Бестиарий

© Эль Бруно, 2021

Пролог

– Что ты ищешь? Только честно, – спросил старик.

Точнее, пожилой человек юного возраста. Пожилой – потому что волосы его седы, а лицо исчерчено морщинами, словно линиями тонкого карандаша. Юного возраста – потому что он презирал слабость старости, ходил прямо, быстро, решительно. Потому что ещё даже не носил очки и умел ухаживать за собой.

Он задал свой вопрос сыну.

– Ты согласился работать со мной в этом городе, как послушная собачонка, но я тебя слишком хорошо знаю. И знаю – ты что-то ищешь.

– Все мы что-то ищем, – он даже не скрыл издевательской нотки в голосе, давая понять, что этим философским тезисом намеренно обесцветил его вопросы.

– Не води меня за нос, я этого не люблю.

Не отец с сыном, а враг с врагом, вынужденные делить общее дело. Протянутая между ними нить напряжения всегда осязалась физически.

– Я ничего не ищу. Просто… развлекаюсь, – он улыбнулся, и, как прежде, улыбка эта его отцу не понравилась. Никому не нравилось, когда он так улыбался, потому что изгиб его губ напоминал острие кинжала, который ещё в тебя не нацелен, но это может произойти в любой момент.

– Твои развлечения часто ведут к крови… К большой крови.

– Не переживай. Всё в рамках горячо любимого тобой закона. Ну, почти… – он усмехнулся и, не прощаясь, вышел из кабинета отца.

Часть 1

Аластор

Полицейская лента тревожно жёлтого цвета кривой ломаной линией очертила территорию площадью в двенадцать квадратных метров. Ее Саша увидела издалека и сразу замедлила бег.

Она выходила на пробежку в парк 850-летия Москвы каждое утро, если не шёл сильный дождь, и ей удавалось проснуться пораньше. Такой погожий день выпал как раз на одиннадцатое мая. Однообразный пейзаж вдоль реки навевал грусть, в воздухе носились чайки и утки. Дул слабый, свежий ветер, машин не было слышно, будто из Москвы ты сразу попадаешь в пригород. Саша бежала в направлении Братеевского моста, пробегала под ним и мчалась дальше. Она почти достигала конца дорожки, упиравшейся в поросший густым сорняком берег реки, а затем делала перерыв на быструю ходьбу, после чего двигалась в противоположном направлении.

Саша замедлила бег, всматриваясь вдаль.

Часть территории, огороженная сигнальной лентой, оказалась под Братеевским мостом, вторая часть – на выложенной серой брусчаткой пешеходной дорожке. Проход посетителям парка загораживали две машины полиции и одна «неотложка».

«Если бы это был несчастный случай, при котором остались выжившие, в сигнальной ленте не осталось бы нужды. Но лента есть, и есть две машины полиции. Много полицейских, оперативники в гражданской одежде. Тут труп. Точнее, его уже убрали в машину», – подумала Саша, мельком взглянув на место происшествия.

Она прошла мимо него так же, как и все. С тем же лицом, с каким проходят мимо нищих, инвалидов или человека в беде, которому ты объективно не можешь помочь. Она прошла мимо почти по привычке, подобно всем гражданским, гулявшим в парке.

Саша решила закончить с пробежкой и сразу пошла в кофейню.

«Кофе-Хауз» расположился прямо у метро. Она вошла в тесноватое помещение с высокими окнами в стиле модерн и села в кресло. Рассеянно взяла в руки меню и, кусая губы, слепо посмотрела на страничку.

– Что закажете? – раздался голос вежливого официанта над ухом.

– Большой капучино, – ответила она автоматически. – С собой.

– Хорошо. Может быть десерт? Мороженое?

– Нет, спасибо.

Саша открыла нетбук и включила его.

«Сегодня в десять часов утра. Братеевский мост. Возможно, труп. Слишком много полицейских. Если это и убийство, то либо совершено не сегодня, либо совершено по неосторожности, на эмоциях. Слишком открытое место. Хочу посмотреть, что удастся выведать».

Она вела закрытый блог на сайте mydiary, у нее не было читателей, и записи от мужского лица могла читать только она.

Саша проверила, взяла ли с собой таблетки, дождалась свой заказ, посидела в кафе двадцать минут, а потом вернулась в парк.

Он был так же чист, как и вчера в это же время – ни сигнальной ленты, ни машин, ни людей.

