Семейное проклятие

Аллу Сергеевну из роддома никто не встречал.

Она шла с розовым свертком в руках и старалась улыбаться. Пока пробиралась сквозь толпу свежеиспеченных пап, дедушек, бабушек, теть, пока одиноко брела к стоянке такси, машинально отметила: прямо у входа в роддом припаркована новенькая иномарка. Перевязана яркой лентой, бантик венчает огромная открытка: «Спасибо за дочь, любимая!»

А вот Але – автомобилей в честь рождения дочери не дарили. И вообще ее ребенку никто не рад. Только она сама любила крошечный – всего два с половиной кило! – сверточек так, что дух захватывало. И, хотя слезы застилали ей глаза, Алла Сергеевна упрямо бормотала про себя: «Ничего, малышка! Мы с тобой обязательно прорвемся!..»

Идти ей было тяжело. На плече – огромная сумища с вещами, на руках – младенец. А дальше будет еще круче. Надо забрать старшую дочь и оставшиеся пожитки, добраться с двумя детьми на руках до Калядина – за пятьсот километров от Москвы. И некому, совсем некому ей помочь. Спасибо подруге Мухе, что она хотя бы Настеньку приютила на время, пока Аля была в роддоме.

Впрочем, Муха – удивительное создание. Хотя сама совсем недавно родила – да еще сразу троих, – сумела хотя бы дома организовать Алле Сергеевне торжественную встречу. Праздничный торт испекла. И огромная связка надувных шариков была – на каждом надпись: «С новорожденной!» Роскошную люльку-переноску купила: «Чтобы малышка до Калядина со всем комфортом добралась». И все извинялась, что к роддому не смогла подъехать.

– Но к поезду я вас обязательно отвезу. Мужа уже обязала: он с детьми посидит.

Вот молодчина!

Порхает от младенца к младенцу (кому соску дать, кому нос вытереть), между делом успевает накрывать на стол, разливать шампанское. («Нам с тобой, кормящим, по пять капель даже полезно!») Болтает без умолку:

– Главное для нас, молодых мамашек, заранее не паниковать. Я, например, ужасно переживала: как ходить по магазинам с тремя ляльками на руках? Но быстро приноровилась – все теперь заказываю по Интернету, очень удобно!

И когда в дверь позвонили, попросила подругу:

– Открой, пожалуйста. Это, наверно, подгузники привезли. Я и на твою долю тоже заказала.

Аля поспешила в коридор. Действительно, курьер. Однако в руках не памперсы – всего-то длинный белый конверт. И адресован не хозяйке квартиры, не Мухе – но Алле Сергеевне Кузовлевой.

Она с опасной взяла письмо. Кто-то ее поздравляет? Но кто? Да и выглядит конвертик совсем не празднично.

Впрочем, чего гадать? Аля вскрыла письмо, и в руки ей упал отпечатанный на принтере текст: «РЕБЕНКА Я ВСЕ РАВНО У ТЕБЯ ОТБЕРУ».

Кириллу Бодрых опять пришлось срочно улетать. В этот раз на турнир в Лугано. Хотя «пришлось» – неправильное слово, конечно. Повезло, выпало счастье! Молодой человек до сих пор иногда в день вылета за границу просыпался, и паника охватывала: вдруг его новая жизнь – всего лишь сон? И как же радостно было, когда приходил в себя и понимал: все правда. Вот дорожная сумка, на тумбочке паспорт с открытой шенгенской визой. А ведь каких-то полгода назад он и помыслить не мог, что станет играть за границей. Сейчас же взлетел в рейтинге настолько, что уже и выбирать мог: отправиться ли ему в Швейцарию пробиваться через квалификацию на турнире второй категории, или лучше в Милан на соревнования попроще, зато сразу в основную сетку.

Кирилл пока не дорос до статуса «надежды российского спорта», и журналисты им особенно не интересовались. Тренер, дядя Митя, усмехался:

– И слава богу, что не лезут. Сколько бывало случаев: темная лошадка выиграла турнир. Ажиотаж, автографы, интервью. А дальше все от него ждут новых побед. Он боится не оправдать надежд. И готово дело, перегорает. Лучше уж, как у тебя. Потихоньку, полегоньку. Турниры четвертой категории освоил, теперь старайся в тех, что рангом повыше, хотя б до четвертьфинала доходить.

И Кирилл прилагал все силы. Тренировался гораздо больше, чем с прежним тренером, практически на износ. Но – удивительно! – хотя уставал ужасно, получал от тенниса куда больше удовольствия, чем раньше. И ни капельки не надоедала ему игра. Мог после изнурительного дня на корте вернуться домой, поваляться полчаса перед телевизором, а потом вдруг руки сами тянулись к ракетке. Повторишь на сон грядущий раз сто имитацию крученого справа – и назавтра сам чувствуешь: пошел прорыв!

…Он по-прежнему много думал об Алле Сергеевне. Алле, Аллочке. Но навязчивая идея, одолевавшая его с десятого класса – как учительницу завоевать, сделать своей, – несколько померкла. Слишком много и без того битв. Настоящих – на грунте, на траве, на харде[1]. К тому же бабушка уверяла: Аллу сейчас завоевывать вообще бесполезно. Она же только что родила. И теперь – как минимум месяца три – будет приходить в себя. А потом – не меньше, чем на год! – полностью сосредоточится на ребенке.

Что ж, придется ему смириться. Пусть любимая учительница пока отдыхает. А про любовь – они еще успеют поговорить. Потом.

Кирилл был бы счастлив обеспечить Алле Сергеевне комфортное, уютное, бездельное бытие. Благо деньги – тоже в последние полгода! – в руки сами текли. По меркам спортсменов «большой сотни» зарабатывал он на турнирах гроши. Но для него и тридцать штук долларов в месяц – самое настоящее богатство. Да, приходилось платить дяде Мите, тренеру по физподготовке, за аренду кортов, за гостиницы и билеты… Но все равно тысяч десять – чистыми! – оставалось. К тому же удалось заключить контракт с производителями ракеток. Денег те не платили. Зато на инвентарь – тоже серьезная статья расходов – теперь тратиться не надо.

– А будешь стараться, уже через год станешь миллионером, – предрекал дядя Митя. – Долларовым.

Просто дух захватывало у Кирилла от таких перспектив!

И разве можно ему – почти богачу! – допустить, чтоб любимая женщина, еще совсем слабенькая после беременности и родов, хлопотала с собственным бизнесом?

Но бабуля на пару с Аллой Сергеевной уперлись. Они – открывают малое предприятие. Да какое! Детский сад. Да еще в его родовом гнезде. Ничего себе перспективка!

Пусть Кирилл приезжал в Калядин нечасто, но всегда отдыхал там – будто у него полноценный отпуск. Бабушка откармливала вкусностями, ревностно берегла его сон. Аля – хоть и нет пока меж ними страсти – всегда, когда видела его, расцветала. Сколько переговорено было – у камина в гостиной, на тихой кухоньке, под крышей в зимнем саду. А теперь кругом будут дети болтаться, визг, писк, не поспишь, перед теликом нормально не расслабишься.

Но, как ни пытался он бабулю отговорить, та стояла на своем: малому предприятию в их особняке – быть. Причем в самое ближайшее время.

– Пойми, – втолковывала она внуку, – это твоей любимой Аллочке в первую очередь и нужно. Чтоб она не чувствовала, что на нашей шее сидит, не корила бы себя.

– Да у нее ж учеников куча! Кто мешает, если ей обязательно собственные средства требуются, уроки давать? В охотку, по паре часов в день?

– Ты же сам знаешь, – вздыхала бабушка. – Але нужны деньги совсем другого порядка. Не успокоится она, пока Николаю Алексеевичу долг не отдаст. Не понимаешь, что ли?

– Можно подумать, вы на вашем садике сто семьдесят тысяч долларов заработаете! – усмехался Кирилл. – Да ни в жизнь! – И добавлял покровительственно: – Что вы обе понимаете в бизнесе?

– Ладно уж, не глупее многих, – парировала Виктория Арнольдовна.

– А для бизнеса как раз умными быть не надо! Дела идут у подлых, хитрых, кто умеет лавировать, приспосабливаться, – авторитетно заявлял молодой человек. – Вас просто съедят! За месяц!

Но бабулю трудно смутить:

– Пусть попробуют. Да, подличать мы не умеем. Но я, слава богу, в Калядине сколько лет прожила и знакомых имею – сам знаешь, чрезвычайно полезных. Нас и мэрия поддержит, и полиция в обиду не даст.

И столько властности во взгляде, уверенности в своих силах! Будто ей не восемьдесят с хвостиком, а максимум лет тридцать.

