Криминальный карнавал

– И не подумал.

В работе охранной фирмы столько формальностей, что если честно блюсти бюрократию, заниматься делом будет некогда.

Я с минуту прождал на улице, и «фиат» Сальватора подъехал.

– Виа Мацца, дом тридцать семь.

Покатили. Дорогой я рассказал все, что прочитал в папке Переса, и о его утренней реплике. Сальватор недоверчиво хмыкнул.

– По-твоему, эта шпана в курсе, что готовилось покушение? Да кто ему доверится, крикуну?

– Он мог знать, что Рафаэль едет в Сан-Себастьян с блондином на синем автомобиле и намерен там задержаться. Может, блондин и похитители из разных команд.

– Я верю в твою интуицию.

Поглядывая на дорогу и невольно отмечая, как тормозит и трогается Сальватор, как он держит руль и переключает передачи, я поразмыслил о жизни, о себе и о старших товарищах. Не дурят ли мне голову, притворяясь, будто ожидают от моего расследованию блестящих результатов? Пожалуй, мне ловко подыгрывают и сейчас взяли под крыло, пока мой старший брат в отсутствии. Что ж, спасибо.

Дом тридцать семь на виа Мацца оказался дешевой семиэтажной коробкой, стены которой раскалились под солнцем. Над каждым из подъездов была терраса на бетонных столбах, и Сальватор загнал машину в благодатную тень. На одной из террас был разбит маленький садик с чахлыми кустиками; под садик-то мы и вошли.

Лифт не работал, и мы по душной, не самой чистой из лестниц забрались на шестой этаж. На площадку выходили двери четырех квартир. На стене была размашистая, сделанная черной краской надпись; ее закрасили зеленым, но слова упрямо проступали: «Мигель Перес – дурак и мафиозо». Ознакомившись со стенной росписью, я позвонил в квартиру «дурака и мафиозо». Подождал и снова нажал кнопку звонка, и не отпускал ее довольно долго.

– Сиеста, – заметил Сальватор.

– Рановато еще.

– У бездельников всегда сиеста.

Тогда я попытал счастья в квартире рядом. Дверь открыла женщина с двумя смешными хвостиками над ушами.

– Здравствуйте, – она улыбнулась.

– Добрый день. Мы из школы телохранителей, где учится сеньор Перес.

– Я вас знаю, – она улыбнулась во весь рот. – Вы Эстебан Тоски, полоумный сын…

– Нет! – затряс я головой. – Я Тео Вальдес, в трезвом уме и твердой памяти. Честное слово.

Она рассмеялась.

– Видела вас на телеэкране. Так что вы хотите, сеньор Тео Вальдес?

– У вас тут веселая надпись, – я указал на закрашенное художество. – Она что-нибудь значит или это дети баловались?

– Вы понимаете: мафиози не должны обучаться в школе телохранителей, – серьезно изрек Сальватор.

– Понимаю. Но Перес скорее дурак, чем мафиозо. Это мой сын изощрялся, – проговорила она извиняющимся тоном. – Сам еще маленький дурачок.

– Простите, а можно с ним побеседовать?

Женщина с сомнением поджала губы; хвостики у нее над ушами торчали, как изогнутые рожки.

– Это не блажь, поверьте, – Сальватор подал ей свое удостоверение.

– Ну, заходите… господа охранники. Пепе! – крикнула она.

Мы вошли. Прихожая была увешана плетеньем из соломки и букетами сухих цветов. Явился Пепе: худой подросток в бриджах и красной майке, которая была ему велика на несколько размеров; нижний край выреза был возле пупа.

– Привет, – сказал он деловито. – Кто такие?

Я снова представился и изложил свое дело. Пепе ухмыльнулся.

– Это уж давно! – он махнул рукой в сторону входной двери, за которой находилось его творение. – Я видел Мигеля с каким-то бандюком. Бандюк – как в кино. Здоровенный – во! – Мальчишка развернул согнутые в локтях руки и напряг свои худосочные бицепсы. – И рожа такая, что не подходи. У-у, страшный! – Он наслаждался, пугая нас.

– Чем страшный-то? – спросил я. – Одноглазый и со шрамом в пол-лица?

