Дом трех вдов
Вскипятив чайник, я разлила по чашкам кирпично-красный и очень сладкий чай.
– Ты обещала, – с угрозой в голосе протянул Коваль.
– Я тебя обманула, – без улыбки ответила я. – Извини, бухать будешь, когда я уеду. Поговорить надо.
– О чем? – неприятным тоном осведомился Коваль.
– Ты зачем домработницу выгнал? Хорошая была тетка. За очень небольшие деньги была готова наводить тут порядок. Еду состряпать, опять же.
– Она меня раздражала, – ухмыльнулся инвалид. – Командовать тут начала. В доме не кури, поди умойся… мальчик я, что ли?
Да, это нам знакомо. Общаясь с инвалидом, люди порой переходят черту допустимого, даже не понимая, как обижают человека.
Коваль был болезненно обидчивым. Малейшее проявление неуважения – или того, что ему таковым казалось, – и Сергей бросался в атаку.
– Ладно, – признала я правоту Коваля, – а пацанов из «Шурави» зачем выставил за дверь?
С месяц назад я пообщалась со своими приятелями – бывшими «афганцами», рассказала им про Коваля. Он обещали навестить и обещание исполнили, но про визит к Сергею говорили неохотно, и я поняла, что все закончилось как обычно.
– Да я их в первый раз вижу, – скривился Коваль. – Если они инвалиды и я тоже, это не повод для знакомства, ясно тебе?
– Ясно. А протезы твои где?
Мужчина виновато отвел глаза и протянул:
– А… это… валяются где-то… Натирают они. Я к ним не привык.
– Да что ты?! А до меня дошли слухи, что ты их продал. Точнее, пропил.
Коваль широко улыбнулся, демонстрируя отличные зубы:
– Было дело.
Тут я поняла, что моему терпению есть предел. Два месяца назад я оплатила Сергею отличные протезы. Дешевые, положенные ему бесплатно от государства, никуда не годились. А эти, я надеялась, заставят Сергея встать с тележки и попытаться как-то устроить нормальную жизнь.
– Было дело?! Ну ты даешь! Интересно, где ты нашел покупателя? И кстати, они были сделаны по индивидуальному заказу.
– Мне нужны были деньги, – пожаловался Коваль и умильно посмотрел на меня. Но я уже знала: денег ему давать ни в коем случае не следует. Это может очень плохо кончиться.
Сергей прихлебывал чай, поглядывая на меня с усмешкой. Чувство юмора у него было специфическое. И еще – у меня каждый раз возникало ощущение, что он видит меня насквозь. Все мои тайные мысли, самые легкие проявления недовольства…
Самым простым было встать и уйти. И никогда не возвращаться в этот пропахший дешевым куревом дом.
Но я чувствовала, что отвечаю за этого человека. Год назад я спасла ему жизнь. Сергей Валентинович Коваль появился в Тарасове больше года назад. Приехал откуда-то – то ли из Краснодара, то ли из Красноярска, это так и осталось тайной. Он был совсем один. И деньги у него были – сразу по приезде Коваль купил квартиру в хорошем районе, нанял приходящую домработницу. Видимо, она-то и навела на одинокого инвалида черных риелторов.
Они забрали Коваля из дома, увезли к себе и довольно долго прессовали. Им было нужно, чтобы мужик подписал документы. После этого его можно было устранить – несчастный случай с электричеством или в ванной, и нет проблем.
Коваль держался долго, а потом сдался. Видимо, решил, что пусть убьют, только быстро. Он сказал, что подпишет бумаги. Его вымыли, накормили, одели в костюм.
Ошибка тех уродов была в том, что они повезли Коваля в нотариальную контору. Видимо, решили, что он сломался окончательно и не представляет опасности.
Я зашла к нотариусу по делу и сидела в приемной. Живописная группа из двух амбалов и инвалида сразу привлекла мое внимание.
Следующим, что я заметила, были израненные запястья Коваля и след от сигареты на тыльной стороне его ладони. Мне уже приходилось видеть такое.
И еще взгляд. Сергей смотрел на меня не отрываясь и молчал. Надежды в его глазах не было. Подумаешь, какая-то посторонняя женщина. Чем она может помочь?
Вот тут он ошибся.
Я дождалась, когда они покинут контору, зашла к нотариусу – давнему знакомому – и выяснила подробности сделки. Потом села в свой «Фольксваген» и проследила троицу до пригородного лесочка. Там уже была заботливо выкопана могила.
