруг у меня остеопороз? Сдала анализы, домашний доктор улыбается:
– Нина, кости у тебя, как у двадцатилетней, – потом подумал и исправился: – У тридцатилетней.
* * *Характер у меня был с детства такой, все делала наоборот и назло другим. Мне говорили: «Иди погуляй на улице», а сами шептались между собой: «Сейчас сядет и будет сидеть». Если начинала плакать, то ныла до тех пор, пока не получала свое. Закрывала глаза и кричала, мотая головой. Если не было зрителей, отдыхала, потом опять начинала кричать. Сейчас, когда мой внук Дамиан плачет и смотрит по сторонам, не бегу к нему на помощь. Хочу погладить его, потом отдергиваю руку, вспоминая свои концерты в детстве.
Когда я подросла, меня решили приучить к труду. За сараем во дворе стояла самодельная деревянная рисорушка, на которой шелушили рис. Женщины с силой наступали на нее, деревяшка поднималась и опускалась. Ноги мельтешили в воздухе целый день до тех пор, пока белые зерна риса не наполняли мешок доверху. Старшие дети бегали в саду, а маленький сидел на спине у матери, крепко перевязанный простыней.
Меня ставили работать на рисорушку. Я стояла и читала, не обращая внимания на крики взрослых.
Выходки мои оставались безнаказанными, потому что бабушка защищала меня.
* * *По соседству, слева от нас, жили татары, муж грозный был, звали его Салимгари. Все кашлял и вытирал длинные усы. Пришел к отцу, когда купил дом, говорит:
– Мы должны дружить, мое – твое, твое – мое. Хорошие соседи – лучше родни.
Выпили, побратались и разошлись. А тут уже весна пришла, у нас жаркие края – юг Узбекистана, Наманганская область. Через забор мне моргают ягоды клубники, крупные и красные. Перелезла на ту сторону и прямо на грядках их и съела. Вечером Салимгари опять к отцу пришел, весь красный, как та ягодка с грядки:
– Алексей, мы же соседи, нехорошо это. Ладно, ягоды съела, так еще и кусты все потоптала. Нельзя чужое брать, объясни дочери.
И смотрит на меня в упор. Ничего понять не могу, только недавно здесь сидел и говорил отцу: «Мое – твое, а твое – мое». Взрослый, а путается, где чье. Так и ответила отцу, он слегка улыбнулся и говорит:
– Это чужое. Никогда не бери то, что тебе не принадлежит. К соседу больше ни ногой.
Урок был на всю жизнь. Не всегда надо верить словам.
Соседи справа – корейцы, тоже большая семья. Дядя Иван ездил везде на велосипеде черном. Так и чешутся руки – потрогать хочется красавца. Да не соседа, а велик! Пришлось взять его покататься. Целый день крутила педали на пустыре, падала миллион раз. Велосипед немного потрепался. Незаметно поставила велик на старое место. Может быть, дядя Ваня не узнает ничего? Узнал. Тоже пришел к отцу и долго сидел у нас. Оказывается, колесо было спущено, камера проколота, руль вывернут в другую сторону.
Отец купил мне велосипед, научил руль выправлять: «Ставишь его между коленок, направляешь на себя и закрепляешь». Сиденье под мой рост подогнал. Подтолкнул легонько велосипед ко мне: «Будь осторожна!» Каталась, подняв руки вверх, задом-наперед, стоя и лежа. Как хорошо было ездить на своем велосипеде!
Соседи сзади были интеллигентные, богатенькие. Один сын у них был затюканный ласками. Старики и родители оберегали его. Чистенький такой, сытый и вежливый. Так и хотелось вымазать в грязи. Не получилось.
Увидела как-то, соседка закапывает куриные яйца в горячий песок. Рассказываю дома, а бабушка смеется:
– Они, как китайцы, любят тухлые яйца, солеными называют, потом варят и едят.
А перед нашим домом хлопковые поля расстилались на много километров, и соседей не было, слава богу.
* * *Кто-то тихо тронул меня за плечо:
– Нина, дочь Алексея?
Маленькая щуплая старушка смотрела на меня и плакала, моя бывшая соседка – жена Салимгари.
Те, которые любили тухлые яйца, улыбнулись, увидев меня. Жили теперь в большом новом доме, который выстроили там, где заканчивался наш огород. Раньше на том месте стоял туалет – четыре палки по углам, по кругу обшитые мешковиной. Сидишь на корточках и смотришь в дырочки. Я их сама проделала с правой стороны, чтоб не скучно было.
