Зима мира

Ему показалось, что остальные тоже разбились на парочки: Энди – с Мэй, а Малыш – к его досаде – с Дейзи. Лишь он был один и, не желая глазеть на них, рассматривал дверцу, обшитую изнутри полированным красным деревом.

Автомобиль поднялся по Ладгейт-Хилл к собору Святого Павла.

– Теперь на Чипсайд, – сказал Ллойд водителю.

Малыш сделал большой глоток из плоской серебряной фляжки. Вытирая рот, он сказал:

– Ты хорошо знаешь местность, Уильямс.

– Я здесь живу, – ответил Ллойд. – Я родился в Ист-Энде.

– Надо же, как здорово! – сказал Малыш, и Ллойд не понял, то ли это бездумная вежливость, то ли грубая насмешка.

В «Гэйети» все места были заняты, но для готовых постоять места было предостаточно, а зрители все время ходили туда-сюда, приветствовали друзей, заходили в бар. Все были разодеты – женщины в ярких, красочных нарядах, мужчины – в лучших костюмах. В зале было жарко и накурено, сильно пахло пролитым пивом. Ллойд нашел для своей компании место в конце зала. По их одежде можно было понять, что эти посетители – из Вест-Энда, но они были не одни такие: мюзик-холлы пользовались популярностью у всех классов.

На сцене актриса средних лет в красном платье и белокуром парике выступала с избитыми двусмысленностями.

– А я ему говорю: «Я вас в свой проход не пущу!» – Слушатели покатились со смеху. – А он мне говорит: «Мне и отсюда видно, детка». А я ему: «Не суйте свой нос куда не следует!» – она изобразила возмущение. – А он мне: «Да, похоже, прочистить бы не помешало». Можете себе представить?

Ллойд увидел, что Дейзи широко улыбается. Он наклонился к ней и шепнул ей на ухо:

– А вы заметили, что это мужчина?

– Нет… – сказала она.

– Посмотрите на руки.

– Ну надо же! – сказала она. – Действительно, она – мужчина!

Мимо прошел двоюродный брат Ллойда, Дэвид. Заметив Ллойда, он вернулся.

– Чего это вы все так разоделись? – сказал он с акцентом кокни. Сам он был в легкой кепке и завязанном на узел шарфе.

– Привет, Дейв, как жизнь?

– Я поеду в Испанию с тобой и Ленни, – сказал Дейв.

– Нет, не поедешь, – ответил Ллойд. – Тебе пятнадцать лет.

– В Великую войну мальчишки моего возраста сражались.

– Но пользы от них не было, спроси своего отца. Да и кто сказал, что я поеду?

– Твоя сестра Милли, – ответил Дейв и пошел дальше.

– Уильямс, а что здесь обычно пьют? – спросил Малыш.

Ллойд подумал, что Малышу пить больше не стоит, но ответил:

– Мужчины – светлый эль, девушки – портвейн с лимонадом.

– С лимонадом?

– Ну да, разведенный.

– Какая отвратительная гадость! – и Малыш исчез.

Комедиант достиг кульминации своего выступления.

– А я ему говорю: «Идиот! Это же не тот проход!»

И он – или она – спустился со сцены под бурю аплодисментов.

Перед Ллойдом появилась Милли.

– Привет! – сказала она. Посмотрела на Дейзи и спросила: – Которая твоя подружка?

Ллойду было приятно, что Милли выглядит так хорошо: в изысканном черном платье, с ниткой искусственного жемчуга и почти незаметным макияжем. Он сказал:

– Мисс Пешкова, позвольте вам представить мою сестру, мисс Леквиз. Милли, это Дейзи.

Они обменялись рукопожатием.

– Я очень рада познакомиться с сестрой Ллойда, – сказала Дейзи.

– Сводной сестрой, если уж на то пошло, – сказала Милли.