– Не-е. – Пепе всерьез задумался. – Такой… хищный. Как ягуар. Мигель его боялся, аж приседал. И льстил.

– Это как?

– А вот, – он скривил губы и запищал, передразнивая: – Ти-ти-ти, сю-сю-сю. Старался угодить.

– Ластился, – поправила Пепе мать.

– Что они делали? – продолжал я.

– А ничего. Бандюк сел в машину, в «мерседес». И уехал.

– И все?

– Все, – с сожалением подтвердил малец.

Немного. Мы поблагодарили и ушли.

– Вот людское сознание: как плечи и рожа – так сразу бандит, – пробурчал Сальватор, начиная долгий спуск вниз без лифта. – У меня, например, тоже плечи. А у Генерала лицо в шрамах…

– Тогда поехали в «Загогули».

– Это что за счастье?

– Просто – «Загогули». Так контора зовется, которая оплатила Пересово обучение.

– Отлично! – обрадовался «скандинав». – Пусть они ему и вломят за нерадивость.

Наверху открылась дверь, и раздалось звонкое:

– Эй, Эстебан! Который Тео! Подожди! – Громко топоча сандалиями, по ступеням сбежал Пепе. – Я вот еще что – Мигеля видел с твоим телохранителем. С Генералом… как его?

– Макнамарой, – подсказал Сальватор, оборачиваясь.

– Во-во. Он выходил из Пересовой квартиры, а Мигель закрыл за ним дверь. А я мусор выносил, – бодро отрапортовал мальчишка.

Час от часу не легче! Что за дела у Джена с Пересом вне школы?

– Когда это было? – спросил я.

– Ну-у… ну-у… давно.

– Две недели назад? Месяц? Год?

– Не. Не год. Может, месяц. Или два…

– Держи, – Сальватор выудил из кармана и протянул Пепе маленький значок. – Военный истребитель. Таких значков ни у кого нет.

– Класс! – восхитился парень и помчал наверх. – Спасибо!

Мы снова двинулись вниз по лестнице.

– Мне всякие значки отец делает, – сообщил Сальватор между третьим и вторым этажами. – Чтоб было чем расплачиваться с такими мальчишками.

Я взял эту премудрость на заметку.

Когда мы прибыли на плаза Таника, шесть, как был указан адрес «Загогули», я уже начал волноваться, не закрылось ли заведение на сиесту. Мы его едва нашли – такая была неприметная дверь в стене длинного дома, вместившего в себя также магазин, парикмахерскую и кафе. Дом был увит диким виноградом, и среди краснеющих листьев синели мелкие невкусные гроздья.

– А вот и «Загогули»! – сказали мы в один голос, обнаружив под виноградом невзрачную вывеску «Закко Гули». Я подумал, что Рафаэль нарочно вписал в дело Переса название с ошибкой, чтобы проверить, как я слежу за отчетностью. Смогу ли я ему похвастаться, что бдительно слежу?

Сальватор повернул ручку, и дверь открылась. Сиеста здесь еще не началась.

Маленький скучный холл, где вдоль стен множество стульев безнадежно ожидают никогда не придущих посетителей, открытая дверь, за которой виден пустой унылый стол и печальный хозяин конторы.

Сальватор поздоровался.

– Сеньор Закко Гули?

– К вашим услугам, – Гули рассматривал нас кроткими, грустными глазами. – Проходите, пожалуйста. Садитесь.

В его кабинете тоже было много стульев. Казалось, эти ожидают седоков не зря: дорогая обивка была потерта. На стене висел календарь с девушкой в бикини и искусственное растение с пыльными листьями. Рядом стояли два старинных неприступных шкафа и пустая корзина для бумаг. На столе перед Гули был включенный компьютер; на экране сверху вниз медленно плыли разноцветные шарики. Гули тоже был округлый, будто весь состоял из соединенных между собой шаров; некоторым из них не повезло и они превратились в колбаски: например, его пальцы. Кроме компьютера, стол был пуст – ни листка бумаги, ни ручки, ни телефона.

Мы предъявили наши удостоверения и уселись. Гули тихонько покачивался на стуле, словно шар, составлявший его мягкое место, был неустойчив.