В нее и лег один из черных риелторов. Кстати, это была самооборона. И даже без превышения допустимого. Он на меня с ножом пошел, что мне было делать?
Второй убрался восвояси со сломанной в трех местах рукой и строгим наказом забыть о существовании Сергея Коваля.
Чтобы подкрепить наказ, я забрала у мужика паспорт, который он предусмотрительно захватил, собираясь в нотариальную контору.
Больше Сергея никто не беспокоил.
Квартиру он вскоре продал – сказал, что все равно не сможет там жить, и купил вот этот дом, мотивируя это тем, что не нужно подниматься и спускаться по лестнице – открыл дверь, и ты дома.
И к домработницам с тех пор Сергей Валентинович относился крайне подозрительно.
Говорить о себе Коваль не любил. Все, что я знала о нем, я выудила из обрывочных рассказов и случайных оговорок.
Сергей был военным юристом. Командировка в Чечню закончилась трагедией – вертолет рухнул в ущелье, Коваль выжил, но остался инвалидом.
Вернулся – и его налаженная жизнь расползлась по швам. Жена заявила, что еще молода и хочет пожить, из чего следует – дороги их расходятся, тем более у нее уже есть один человек… Вот тут Коваль запил. Полгода прошло как в тумане. За это время супруга успела не только развестись с ним, но и поделить совместно нажитое имущество так, что Ковалю достались только деньги, да и то невеликие. Хорошо хоть детей у них не было.
Не в силах выносить жалости общих друзей и прежних коллег, Коваль решил начать жизнь с чистого листа и переехать в другой город. Ткнул окурком в карту – и попал в Тарасов. Здесь Сергей оказался совершенно один, без друзей и знакомых. Чем закончилась жизнь на новом месте, уже известно.
Мы допили чай, и я взялась за швабру и бутылку с моющим средством. Но тут, как говорится, нашла коса на камень.
– Убери немедленно, – приказал Коваль, и по его тону я поняла, что он не шутит.
– Да ладно, слушай, чего ты, давай я немного приберусь…
Инвалид недобро глянула на меня и холодно сказал:
– Знаешь, вообще-то это мой дом. Давай-ка ты не будешь здесь распоряжаться.
Я поставила швабру в угол.
– Как хочешь. Ладно, час поздний, я поеду. Вот твой презент.
Я выставила бутылку на край стола, так, чтобы Коваль мог ее достать.
– Скатертью дорожка, – хмыкнул инвалид.
Я подошла к двери и взялась за ручку. Обернулась. Сергей сидел за столом, смотрел в окно, за которым ничего не было видно.
– Слушай, давай тебя в больничку устрою? – предложила я, уже зная, что услышу в ответ. И точно: Коваль усмехнулся уголком рта и спросил:
– И что, там мне пришьют новую жизнь?
Вернувшись домой, я открыла дверь, стараясь не разбудить тетушку. Но Мила, как оказалось, не спала – ждала меня, клевала носом над очередным детективом, до которых была большая охотница.
– Вовсе не обязательно было меня дожидаться! – сердито сказала я, входя в гостиную. Мила ничего не ответила, и я поняла, что тетя все еще обижается.
Но сил на выяснение отношений у меня не осталось.
– Знаешь, русская народная пословица гласит, что утро вечера мудренее, – мрачно сообщила я. – Предлагаю проверить на практике. Спокойной ночи.
Я закрыла за собой дверь комнаты и включила свет.
Первым, что бросилось мне в глаза, была урна.
Я вспомнила то, что прочла в Интернете про убийство Кирилла. Ганецкий был застрелен двумя выстрелами поздним вечером позади собственного дома. Его нашли на бетонной дорожке, ведущей к дому от гаража. Он пролежал там всю ночь.
Я больше никогда его не увижу. Не смогу выяснить отношения, вывалить на него претензии, которые так и не успела озвучить. Все, что у меня осталось, – вот эта урна. Хреновина с ручками, похожая на ночной горшок.
В бессильной ярости я швырнула свое наследство об стену. Миг – и фарфоровая штуковина с ручкой валялась на полу, разбитая вдребезги.
Я почувствовала, как щиплет в глазах. Ну вот, теперь у меня вообще ничего не осталось от Кирилла Ганецкого – не считая воспоминаний, конечно.