– Мой отец погиб в Великую войну, я его никогда не видел, – сказал Ллойд. – И когда мама снова вышла замуж, я был совсем маленьким.

– Ну, не стану мешать смотреть! – Милли собралась идти и на прощание шепнула Ллойду: – Теперь я понимаю, что у Руби Картер нет никаких шансов.

Ллойд внутренне застонал. Наверняка мама рассказала всей семье, что у них с Руби роман…

– А кто это – Руби Картер?

– Служанка в Чимбли. Вы дали ей деньги на врача.

– Да, я помню. Значит, вас с ней связывают романтические отношения?

– В воображении моей мамы.

Дейзи рассмеялась, видя его смущение.

– Значит, вы не собираетесь жениться на горничной?

– Я не собираюсь жениться на Руби Картер.

– Возможно, она бы вам очень подошла.

Ллойд взглянул ей прямо в глаза.

– Но мы же не всегда влюбляемся в тех, кто нам очень подходит, правда?

Она перевела взгляд на сцену. Шоу подходило к концу, и весь состав запел знакомую песню. Зрители с воодушевлением подхватили. Стоящие сзади посетители взялись за руки и стали раскачиваться в такт музыке, и компания Малыша тоже.

Опустился занавес, а Малыш все не появлялся.

– Пойду поищу его, – сказал Ллойд. – Кажется, я знаю, где он может быть.

В «Гэйети» был женский туалет, а мужской находился на заднем дворе: ямы в земле с поставленными в них располовиненными металлическими бочками. Ллойд нашел Малыша блюющим в одну из этих бочек.

Он дал Малышу платок, чтобы тот вытер рот, а потом взял за руку и повел через пустеющий театр на улицу, к лимузину «даймлер». Остальные их ждали. Все забрались внутрь, и Малыш сразу же заснул.

Когда они вернулись в Вест-Энд, Энди Фицгерберт велел водителю ехать сперва к дому Мюрреев, расположенному на тихой улочке возле Трафальгарской площади. Выходя вместе с Мэй из машины, он сказал:

– Вы поезжайте. Я провожу Мэй до дверей, а потом пройдусь пешком.

Ллойд предположил, что Энди рассчитывает на романтическое прощание на пороге дома Мэй.

Они поехали на Мэйфэр. Когда они приближались к Гроувнер-сквер, где жили Дейзи с Евой, Джимми обратился к шоферу:

– Остановите у поворота, пожалуйста!

Потом он тихонько сказал Ллойду:

– Послушайте, Уильямс, не могли бы вы проводить до дома мисс Пешкову, а мы с фройляйн Ротман на полминутки задержимся.

– Конечно.

Было ясно, что Джимми хочется на прощанье поцеловать Еву в машине. Малыш об этом ничего не узнает: он храпит вовсю. А шофер, рассчитывая на чаевые, ничего не заметит.

Ллойд вышел из машины и подал руку выходящей Дейзи. Ее прикосновение он почувствовал словно легкий удар тока. Она взяла его под руку, и они медленно пошли по тротуару. Там, где свет уличных фонарей был слабее всего, Дейзи остановилась.

– Давайте дадим им побольше времени, – сказала она.

Ллойд ответил:

– Я так рад, что у Евы появился кавалер.

– Я тоже, – сказала Дейзи.

Ллойд собрался с духом.

– Но про вас с Малышом я этого сказать не могу.

– Он устроил, чтобы меня представили при дворе! – сказала Дейзи. – И я танцевала с королем в ночном клубе, это было во всех американских газетах.

– И из-за этого вы позволяете ему за вами ухаживать? – ошеломленно спросил Ллойд.

– Не только. Ему нравится все, что и мне, – приемы, скаковые лошади и красивая одежда. И с ним так весело! У него даже есть свой аэроплан!

– Все это ничего не значит, – сказал Ллойд. – Бросьте его. Будьте моей девушкой.

Она рассмеялась, хотя было видно, что ей приятно.

– Вы с ума сошли, – сказала она. – Но вы мне нравитесь.

– Я серьезно, – в отчаянии сказал он. – Я не могу перестать о вас думать, хотя невозможно себе представить более неподходящей для меня невесты.

Она снова засмеялась.

– В жизни не слышала ничего более грубого! Не знаю, почему я с вами вообще разговариваю. Наверное, вы мне кажетесь все-таки славным, несмотря на ваше бестактное поведение.

– На самом деле я не бестактный. Только с вами.

– Верю. Но я не собираюсь выходить замуж за нищего социалиста.

Ллойд открыл свое сердце – а его изящно отвергли, и он почувствовал себя совершенно несчастным. Он оглянулся на «даймлер».

– Интересно, долго они еще там будут? – убитым голосом произнес он.

Дейзи сказала:

– Но поцеловать социалиста я бы могла. Просто чтобы знать, каково это.

В первый момент он не отреагировал. Он подумал, что она говорит теоретически. Но девушка никогда не говорит такие вещи просто «теоретически». Это было предложение. И он по глупости чуть не пропустил его.

Он придвинулся, положил ладони на ее тонкую талию. Она подняла к нему лицо, и от ее красоты у него перехватило дыхание. Он наклонился и легонько поцеловал ее в губы. Она не закрыла глаза, и он тоже. Глядя в ее голубые глаза и касаясь губами ее губ, он почувствовал огромное желание. Она приоткрыла рот, и он коснулся раздвинувшихся губ кончиком языка. В следующий миг он почувствовал ответное движение ее языка. Она все еще смотрела на него. Он был в раю, и ему хотелось стоять так, держа ее в объятиях, вечность. Она прижалась к нему. Он почувствовал эрекцию и подался назад, чувствуя неловкость, опасаясь, что она заметит, – но она теснее прижалась к нему, и, глядя ей в глаза, он понял, что ей хочется чувствовать, как его пенис прижимается к ее нежному телу. Когда он это осознал, желание стало невыносимым. Он почувствовал, что сейчас кончит, и ему даже показалось, что ей этого хочется.

Но тут он услышал звук открывающейся дверцы «даймлера» и неестественно громкий, словно предупреждающий, голос Джимми Мюррея. Ллойд оторвался от Дейзи.

– Ну что же, – с удивлением в голосе пробормотала она, – это было неожиданно приятно.

– Я бы сказал, более чем приятно, – хрипло произнес Ллойд.

Джимми и Ева уже были рядом, и они все вместе вошли в двери дома миссис Пешковой. Это было большое здание с лестницей, поднимающейся к крытому крыльцу. У Ллойда мелькнула мысль, не окажется ли крыльцо достаточно укромным для еще одного поцелуя, но, когда они поднялись по лестнице, дверь открылась изнутри. Их встречал человек в вечернем костюме, наверное, дворецкий, с которым Ллойд говорил по телефону. Как же хорошо, подумал Ллойд, что он позвонил!

Обе девушки с наигранной скромностью пожелали спокойной ночи, ничем не выдавая, что лишь несколько секунд назад обе были в страстных объятиях; потом дверь за ними закрылась.

Ллойд и Джимми спустились по ступенькам.

– Я пройдусь пешком, – сказал Джимми. – Хотите, скажу шоферу, чтобы он вас доставил назад в Ист-Энд? Должно быть, до вашего дома три-четыре мили. А Малышу все равно, я думаю, он не проснется до завтрака.

– Благодарю вас за заботу, Мюррей, но – хотите верьте, хотите нет, а я предпочел бы прогуляться. Надо о многом подумать.

– Как пожелаете. Ну что ж, тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответил Ллойд и со смятением в мыслях и медленно успокаивающимся телом он повернул на восток и направился к дому.

В Лондоне сезон приемов заканчивался в середине августа, а Малыш Фицгерберт все еще не сделал Дейзи Пешковой предложения.

