Сказания о Титанах
Слышали слова Атланта другие титаны и радовались. Но слышали их и боги Крониды. И лучше всех услышала их богиня Гера с ее бурным титановым сердцем – сердцем Уранидов.
Самовластна богиня. Не боролась Гера с титанами. Не участвовала в великих битвах Уранидов с Кронидами. На дне Мировой реки, у праотца Океана, укрывалась в дни свержения титанов. И хотя была из рода Кронидов, враждовала с Зевсом и ревнивым глазом властительницы смотрела на его благосклонность к плеядам.
Зачем хочет Кронид иметь от них сыновей? Что таит от нее? Неужели задумал сделать Геру безвластной? Так пусть же безвластным станет он сам!
Знала Гера о том, что были у Атланта еще пять других дочерей – гиады. Прозывали их Плачущими. Не жили гиады на Чудо-горе – уходили в страны дождей и туманов, чтобы вместе с дождями оплакивать юношу гиада. Растерзало юношу чудовище. Так ли, не так ли, но исходили по нему сестры-гиады от печали слезами.
– Ох и доплачетесь вы! – бурчали им старые тучи.
Потому и говорила Гера коварно богам:
– Что за дочери у Атланта? Одни – смеющиеся: плеяды, а другие – плачущие: гиады. Смеющихся утешают боги: от них богам утеха. Но никто из богов не утешит плачущих. Или так оно у бессмертных? Вот у смертных иначе: там смеху ни к чему утешение – утешают только печалящихся. Попробуйте-ка и вы, боги, утешать печалящихся.
Говорила и сама усмехалась в душе, скосив глаз на Кронида.
А Кронид уже на Кил лене, в Аркадии, любуется веселой игрой плеяд, любуется Майей, Электрой, Тайгетой… Что-то слишком долго любуется Зевс веселыми титанидами с Чудо-горы.
Да проведал ли об этом Атлант?
Знает Гера: отважен и непреклонен Атлант – не примирился он с Зевсом. Прометея-Промыслителя, сына Япета, приковал Зевс к скале Кавказа.
Потому-то и ушел Атлант из-под власти миродержателя на свою Чудо-гору.
Как солнце, всевидящим мог бы быть Атлант. Но не захотел он все видеть. Закрыл глаза на мир Кронидов и только видел свою Чудо-гору, да юных титанов, да своих веселых плеяд-титанид.
Все видеть мог бы Атлант, но предвидеть, как Прометей, не мог.
Говорила Плейона Атланту:
– Опасно не видеть мира.
И умел же Атлант ответить Плейоне:
– Моя Чудо-гора и есть мой мир. Не хочу я иного мира. Нет конца чуду жизни. Здесь, на Чудо-горе, открыты мне все чудеса. Все здесь узнает Атлант.
Но не знал Атлант, что замыслил Кронид приманить плеяд в небо, поближе к жилищам богов, похитить их из счастливой Аркадии. А что замыслит всевластный бог, то он и выполнит.
Уже гремит на Олимпе грозное слово Кронида. А по правую руку Кронида богиня Дика-Правда сидит.
– Что задумал Атлант-кознодей, Япетово семя! Всезнающим быть захотел: мне – соперником? Захотел глубину моря жизни познать и грядущее видеть? Криводушен Атлант, весь в замыслах темных. Не Атлант ли поднял титанов на Диониса, бога-ребенка? Растерзали бога-ребенка титаны. Не Атлант ли держит звездных плеяд в плену на своей темнице-горе? Не Атлант ли нарушил заветы богов – рассказал титану Асопу, кто похитил его дочь, речную нимфу Эгину? Что задумал теперь горный отшельник! На Кронида руки поднять? Будут бедра в плечах у него! Будут руки в бедрах его! Станет он Горой-Человеком. Придет герой, окаменит тебя – и будешь ты, Гора-Человек, камнем-горой!
Но не знал прямодушно-мудрый Атлант о своих винах перед миром на своей Чудо-горе. Не знал, что жизнь прожить на Чудо-горе – уже вина перед богами.