«Быстро они. Если бы я пошла на пробежку позже, то могла бы ничего не узнать».

С Братеевского моста каждый год падают или прыгают примерно три человека. Почти всегда это – самоубийцы. Саша это знала, потому что успела изучить статистику. В последнее время там стали находить расчлененные трупы, их приносило к берегу течением: черные свертки полиэтилена путались в камышах.

Саша спустилась по бетонной дорожке к воде и сразу заметила множество листов бумаги, испещренных напечатанными одинаковыми абзацами. Среди них попадались тетрадные листы из блокнота. У опоры моста поблескивал в воде CD-диск.

Она осторожно встала на самый край берега, присела и дотянулась рукой до одного из листов бумаги. Затем достала маленькие прямоугольники страничек из блокнота. До диска она не дотянулась бы даже длинной палкой.

Саша присела на корточки, не боясь испачкать штаны, сфотографировала записи из блокнота – там было название какого-то храма и адрес сайта. На листе бумаги побольше оказалась распечатка нескольких абзацев одинакового текста – русская транскрипция каких-то молитв на санскрите.

Брать с собой сырые листы бумаги она не стала и посмотрела вверх на мост.

«Сильный ветер. Ни одного листа на берегу – все в воде. Вещи выпали откуда-то, но не рассеялись на сильном ветру, а попали в воду. Значит, были в аккуратной пачке и упали вместе с сумкой в реку. Именно поэтому они теперь здесь, а не на берегу».

«Она» – такой вывод сделала Саша из почерка, обнаруженного на бумаге. «Почерк округлый, аккуратный, мягкий. Такой бывает, в основном, у женщин. У мужчин формат такого почерка имеет элементы неряшливости. Но пока нужно учитывать, что почерк не обязательно принадлежит той, что упала в воду».

Саша продолжила осмотр.

«Молитвы на санскрите, посвященные Кришне. Вероятно, йога? Она не обязательно занимается йогой и имеет к этому отношение. Здесь одинаковые абзацы, сильно разделенные пробелами. Некоторые разрезаны. Их очень много. Такое большое количество ни для каких занятий не понадобится. Вероятно, их предстояло раздавать на улице».

Саша прочла в блокноте упоминание о священном озере в Индии. Похоже на сбор сведений для того, чтобы отправиться туда в паломничество.

«Скорее всего, почерк всё же её. И она собиралась в поездку либо помогала кому-то туда собираться. Во всяком случае, дел у неё точно сегодня должно было быть много. И она бросилась в реку? Не упала, потому что поручни надёжные и высокие. Или её столкнули? Но тогда убийца должен быть безумцем, ведь на мосту есть камеры и всегда полно свидетелей. Учитывая, что жертва должна была бороться или пытаться убежать, а парапет высокий, у него ушло бы много времени на то, чтобы бросить её в воду. Это похоже на бред, и я пока не стану принимать в расчёт убийство».

Саша поднялась на мост по лестнице.

«Если это – самоубийство, то логично прыгать ближе к центру моста – река очень широкая, у берегов мелководье. Но она почему-то упала близко к берегу», – Саша перегнулась через парапет, сильный ветер немедленно взвыл ей в ухо.

«Словно она торопилась».

Саша резко обернулась, ей показалось, что в спину ей кто-то пристально смотрит. Но никого не было.

«Раннее утро. Ты идёшь через мост с сумочкой через плечо. У тебя сегодня много дел. Но потом ты просто останавливаешься. Потом ты просто прыгаешь с моста. Слишком нетипично для самоубийства.»

Она посмотрела вниз, в парк. Ей показалось, что кто-то смотрит на неё, стоя в тени среди диких яблонь у дорожки для пешеходов.

Приступы паранойи случались с ней чаще, чем приступы панической атаки. Чтобы бороться с социофобией она пила таблетки, использовала черные очки и наушники.

Когда Саше позвонили, она вздрогнула. Ее нервировал звонок телефона. Облизав губы, она взяла трубку.

– Привет! – раздался в динамике звонкий голос. – Я звоню, чтобы торжественно позвать тебя сегодня… в ночной клуб!

– Ты хочешь отмечать день рождения там? – с вялым воодушевлением спросила Саша. – Ладно, я приду.

– Ну, ради меня, – протянула девушка. – Я позвала Машку и Генри.

– Ты помирилась с Генриэттой? – снова воодушевление в голосе слишком вялое. – Здорово! А я тут кое на что интересное наткнулась.

– Наверное речь идёт о каком-то загадочном убийстве, – усмехнулась ее собеседница. – Мне кажется, тебе нужен парень. Будем его сегодня тебе искать.

– У тебя тоже нет парня, – сощурившись, напомнила Саша.

– Тогда мы будем искать двух парней, – не сдавалась подруга. – Отказы не принимаются!

«Я прощу ей это только потому, что сегодня ей исполняется семнадцать», – подумала Саша.

Еще ей захотелось сказать своей подруге, что сегодня с моста в реку прыгнула девушка, и это пока не очень похоже на самоубийство. Она хотела рассказать, что узнала о произошедшем, даже не увидев тела и ориентируясь всего лишь на листы бумаги в воде.

Но Саша не стала этого делать, она словно наткнулась на бетонную глухую стену внутри собственной грудной клетки. Это чувство было с ней всегда. В семье и в кругу друзей никто не понимал её «увлечения». Поэтому она старалась не упоминать о нём в разговорах.

Саше захотелось крикнуть подруге, тряся ее за плечи:

– В мире умер человек, понимаешь, идиотка?! Тебе плевать?! Всем плевать, а мне – нет! И я хочу знать, что толкнуло её на это! Я хочу узнать и узнаю! Пусть мне не платят… пусть я беспомощна… И общаться я не хочу с тобой, потому что ты – дура! Вы все вокруг меня круглые идиоты!

Она потерла лоб и глубоко вздохнула.

«Они не виноваты. Это я ненормальная. Это мои проблемы…»

Саша никого не винила в своём одиночестве, кроме себя. К тому же, одиночество ее устраивало. Но все же, порой ей не хватало говорящего существа, которое бы ходило рядом и просто комментировало ход ее мыслей.

– Электронный Ватсон, – смеялась ее мама. – Хочешь, я им буду?

«Милая и замечательная ты у меня, – думала печально Саша. – Ты же уснешь, пока я тебе буду рассказывать, чем занимаюсь. И я снова окажусь наедине с собой и своими открытиями, которые никому не нужны, мам. Ты не понимаешь, мама, я хочу… искать причины, толкающие людей совершать зло. Я знаю, что за это не платят. Это – не рисовать картины, не писать книги… Просто прости меня, мама, я… я ненормальная».

Иногда знакомые её спрашивали:

– Ты поступила на философский факультет. Зачем ты составляешь психологические портреты преступников?

И Саша отвечала, что судебный психолог в России просто не имеет возможности зарабатывать по своей специальности. Что профайлер – это одиночка, которого нанимают для чепухи, вроде проверки коллеги или клиента «на вшивость». Он перебивается от заказа к заказу и должен хорошо себя зарекомендовать, чтобы иметь хоть какую-то клиентскую базу. В МВД она идти не хотела, и не желала работать в полиции. Всё интересное происходит в Следственном комитете, но, чтобы туда попасть, нужно уметь драться за карьерный рост.

В остальном, не считая её странной мании составлять психологические портреты преступников и социофобии, Саша изо всех сил казалась заурядной. Даже её странности на фоне остальных не сильно выделялись. Их даже можно было принять за некую дань моде, когда важно отличаться от других.

По телевидению шли сериалы, вроде «Доктор Хаус», «Обмани меня» и «Шерлок». Мода на интеллект разрасталась в образованном обществе с той же скоростью, с какой в своё время росла мода на металл в девяностых. Саша не красилась, носила короткую стрижку, читала Умберто Эко и Гоголя. Она смеялась над собой и говорила:

– Я посредственность!

– Ты так говоришь, чтобы выделиться, – улыбалась Маша.

– Так и есть, – признавала она с глубокой долей странной самоиронии.

«Мне душно. Мне надоело притворяться. Каждая ваша фраза известна мне заранее. Я живу в мире часовых механизмов. Сейчас ты скажешь, что я…»

– Выпендрёжница, – легкомысленно смеётся Маша.

«И я хочу убить тебя», – дополняла Саша, а сама смеялась так, словно они были закадычными подругами и прекрасно друг друга понимали.

– А зачем ты это делаешь? – спрашивала её мама. – Понять не могу. Для чего это странное хобби?

Слово «хобби» было для Саши обидным, но она никогда не говорила этого. Для неё это – работа, смысл её существования, то, что делало её счастливой. Но она сама не могла ответить на заданный ей вопрос. Это прозвучало бы, как признание в сумасшествии.

– Просто мне интересны люди, – пожимала плечами Саша.

Она лгала. Люди ей были неинтересны совершенно.

Саша сунула телефон в карман и спортивной походкой быстро зашагала к дому. В ту секунду ей снова показалось, что кто-то смотрит на нее слишком пристально. Ощущение было сильным, как тычок пальцем.

«Паранойя», – раздражённо подумала Саша.

– Сегодня у Аськи день рождения, мне придется поехать в клуб, – она вошла на кухню и взяла из вазы яблоко.

Мать посмотрела на нее и слабо усмехнулась:

– Там кто-то умрёт?

– Нет, – ответ от Саши прозвучал с сомнением.

– А звучит именно так!

– Не хочу никуда идти…

– И в кого ты только такая? – с печальной улыбкой спросила ее мама. – Мы с папой в твои годы обожали вечеринки. Да и братья твои дома только ночуют. Иногда.

– Но я хорошо учусь…

– Вечеринки не всегда отвлекают от учебы, если грамотно планировать день, – парировала мама. – Не забудь взять с собой таблетки и будь на связи. Кстати, я могу сыграть роль злобной грымзы и сказать твоим подругам, что сегодня ты мне нужна дома.

– Мне уже почти восемнадцать. К тому же, мы это в прошлый раз использовали, – сказала Саша. – А тебя и правда так расстраивает то, что я не люблю веселиться? – она подняла брови и посмотрела на маму обеспокоенно.

– Нет, конечно, – улыбнулась та. – Это же твоё право – развлекаться, как тебе хочется. Жаль только, что с фобией твоей всё так сложно.

– Мне тоже.

– Ну, не делай такое лицо. Ты же не виновата, – мама вытерла руки о полотенце. До сего момента она ловко мяла эластичный, большой кусок белого теста, от которого исходил теплый, сладкий запах.

– Кто знает. Я же не помню, – пробормотала Саша, рассматривая свои руки.

– Знаешь, что? Помоги-ка мне с фруктами. Нарежь их, а потом можешь собираться в клуб на день рождения, – решительно произнесла мама.

Обе непохожие, как огонь и лёд, они всё же прекрасно ладили. Саша – тонкая, с абсолютным отсутствием фигуры, внешне не привлекала к себе внимания. Лицо ее было выразительным из-за контраста чёрных волос и светлосерых, как пасмурное февральское небо, глаз под пышными ресницами, но всё портил большой лоб и слишком тонкий, широкий рот. К этому добавлялся по-мужски изогнутый нос, который не красит ни одну девушку. Временами она могла казаться почти симпатичной, но чаще слышала в свою сторону «ну и страхолюдина» от одноклассников. Саша привыкла к своей внешности, она не умела кокетничать и, несмотря на неплохое чувство стиля, оставалась невзрачной. Ее мать – пухленькая, изящная женщина с копной каштановых кудрей и большими, зелёными глазами, не была похожа на свою дочь. Саша больше напоминала отца – высокого, стройного, красивого мужчину. От него ей достался и нос, который очень ему шёл, и серые глаза, и чёрные, как уголь, волосы. Она часто думала, что лучше бы родилась мальчиком. В своей семье она была младшей, единственным интровертом с выраженной социофобией.

«Я должна ценить то, что у меня есть», – твердила себе она, как заклинание, каждый день.

Поэтому Саша изо всех сил старалась быть счастливой.

Она старалась дружить с своими подругами и лишний раз не расстраивать родных.

Их расстраивали её моменты откровенности. В эти периоды Саша менялась в лице, тон её становился нервным, и она задевала ненужные темы. О несправедливости происходящего в стране, о том, что где-то посадили невиновного, о конформизме в современном обществе. Родные же предпочли, если бы Саша являлась домой под вечер, пьяная в стельку и с засосами на шее. Это, как им казалось, являлось символами счастья любого подростка. Саша твердила, что это – символы отчаяния и ошибок, а родных беспокоило, что ей интереснее смотреть документальные криминалистические фильмы. И стопки тетрадей с конспектами об этом тоже их беспокоили. Лучше бы она коллекционировала бабочек. Лучше бы она плохо училась, была поглупее, но счастливее.

Родственники искренне желали ей только добра. Саша это чувствовала, но также чувствовала и неправильность этого «добра», только не могла догадаться, в чём она заключалась.

Она подошла к зеркалу в своей комнате. Саша нарисовала на веках тонкие, черные стрелки, которые сделали ее глаза выразительнее, а взгляд – острее, затем подняла наверх короткие волосы с помощью заколок, открывая тонкую, длинную шею – единственную несомненно красивую часть своего тела, не считая кистей рук. Она собралась за пятнадцать минут и получив в своё распоряжение до вечера несколько часов свободного времени, сосредоточилась на утреннем происшествии.

Пользуясь поисковиком, она узнала, что значили записи на санскрите.

«Аум трийамбакам йаджамахе сугандхим пушти вардханам урварукамирва бандханан мритйор мукшийя мамритат.»

Переводилось это примерно так:

«Поклонение Трехокому Господу, Шиве, Благоуханному, Несущему Благо! Разрушающий узы рождений и смертей, Да освободит Он нас от смерти ради Бессмертия!» «Речь идёт о разрушении колеса Сансары, – рассуждала Саша. – Человек, практикующий подобное вероисповедание, обычно не думает о самоубийстве, потому что оно полностью расходится с самой идеей веры. Если все же это – убийство на почве неконтролируемых эмоций, то кто и зачем мог сделать подобное? Разумеется, его можно легко поймать по горячим следам. Это точно уже сделали, не зря же в парке было целых две машины полиции.»

Саша перешла по адресу сайта, который был написан в блокноте и попала на довольно плохо сделанный форум любителей йоги. Она сразу решила посмотреть информацию об администраторах форума. Ими оказались две девушки, их имена скрывали псевдонимы.

«Либо сообщение о смерти я увижу тут завтра, либо в новостной ленте, – подумала Саша. – Таким образом, я проверю себя, ведь не исключено, что я ошиблась в самом начале, да и труп я лично не видела».

Она сделала ещё несколько записей в дневнике и закрыла его.

«Стоп! Что-то не так».

Она снова открыла на нетбуке перенесённые с телефона фотографии. Какое-то время Саша скрупулезно рассматривала почерк.

«Слишком сильный наклон строк вниз, заглавные буквы по размеру не отличаются от маленьких, нажим слабый. Она была подавлена и очень недовольна своей жизнью, но это – не всё. Почерк слишком ровный, аккуратный. Никакой небрежности. Каждая буква отчётливо понятна, словно она пишет для прописей. При этом буквы небольшие и плотно прижаты друг к другу. Она подавлена и замкнута в себе. В ней слабо развито чувство собственной индивидуальности. Мне сложно себе представить, что она искренне верит в слова молитвы, которая напечатана на листах бумаги».

Взглянув на часы, Саша поняла, что может опоздать. Она заставила себя прекратить анализ почерка и закрыла нетбук, опубликовав в закрытом сетевом дневнике обрывки своего отчёта для дальнейшей работы.

Саша оделась, еще раз взглянула на себя в зеркало и вышла из квартиры. Она спустилась по лестнице и хотела сообщить о своем уходе консьержке, но та сама окликнула её.

– Ты надолго уходишь?

– До полуночи или больше. Что-то случилось?

– Не… Поздно просто, – отмахнулась та нервно. – Ты же не одна?

– С подругами, – ответила Саша. – Не переживайте, всё будет хорошо!

– Ну, ладно, – она попробовала улыбнуться. – Ты только связи с родителями не теряй.

– Хорошо.

«Никогда не видела её такой встревоженной, – подумала Саша, выйдя из подъезда. – Странно, что она так переживает за меня. Она по-настоящему встревожена. Вероятно, у неё что-то случилось. Нужно будет её расспросить. Если я, конечно, вообще осмелюсь подойти к ней и задать вопрос. А я не осмелюсь, потому что у меня начнётся легкий приступ панической атаки».

Уже в метро Саша забыла о коротком диалоге с консьержкой.

«Мы за столиком недалеко от барной стойки», – написала Ася.

Саша заложила руки за спину, чувствуя лёгкие подступы ужаса. Пальцы ее дрожали. Людей было много, они черными, едва различимыми тенями, танцевали вокруг. Музыка оказалась очень приятной. Этот трек в стиле «ми-нимал» состоял из бархатных, глубоких басов, отдающихся эхом в самом центре грудной клетки, и лёгких мелодичных вставок. Музыка ассоциировалась у Саши с охотой. Казалось, что в толпе прячется хищник, и эта композиция была написана специально для него.

Саша поздоровалась с подругами, выслушала пару громких шуток на тему того, что она всё же почтила их своим присутствием и улыбнулась.

Это было просто – нужно лишь притвориться, что ты – человек. «Мне не хочется кричать. Мне не хочется, расталкивая всех в разные стороны, бежать прочь, а потом прятаться в тёмном углу, дрожа от рыданий. Я действительно считаю, что танцы в этом клубе – адекватное времяпровождение. Мне совершенно не кажется, что чьи-то глаза следят за мной с тех пор, как я сюда пришла. Успокойся, Саш, всё хорошо, всем наплевать на тебя – это самая лучшая черта тех, кто тебя окружает».

Друзья никогда не принимали фобию Саши всерьёз. Она ходила на учёбу, говорила с людьми, и наверняка её социофобия была модным самодиагнозом.

В какой-то момент Генриетта, которую все привыкли звать Генри, чем она очень гордилась, округлила глаза и спросила:

– Так… Кто-нибудь знает, кто он такой?

Среди них она была самой красивой. Генри знала себе цену, и Саша никогда не видела, чтобы она на кого-то смотрела так, как сейчас.

Ася посмотрела в указанном направлении:

– Я его не знаю, но он, скорее всего, модель.

– Ого… – коротко прокомментировала Маша.

– Тебе же не нравятся парни с длинными волосами, – ответила ей Генри с усмешкой.

– Просто я никогда не видела таких, как он. Но он, скорее всего, гей.

– С чего ты взяла? – быстро спросила Ася, посмотрев на Машу печально и даже чуть-чуть обиженно. – Может, он просто любит за собой ухаживать. А вдруг он – мой подарок на день рождения?

Саша же сказала, коротко взглянув на танцующего: – Какой неприятный человек!

– Сашка, – цокнула Генриетта, – вот вечно ты так! Тебе никто и никогда не нравится. Причём, чем симпатичнее парень, тем негативнее реакция. Пора вырасти и перестать так реагировать на привлекательных мужчин. Это в глаза бросается.

– И он брови красит, – холодно добавила Саша, проигнорировав замечание.

– Тебе тоже было бы неплохо, – с улыбкой заметила Маша и рассмеялась. – Не куксись! Ась, ну перестань на него залипать! Он заметит.

– Я с ним познакомлюсь, – не отрывая от него внимания, убеждённо сообщила девушка.

Саша с тревогой посмотрела на неё:

– Ты уверена?

– А что такого? – та храбро улыбнулась. – Он меня отошьёт, но я хотя бы попытаюсь!

Её отговаривали. Ей сказали, что у такого, как он, наверняка уже есть девушка. «Или парень», – подняв взор к потолку, добавила про себя Саша.

Когда Ася, осмелев, встала и неторопливо пошла к незнакомцу, Саше это совсем не понравилось. Она пригляделась к нему получше и почувствовала, как падает в глубокую, чёрную пропасть. Рухнув на самое дно, она могла ощущать только тяжесть сердцебиения и холод в собственном парализованном теле.

«Неподвижная мимика. Печальный и задумчивый взгляд – точь-в-точь, как у Джеффри Дамера. Нижние веки глаз сильно опущены, и это делает выражение лица отстранённым. Когда он говорит, то прямо в упор, не мигая, рассматривает человека, не испытывая никакого дискомфорта или смущения. Лицо его при этом совершенно симметрично – он плохо лжёт. У него очень низкий уровень эмпатии. Чрезвычайно уравновешен. Но всё это – не важно. Я могла бы разобрать анатомию его лица по кусочкам с помощью физиогномики. Я никогда не ошибаюсь, если вижу психопата. Впрочем, дело не в том, что он психопат, они не редкость в наше время. Но такие, как он… Я в жизни никогда таких не видела. Читала про них страшилки, книги. Всегда считала, что таких чистых случаев не бывает. И вот он… существует совсем рядом. И никто не видит его, никто не знает, кто он. И он умеет пользоваться этим, потому что очень умён, пожалуй, даже слишком. Подкрашенные брови, стиль его одежды и даже танец – это маска. С ней он выглядит безобидным. Его тело прекрасно тренировано. Он кажется худощавым, тонким, но это – лишь видимость. А теперь вопрос. Зачем психопату притворяться легкомысленным метросексуалом в ночном клубе?» – думала Саша, повернувшись в сторону Аси. Она не могла заставить себя перестать смотреть. Ей стало страшно, руки начали дрожать.