Так вот, соседи отстроили себе хоромы на месте нашего туалета. Дядька высокий был среди низкорослых корейцев с кривыми ногами. Такой симпатичный и положительный. Жили они тихо и гостей не жаловали.
Почему у многих корейцев старшего поколения ноги кривые? Корейские мамки носили детей на спине. Обматывали себя и ребенка крест-накрест через плечо простыней, чтоб не мешал работать. Первый год жизни ребенок бултыхался в этом рюкзаке самодельном, обхватив мать ногами за спину. Ноги меняли форму, становились кривыми.
* * *Мне было лет двенадцать, когда в моду вошли челки, длинные и прямые, до самых бровей. В классе уже все щеголяли так, а я одна ходила с открытым лбом. И в один прекрасный день я решилась. Встала перед зеркалом и отрезала волосы от затылка до лба. Что вы думаете? Отрезанные волосы скрутились в колечки, я ничего не могла с ними сделать. Мочила водой, держала пальцами концы волос, выпрямляла слюнями – ничего не помогло. От затылка до лба вились кудряшки. Конечно, родители заметили мою новую прическу, но сделали вид, что так и должно быть.
Только они привыкли к моей челке, я стала канючить: «Все подружки ходят в бриджах! Сшей! Сшей мне такие же!» Уговорила маму, сшила она черные широкие штаны из сатина. Внизу на резинках, как у девочек. Бегу на улицу похвастаться.
– Стой! Ты куда собралась? – спрашивает отец и глядит на мой наряд. – Неслыханное дело – дочь в штанах, позор какой!
Чувствую, как голос отца наливается гневом. Забежала в комнату, опустила железную щеколду и притаилась. Присела в уголке и думаю: «Открой, если сможешь», а сама трясусь.
Боялась отца. В это время пришел сосед, у которого я велик брала покататься. Он сразу догадался, кому отец угрожает:
– Нина там, – и улыбается понимающе.
Мужик был противный, ябеда. Частенько приходил беседовать с отцом, долго пил чай у нас и все качал маленькой головой, похожей на дыню. Рассказывал отцу про мои проделки.
* * *На нашу улицу каждый день приходил старый узбек. Худой, загорелый бабай с седой бородкой и в выцветшей тюбетейке. Расстелет мешковину, разложит товар и ждет покупателей.
Разное продавал: курт – сушеные комочки соленого творога домашнего, семечки, шарики кукурузные. Целый день сидит под солнцем и дремлет, закроет глаза и клюет носом.
Я так тихо подхожу и кричу ему в ухо:
– Нечпуль? (Почем?)
Пока он глаза откроет, хватаю курт или шарик кукурузный и бегом за угол.
Через много лет такие кукурузные лакомства увидела в магазине. Попкорном назывались. Наверное, у старого узбека их делать научились. Никогда не покупаю, наелась в детстве. Да и стыдно. Бедный старик, почему я так изводила его? А он не бежит вдогонку, потому что остальное могут утащить.
Дядя Ваня-ябеда все это рассказывал и цокал языком, покачивая головой-дынькой. Отец слушал молча, но его лицо становилось красного цвета. Он покашливал и молчал. Так я выбила деньги на карманные расходы.
А сосед привил мне отвращение к ябедам на всю жизнь, мы их называли сексотами. «Доносчику – первый кнут!» – помните об этом и не доносите. Не сплетничайте никогда!
* * *– Нина, дочь Алексея! – закричал он и заплакал. Не от стыда, от радости.
Почти через сорок лет я стояла на пороге дома у дяди Вани в городе Джамбуле. Была проездом и решила навестить бывшего соседа.
Он опять качал головой, похожей теперь на сморщенную дыню, цокал языком и вытирал слезы. Мы вспоминали папу, которого давно не было в живых, и жизнь в маленьком поселке на краю света.
* * *Я бегу и перепрыгиваю через арык. Хлопковые кусты бьют по пяткам, уже не видно низеньких домов, а я все бегу. Мамин голос: «Стой, догоню тебя!» – звучит и растворяется в темноте. Сердце хлопает в груди, замираю и просыпаюсь от страха. Один и тот же сон гонит меня через годы.
Боюсь, как тогда в комнате. В тишине поскрипывает перо, дописываю упражнение по русскому языку. Вдруг послышалось чье-то дыхание, кто-то еще здесь есть, кроме меня. Чужой и страшный. Чувствую взгляд снизу из-под кровати. Подбираю под себя ноги, замираю на стуле. Потом медленно иду к выходу и стремглав вылетаю на улицу.