Гремит грозное слово Кронида. А по правую руку Кронида богиня Дика-Правда сидит.
Услышала Гера грозное слово, унеслась с Олимпа, кличет зовом титановым Атланта. Опустилась к нему на дремучей горе вепрей – Эриманфе. Сказала:
– Береги плеяд, Атлант! – И ударила об землю рукой – так ударила, что гул от удара докатился до самого тартара, где под стражей Сторуких томились в оковах низверженные титаны Ураниды. Поклялась Уранидами Гера, что слова ее непреложны; их призвала в свидетели.
Еще не было такого случая, чтобы Крониды клялись подземными Уранидами.
Ничего больше не открыла Гера Атланту. Не могут боги открывать тайны других богов. Но не внял Атлант голосу Геры.
Что ему, Атланту, оберегать плеяд! От кого? Как сказать вольным титанидам: «Не уходите за Чудо-гору»? Да и удержишь ли звездных девушек! Уйдут, убегут… Не хочет Атлант темных тревог: не залетают керы-беды на Чудо-гору. На то она и Чудо-гора. Не покинет Атлант своей Чудо-горы для темных тревог.
И все же закружились Беды-тревоги вокруг Чудо-горы. Омрачилось счастье Атланта. Припомнил титан: как-то с высокого места окликнул он титана коринфской горы Эпопа, где живут солнечные титаны гелиады, и видит: влечет Зевс-Похититель кого-то к морю. Ударило молотом в сердце титана. Прянул он с Чудо-горы на Эпопу и узнал в добыче Кронида речную нимфу Асопиду Эгину. Тут забрел к нему на Чудо-гору престарелый водяной Асоп спросить Атланта: не видал ли он где Эгину? Не пошел титан против титановой правды, открыл Атлант Асопу, кто похитил речную нимфу.
Не забудет ему Кронид, похититель Эгины, этой правды.
Был у Геры, некогда аргосской владычицы, верный страж, тысячеглазый Аргус Панопт, из рода титанов.
Как узнала Гера, что плеяда Майя родила на Киллене Зевсу Гермия-бога и что ночью похитит Зевс плеяд-титанид, послала тотчас к Атланту на Чудо-гору тысячеглазого Аргуса. Любому титану доступна Чудо-гора. Не открыла Гера Аргусу всей своей думы. Только сказала:
– Возмути, Аргус, сердце Атланта. Замани его глазами на небо.
Знала Гера: чуть взойдет Атлант на Олимп и увидят друг друга титан и Кронид – вспыхнет тотчас нежданная битва. Одолеет Зевса титан – быть тогда Гере владычицей мира. Не возьмет верх – ну что ж! – полюбуется богиня битвой.
Объявился тысячеглазый Аргус на Чудо-горе. Там, на Чудо-горе, Аргус как дома. Взглянул на Атланта тысячами глаз – так взглянул, будто все звездное небо заглянуло в душу Атланта и замерцало в ней ч́удно. А глаза всё глядят да глядят на титана, входят в него лучами, завораживают, манят… И такую тоску по звездам заронили в Атланте и такую отвагу, что рванулось сердце титана – взбежать на небо, сорвать с него цветы-звезды и усеять ими Чудо-гору, и руки, и грудь, и ноги…
Не для одних же богов цветы-звезды небесные!
И забыл Атлант, что звезды тоже боги. И забыл Атлант, что на Чудо-горе в звезды играют плеяды и что все звездное небо сверкает над Чудо-горою. Заворожил Аргус Атланта. А раз что захотелось титану, так уж ничем не удержишь – добудет титан звезды с неба.
Но не даст ему Кронид унести небесные звезды на Чудо-гору. Оставит их Кронид миру богов. Задумался титан…
И шепнул тут Атланту Аргус:
– Береги плеяд. Похитит их в эту ночь Всевластный Похититель.
Тогда поднял Атлант руки к небу, кликнул клич, созывая юных титанов, – пусть кинутся с ним на Олимп.
К Мировой реке-океану, в мир мертвой жизни ушли древние могучие титаны. Туда их изгнали Крониды. Не осталось их в жизни живой. Но в счастливой Аркадии и вокруг – на горах Тайгет и Эпопа – еще жили их дети: не драконы, не звери-чудовища, а созданья, как боги, прекрасные и сильные титановой правдой[3].
Вышли на клич Атланта титаны гор, и титаны рек, и титаны лесов один за другим. И стало их трое, и стало их пятеро, и стало их десятеро.
Десять титанов! Чего только не свершат в мире десять титанов! Устремились юноши титаны вслед за Атлантом на Олимп, чтобы с Олимпа взбежать на небо.
Но уже ждал их взгремевший Кронид с Перуном в руке. И на самых вершинах Олимпа, где богиня облаков Нефела пасла стада облачных коров, встретились бог и титан.
Один на один вышли в бой Атлант и Зевс. А другие юноши титаны столкнулись с другими богами у стремнин и отрогов Олимпа.
Рванулись руки Атланта к Крониду, хотят обхватить его мощь, с громами, с огнями-трезубцами, с грозовой главой, с эгидой-страшилищем, как тучи, косматой. Обхватят его титановы руки – не выпустят, зажмут, как стены ущелья зажимают Вихрь-Ураган. Тогда бесись не бесись, завывай, рви, разворачивай глыбы, раскалывай скалы огнями-копьями, взрывай воздух – не вырваться: задохнется в ущелье Вихрь-Ураган.
Метнул Зевс молнии из огнемета-перуна. Ловит Атлант их тройные жала руками. Что ему молнии! Мало ли плясуний-зарниц ловил титан в юности веселыми руками, играя ими, как играют бликами дети. Но не зарницы злые молнии Зевса – жгут они и пронзают, опалили ладони и пальцы титана.
Молнию за молнией мечет Зевс. Позади Зевса Пегас, крылатый конь-молниевик. Сбросит конь-молниевик груз молний и летит на крыльях-вихрях к Лемносу, в подземную кузницу киклопов, за новым запасом раскаленных жал. Куют кузнецы-киклопы молнии Зевсу.
Молнию за молнией, злые трезубцы, мечет в противника Зевс. Уже от плеча до запястья в сквозных ранах руки Атланта, будто не руки они, а соты на полнеба, ограбленные огненными осами.
Уже пронзают те осы плечи и грудь титана. Впиваются в бедра, в бессмертные мышцы черными язвами. И у каждой мышцы свой голос, живой. Стонет, кричит мышца от боли, просит у титана пощады: «Мне больно, Атлант!»
Но не сдастся, не отступит титан, весь в огне и дыму. Ухватить хочет Зевса руками. Да руки ли это?..
Обуглилось тело Атланта. Уже не покорны жилы отваге титана, и одно только упрямое сердце ведет битву – сердце, крепкое правдой, как адамант.
Ослепленный сверканием перуна, оглушенный громами, ухватился Атлант со стоном за одну из вершин Олимпа. Отломить ее силится и всей тяжестью бросить в бога.
Много их, вершин, на Олимпе! Еще не кончилась битва.
Где же вы, братья-титаны? Где вы, юноши исполины?
И видит Атлант, как один за другим летят они с воплем вниз головой, корчась, в бездны, с неба на землю, титан за титаном – все десять… И золотые стрелы-лучи Аполлона дрожат в их пронзенных телах.
Обхватив левой рукой вершину Олимпа, повис Атлант над почвой земли[4]. А внизу свирепо рычит, обезумев, весь в пене, Сперхей, вздымая волну за волной на помощь титану.
Но высок Олимп.
Сечет, хлещет Зевс Атланта молниями.
И тут всей яростной мощью титана рванул Атлант скалу. Обломилась вершина Олимпа, уступая мышцам исполина.
Скользит, свергаясь, огромное тело Атланта под бичами-огнями Кронида. Все быстрее падение. И свергаются вслед за титаном с гулом и грохотом камни-громады, стволы-великаны и чудовища-змеи. А над ними в дымно-багровых клубах туч, нещадно хлеща и бичуя, – сам Кронид-грозовик.