Может, это и к лучшему? Ведь каждый раз при виде фарфорового сосуда, который завещал мне покойный возлюбленный, я бы испытывала отрицательные эмоции. А так даже лучше. Воспоминания постепенно развеются, как пепел над водой.
Я присела, собирая черепки. В груде фарфора что-то белело. Я подняла с пола лист бумаги, свернутый в трубку и перевязанный синей лентой. Это еще что такое?!
Я развязала ленту, и лист развернулся у меня в руках. Я увидела четкие буквы и мгновенно узнала знакомый почерк. Я держала послание от Кирилла Ганецкого.
«Меня убили. Если ты это читаешь, значит, они до меня добрались. Женя, ты единственный человек, кому я могу доверять. Найди того, кто это сделал. Найди его. Или ее. Ты умеешь. Вот список тех, кто заинтересован в моем устранении (дальше шли ровные колонки имен). Знай, что из всех женщин в моей запутанной жизни я любил по-настоящему только тебя одну».
Я уронила письмо на пол и задумалась.
Как это похоже на Кирилла – не смириться с таким неудобством, как собственная смерть, а продолжать и с того света руководить расследованием своего убийства!
Я пробежала глазами список. Что ж, есть над чем задуматься. В этом списке кого только нет – многочисленные жены, партнеры по бизнесу, друзья и однокашники… Мое имя, конечно, не упомянуто. И зря. Думаю, у каждого из людей в этом списке есть причины сердиться, обижаться или ненавидеть Кирилла. Как и у меня. Кого же «дорогой покойник» достал больше всех? Кого обидел настолько, что этот человек перешел от слов к делу?
Однако какой оригинальный способ доставить мне послание! Да, такая проделка вполне в духе Ганецкого.
Видимо, свернутая в трубку записка была вложена в урну, узкое горлышко не позволяло ей выпасть. А когда урна разбилась… Теперь ясно, зачем Ганецкий оставил мне такое странное наследство!
Позвольте, но ведь не сам же покойник подложил записку в урну?!
Значит, на свете есть по крайней мере один человек, который может рассказать мне, что все это значит.
А может, записка Ганецкого – очередная мистификация, на которые он был мастер? И Кирилл жив? Сидит где-нибудь и посмеивается, глядя, какая поднялась суматоха?
Глава 2
Остаток ночи я провела без сна. Перед глазами у меня то и дело возникало лицо Кирилла. Вот он стоит на палубе красавицы яхты, ветер треплет его длинные волосы. Волосами Ганецкий гордился и ухаживал за ними, к слову, куда тщательнее, чем я за своими. А вот красавец мужчина подает мне руку – мы спускаемся по трапу самолета, Париж встречает нас фирменным серо-серебристым светом, раннее утро, мы прилетели на романтический уик-энд. Ганецкий не только любил, но и умел жить. В его компании даже поход с рюкзаками превращался в полное романтики приключение – однажды было и такое, и даже злобные комары не смогли испортить мне приятных воспоминаний.
Кирилл брал от жизни только лучшее, причем легко, не задумываясь, как человек, который убежден – он имеет на это право. Ганецкий разбирался в винах так, как никто из моих знакомых. Ценил хорошую кухню – без учета национальных различий. Мог, впервые оказавшись в незнакомом городе, зайти в первое попавшееся заведение – и тут же оказывалось, что это лучший в городе ресторанчик «для своих», о котором знают только местные. Ганецкий любил быстрые яхты и качественные автомобили. Часто менял марки машин, оставаясь верным только одной – своему обожаемому «Ягуару».
Дорогие костюмы и часы, ботинки и белье, сигареты и сигары, парфюм и средства для ухода за собой, любимым, – все у него было лучшего качества.
О женщинах я уже не говорю.
И вот теперь этот человек, любящий жизнь, любимый судьбой, убит. Застрелен в темном переулке. Два выстрела – один в голову, другой в сердце.
За окном слегка посветлело. Поняв, что все равно не засну, я натянула спортивный костюм и приоткрыла окно. Холодный мартовский ветер остудил мою голову. Стало немного легче.
Может быть, все дело в том, что я не видела Ганецкого убитым? Все, что мне досталось, – урна с безымянным прахом.
И тут меня снова пронзила прежняя мысль: а что, если Кирилл инсценировал собственную смерть? Что, если нашел какого-нибудь, к примеру бомжа, похожего на себя, и подставил?