На следующий день рано утром пришел знакомый, который жил в нижней части поселка. Постучался в окно, спросил у мамы: «Как дела, у вас все нормально?» Сонная мама ответила, что все хорошо, удивляясь его вопросу. Позже, собираясь на базар, она открыла шкаф и остолбенела: вещей не было. Украл тот мужик, который прибегал рано утром. Странный был вор. Ему говорили:
– Отдай вещи, пошутил и ладно.
Он смеялся и разводил руками:
– Фокус-мокус! – возвращал украденное и уходил с миром.
В тот поздний вечер он спрятался под кроватью в комнате. Знал, что все ушли гулять на свадьбу к соседям. Взрослые, услышав мой рассказ, облегченно вздыхали, что со мной ничего не случилось.
Тот чужой взгляд и жуткий страх душили меня во сне. Я задыхалась и просыпалась вся в поту.
* * *Какое же детство без чужих садов и огородов? Наскоро поужинав, надевала черные сатиновые бриджи, рубашку свободного покроя и кепку, под которую запихивала непослушные кудри. Незаметно уходила из дома и бежала к друзьям-сорванцам. Над нами висело опрокинутое южное небо с огромными звездами. Таинственный свет струился сверху и растворялся где-то там, не доходя до нас. В том измерении все было таким манящим и далеким, что мы просто смотрели вверх и молчали. Нигде больше я не видела таких ярких звезд, как в том небе.
Потом начиналась бесшумная атака. Ловко перелезали через дувалы – глиняные заборы – и хозяйничали в чужих садах. Швыряли горстями зеленые яблоки с деревьев на землю, обдирали виноградники и все, что попадалось по пути. И это приводило нас в дикий восторг.
Расходились по домам далеко за полночь. Я тихо пробиралась на кудури – корейскую печь, – ложилась рядом с бабушкой и засыпала с ангельской улыбкой на лице.
Но был дом на окраине, который мы обходили стороной. До сих пор помню высокого мрачного хозяина со следами оспы на лице, его щуплую жену и незаметных детишек нашего возраста. По двору бегала овчарка, злобно лаяла и бренчала цепью. Дальше простирались кукурузные и хлопковые поля. Мы ныряли в темноту высоких стеблей, чтобы обойти этот дом, по пути рвали недозрелые початки, нащупав их между шершавыми листьями. Уходили медленно и бесшумно, но собака чуяла нас издалека и захлебывалась лаем.
Много лет спустя я приехала домой на каникулы. Мама пересказывала все новости, потом всплеснула руками и пошла к книжной полке. Зашуршала газетой, отыскивая нужную заметку. Хозяин того мрачного дома поехал летом в Крым. На пляже неизвестная женщина схватила его и стала кричать:
– Задержите его! Это убийца!
Оказывается, в годы Великой Отечественной войны он служил в ополчении крымских татар, перешедших на сторону фашистов. Был палачом в карательном отряде и отличался особенной жестокостью.
Вот такая история с яблоками из чужих садов и домиком на окраине.
* * *В шестом классе я убегала в коридоре от Женьки Чуваева. Худой, белобрысый, мчится за мной и кричит: «Стой, Тян!»
Бегу и вижу – стоят математичка и моя классная, Зоя Борисовна. До сих пор помню их имена, лица и фразу: «Какая талантливая девочка, но какая невоспитанная!»
В тот же год было классное собрание вместе с родителями. Зоя Борисовна заглядывала в глаза мамам учеников и рассказывала, какие способные у них дети. Взгляд классной руководительницы скользил мимо меня, мои родители не ходили на собрания. Я сидела одна. Передо мной и за мной была тень одиночества. Это стало главной зарубкой памяти того времени: одна, надейся только на себя.
* * *И еще знаете, что я натворила?
– Дед очень жадный! – Моя рука скользнула в карман дедовских брюк.
Целых пять рублей спрятала к себе в портфель. Закончились уроки. Я не пошла домой, ноги сами понесли меня в поселок ТЭЦ, в магазин. На прилавке лежала колбаса колечками, палками, с жиром и без жира. Прилепив нос к витрине, через стекло смотрела и нюхала, очень долго, пока продавщица не спросила:
– Девочка, тебе чего?
Я помотала головой и поднялась по бетонным ступеням вверх – магазин находился в подвальном помещении.
Дома царила суматоха. Слышу голос деда:
– Нина это, больше некому.