И боги за ним любопытной толпой, так жестоко ликуя…
Не помнил обожженный Атлант, как ударились его пяты о почву земли. Только сжал он дымящимися локтями поникшую голову, прикрываясь от молний-бичей и гонимый разъяренным врагом; в синем блеске небесных стрел куда-то бежал слепыми прыжками, бежал впервые за свою титанову жизнь.
Что под ним? Горы? Ущелья? Реки? Пустыни? О том не знают ноги Атланта – бегут: скачут и падают, встанут – и вновь бегут…
Уже самим огнеметом-перуном бичует Атланта Кронид, и гонит, и гонит… Куда? По путям? Без путей?..
Где твое счастье, Атлант?
Истлевали травы, чернели пески и камни под тяжко-огромной опаленной стопой титана. Обугливалась листва и кора деревьев. И, мгновенно испаряясь, иссякала в ключах вода под жарким вихрем безумного бега Атланта.
Сорвалась богиня облаков Нефела с Олимпа. Хочет влажно-прохладным облаком окутать Атланта, охладить жар его горящей головы. Но отбросил свирепо Зевс облако, разорвал, как шкуру овечью, разметал клочья по воздуху. И бледным призраком укрылась Нефела от гнева Кронида за спиной Геры в черных тучах.
Так до самого края земли гнал Атланта к океану победитель Кронид. И гром́а повторяли раскатами голос Кронида:
– Горе, горе тебе, Гора-Человек! Будут ноги в плечах у тебя! Будут руки в бедрах твоих!
Высоки берега Мировой реки-океана. Как огромные зубцы гребня-великана, поднимаются они отвесно, уступами, над темными водами. Между зубцами гребня, извиваясь глубокими прорывами, тянутся к океану голые ущелья, но у самых вод стелются устья ущелий пурпуром песков.
Ночь. Стихла битва. Зияя черными ранами, лежало иссеченное огромное тело Атланта у вод океана, на высоком гребне, все в рубцах, словно кто письменами-исполинами испещрил его по обугленной коже. Одна рука титана свисала недвижно над пурпуром песков, другая тонула во мгле ущелья.
Что за пир вокруг тела титана? Кто вы, гости ночные? Не птицы, не звери, не нетопыри. Без крыльев реют и вьются – легче воздуха, духа жизни… Это Тени-скиталицы непогребенных, те, что блуждают над почвой земли. Закрыты для них врата айда.
Жадной стаей приникли Тени к телу титана. Как псы, лижут раны Атланта, выпивают по капле жизнь – его бессмертную кровь, отгоняя друг друга. И над ними, ныряя, взлетая, с воем кружатся в полудреме стаи отверженных Теней: отогнали их счастливые Тени. И сколько их! Борются, бьются за кровь. Только б каплю испить…[5] И вот оживут – на мгновение. О, как дорого это мгновение! Столько в нем!.. Не века – мириады веков.
– Дай припасть! Дай мне выпить… Еще каплю… одну… Дай ожить…
Но жестоко отгоняют молящих новые толпы Теней, отрывая их рот от ран Атланта. Кружатся, реют Тени – кружатся, реют и молят:
– О, еще бы мгновение!..
И поют, засыпая, Тени прощальную песнь – песнь Хроносу-Времени:
О, кто знает, как мерится Время?В нем часы – не часы.Вы спрос́ите звезду. Она скажет:Век? – Он краток, как миг.Миг? – Он долог, как век.Только там, где кончается Время,Поднимается Чудо-гора.Дольше долгого сна титанаДля Теней мгновение жизни,Если нет во сне СновиденийБлиз реки Мировой, океана,Где багряный берег заката.Ночь закрывала ворота. Из-за гор океана бледно тянулся сумрак. Кончен пир. Улетели испуганные Тени.
Видел рассвет, видел Пирфорос-Утренник на крылатом алом коне, предвестник Эос-Зари, как все еще дымилось почерневшее тело титана и зияли на нем по-прежнему раны меж багровыми бороздами от молний-бичей.
Вздохнул океан.
