Небеса в единственном числе
Да и с тем, что мужчины любят глазами, не соглашусь: пялиться и любить – совсем ведь не одно и то же.
– Ты не согласен с тем, что он якобы Россию поднял на дыбы? – бросила я пробный камень. Оказывается, камень попал в нужный огород. А ещё заезженные романы рассказывают, что женщины болтливы, – с логическим ударением на женщинах.
– На дыбу – так было бы правильнее сказать. Хотя для любого «первого» и «великого» нет существенной разницы между шпорами и шорами, между взнузданной лошадью и осчастливленной толпой. Всё, что он может и чего хочет – это заставить свою кобылу победоносно ржать на попадающих под копыта, равно как и блеющих и млеющих от священного трепета вперемешку с восторгом.
Я допила уже не очень горячий шоколад и заметила:
– По-моему, Пушкин хотел похвалить Петра и то, что тот сделал. Город вот построил… Не зря же он говорит «Люблю тебя, Петра творенье».
Саша сердито усмехнулся – сердито не на меня, разумеется:
– Аня, скажи, пожалуйста, как будущая мать будущему отцу, что важнее: то, что родители хотели, скажем, девочку, или то, что у них родился, скажем, мальчик?
Я кивнула и захотела мальчика, но Саше об этом не сказала – наверно, чтобы он не подумал, что я вздумала любить ушами.
– Мне совсем не интересно, – добавил он, – чего якобы хотел автор, в данном случае Пушкин. Главное – то, что у него получилось. А у него в данном случае очень даже получилось. Получилось объяснить, кем был Пётр Первый: насильником и убийцей, самовлюблённым, как все диктаторы. И таким же диким, как то жуткое наводнение. Я считаю «Медного всадника» началом нашего Серебряного века. Без этих стихов разве наступил бы Серебряный век? Чтобы сказать своё слово, нужны звуки, из которых это слово сложится. «Медный всадник» – азбука звуков для нового слова, азбука языка Серебряного века. Это вам, – чего это он со мной опять на «вы»? – не виртуозно-тривиальный «Онегин» с полукрепостной Татьяной, которую кто-то кому-то «отдал», и не бахчисарайско-цыганские роковые страсти, из которых могли произрасти максимум индийские двухсерийные фильмы, а уж никак не Серебряный век.
Я рассмеялась:
– Предлагаешь вытянуть «Онегина» в одну прозаическую строку и убедиться, что в нём нет смысла? То, что нельзя сказать прозой, не следует говорить стихами?
Саша удовлетворённо, но не снисходительно кивнул:
– Ты читала Писарева.
– В восьмом классе, – подтвердила я. – Хорошо, что мы его не проходили. Зоя Павловна мне его дала почитать не по программе. Это моя учительница русской литературы.
– А «Медный всадник», – продолжал Саша, – от вытягивания вытянет ноги. В этом, думаю, отличие стихов от рифмованной прозы, какой бы навязанной и вставленной в программу она ни была.
– Но всё-таки Пётр Первый – всеобщий кумир, как ни крути.
Он пожал плечами:
– Я совсем даже не ревизор и не комиссар Фурманов и не считаю Александра Македонского героем, ломай стулья или не ломай. В этой же категории у меня – Пётр Алексеевич Великий, Иван Васильевич же Грозный, Наполеон без отчества Бонапарт и прочие вершители, свершители и сокрушители. Их наберётся на целый народ, и не один, но что толку от такого народа?
– Отвергаешь роль личности в истории?
Саша допил шоколад, у него и у меня постепенно превратившийся в какао.
– Какие же это личности? Александр II – личность, и поэтому памятника ему нет. Личность отличает от безликости наличие уникального лица, а диктаторы – все на одно лицо: и они сами все как один, и те, кому они диктуют. Хотя многие воспринимают диктат как необходимый и полезный диктант с работой над собственными же ошибками. Эти многие уверены, что вся их жизнь – сплошная ошибка, вот и работают над ней не покладая рук и складывая головы.
Мне захотелось успокоить его, хотя он выглядел спокойным, но я риторически спросила:
– Ты собираешься всё это защитить?
– Те, кто ставит памятник диктатору, – не ответил Саша, – думают, что это памятник спасителю. Но Спаситель приходит туда, где нет заранее подготовленной почвы. А диктатор приходит только на заранее выложенный для него асфальт или брусчатку. Как Пётр Алексеевич, изничтоживший пятую или даже четвёртую часть населения России для прорубания уже давно открытого, хотя и не распахнутого окна. Как и его «тишайший» папенька со своим верным опричным патриархом Никоном.