– Я заместитель директора школы, – начал я вежливо. – И хотел бы поговорить о Мигеле Пересе.

Гули опечаленно повел круглой, с прилизанными волосами, головой.

– Так и знал, что он не оправдает моих надежд. Вы собираетесь его отчислить?

– Не совсем так. Кем он вам приходится?

– Сын жены от первого брака, – с убитым видом сообщил Гули. – Чем отличился наш бездельник?

По виду конторы не скажешь, что дело Гули приносит ощутимый доход. Как ни скромна плата за обучение, вряд ли у него эти деньги были лишние, и коли Перес отчислится, Гули будет рад получить часть своих денежек обратно. Не отдам.

Я выложил Гули все, что имел сказать о его капризном, склочном, избалованном и вообще не пригодном к охранному делу пасынке. Он молча слушал, горестно кивая и не ропща.

– Зачем вы вообще послали его в школу телохранителей? – закончил я с упреком.

– Увы, сеньор Вальдес, увы… Кончита надеялась, что из парня выйдет толк. Что хотя бы вы сумеете его чему-нибудь научить. Сеньор Пьятта отказывался его брать, ссылался на эти ваши психические… нет, психометические… метрические тесты. Но мы с женой так просили, так просили! Он уступил. И вот – полтора месяца занятий псу под хвост.

Не намерен ли Гули потребовать назад всю сумму? Он продолжал, покачиваясь на стуле:

– Дела у меня идут не ах, живем без роскоши. Думалось, что Мигель получит хорошую специальность, начнет прилично зарабатывать. Кончита его разбаловала, согласен. Наверное, теперь поздно исправлять…

– Сеньор Гули, вы хотите, чтобы Мигель продолжал учиться в нашей школе? – прямо спросил Сальватор.

Круглое лицо с пухлыми щеками сделалось совсем печальным, углы губ скорбно опустились.

– Он жаловался на жестокое обращение инструкторов, – произнес Гули со вздохом. – Это правда?

– Нет, – твердо заявил «скандинав». – Попробуйте заставить отпетого лодыря работать по восемь часов каждый день – он и вас зачислит в изверги.

– Вероятно, – признал Гули. – Я поговорю с ним, попытаюсь образумить. Вы уж извините, сеньоры, что так получилось. – Он поднялся. Круглый живот, обтянутый голубой рубашкой, навис над столом, карманы брюк оттопыривались.

– Сеньор Гули, извините мое любопытство. – Я тоже поднялся. – Чем вы занимаетесь?

– Я посредник. Купля-перепродажа, комиссионные. Небольшой процент.

– Вам самому не нужны охранные услуги? Качественные, профессиональные. – Я спросил об этом, потому что мы спрашиваем у всех, с кем доводится иметь дело.

Печальный Гули неожиданно засмеялся, заколыхались все мягкие шары, из которых состояло тело.

– Санта-Мария, вот уж нет! Моя скромная персона никому не мешает, а мой доход слишком тощ. Кто на него польстится? Нет, сеньоры, мне охрана ни к чему.

– Зачем ему такая прорва стульев? – спросил Сальватор, когда мы вышли из конторы. Над раскаленной, безлюдной плаза Таника дрожало марево. – Перепродает их, что ли? И ты видел торговых посредников без телефона в офисе?

– У него карманы набиты всякой всячиной. Наверняка там и «мобильник» завалялся.

– Может быть. – «Скандинав» осмотрел машину и открыл дверцы. – Но как Гули развеселился, когда ты заикнулся об охране! Как будто сам рэкетом балуется.

– Мне странно другое. Он ни словом не обмолвился о возврате денег.

– До этого еще дойдет, – «обнадежил» Сальватор. – Куда едем?

– Давай снова к Пересу. Вдруг повезет?

– Повезет нам, если лифт за это время починили.

Опять та же лестница, еще более душная и, кажется, грязней прежнего. Между пятым и шестым этажами к шороху мусора под ногами примешался какой-то посторонний звук. Сообразив, что это, мы рывком взлетели на площадку и бросились к двери Пепе и его матери. Нет, не здесь – рядом.

Из квартиры, где жил Мигель Перес, доносился низкий, тяжелый, страшный вой: плач взрослого мужчины.