И вышли из вод океана на берег сестры-океаниды. Волосами отерли тело титана – золотыми, зелеными. Обласкали раны губами. И запели Гимн исцеления.
Знали титаниды океана: нет лекарства целительнее, чем песня. И под песню заживали раны Атланта. Повелели волшебницы вод:
– Встань, Атлант!
Но недвижным оставалось бессмертное тело титана… И вздохнули печально сестры-океаниды:
– Мы бессильны! Пусть Атланта пробудит отец Океан.
И вот вынырнул по пояс из черных вод праотец богов, древний титан Океан. Подплыл к берегу. Словно мхи водяные в игре перламутра, словно агатов-сапфиров сияние, так диковинно-чудно мерцала сила отца потоков и рек.
Положил титан Океан руки на тело Атланта. Повелел:
– Встань, Атлант!
Но безгласно, мертвой громадой оставалось лежать бессмертное тело титана.
Удивился отец Океан. Уже давно тому, годы-века, как ушел он на дно Мировой реки от живой жизни земли и от горя земного. И покинула Океана власть над силой живой. Не повинуется ему, древнему, жизнь тела.
– Я бессилен! – вздохнул Океан. – Не поднять мне гору горя титана. Пусть сильнейший или тот, кто древнее меня, Океана, поднимет Атланта.
Погрузился седой Океан в глубину вод мировых.
И пришел не сильнейший, а мальчик. И задорно же крикнул мальчик:
– Пойте, пойте, сестры-океаниды, колыбельную песню титану Атланту! Новорожденный встанет. Пойте, пойте, океаниды! Я люблю колыбельные песни.
Подбежал мальчик к телу Атланта. Говорит:
– Я – сын Майи-плеяды, Гермий, твой внук. Дед богов, что лежишь и молчишь? Я пришел поиграть с тобой в небо и землю. Удержал бы ты небо на руках?
Открыл глаза Атлант, посмотрел на мальчика-бога. И снова закрыл их.
А хитрец Гермий твердит свое:
– Говорила мне мать, Майя-плеяда, будто нет на земле у прабабушки Геи никого, кто был бы так могуч, как Атлант. Если правда, что ты так могуч, подними-ка небо руками, оторви его от земли!
Открыл глаза Атлант, посмотрел на мальчика-бога. И снова закрыл их.
Не знал Атлант, что Кронид-бичеватель дальновиден: речью ребенка искушает его титанову силу. Не знал Атлант, что пред ним дитя-искуситель.
Лежал тогда край неба у края земли на каменных хребтах берега и скатом падал в Красные моря. Омывали небоскат морские волны, и тот, кто выплывал в открытое море, видел всегда впереди, как моют небоскат волны моря. И хочет доплыть до него, до этого небесного ската, – плывет, плывет, но не может: все впереди тот небесный скат.
А хитрец Гермий все твердит свое:
– Разве есть кто сильней тебя? Сам Кронид не поднял бы неба. Подними, я помогу тебе, дед! Или титаны Япетиды не сильнее Кронидов?
В третий раз открыл глаза Атлант, посмотрел на мальчика-бога. И снова закрыл их. А хитрец Гермий все твердит свое:
– Встань, Атлант! Подними небо на плечи титановой силой, встряхни его крепко. Пусть попляшут на нем боги Крониды, пусть попрыгают с неба на землю. А мы будем смеяться и бить в ладоши. Ох, какие же у тебя большие ладони! Хлопнешь ими – и загремят они громче громов Кронида. Потряси небо, дед! Давай играть вместе в небо и землю: ты да я. Встань, Атлант!
И услышал Атлант это «встань!». Охватила Атланта радость. Поднял он свое тело с земли, шагнул через гребень и вырос над берегом горою перед мальчиком-богом. И вот уже взялся он руками за край неба – и приподнял.
Тяжко небо. Ушли ноги титана под тяжестью неба глубоко в почву земли – так глубоко, как уходит подошва горы. Упер он изогнутые ладони в край свода, стиснул его пальцами, поднимает небо все выше. Уже до поясницы поднял небо Атлант, а мальчик-бог ему задорно кричит:
– Выше, дед, выше! Поиграем в землю и небо!