– Ты и вправду думаешь, что диктатор приходит туда, где его уже ждут?
– Конечно! Ждут и заждались. Собственно говоря, диктатора ждут всегда, сколько бы ни заявляли обратное. А Спасителя никто не ждёт, хотя распинаются, что ждут. Впрочем, распинаться и распинать – это они умеют.
«Я более чем такого же мнения, – подумала я, – мы с папой это обсуждали, когда он ещё был жив, но, как сказала бы Гельфанд, кто на меня нападает, чтобы я это защищала? Впрочем, пока не защищаешься, они не нападают… Может, всё-таки передумает защищаться?»
6а
Зачем защищать банальность? Она сама постоит за себя, защитится от кого и чего хочешь – стоит только захотеть. Мне, правда, не хотелось – особенно после встречи с Аней.
Я посмотрел на себя в зеркало и расхохотался так, что оно чуть не треснуло изнутри. Часы временно остановились, посмотрели на меня, хохочущего с обеих сторон зеркала, и поспешили вперёд, навёрстывая упущенное.
7
Животных положено любить. Улыбаться и восхищённо млеть при виде выгуливаемой собаки, чувствовать и выказывать доходящее до подобострастия умиление. Помнится, один из моих не совсем состоявшихся поклонников твёрдо сказал:
– Кто не любит животных, тот не любит людей.
Пришлось частично согласиться и полюбить вместо него другого кандидата – правда, всё же человека. Он, разумеется, так же спокойно не любил животных, как и я. С ним я тоже рассталась, но по другой причине, сейчас уже не помню, по какой. Ах да, вспомнила: он был недоволен тем, что я довольна жизнью в большей степени, чем недовольна. Недовольство жизнью я не люблю примерно так же, как животных.
Как говаривала Римка, я себялюб, но не собалюб. Не знаю, правда, как это в женском роде.
На воскресенье у меня было запланировано повести Даню в цирк. Он никогда ещё не видел тигров, разве что в зоопарке и в «Полосатом рейсе». Но в зоопарке тигр – это одно название, от него только запах и остался. Я, конечно, восхищалась вместе с Даней и восклицала «Ух ты же ж!», хотя тигры в клетке – чем они реальнее медведей на бывших конфетах? В «Полосатом рейсе» намного лучше, но живые тигры для Дани были бы не то что кино, пусть и такое классное.
Я пришла с работы – вернее, с очередного собрания и работы. В почтовом ящике журналов сегодня не было. Радость каждый день – это счастье, а до счастья ли в переходный период? Хотя, думаю, толстые журналы расходились бы, даже если бы их печатали, как обычные газеты или, скажем, «Аргументы и факты». Из «Известий» Саша уже вырезал групповое фото очередных реабилитированных и с Даней наклеивал его в самодельный альбом «Они сражались за Родину».
«Что, и Гришка-разбойник сражался? – чуть было не ляпнула я при ребёнке. – И подельник его Лёвка-псевдоинтеллигент?» Не при ребёнке – ляпала, не скрою. Да и скроешь ли?
Поцеловала Даню – мы с ним вышли из дома на соседнюю с галереей улицу. Солнце как раз медленно садилось за горы, так медленно, словно у него больная поясница и сесть поэтому – проблема. Пошли, никуда не спеша, мимо музея. Грин – не мой писатель, но музей писателя – это, как говорила Раиса Васильевна, в невольном переводе на русский, – нетривиальная идея. Поднялись к Главпочтамту.
Кому бы отправить телеграмму или лучше открытку? Телеграммы я люблю меньше: в них нет предлогов, а как обойтись без предлога?
Например, как без предлога зайдёшь в гости, пусть даже к друзьям? Ну, к Светке ещё куда ни шло, пятьдесят на пятьдесят. А Римка, если без повода, обязательно окажется занята личной жизнью. Да и я тоже: если ко мне когда без предлога, то мало ли.
Хотя к Светке сейчас более чем проблематично… Даже не успели выпустить с нею первый номер нашего журнала, как она слиняла. Хорошо хоть фамилию не сменила, а то была бы сейчас… никак не запомню альтернативу. Что-то розовое – то ли поле, то ли куст. Сашин, кстати, знакомый, только не историк, а программист. Судя по всему, в Бостоне с программистами напряжёнка. Они, правда, потом переехали в Канаду. Тамара Тимофеевна и у Ефим Ильич уехали раньше: всё-таки Тамара Тимофеевна на своём настояла.