В Алле Сергеевне – ради которой, как утверждала бабушка, бизнес и затевался – решимости было куда меньше. Любимая учительница призналась Кириллу, что никогда не любила, не хотела и не умела руководить. И вообще ужасно боится:

– Это ж детский сад, воспитанники – крохи совсем! Представляешь, какая ответственность! Вдруг с лестницы упадут, пожар устроят, да хотя бы просто лоб на горке разобьют?! Как я их родителям в глаза посмотрю, как оправдываться буду?

– Так и в лес его, ваш детский сад! – горячо убеждал Кирилл. – Зачем вам этот дурацкий бизнес?! Живите в свое удовольствие, растите девчонок! Я любую вашу забаву профинансирую. А чтоб не скучно было, можно, например… – он отчаянно искал все новые и новые аргументы, – пока оттачивать на Зоиньке какую-нибудь авторскую методику раннего развития. За годик доведешь ее до совершенства, сама отдохнешь, да и малышка подрастет, – и открывай хоть сад, хоть школу! Я, опять же, еще больше разбогатею, смогу вам и помещение купить, и все, что надо!

Но Аля ласково смотрела на него, восторгалась его идеями – однако твердо стояла на своем:

– Нет, Кирилл. Я переборю себя, справлюсь. Мы с Викторией Арнольдовной все уже решили.

…Молодой человек почти не помнил своего отца, но одна его фраза запала намертво: «Будь, Кирюша, снисходителен к девочкам».

И он отступился. Снисходительно молвил:

– Ладно. Играйтесь.

В конце концов, чем они рискуют? Помещение снимать не надо, покупать дорогостоящее оборудование – тоже. Поймут за пару месяцев, что дело хлопотное, а доходов особых не приносит, и оставят свою затею.

Но, как выяснилось, Виктория Арнольдовна дело планировала вести с размахом. Кириллу совершенно случайно попался на глаза бизнес-план, и он просто опешил: одних развивающих пособий дамы собирались закупить – на сто тысяч рублей. А еще мебель для игровых, ортопедические кроватки, инвентарь для детской площадки и спортивного зала.

Кинулся к бабушке:

– Откуда вы на все это деньги возьмете?!

Виктория Арнольдовна невозмутимо пожала плечами:

– А кредиты на что? Сын Венечки, моего хорошего приятеля, – президент банка. Веня уже с ним поговорил, тот пообещал: не откажет.

…Однако Аля – на переговоры Виктория Арнольдовна отправила ее – вернулась из банка грустная.

– Неужели не дал? – нахмурила брови старуха.

– Дал, – вздохнула Аля. – Через неделю деньги на счету будут.

– А что тебя тогда беспокоит? – проницательно взглянула на нее пожилая женщина.

Алла виновато пробормотала:

– Да ерунда, наверно… Этот банкир такое сказал, вроде как между делом… Только бы, говорит, Виктория Арнольдовна протянула все три года, на которые выдан кредит.

– Ну, когда речь идет о человеке моего возраста, опасения естественны, – усмехнулась старая дама. – Чего ты расстраиваешься?

Аля же опустила голову:

– Да я о другом. Меня – совладелицу бизнеса – этот банкир вообще всерьез не воспринял. Зато вас упоминал постоянно: «Придумала Виктория Арнольдовна неплохо. Все у нее должно получиться. Лишь бы здоровья хватило…»

Кирилл – он присутствовал при разговоре – бестактно ляпнул:

– Алла Сергеевна, но это же правда! Вы сами мне говорили, что боитесь руководить, не хотите ответственности.

Она обернулась к нему, глаза несчастные:

– Именно, Кирилл. Я вообще всего боюсь. Ни единого самостоятельного решения не принимаю. Просто плыву по течению, да и все. Ужасно стыдно.

– Ничего и не стыдно! – возмущенно выкрикнул он. – Главное, что подле вас есть люди, которые готовы – да просто счастливы! – опекать, оберегать, помогать!

– Кирилл! – предостерегающе сказала бабушка.

А у Али по щеке уже поползла слеза. Она прошептала:

– Но не могу же я всю жизнь сидеть у кого-то на шее.

Всхлипнула еще горше, закрыла лицо руками. Пробормотала:

– Простите.

Кинулась вон из комнаты.

Кирилл поднялся: бежать за нею. Но бабушка властно положила руку ему на плечо, велела:

– Не надо. Пусть поплачет. Одна.

– Но…

– Оставь ее в покое, – повторила Виктория Арнольдовна. Любовно взглянула на него, пригладила челку, нежно сказала: – Ты у меня уже мужчина. Сильный и мудрый. А девочка наша, Аля, только растет. Давай мы с тобой – взрослые люди! – дадим ей время повзрослеть.

Леся Бородулина никогда не ставила перед собой сверхзадач. Да, покорять Москву явилась. Но хамских планов – например, чтобы ездить на «Бентли» и поселиться в клубном доме на Остоженке – никогда не строила. Квартирку бы заиметь – хоть какую! Да и жить как все: по будням ездить в офис, вечера коротать перед теликом. В субботу – с утра в мегамолл, потом в киношку. Изредка – рестораны, театры. Концерты – желательно позвезднее, чтобы потом за бизнес-ланчем молвить небрежно: «Да, Пол Маккартни постарел, прямо смотреть жалко».

Когда Лесе удалось – совершенно случайно! – затащить под венец самого настоящего миллионера, ощущения были, будто у высоченного обрыва стоишь. Красотища кругом, перспектива – аж дух захватывает, но и страшно почти до икоты. Всего один неверный шаг, даже просто неловкое движение – и все, уже летишь в пропасть.

«Ничего! – успокаивала она себя. – Не раскусит меня муженек».

Но только невозможно всю жизнь притворяться паинькой. И так почти два года мучиться пришлось – сначала завоевывала Игорька, потом полгода после свадьбы сидела тише воды, ниже травы.

Будь ее клетка реально золотой — набитой бриллиантами, дорогущей одеждой, поездками на Сейшелы – может, и смирилась бы. Но Игорь то ли скуповат оказался, то ли просто деловой человек не считал нужным ее баловать: зачем, раз жена и так всем довольна?

Поселил ее в Подмосковье, в скромном домишке. Вместо того чтоб нанять лимузин с шофером, заставил получить права и самой управлять машинкой-букашкой. В рестораны не водил («Ты, солнышко, у меня сама повар – никакому Мишлену не снилось!»). Когда Леся однажды заикнулась про ночной клуб, вздохнул: «Заинька, мне ж, к сожалению, не тридцать лет! И даже уже не сорок…»

Кто выдержит такую жизнь?

Тем более что дальше перспективы вырисовывались еще мрачнее. Чтоб покрепче Игоря к себе привязать, Леся, конечно, организовала ребеночка. В плане женитьбы – помогло, в загс отвел почти сразу. Но их общее будущее свежеиспеченный муж расписывал такими красками, что Лесю в дрожь бросало: «Няню брать не будем – у тебя с малышом у самой все получится замечательно, я уверен… Ездить за границу пока не станем – я в этом смысле человек несовременный. Считаю, неправильно, когда совсем маленьких детей за собой повсюду таскают».

То есть: сиди, любимая, в дачном поселке, тряси погремушками, а когда дитя укачаешь – вари борщи.

Можно было бы, конечно, как в страшном сне любого мужчины, после свадьбы быстренько переродиться в стерву. Вытребовать домработницу, няню, кухарку, право мотаться по бутикам да салонам. Игорь, конечно, опешил бы. Но, наверно, смирился бы – как все мужчины.

Однако Леся все ж решила покуда не сбрасывать шкурку скромницы. Тем более что особого проку в сорока (а не пяти) парах обуви она не видела. Да и салоны красоты не слишком жаловала – что хорошего часами лежать без движения и терпеть, как тебе бесконечно гладят-парят-протирают лицо?!

Куда веселее, считала она, когда есть с кем время весело провести.

Кандидатура компаньона — на то время, пока Игорь на работе, – у Леси имелась. Колька, троюродный брат. Шутник, приколист, балагур, разгильдяй, обаятельный, беспечный и вообще самый лучший. Будь у нее поменьше здравого смысла, вообще бы замуж за него вышла (по закону, она узнавала, даже за двоюродных можно). Но только прекрасно видела: дурковать, веселить других и ее Колюня умеет прекрасно. А вот заработать денег, пусть на самое скромное бытие, братцу не дано. Повылетал со множества работ, причем однажды одновременно с увольнением даже прославился. В их районной газете статья вышла с броским заголовком: «ВОДИТЕЛЬ «КамАЗа» НАПОИЛ ЦЕЛУЮ ДЕРЕВНЮ». Это о том, как Колька ящики с водкой вез, задремал за рулем да в кювет свалился. Самому ничего, на машине пара вмятин, да и выпивка почти вся уцелела. Но водитель – нет бы принять меры к спасению товара! – беспрепятственно позволил аборигенам попастись на руинах. Беспечные – на месте угощались, предусмотрительные – грузили ящики на тачки да волокли домой.