Еще выше поднял Атлант небо, до самой груди донес. А мальчик-бог не унимается:
– Еще, еще выше! Подними выше головы, чтобы видел Кронид нашу мощь титанов.
И выше головы поднял небо Атлант. Вдавился в ладони и пальцы хрустальный край. Ниже склонил титан голову и опустил небо на плечи… И вот хотел было он подбросить небо всей титановой мощью вверх, чтобы грохнуть им оземь, но не отнять ему рук от края небосвода. Будто припаялись к небу руки ладонями, будто вросли в него. Не разогнуть, не оторвать. Стали руки словно каменные. И сам Атлант словно окаменел. Хочет приподнять склоненную голову, хочет развернуть плечи – и не может титан.
Тут забил мальчик-бог, искуситель, в ладоши:
– Что же ты не потрясешь небо, Атлант? Что не сбросишь его с плеч обратно на землю? Вот стоишь ты теперь предо мною Горой-Человеком. А Крониды не прыгают с неба на землю. Быть может, только смеются.
И засмеялся Гермий-обманщик:
– Кто же теперь сильнее: ты – титан или я – бог из рода Кронидов? Ты, прикованный руками к небу, или я, житель неба и вестник богов-победителей?
И вторично засмеялся Гермий-обманщик:
– Вот и поиграли мы с тобою в землю и небо! Стой же, Атлант-небодержатель, небесным столпом заката! Перекликайся с титаном, прикованным на другом краю земли, – со столпом восхода, с Прометеем! Перекликайтесь, Япетиды! А боги сядут за пир. Не услышат ни боги, ни люди вашего голоса из-за граней земли.
Ничего не ответил обманутый титан, только выдохнул разом воздух из грудных мехов, как из горна. Дунул – и нет Гермия: унесло Гермия-бога, словно пушинку.
С той поры стал Гермий пустым и легким, вечным прислужником богов и водителем Теней – таким пустым и легким, будто продул его Атлант насквозь и выдул из него и огонь титанов, и Уранову небесную гордость. Все хитрил, изворачивался, ловчился Гермий и из всех кривых путей знал наикривой – такой, до которого и Кривда не додумалась.
Час, век или века и века стоял Атлант столпом неба на крайней грани земли в пределах Атлантовых, – кто знает? Но вот однажды вздохнул:
– Где же ты, моя Чудо-гора? Как-то, помню, говорил я тебе: «Пока ты стоишь в счастливой Аркадии, до тех пор ни громы, ни молнии не низвергнут Атланта в тартар. И нет для него ни оков, ни цепей, ни молотов. Бессилен Кронид перед Чудо-горой». Теперь небо в руках Атланта. Еще придет мой титанов час. Еще стоит моя Чудо-гора в счастливой Аркадии. И нет такой другой Чудо-горы на свете.
Но совершилось невиданное дело. Пришлось земле и прежде не виданное увидеть. Не стало вдруг Чудо-горы в счастливой Аркадии.
Слетелись к Чудо-горе со всех четырех сторон света стоустые сестры. И у каждой сестры одно и то же имя: Молва. Все слетелись, какие ни есть. И еще, и еще летят, несутся на всех земных ветрах, и такая их тьма, что от края до края заполнили небо над счастливой Аркадией. Облакам и тем некуда выбежать. Куда ни взглянешь – кругом Молва, да Молва, да Молва… Налетели, заторопились, заговорили все разом, замахали все разом крыльями, задули всеми ветрами, накинулись на Чудо-гору, подняли ее – и унесли под такую тысячеголосицу за край земли, туда, куда Борей-Ветер стужи не занесет: в дальнюю Гиперборею, за сад Гесперид.
Так не стало в счастливой Аркадии ни Чудо-горы, ни Плейоны, сходящей с неба, ни титана Атланта. А на том месте, где возвышалась Чудо-гора, остался меж горными хребтами пустой котел, и в нем варились туманы.