Да, знаю, звучит не слишком правдоподобно. Так поступают в кино, в глянцевых многоцветных блокбастерах. А в жизни все выглядит куда прозаичнее: смурная небритая личность в темном переулке, два не слишком точных выстрела – и вот блестящая жизнь нелепо оборвана…
Но дело в том, что Ганецкий – один из немногих людей, кому по силам такая мистификация.
Помню, однажды он разыграл нашу общую знакомую. Надоедливая дама любила, явившись без приглашения в гости, шарить по ящикам стола и проверять содержимое шкатулок.
Кирилл дождался ее очередного визита, а вскоре извинился и вышел. Соскучившись, дама принялась за любимое занятие. Через три минуты непрошеная гостья тихо покинула дом с тем, чтобы никогда в него не возвращаться. Дама выскользнула тихо, как мышка, сумочку судорожно прижимала к груди, а глаза у любопытной гостьи были безумные.
Кирилл от души хохотал, показывая мне реквизит, который приготовил в ящике стола специально для гостьи: там были окровавленные отрезанные пальцы и пара глазных яблок. Ганецкий купил все это в магазине приколов. С тех пор эта знакомая исчезла с нашего горизонта…
Я взяла записку и еще раз перечитала. Нет, я не верю, что убили именно Кирилла. А что, если бизнесмен чувствовал, что его жизни угрожает серьезная опасность, и подстраховался?
Не зря же он мне пишет: «Если ты это читаешь, значит, они до меня добрались». Получается, он чувствовал опасность? Кто такие «они»? Кириллу кто-то угрожал? Ганецкий знал, откуда ждать удара? Если знал, то почему выразился так туманно? Почему просто не назвал имя того, кого опасался?
И вот теперь мне предстоит принять решение. Я могу сделать вид, что никакой записки не находила. В конце концов, если бы урна не разбилась по чистой случайности, это было бы правдой. Я поставила бы фарфоровый сосуд на полку и раз в год бережно вытирала бы с него пыль. Могло такое быть? Вполне.
Неужели Ганецкому было не важно, как быстро я найду его послание? Или если бы я не разбила урну, то получила бы, к примеру, письмо по почте?
Я не строю иллюзий – связи с потусторонним миром не существует. Никаких спиритических сеансов – сплошное шарлатанство. Никаких посланий с того света. Ведь не сам же Ганецкий подложил записку в урну с собственным прахом. Есть человек, посвященный в детали этой истории. Именно он – ключ ко всему. Когда я его найду, то узнаю правду. Узнаю, что случилось на самом деле.
Стоп, Охотникова! Ты, кажется, уже начала расследование?
Вспомни, как поступил с тобой этот человек. Вспомни, как вы расстались. Не забыла, сколько слез пролила ты, не имеющая привычки плакать, кроме как от злости?
Но не могу же я оставить все как есть? Кирилл обратился ко мне с просьбой. Последнюю волю умершего я просто обязана выполнить!
А ты уверена, что он мертв? Вполне возможно, Ганецкий использует тебя как пешку в своих играх. Ты будешь бегать, землю носом рыть, как ты это умеешь, поднимешь на уши весь город. Может быть, даже найдешь злодея. А Кирилл будет сидеть в безопасном месте и потешаться, наблюдая за тобой…
Да, и я буду очень этому рада! Если выяснится, что мой коварный возлюбленный жив, я согласна таскать каштаны из огня даже голыми руками!
Вот так я и приняла решение. По натуре я человек прямой и незамысловатый. Всяческие терзания и сделки с собственной совестью мешают мне жить. Но уж когда я точно знаю, что мне делать, тогда все в порядке.
Так что я дождалась рассвета и отправилась на пробежку, несмотря на все капризы погоды.
В восемь часов просыпается Мила, так что на обратном пути я завернула во французскую кондитерскую, куда как раз привезли свежие пирожные.
Когда тетушка, протирая глаза, явилась на кухню за первой чашечкой кофе, ее ждал полный ассортимент магазина: птифуры, эклеры, миньоны и профитроли с кракелюрами.
– Ой, Женя! Какая прелесть! – тетя всплеснула руками. Она ужасная сладкоежка, только стесняется это признать. И нет лучшего способа проложить путь к ее сердцу, чем коробочка пирожных.
– Это я подлизываюсь, – честно сказал я. – Прости, вчера я вела себя по-свински.
– Ты же знаешь, я на тебя не сержусь, – отмахнулась Мила, но я видела, что мои извинения ей приятны.