Колю, конечно, уволили, пытались по суду ущерб взыскать – да что с него возьмешь? Собственностью, а паче того счетами в банке братик не обременен.

Но – в отличие от многих – чужому богатству не завидует. И за Лесю – когда удалось ей зацепиться за Москву, – искренне радовался, хвалил: «Молодец, что сумела свой норов усмирить. Я так не могу».

Сам он оставался в их городке, откровенно бедствовал – куда его возьмут, если ни хватки, ни образования, да еще и репутация соответствующая? Но не унывал. И продолжал прикалываться при каждом удобном случае. Например, когда совсем недолго грузчиком в продуктовом работал, подбросил в ящик с бананами безобидного ужика. Байки потом по всей области ходили – будто ядовитейшая змея черная мамба укусила покупательницу (та скончалась на месте) и уползла (змея, не тетка).

Лесина мать троюродного племянника осуждала: «Паяц он, и больше никто! Держись от него подальше».

Однако Леся на мнение родительницы всегда плевала с высоченной колокольни. Вот и решила перетащить Колечку, свою отдушину, в столицу. Она ведь, в конце концов, жена богача! Имеет право хотя бы на единственного наемного работника.

С Колькой пришлось провести серьезнейший ликбез. Чтоб – когда будет собеседоваться с Игорем, – выглядел исполнительным, туповатым, скучным. Она купила братцу соответствующую одежду (а то с него станется явиться к работодателю в каких-нибудь рваных джинсах да кедах). Организовала трудовую книжку с «правильными» записями. Очень боялась, что Игорек на Колю службу безопасности натравит для тотальной проверки, но нет, обошлось.

Муженек безропотно принял Колю на должность шофера, эконома и «человека за все».

Леся – хотя рада была необычайно! – первое время вела себя осторожно, надменно. Колю, даже когда наедине, называла только на «вы», никаких прибауточек-шуточек, заваливала работой, придиралась. Настолько вошла в роль, что Игорь даже посоветовал:

– Ласточка, когда на тебя работают люди, нельзя слишком уж их прижимать. А то ведь взбунтоваться могут. Как в семнадцатом году.

Но Леся по-прежнему продолжала в присутствии мужа вести себя с экономом сдержанно, строго. Зато уж когда Игорь на работе был – вожжи отпускала. Баловались, дурака валяли, как дети. Коля – человек совершенно без тормозов! (В хорошем смысле, конечно.) То вызовет ее на бой подушками, то попросит пирушку «а-ля грузчик» (то есть порезать на газетке вареной колбаски, закусить огурчиками из банки). Анекдоты травил – она животик надрывала.

Жизнь пошла совсем другая. Если б еще не беременность!

По счастью, Коля – хотя и не скрывал, что в Лесю влюблен, – к Игорю ее не ревновал. И что ребенка она ждет от своего миллионера – воспринял нормально. Шутил: «Лучше уж олигархов плодить, чем таких, как я, раздолбаев».

Все его, казалось, устраивает в нынешней жизни и в нынешнем его положении.

Но Леся все равно иногда задумывалась: как было бы хорошо, если б нелюбимый Игорь куда-нибудь вдруг исчез, растворился… и она бы осталась с Колей – но при этом со всеми мужниными деньгами!

Только как это организовать? Если просто попросить развода, миллионер ни копейки не даст. У них брачный контракт, там условие: чтоб претендовать хоть на малую толику капитала, надо им вместе оттрубить пять лет, целый срок!

Убить? Жаль. Да и страшно. Смерть миллионера, конечно же, будут расследовать лучшие силы милиции, какое ни придумай идеальное преступление – расколют ее в два счета.

«Вот если бы он в аварию попал! Сам! – фантазировала Леся. – Или вдруг заболел, допустим, скоротечной саркомой, чтоб в никакой Германии помочь не смогли!..»

Однажды не выдержала: поделилась мыслями греховными с Колей. Ожидала, признаться, что тот – как на любую заданную ею тему – начнет дурковать. Фантазировать вместе с ней, как на пути Игоря вырастает цунами или на его голову рушится пресловутый кирпич.

Но брат, против обыкновения, ответил серьезно:

– Леська, даже думать не смей о таких вещах!

– Почему? – надула губки она. Капризно добавила: – Он же достал меня выше крыши, неужели сам не видишь?!

– А я считаю, нормальный твой Игорь мужик, – пожал плечами Николай. – Платит хорошо, не достает, не зудит.

– То есть тебя все устраивает? – ощетинилась Леся. – Считаешь, это нормально, что я нелюбимого ублажаю, танцую вокруг него, кофе в постель подаю, а ты при нас – экономом?!

– Ты вчера и мне приносила кофе в постель! – ухмыльнувшись, напомнил Коля.

По-хозяйски обнял Лесю, примирительно сказал:

– Еще месяц назад, когда меня на работу Игорь взял, ты радовалась: как хорошо все у нас устроилось! Что сейчас-то изменилось?

– Да то, что я – в отличие от тебя! – развиваюсь. Ищу пути, чтоб еще лучше было!

– А я просто радуюсь каждому дню, когда ты со мной рядом, – спокойно ответил он. – Тоже неплохой вариант.

Поцеловал ее – жарко, страстно. У Леси аж в низу живота заныло (и младенец внутри завозился).

Она прильнула к любимому братику, отдалась силе его рук.

Может, и правда без разницы, что Колька – эконом, прислуга?

…Их неправильная – но такая приятная! – жизнь с двойным дном продолжала течь дальше. Вплоть до того ужасного дня, когда Игорь – без предупреждения! – вернулся из Франкфурта. Вместо вторника на два дня раньше, в субботу.

Леся и предположить не могла, что ему такое в голову придет. Прежде-то муж всегда: как сказал, так и сделал. Сообщает утром: «Я допоздна на переговорах». Значит, раньше полуночи не жди. Из командировок всегда являлся точно в день и точно тем рейсом, о каком говорил. А сейчас она ведь и билет видела! Что прилететь в Россию Игорь должен 28 мая, во вторник. Почему ж в подобных обстоятельствах не расслабиться?

И до чего не повезло: явился муж – точно, как в анекдоте! – в самый разгар процесса. Причем они настолько увлеклись, что не услышали, как поворачивается в замке ключ, а по лестнице, что ведет в спальню, шелестят шаги.

…Леся никогда не забудет Игорева лица. Пораженного, обиженного, убитого. Его хриплого от отчаяния голоса. Безнадежной реплики:

– А я думал, ты меня любишь…

Выкручиваться, придумывать оправдания было бесполезно. Молить о прощении, она сразу поняла, – тоже.

Будто за мгновение перед смертью, вся жизнь пролетела перед глазами. Нищее детство, голодная юность, отчаяние первых московских лет. Когда вертелась последней шестеренкой в постылом рекламном агентстве, жила в общаге в комнате на четыре койки. А потом: крепость по имени Игорь, ее планомерная осада и, наконец, триумфальное завоевание. Сумасшедшее счастье, когда миллионер ставил подпись в загсе, в амбарной книге брачующихся…

Все, получается, было зря.

И ее охватило вдруг такое отчаяние, что в глазах потемнело. Помутнение разума, морок: показалось, что потолок придавил, стены рушатся.

Она вскрикнула, схватилась за грудь.

– Леська! – рванулся к ней Николай.

Но она смотрела не на брата – на мужа. А в лице у того – ни грана сочувствия, одно презрение.

Все действительно было кончено. Она осталась с Николаем. И лишь теперь поняла, что совсем этого не хочет.

Галина Круглова теперь все чаще и чаще впадала в состояние кокона.

Началось это сразу после смерти любимого сына Митеньки. Чтоб не сойти с ума, она тогда научилась заворачиваться в плед, откидываться в кресле и выключаться из реальности. Полностью.

Раньше ей хватало часа или двух. Потом хотелось есть, пить или в туалет. Но с годами она «достигла совершенства» – целыми днями могла так сидеть, в полузабытьи, в полудреме.

Верочка Бородулина – единственная ее подруга – очень тревожилась. Советовала:

– Вам обязательно нужно показаться хорошему доктору.

Но Галина всегда отказывалась.

Никакой доктор не вернет ей сына. А научиться жить без него невозможно, она уже много раз пробовала.

Раньше Галину хотя бы борьба поддерживала на плаву. Воевала с теми, кто погубил Митю – с педагогами, воспитателями, директором школы. Вела вдохновенную переписку с инстанциями, встречалась с журналистами. Когда в стране происходила очередная трагедия с детьми, телевидение всегда взрывалось ток-шоу. Галину, эталон борца за справедливость, на них частенько приглашали. Потом перестали. Сама Галина считала: из-за того, что однажды она набросилась с кулаками на депутата, который осмелился ляпнуть, будто большинство родителей сами виноваты в том, что их дети погибли.