Не дошла весть об исчезновении Чудо-горы до Атланта. Не знал он, что уже нет в Аркадии Чудо-горы. Но как-то поглядел Атлант одним глазом за океан.
И увидел он вдруг за океаном свою родную Чудо-гору, увидел – и не узнал.
Не ласкались к ней ветерки, не звенели на ней ключи и листва, не пели птицы, не рыскали звери, не шелестели травы. Безмолвно, недвижимо стояли ее голые леса, и бестравные луга, и застывшие воды. Только туманы клубились, то скрывая ее от глаз, то вновь открывая, словно она не Чудо-гора, а могила Атланта.
И вспомнил Атлант, как прорицала ему некогда Гея-Земля: «Будет могуч Атлант. Но Атлант не сильнее Ананки-Неотвратимости».
– Так вот какова ты, Ананка!
Когда Атлант жил в счастливой Аркадии, был он мудрой душой доверчиво-прост, и часто говорил ему дремуче-угрюмый Тайгет: «Берегись, Атлант, самого себя. Страшнее Сторуких тартара каждый сам себе. Слишком широко ты открыл глаза перед миром, распахнул ворота души. Вынесут из них воры твою титанову силу. Мудр ты, да прям. А кто прям, тот упрям, знать не хочет, что часто кривые пути короче прямых. Взгляни на меня: весь я в рогатках да в щелях-теснинах; прищурился, ощетинился. Подступи-ка ко мне – не порадуешься! А зато внутри у меня, в местах потаенных, пастбища вольные, ковры на лугах – нежься! А у тебя, куда ни взглянешь, всё исполины, словно на показ: и кедры, и воды, и кручи, и скалы… Ка-ак рухнут! Берегись, Атлант, своей мощи».
Склонив голову под тяжестью неба, чуть покачивается Гора-Человек и грезит в дреме. Что теперь осталось ему, титану? Думы и сны. И грезит Атлант, Гора-Человек, и думает думы. Погружает он думы на дно морское. Возносит их до звезд. И понял Атлант, что думу можно любить и что с думой никто не одинок. И, полюбив думу, полюбил он и звезды, и глубь морей. И чем глубже понимал, тем глубже любил.
Так постиг Атлант, что дума есть тоже жизнь, и такая большая, как он сам – Гора-Человек. Но нужны для дум голоса живой жизни. В мертвой жизни думы мертвеют. Станут, как камни, тяжелыми. И сам Атлант-небодержатель окаменеет.
И, озирая мертвый мир, грезил тогда Атлант о былой жизни.
Снилась ему в сумраке дней далекая Аркадия, снилась река Лад́он и ее юный титан – тоже Ладон, сын древнего морского титана Форкия. Бывало, в веселое половодье, когда высоко вздымалась река и юный Ладон, выйдя по колено из вод, садился рядом с Атлантом, прислонясь спиной к склону Чудо-горы, и обнимал распахнутыми руками дубы и буки-великаны, – как смеялись тогда оба титана, Атлант и Ладон, под небом счастливой Аркадии!
Говорил Атлант Ладону: «Ты многоводен, Форкид, и, как тартар, глубок. Моешь в тартаре ноги».
И отвечал Ладон Атланту: «Так, Япетид. Я, Ладон, глубок, как тартар. Мою в тартаре ноги».
И смеялись оба титана над шуткой. Разве может быть тартар под счастливой Аркадией!
А в звездные ночи думал Атлант над черными водами океана о своих дочерях, о звездных девушках – веселых плеядах.
Любовался, бывало, ими Атлант, как они девичьей гурьбой носились по горным тропам, по краю ущелий, вперегонки с золоторогой подругой – ланью Артемиды, как перескакивали через пропасти, с вершины на вершину, со звонким призывом: «О-ё-ѓо! О-ё-ѓо!» Где только не бывали они! В какой дубраве, в какой чаще… От каких зверей уходили! За какими гонялись!..
Но раз погнался за плеядами истребитель зверей – великан Орион, прозванный Звездным Охотником, беспощадный красавец. Только звезды ночи равны красотой Ориону. Ему бы и гоняться за звездами.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.