Дейзи обижалась и недоумевала. Все знали, что он за ней ухаживает. Они встречались почти каждый день. Граф Фицгерберт относился к Дейзи как к дочери, и даже его подозрительная супруга стала говорить с Дейзи теплее. Малыш целовал ее при любом удобном случае, но о будущем не заговаривал.

Длинная череда щедрых застолий, блистательных приемов, балов, спортивных праздников и пикников с шампанским, из которых состоял лондонский сезон, резко завершилась. Многие из новых друзей Дейзи внезапно уехали из города. Большинство отправились в свои загородные дома, где, насколько она могла предположить, собирались проводить время, загоняя лис, выслеживая оленей и стреляя птицу.

Дейзи и Ольга остались на свадьбу Евы Ротман. В отличие от Малыша, Джимми Мюррей поспешил жениться на любимой девушке. Церемония проходила в приходской церкви в Челси, где жили его родители.

Дейзи чувствовала, что отлично поработала над Евой. Она научила подругу выбирать подходящую одежду, модные вещи – но без оборочек, простые яркие цвета, гармонировавшие с ее темными волосами и карими глазами. Обретя уверенность в себе, Ева научилась извлекать пользу из своей природной доброты и сообразительности и очаровывала и мужчин, и женщин. И Джимми в нее влюбился. Пускай он не кинозвезда, с резкими чертами лица, но красив и высок. Он был из семьи военного, со скромным состоянием, и Ева будет жить хоть и не богато, но в достатке.

Англичане были не меньше других склонны к предрассудкам, и сначала генерал Мюррей и его супруга были не в восторге от перспективы, что их сын женится на беженке из Германии и полуеврейке. Их Ева покорила быстро, но многие их друзья продолжали выражать завуалированные сомнения.

На свадьбе Дейзи услышала, что невеста – «экзотическая», жених – совершил «смелый поступок», а Мюрреи – «люди удивительно широких взглядов»: окружающие на все лады иносказательно выражали свое отношение к этому неравному браку.

Джимми написал в Берлин доктору Ротману и получил от него официальное разрешение сделать Еве предложение; но германские власти не позволили семье Ротманов приехать на свадьбу.

– Раз они так сильно ненавидят евреев, то должны быть счастливы, когда евреи покидают их страну! – со слезами сказала Ева.

Эти слова услышал Фиц, отец Малыша, и потом напомнил о них Дейзи.

– Скажите вашей подруге, чтобы она пореже говорила о евреях, когда можно этого избежать, – сказал он тоном, каким дают дружеский совет. – Видите ли, наличие жены-полуеврейки вряд ли хорошо скажется на военной карьере Джимми.

Это неприятное предупреждение Дейзи не передала.

На медовый месяц счастливая чета отправилась в Ниццу. Дейзи с чувством вины поняла, что она рада сбыть Еву с рук. Малыш со своими партийными дружками так ненавидели евреев, что с такой подругой, как Ева, становилось все труднее. Дружба Малыша и Джимми уже закончилась: Малыш отказался быть его свидетелем на свадьбе.

После свадьбы Фицгерберты пригласили Дейзи и Ольгу на охоту в свое поместье в Уэльсе. Надежды Дейзи окрепли. Теперь, когда под ногами не путалась Ева, ничто не мешало Малышу сделать ей предложение. Граф и графиня, должно быть, и имели в виду, что он вот-вот его сделает. Может быть, они запланировали, что это произойдет в эти выходные.

Утром в пятницу Дейзи с Ольгой отправились на Пэддингтонский вокзал и сели в поезд, идущий на запад. Они ехали через самое сердце Англии, богатые холмистые земли, усыпанные деревушками – и над каждой поднимался шпиль каменной церкви, утопающей в зелени древних деревьев. В вагоне первого класса они были одни, и Ольга спросила Дейзи, как она думает, что собирается делать Малыш.

– Он знает, что он мне нравится, – сказала Дейзи. – Я достаточно часто давала ему себя поцеловать.

– А не проявляла ли ты интереса к кому-нибудь еще? – проницательно спросила Ольга.

Дейзи подавила чувство вины от воспоминания о той глупой выходке с Ллойдом Уильямсом. Малыш никак не мог узнать об этом, да и все равно она больше не виделась с Ллойдом и не ответила ни на одно из трех писем, которые он ей послал.

– Нет, ни к кому, – ответила Дейзи.

– Значит, он не делал предложение из-за Евы, – сказала Ольга. – Но теперь-то ее нет.

Поезд нырнул в длинный туннель под устьем реки Северн, а когда снова выехал на поверхность, они были уже в Уэльсе. На склонах холмов паслись грязные овцы, и в глубине каждой долины лежал маленький шахтерский городок, с вращающимся колесом над каждой шахтой и рассыпанными вокруг уродливыми промышленными строениями.

На станции Эйбрауэна их ждал черно-кремовый «Роллс-Ройс» графа Фицгерберта. Городок выглядел жалко, думала Дейзи, с крошечными каменными домишками, рядами стоящими по склонам холмов. Они выехали из городка и, проехав с милю, прибыли в дом Фицгербертов, Ти-Гуин.

Когда они миновали ворота, Дейзи ахнула от восторга. Ти-Гуин был огромен и элегантен, с длинными рядами высоких окон и совершенным классическим фасадом. Вокруг раскинулись тщательно ухоженные сады, полные цветов, кустарников и деревьев, каждое из которых, несомненно, было предметом гордости самого графа. Какое счастье, должно быть, чувствовать себя хозяйкой этого дома, подумала она. Возможно, британская аристократия больше и не правит миром, но в искусстве жить они достигли совершенства, и Дейзи страстно желала быть в их числе.

Название Ти-Гуин означало «белый дом», но на самом деле все здесь было серым, и Дейзи поняла почему, едва коснулась рукой каменной стены: на кончиках пальцев осталась угольная пыль.

Ее поселили в так называемой «Жасминовой комнате».

Вечером, перед обедом они с Малышом сидели на террасе и смотрели, как солнце скрывается за пурпурной горной вершиной. Малыш курил сигару, а Дейзи потягивала шампанское. На время они остались одни, но Малыш не заговаривал о браке.

К концу выходных ее беспокойство возросло. У Малыша было множество возможностей поговорить с ней наедине – уж она за этим следила. В субботу мужчины поехали на охоту, но ближе к вечеру Дейзи вышла им навстречу, и они с Малышом вернулись пешком через лес. Утром в воскресенье Фицгерберты и большинство их гостей отправились в англиканскую церковь, находящуюся в городе. После службы Малыш повел Дейзи в паб с названием «Две короны», где приземистые, широкоплечие шахтеры в плоских кепках глазели на нее и на ее бледно-лиловое кашемировое пальто так, будто Малыш привел не девушку, а леопарда на поводке.

Она сказала ему, что ей с матерью скоро придется возвращаться в Буффало, но он не уловил намека.

А может быть, она ему просто нравится, но не настолько, чтобы он на ней женился?

Ко времени воскресного ланча она уже пришла в отчаяние. Завтра ей с матерью надо будет возвращаться в Лондон. Если к тому моменту Малыш не сделает предложения, его родители решат, что он не относится к ней всерьез, и больше приглашений в Ти-Гуин не будет.

Такая перспектива ее испугала. Ведь она решила выйти замуж за Малыша! Она хотела быть виконтессой Фицгерберт, а потом когда-нибудь – и графиней Фицгерберт. Она всегда была богатой, но она жаждала уважения, преклонения, которые сопровождали людей с титулом. Она желала, чтобы к ней обращались «ваше сиятельство». Она мечтала об алмазной диадеме графини Би. Она хотела, чтобы к ее друзьям можно было причислить членов королевской фамилии.

Она знала, что нравится Малышу, а когда он ее целовал – у нее не было сомнений в его желании.

– Ему нужен какой-то толчок, – тихонько сказала ей Ольга, когда после ланча они вместе с другими дамами пили кофе в утренней гостиной.

– Но какой?

– Есть средство, которое на мужчин действует всегда.

– Секс? – приподняла брови Дейзи. Они с матерью говорили почти обо всем, но эту тему обычно обходили.

– Беременность была бы кстати, – сказала Ольга, – но наверняка она случается, только когда не нужна.

– Тогда что же?

– Надо дать ему ощутить близость земли обетованной – но не пускать туда.

Дейзи покачала головой.

– Я не уверена, но мне кажется, что он уже, наверное, побывал на земле обетованной с кем-то еще.

– С кем?

– Ну не знаю… С какой-нибудь служанкой, актрисой, вдовой… Это просто мое предположение, но он не производит впечатления невинного мальчика.

– Не производит, ты права. Значит, ты должна предложить ему что-то, чего он не получит от других. Что-то такое, ради чего он будет готов на все.

Интересно, мельком подумала Дейзи, откуда у матери такая мудрость, ведь сама она провела всю жизнь в браке без любви. Может быть, она много думала, пытаясь понять, как вышло, что у нее увела мужа его любовница Марга. Но все равно вряд ли Дейзи могла предложить Малышу что-то такое, чего он не мог получить от других девиц… Или – могла?

Дамы допивали кофе и расходились по своим комнатам, чтобы вздремнуть. Мужчины все еще сидели в столовой, курили сигары, но через четверть часа они тоже разойдутся.

Дейзи встала.

– Что ты собираешься делать? – спросила Ольга.

– Пока не знаю, – сказала Дейзи. – Но я что-нибудь придумаю.

Она вышла из гостиной. Она собиралась пойти в комнату Малыша, но не хотела об этом говорить, боясь, что мать будет против. Когда он придет в свою комнату отдыхать, она будет ждать его. Слуги в это время дня тоже отдыхали, так что вряд ли в комнату мог войти кто-нибудь еще.

Значит, она будет с Малышом наедине. Но что она скажет? Или сделает? Она не знала. Придется придумывать на ходу.

Она пошла к себе в Жасминовую комнату, почистила зубы, смочила шею духами «Жан Нате» и тихо пошла по коридору к комнате Малыша.

Никто не видел, как она вошла.

Спальня у него была просторная, с видом на туманные горные вершины. Было видно, что эта комната принадлежит ему уже много лет. Здесь были кожаные стулья, какие предпочитают мужчины, на стене – рисунки аэропланов и скаковых лошадей, кедровый ящичек полон ароматных сигар, на столике рядом с кроватью – графины с виски и бренди и поднос с хрустальными рюмками. Она открыла выдвижной ящик стола – и увидела бумагу для писем, бутылочку чернил и ручки с карандашами. Бумага была голубая, с гербом Фицгербертов. Может быть, когда-нибудь это будет ее герб?

Интересно, что скажет Малыш, когда увидит ее здесь? Обрадуется ли он, обнимет ее, станет целовать? Или рассердится за это вторжение на его личную территорию и спросит, что она тут вынюхивает? Но ей придется рискнуть.

Она прошла в смежную гардеробную. Здесь стояла маленькая раковина с зеркалом над ней. На мраморной столешнице раковины лежали бритвенные принадлежности. Дейзи подумала, что ей было бы приятно научиться брить своего мужа. Это было бы так интимно.

Она открыла дверцы гардероба и оглядела его одежду: дневной деловой костюм, твидовые костюмы для верховой езды, кожаная куртка пилота на меховой подкладке и два вечерних костюма…

И тут у нее появилась мысль.