Мирно попивая кофе, мы беседовали о всякой чепухе. И только когда я сполоснула чашки и поставила их в сушилку, Мила тихо произнесла:
– Я все понимаю, Женечка. Я знаю, ты любила этого человека. А он повел себя непорядочно…
– Непорядочно? Какая ты старомодная, тетя! – усмехнулась я совсем невесело.
– Да, это слово слышу очень редко. Но посмотри сама – как он поступил со всеми своими женами? И эта глупенькая девочка, его третья и последняя жена?
– А ты откуда ее знаешь? – подозрительно спросила я. Вот уж не думала, что Мила в курсе личной жизни Ганецкого!
– Валентина Фердинандовна делает брови у нее в салоне, – призналась тетушка.
– Где?!
Мила укоризненно покачала головой:
– Женя, ты же все-таки не солдат, а красивая молодая женщина! Сейчас есть специальные салоны, там делают брови. В нашем возрасте это большая проблема.
Я искренне расхохоталась.
– Вот доживешь до моих лет… – слегка обиделась Мила.
– Обязательно доживу! – пообещала я. – Всем врагам назло.
Вообще-то у меня есть косметолог, и бровями своими я тоже занимаюсь – но так, от случая к случаю. Представив себе Валентину Фердинандовну, в прошлом партийного работника, гордо восседающую в кресле салона, я развеселилась окончательно.
– Ладно, Мила, сейчас мне нужно немного поработать.
Тетя поспешно поднялась:
– Ухожу, ухожу! Не буду тебе мешать!
– Ты мне вовсе не мешаешь. Наоборот – не могла бы ты мне помочь?
Мила всплеснула руками:
– Конечно! Буду рада! А что нужно делать?
Я окинула взглядом голубые кудряшки и ясные глаза тетушки и призналась:
– Я хочу написать несколько анонимных писем.
– Извини? – Мила склонила голову набок. Иногда у нее проблемы со слухом.
– Это не настоящие анонимные письма, – поспешно сообщила я. – Это мистификация. Шутка, понимаешь?
Тетя внимательно вгляделась в меня. Я сделала непроницаемое лицо.
– Хорошо, – вздохнула тетушка. – Чем я могу помочь?
– Принеси мне, пожалуйста, резиновые перчатки, ножницы, клей и пару экземпляров той рекламной газеты, которую ты непонятно зачем забираешь из ящика.
– Мне жалко деревья, которые пошли на ее изготовление, – созналась Мила.
Следующие полчаса прошли крайне познавательно. Никогда в жизни я не занималась таким глупым делом. Взяв три одинаковых листа бумаги, я принялась вырезать из газеты буквы и приклеивать их вкривь и вкось. Я чувствовала себя первоклашкой на уроке труда, пыхтела, злилась, высовывала язык, перемазалась клеем. Но результат получился превосходным.
С видом Леонардо, только что закончившего «Джоконду», я оглядела свое творение. Текст был примерно одинаковым, с небольшими вариациями: «Смерть идет за тобой. Тебе не спастись. Ты заплатишь за все. Мне все про тебя известно. Ты жди, скоро приду за тобой, расплата близко».
– Женя, ты уверена, что тебе ничего не будет за такое? – обеспокоенно разглядывая результат моего труда, спросила тетушка.
– Мила, не смеши. В нашей стране можно украсть миллиарды, быть заказчиком нескольких убийств, развалить отрасль экономики, развязать братоубийственную войну – и тебе за это ничего не будет, – огрызнулась я. – А тут какие-то бумажки. К тому же они не имеют никакой юридической силы. Их даже нельзя представить как доказательства чего-либо. Ты же юрист, ты должна понимать!
– О чем ты? – нахмурилась тетя.
– Это анонимные письма с угрозами, – терпеливо объяснила я. – Если бы я всерьез собиралась привести угрозы в исполнение, то письма могли бы служить обличающим меня материалом для следствия. А поскольку я не собираюсь выполнять угроз, это просто резаная бумага. Главное здесь – намерение, понимаешь?
– Вероятно, ты хочешь этими письмами кого-то напугать, – догадалась тетушка.
– Ты проницательна, как всегда! – Я чмокнула Милу в щеку, сложила послания в конверты, написала адреса (обратного, разумеется, не указала) и сказала: – Вернусь к обеду. Не скучай.
Сбежала по лестнице, прыгнула в «Фольксваген» и вырулила со двора. Письма я собиралась бросить в ящик подальше от дома – нечего светиться, кто знает, как повернется дело. Конечно, можно было бы опустить послания прямо в почтовые ящики моих «жертв», но мне не хотелось мелькать поблизости. Мой выход на сцену еще впереди.
Письма предназначались бывшим женам, а ныне вдовам Кирилла Ганецкого. Таковых у него имелось целых три. Я была знакома со второй – с Никой, а об остальных только слышала.
Мои письма должны были напугать женщин и заставить их предпринять определенные шаги. А именно – обратиться за помощью и защитой к Евгении Охотниковой.
Мне нужен доступ в дом Ганецкого, и я его получу. Пусть даже таким оригинальным способом, как охрана трех его вдов. У меня не было ни малейших сомнений, что они обратятся именно ко мне. Во-первых, в нашем городе больше нет женщин-телохранителей. Во-вторых, мы же вроде не чужие… И в-третьих, Ника сделает мне необходимую рекламу. Вдова номер два – очень активная женщина.
А пока я опустила три письма в ящик на главпочтамте, отъехала подальше, сняла перчатки и выбросила в ближайшую урну. Все, теперь остается только ждать.
Зато у меня будет время собрать информацию.
Принимая решение взяться за расследование – выполнить последнюю просьбу Кирилла, – я прекрасно понимала: со всем списком мне не справиться. Если я буду проверять каждого фигуранта, следствие будет идти до конца моих дней, даже если я помру в глубокой старости.
Требовалось отсортировать подозреваемых.
В списке имелись три жены покойного, двое школьных приятелей, с которыми Ганецкий поддерживал отношения, пятеро довольно солидных людей, с которыми Кирилл контактировал по работе, а также с десяток совершенно неизвестных мне личностей.
Не стоит забывать, что Ганецкий был в нашем городе фигурой заметной. Расследование его убийства уже ведется и будет проведено качественно. Путаться под ногами у полиции мне бы не хотелось – и без того слишком часто я вторгалась на их территорию. До сего дня мне это сходило с рук, но кто знает, как все повернется…
Так что я покрутила, подумала, просчитала расклад и решила так: середину списка, то есть друзей и деловых партнеров Ганецого, я оставлю полиции. Если виновен кто-то из них, его, скорее всего, вычислят. Когда человек занимается не своим делом, из этого редко выходит что-то хорошее. Ты можешь быть акулой в бизнесе, но убийство… да еще при помощи огнестрельного оружия… Качественная баллистическая экспертиза может рассказать специалисту больше, чем свидетель. Так что поимка преступника в этом случае – просто вопрос времени.
Зато себе я оставила «голову» и «хвост» списка.
Все дело в том, что я знала Ганецкого. Не просто была знакома с ним, а знала хорошо. Знала, как он думает, как чувствует, как относится к окружающим. И на своей шкуре я поняла, на какие грабли чаще всего наступают те, кому не повезло в него влюбиться.
Может быть, для полиции три вдовы не выглядят подходящими кандидатурами на роль убийцы, но я так не считаю. Во-первых, слабая женщина способна выстрелить из пистолета ничуть не хуже мужчины. Во-вторых, я знаю, какой скотиной бывал иногда Ганецкий, и представляю, до чего могла дойти обиженная им женщина. Одно время я и сама видела во сне почти каждую ночь, как ломаю шейные позвонки неверному возлюбленному… Но я же не перешла к действиям!
На мой взгляд, в гибели Кирилла виновна одна из трех его жен. Полиции этого не понять, а я прекрасно понимаю.
Или я все же ошибаюсь и разгадку нужно искать именно в сфере деловых интересов покойного? А что, если причиной его смерти стало как раз противоречие между деловыми и личными интересами?
Как бы там ни было, гадать бесполезно. Надо получить информацию у того, кто был близок к Кириллу в последнее время. А это именно вдовы. Вот с них и начнем.
Следующие два дня я собирала информацию о трех главных женщинах в жизни Кирилла Ганецкого (не считая меня). Информации было негусто.
Первая жена Кирилла познакомилась с ним во времена студенческой юности. Лилия училась на том же факультете. Шалопай Ганецкий увлек серьезную отличницу с очками на носу, закружил, как он один это умел, и сбил с пути, который наметили девочке папа с мамой.
Лиля вышла замуж за Киру (этим идиотским именем его, как ни странно, называли все три жены), и даже бросила учебу. Сидела дома, гладила Кире брюки, крахмалила рубашки, варила домашние супчики с лапшой ручного изготовления.