– Мама, твоя любимая песня! – обрадовался Даня и дёрнул меня за ручку новой сумки, белой с чёрным узором. Он сам её выбрал, и я её себе купила как подарок от Дани.
Надо же – я сама не расслышала: человек возле Главпочтамта, лица не разобрать, пел «Миледи д’Арбанвиль». Я подошла, соблюдая дистанцию, и он специально для меня повторил первый куплет, с немного непонятным последним словом – на слух не всегда всё понятно. Впрочем, разве в том, что любишь, может быть понятно всё?.. Раиса Васильевна на это сказала бы: «Товарищ Южина, не ищите оправданий. Лучше используйте свои умственные способности». Я говорю «немного», потому что всё равно ведь понятно. Мой любимый непереводимый писатель сказал бы: «Самое непонятное – это то, что, кажется вполне понятным. Зато самое вроде бы непонятное на поверку оказывается проще пареной репы». Перевод несуществующего афоризма вольный, то есть мой.
Соверена в моей коллекции не нашлось, да и откуда у меня соверен? Зато был пенс – один пенни с портретом короля – кажется, Эдуарда – нет, Георга, вместо орла, и владычицей морей вместо решки. Я из чувства противоречия – Светкина школа! – бросила пенс в пустую картонную коробку, и он звякнул, как будто там было полно золотых монет с моей любимой королевой. Она была совсем молодой, ещё не располнела и улыбалась в меру свысока, словно вспомнила детство, когда как-то раз назидательно сказала единственной и потому лучшей подружке: «Я тебя могу называть «Джейн», а ты меня «Викторией» – нет».
Римка затянулась бы неизвестно откуда взявшимся «БТ» – мало ли что она расскажет нам со Светкой – и заметила бы, улыбнувшись в викторианском стиле:
«А для меня, Южина, ты как была Анькой, так Анькой и помрёшь. Не говоря уже о тебе, Гельфанд».
«Почему это обо мне – не говоря?» – уточнила бы Светка, нестандартно погасив окурок в стандартной пепельнице.
«Потому что о тебе нельзя всуе!» – поддержала бы я Светку. Кому как не нам поддержать её? Не комсомольскому же собранию факультета.
– Пойдём, Даня, тигры нас ждут! – поторопила я Даню, чтобы он оторвался от альбома со сражавшимися за Родину, поцеловала, как обычно, Сашу, и мы с Даней поехали в цирк. Чуть не опоздали: по воскресеньям наша четвёрка ходит на слабую «троечку».
Тигры были настоящими, Даня впал в восторг. Но если воспользоваться советом Раисы Васильевны, то перестаёшь видеть разницу между цирком и зоопарком: и там клетка и, в сущности, тут.
В клетке же главное не прутья, да в большинстве клеток – прутьев, собственно, и нет. И чем дольше смотришь на тигра, который подчиняется хлысту хозяина, тем больше чувствуешь себя тигром на арене, ожидающим хлыста и посматривающим искоса на зрительницу с ребёнком, не любящую животных вместо того, чтобы не любить дрессировщиков.
Это у Светки любимый рассказ, только там не тигр, а крохотная рыбёшка алкосотль, но какая, скажите на милость, разница?
Зато Даня был доволен, и мы с ним восхищённо проболтали всю обратную дорогу в уже пустой четвёрке. И всё выясняли, почему тигры не плавали, хотя, судя по «Полосатому рейсу», плавают они здорово.
А вот я в детстве любила цирк? Надо будет узнать у мамы.
8
Бар у нас, помнится, был один-единственный, не считая нескольких пивных заведений, отличавшихся от ирландских пабов тем, что пиво в них было, как потом рассказал Саша, разбавлено водой. Точнее, вода была разбавлена пивом. Интересно, когда он последний раз был в Ирландии? Или «Дублинцев» ему оказалось достаточно?
Туда ехать на изящном трамвае через площадь, названную в честь объединительницы женщин всего мира.
– Гендерные праздники, – заметила Римка, – не моя слабость.
– Твои слабости мне известны, – не преминула Светка.
– Но не за такие слабости праучитель рабочего класса любил свою Женни, – уточнила я.