Она вспомнила, какое впечатление на Малыша произвело, когда она и другие девчонки переоделись в мужские костюмы – тогда, в июне, у Бинга Вестхэмптона. В тот вечер он впервые поцеловал ее. Она не знала точно, что именно его так взволновало, – обычно такие вещи объяснить невозможно. Лиззи Вестхэмптон говорила, что кое-кому из мужчин нравится, когда женщина шлепает его по заду, – и вот как это можно объяснить?

Может быть, ей стоит сейчас переодеться в его костюм…

«Что-то такое, ради чего он будет готов на все», – сказала мама. Может быть, это оно и есть?

Она обвела взглядом ряд костюмов на вешалках, пачку сложенных белых сорочек, начищенные кожаные туфли, каждый на своей деревянной колодке. Подействует ли? И успеет ли она?

А что ей терять?

Можно выбрать одежду, которая ей понадобится, унести в Жасминовую комнату, переодеться там – а потом быстренько назад, надеясь, что никто ее не увидит по дороге…

Нет. На это времени не было. Не такая длинная у него сигара. Переодеваться придется здесь, и быстро – или вообще не начинать.

Она решилась.

И стянула с себя платье.

Вот теперь она рисковала. До этого момента она могла объяснить свое присутствие здесь – чтобы это звучало более-менее правдоподобно – тем, что она заблудилась во многомильных коридорах Ти-Гуина и зашла в чужую комнату по ошибке. Но ни одна девушка не могла сохранить репутацию, если ее обнаружили в комнате мужчины в одном белье.

Она взяла из стопки верхнюю сорочку. И застонала: к таким сорочкам требовались съемные воротники, крепящиеся запонками. В выдвижном ящике она нашла дюжину накрахмаленных воротников и коробочку запонок и прикрепила воротник к сорочке. Потом натянула ее через голову.

Она услышала снаружи в коридоре тяжелые мужские шаги – и застыла. Сердце застучало как большой барабан; но шаги стихли вдали.

Она решила надеть дневной деловой костюм. Полосатые брюки были без подтяжек, но несколько пар подтяжек она нашла в другом ящике. Она разобралась, как их пристегнуть, – и надела брюки. Они оказались так широки, что места хватило бы и на двух Дейзи.

Потом, не переодевая чулки, она сунула ноги в сияющие черные туфли и завязала шнурки.

Затем застегнула сорочку и надела серебристый галстук. Узел был не такой, как нужно, но это не имело значения, тем более что она все равно не умела правильно его завязывать, и оставила как есть.

Она надела двубортный бежевый жилет и черный фрак и посмотрела на себя в большое зеркало на внутренней стороне дверцы шкафа.

Одежда сидела мешковато, но все равно Дейзи смотрелась мило.

Теперь, когда оставалось время, Дейзи вдела в рукава сорочки золотые запонки, а в нагрудный карман фрака положила белый платок.

Чего-то не хватало. Она смотрела на себя в зеркало, пока не сообразила, что же еще ей было нужно.

Шляпа.

Она открыла другой шкаф и увидела на верхней полке ряд шляпных коробок. Она нашла серый цилиндр и нахлобучила на затылок.

Потом вспомнила про усы. Карандаша для бровей у нее с собой не было. Она вернулась в спальню Малыша и наклонилась к камину. Было еще лето, и огня не разводили. Она сунула кончик пальца в сажу, вернулась к зеркалу и осторожно нарисовала над верхней губой усы.

Она была готова.

Дейзи села в одно из кожаных кресел и стала его ждать.

Ее инстинкт говорил, что она все делает правильно, но по здравом размышлении все это казалось дикостью. Однако нельзя же объяснить, что нас возбуждает. Сама она вдруг почувствовала, что у нее влажно внутри, когда он катал ее на своем самолете. Нежничать в облаках было совершенно невозможно, он был сосредоточен на управлении самолетом, и это было к лучшему, потому что лететь в небе было так прекрасно и она наверняка позволила бы ему все, что угодно.