Я тихонечко прошла в комнату, подложила деньги под матрас к деду и вышла на улицу как ни в чем не бывало.
Все заговорили, закричали, я прошла опять в комнату. Поднимаю матрас и всем показываю пять рублей, «потерянные» дедом. Он так пристально посмотрел на меня, ничего не сказал и зашел в дом. Спасибо, дед, что ты не стал разоблачать мошенницу внучку, все понял и смог просто зайти в дом. Прошло много времени, но меня обжигает та пятерка в мокрой ладони.
А колбаса была знаком качества жизни. Как же я ее любила…
Сундэ – домашняя кровяная колбасаИнгредиенты: легкие – 470 г, внутренний жир – 200 г, сердце – 370 г, мясо – 200 г, кровь – 200 г, вода – 1000 мл, сиряги (сухая пекинская капуста) – 300 г, рис – 200 г, кишки – 5 метров, черный молотый перец – 1 ч. л., соль – 1 ст. л., кинза – 20 г, чеснок – 5 зубчиков.
Способ приготовления:
1. Отвариваем рис, выкладываем его в большой таз.
2. Нарезаем мелкими кубиками мясо, внутренний жир и субпродукты, добавляем к рису.
3. Насыпаем специи, заливаем кровью и водой.
4. Хорошо все перемешиваем и начиняем кишку, завязав ее нитками до и после начинки.
5. Помещаем колбаски в кастрюлю, заливаем холодной водой и варим минут 30–40.
6. Как только колбаса закипает, ее надо прокалывать зубочисткой в разных местах, чтобы не лопнула в процессе варки.
7. Готовую сундэ можно подавать с соевым соусом, заправленным перцем и уксусом.
Мама знала, как я люблю сундэ, тащила на себе с бойни кишки и кровь, вымывала все внутренности и приговаривала:
– Много работы сегодня.
На время заливала их несколько раз растительным маслом, смывала и мыла уже в соли. Трепала кишки в тазу, меняла воду. Опять и опять.
* * *Рубль, который дал папа на расходы, был истрачен. Уроки закончились. Сестренка Флора ждет меня на улице.
– Истратила свои деньги? Нет? Отдай их мне.
– А я как? – робко спросила Флора.
– Стой здесь и жди меня, я быстро.
Забираю у нее деньги, захожу в школьную столовую, покупаю котлету с гарниром, сажусь за стол и ем. Доела. Вытираю жирные губы и выхожу. На школьном крыльце сестренка спрашивает:
– Ты купила нам покушать?
Вопрос стоит у меня в ушах до сих пор:
– Ты купила нам покушать?
Да! И съела я одна то, что надо было поделить пополам. Отмотать бы время назад, взять сестру за руку, зайти вместе в столовую и разделить дурацкую котлету из хлеба пополам.
* * *Ноги в руки, убегаю и кричу:
– Беги! Не останавливайся, дура, беги!
– Стой, до Москвы добегу, но поймаю! – Мать бежит за нами и трясет в воздухе палкой.
Флора останавливается как вкопанная и ждет. Я уже за поворотом вильнула и скрылась. Мать недолго думает и лупит Флору за обеих. Я, вволю нагулявшись, к вечеру появляюсь дома с невинным видом. Делаю круглые глаза:
– Вы знаете, что я видела? – И начинаю вдохновенно что-нибудь на ходу сочинять.
Пыталась как-то Флора повторить тот же маневр. Сбежала из дома на целый день и, вернувшись, начала рассказывать про увиденное. Не получилось. Опять ей влетело по первое число.
* * *Весна. Женщины и дети из корейского поселка весело идут за травой. Солнце заливает все вокруг. Вода такая прозрачная в речке, хрустальная. Длинные хрупкие стебли ломаются, по излому стекают вниз прозрачные капли. Назад идем с полными мешками примятой зелени, она еще живая и тяжелая.
Опять весна, но более позднего периода. Трава другая, растет в хлопчатнике, сочная и жирная. Смахивая пот со лба, тащим ее на себе. Вся зеленушка отваривается в огромном котле во дворе. Бабушка, невероятная чистюля, в который раз перебирает ошпаренную зеленую массу, отжимает, шинкует, заправляет чесноком и перцем.
Опять весна. Совсем взрослая. Степь живая и такая волнующая. Собираем с мамой другую траву. Срезаем, встряхиваем, комочки глины медленно падают вниз. Огромное синее небо висит над звонкой степью, мама смеется и показывает на маки. Красными точками они выглядывают гордо из травы. Все льется через край – воздух, солнце, степной аромат.
Сейчас прошла бы босиком по той дальней дороге детства, глотнула бы знойного воздуха и глядела бы вверх в жаркое небо, опаленное солнцем и бездумной порой.
* * *Как мы могли целые дни проводить на улице, предоставленные сами себе? Шпарило солнце, жара палила все вокруг, мы купались в Сырдарье, которая протекала неподалеку. Бежали по берегу километров пять, плюхались в желтую воду, рассекали волны руками, переворачивались на спину и плыли по течению большой реки, которая опоясывала несколько регионов в Средней Азии.
Плюх, плюх – шлепалась волна рядом, потом облизывала руки, ноги, все тело. Смотрю в небо, темно-синее от зноя и духоты. Километров пять лежу и качаюсь в воде, которая лениво несет вниз. Потом выплываю на берег и жду подружек. Вместе бредем вверх и опять прыгаем в воду. Наплававшись вдоволь, мы шагаем вдоль берега и ищем короткую дорогу домой.
Дома бабушка встречала меня и говорила:
– Опять в Дарье купалась, глаза, как пиписька у голубя!
До сих пор не понимаю, почему именно пиписька и именно у голубя?
Те дни, которые принято называть детством, были наполнены уроками в школе, отчаянными играми и запахом чеснока и жгучего перца, потому что три раза в день ели паби и кимчи.
Рецептов приготовления кимчи множество.
У мамы все было просто. Глубокой осенью во дворе грудой лежала капуста со своего огорода. Крупной солью щедро солили разрезанные пополам кочаны. Через два дня промывали каждый листик, потом обмазывали жгучей смесью и укладывали в огромные бочки с меня ростом. В воздухе стоял густой запах чеснока, перца и возбужденные голоса взрослых, рассуждавших о том, какая сочная капуста уродилась в этом году…
КимчиИнгредиенты: пекинская капуста – 2 кг, чеснок – 8 зубчиков, перец красный молотый – 4 ст. л., соль – 180–200 г, морковь – 1 шт., перец чили – 1 шт., лук репчатый – 1 шт., зелень – по вкусу, соус рыбный – по вкусу.
Способ приготовления:
1. Отделяем верхние листья от кочана и разрезаем каждый кочан на четыре части.
2. Делаем рассол.
3. В большую кастрюлю складываем капусту, заливаем рассолом и оставляем присаливаться в комнатной температуре на 12 часов.
4. Смешиваем красный перец и паприку, добавляем чеснок, сахар и рыбный соус.
5. Нарезаем репчатый лук кольцами и добавляем в смесь.
6. Натираем морковь и добавляем в рассол вместе с зеленью.
7. Достаем капусту из воды, обмазываем каждый листик смесью из перца и чеснока.
8. Складываем капусту в миску, заливаем сверху оставшимся рассолом до четверти посуды, ставим сверху гнет и убираем в холодильник.
Кимчи будет готово через два-три дня, хранится долго, если держать в рассоле.
* * *– Скверная девчонка! Я берег тебя от полевых работ, зачем нанялась на поденщину? – Отец отчитывал меня за то, что я поехала на прополку риса на заработки.
Это было в девятом классе, мне так хотелось обнов.
Пятнадцать лет – море по колено глухим и слепым подросткам. Перед глазами маячат только их желания. Дом – конура, в которой тесно дышать, родители давно надоели, бабушка с дедушкой – вообще ненужное, братья и сестры – мелочь пузатая под ногами. Надоело все.
Подруга зовет на работу, тетя Оля Пак набирает людей на прополку риса.
– Пожалуйста, не говори папе, что я поеду на десять дней работать к Пакам, – уговаривала бабушку.
Она засуетилась, собрала вещи, еду кое-какую, разогнула спину на пороге:
– Беги, непослушная девчонка.
Хозяева встретили нас дружелюбно. Первым делом посадили кушать, на клеенке в тарелке свинина, отваренная кусками, кимчи и лепешки. Белые кусочки жира блестели на солнце, подтаявшие и мягкие. Мухи жужжали над едой. Отломив маленький кусок лепешки, я стала нехотя жевать. Хозяйка улыбнулась:
– В старину едой проверяли, хороший работник должен много есть.
В шесть утра нас будили. Мы идем почти с закрытыми глазами до места работы – досыпали на ходу. Хозяйка расставляла нас по местам. Меня держала около себя, но не из-за любви.