Светка ухитрилась закинуть ногу на ногу: джинсы у неё были в жесточайшую обтяжку. Фирма – отдала полторы сотни на балке. Как она расколола родителей («предками» мы родителей не называли), уму непостижимо. Это была почти месячная получка Тамары Тимофеевны. Правда, у Ефима Ильича побольше – он ведь кандидат наук.
Римка, при всей её хипповости, этого не оценила. «Вместо штанов, – пожала она плечами, – за такие бабки лучше бы пару альбомов купила и дала людям переписать. Ну, или хотя бы один, если совсем классный».
Римка ходила в мужские компании с утончённо-тонким халатом и мягкой обувью, они как-то умещались в её кубической сумочке. Посещала она, конечно, только морально устойчивых людей, хотя морально устоять перед Римкой было, думаю, непросто. Переодевалась и могла после этого битый час слушать магнитофон, если было что слушать. Было, конечно, потому что туда, где не было, она не ходила. Однажды приятели включили ей Джимми Хендрикса и ушли по делам, а когда через час вернулись, оказалось, что Римка отрубилась и лежит без сознания.
Ну, так вот. Светка откушала нашего любимого «Театрального» и задалась вопросом:
– Ответьте, товарищ Южина, – ей было бы самое место в комсомольском бюро факультета, – на кой, так сказать, ляд, вам понадобился Политех? Почему вы бросили нас на целый год на произвол судьбы? Чем мы вам не угодили?
Хотелось закурить и ответить глубокомысленно, однако первое в баре не разрешалось, а второе без первого обычно не имеет смысла.
– А не тамбовский ли волк вам товарищ, товарищ Гельфанд? – ответила я вопросом на вопрос. – Не впервые поясняю: хотела быть не просто лингвистом, а ещё и инженером.
– Из тебя, Анюта, – сказала Римка, пригубив «Рыбацкого», который на поверку оказался как минимум не хуже «Театрального», хоть и не с таким красивым названием, – такой же инженер, как из меня – римская мама, хоть я и сто раз Римма.
– Так-то оно так, – согласилась я. – Но папа, когда был жив, хотел, чтобы из меня вышло что-нибудь путное.
– Выйдет, – заверила Светка. – Что ж поделаешь, если ты, хоть плачь, совершенно не физик.
– Тебя на сотню лириков хватит, – поддержала её Римка, – и ещё на сто первого останется. В смысле на сто первую.
– Мама рассказывала, – продолжала я, – что между физиками и лириками в 60-е годы шла интеллектуальная война. Особенно в «Юности». В смысле в журнале.
– Ну, и кто кого? – осведомилась Римка.
– Они нас – и тех, и других, – пояснила Светка. – Как сказал известный нам персонаж, там, где вы услышите «хайль» в чей-то персональный адрес, там мы нужны, оттуда начнётся наше великое возрождение.
– За это надо выпить! – предложила я.
– За персональный адрес? – уточнила Светка.
– За возрождение, – горделиво рявкнула я.
– Тогда и за Малую Землю, – кивнула Римка.
Я обвела ненавязчивым взглядом «Грот», забитый под завязку, и глубоко копнула:
– Дамы, вы бы предпочли входить в подавляющее большинство или в подавленное меньшинство?
Римка хмыкнула, а Светка заметила:
– Я ни то не люблю, ни другое.
Римка кивнула:
– Они оба – коллектив.
– Ну хорошо, а мы разве не коллектив?
Римка изящно поперхнулась. Так попёрхиваться из нас троих умела только она.
– Какой же ты коллектив, Южина?
– Упаси нас Бог от коллективизации, – согласилась Светка. – Земля-то у нас малая-премалая, а другой нет. В смысле есть, но не для нас.
– Но если в каждом человеке всё будет прекрасно, – продолжала я гнуть мою негнущуюся линию, – представляете, какой прекрасный получится коллектив?
– Это сказал пьяный доктор Астров, – прокомментировала Светка. Можно подумать, что я не помню. – А что человек звучит гордо, выдал Сатин, когда находился в аналогичном состоянии. Причём оба принимали на грудь не «Театральный», а легкодоступную гадость.
– Эти ихние максимы можно брякнуть только спьяну. Трезвому человеку такая фигня в голову не придёт. Вот, например, зачем прорубывать – в смысле прорубать – в Европу окно? Ходят-то в дверь, а в окно – разве что подсматривают, – поставила точку Гельфанд, трезвая как стёклышко. Сколько там того «Театрального».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги