Лоцман на продажу

– Кто здесь?

Ни Режиссер, ни тем более операторы с ним в жизни не заговаривали, а кроме четверых актеров и его самого, в Замке ни души. Уж не Змей ли обрел человеческий голос, да еще такой нежный? Он готов был броситься дальше: у Лоцмана нет дела важней, чем вести съемки.

– Да постой же, малыш. – Отделившись от деревца в каменной нише, она вышла на свет.

Ее красота потрясла его и пригвоздила к месту. Прозрачное кимоно из зеленого газа не скрывало дивного тела, вокруг головы распушилось облако схваченных диадемой светлых волос, а лицо дразняще прикрывала черная полумаска. На матовых щеках ни тени румянца, гордые губы сомкнуты, небольшой твердый подбородок упрямо вздернут. Незнакомка стояла свободно, самоуверенно, опустив руки вдоль тела; под прозрачным покровом чуть колыхалась высокая налитая грудь. Завороженный, потерявший дар речи Лоцман был не в силах шелохнуться. Красавица насмешливо улыбнулась, и он опомнился.

– Открой лицо. – Он подумал и поправился: – Откройте лицо, пожалуйста.

Женщина засмеялась негромким бархатистым смехом.

– Всему свое время, малыш, всему свое время. – Она приблизилась и взяла его за руки горячими цепкими пальцами.

– Простите, я тороплюсь. – Он пытался собрать разбегающиеся мысли. Незнакомка умопомрачительно хороша собой, но посланное свыше знание говорит, что от подобной красотки легко дождешься какой-нибудь пакости. Лоцман хотел вежливо высвободиться; не тут-то было – ее пальцы держали крепко. – Пустите, пожалуйста, – он напряг мускулы, давая понять, что в случае необходимости применит силу, и внушительно повторил: – Я в самом деле тороплюсь.

– Будь по-твоему, – согласилась незнакомка. – Я тоже пойду. – Не отпуская его руку, двинулась с Шахматной террасы к большой лестнице.

Лоцман с удовольствием побежал бы напрямик, но не видел способа отделаться от неожиданной спутницы, не выставив себя безобразным грубияном. И откровенно говоря, расстаться с ней было бы жаль. Ну и пусть задержусь на минуту. Не трагедия, коли не пролистаю сценарий: до сих пор настырный Змей из раза в раз похищал Лусию или Эстеллу, а Ингмар с Рафаэлем мужественно спасали прекрасных пленниц. Скорей всего, и сейчас ничего нового нас не ждет.

– Кто вы? – спросил он, искоса поглядывая на полускрытый черным шелком профиль красавицы, безуспешно стараясь не смотреть на облитую прозрачным газом грудь.

Незнакомка подарила ему манящую улыбку.

– Догадайся.

Он запнулся о ступеньку. Это же Богиня! Кто, если не она?

– Богиня, – вымолвил он ошеломленно. – Ясноликая Богиня.

Блестящие из-под полумаски глаза обратились на него с любопытством, затем красавица с задумчивым видом провела кончиком языка по губам.

– Ну, допустим, малыш, ты угадал. Где же знаки поклонения? Целование руки, падение на колени?

– Не будем терять время. – Он прибавил шагу, решительно увлекая ее за собой. Богиня там или нет, а у Лоцмана есть свой долг.

Посмеиваясь, она быстро перебирала босыми ногами, бежала по лестницам и галереям вслед за ним.

Лоцман издалека углядел нисходивших по лестнице Эстеллу с Лусией и ожидавших на террасе мужчин. Кинооператоров не было видно – маскировочные костюмы сливались с обстановкой. Чтобы ненароком не попасть в объектив, Лоцман остановился, указал Богине место за скульптурой печальной полуобнаженной девушки, а сам укрылся за соседней – совсем обнаженной, но веселой. Каменная статуя не шла ни в какое сравнение с будоражащим кровь живым телом Богини. Досадуя на себя за неуместные мысли, охранитель мира сосредоточил внимание на актерах.

Рафаэль двинулся навстречу дамам, и прозвенел чистый голосок Лусии, долетевший сквозь тишину так же ясно, как если бы она говорила в двух шагах:

– Прекрасная погода нынче, господа!

Рафаэль склонился в низком поклоне.

– Какая чудная грация, – вполголоса заметила Богиня.

Уколола неожиданная ревность: красавица наблюдала за виконтом, приоткрыв от восхищения рот. Лоцман раздраженно прикусил губу. Ему-то что за дело? Пусть себе восхищается – Рафаэль и впрямь строен и изящен, как… сам Лоцман. Тьфу, пропасть! Он сердито тряхнул головой, а Лусия тем временем вынула из прически красную розу и бросила к ногам виконта.

Меж колонн галереи сбоку от лестницы появился серебряный блеск. Лоцман вздрогнул. Уже который раз повторяется одно и то же – и все равно ему стоит труда не закричать, предупреждая об опасности. Ингмар метнулся прикрыть Эстеллу. Лоцман вдохнул, сжал кулаки, напрягся всем телом – чтобы смягчить удар Змея, не позволить твари оглушить северянина, швырнуть головой о камни. Сшибленный с ног Ингмар рухнул на одно колено. Эстелла пустилась бежать, а Рафаэль бросился к Лусии, обнял девушку. Богиня вскрикнула.

Голова Змея дернулась назад, готовясь к новому удару, Лоцман тоже приготовился – и тут сильные руки обвили его за шею, сдавили горло, дернули вниз. От неожиданности он едва устоял на ногах, уцепился за угол каменного постамента. Змей саданул виконта под ребра, Рафаэль повалился на ступени. Ошеломленный Лоцман отбивался, а Богиня обнимала его, прильнув всем телом, стонала, точно от боли. Когда он высвободился, Змей уже унес Лусию, а над Рафаэлем хлопотала Эстелла.

– Лоцман… – Богиня задыхалась. – Лоцман!

Он готов был закатить ей оплеуху. Нет того, чтобы красотка кинулась на шею в иную, более подходящую минуту – не во время же съемок с ней миловаться! Из-за нее Лоцман проворонил самый важный миг, позволил чудовищу всерьез ранить человека.

– Уйдите, – велел он, сдерживая гнев. – Вы мешаете съемкам.

Богиня откинула голову, надменно усмехнулась. В ее диадеме переливались рубины, словно капли красного вина, и огнисто вспыхивали мелкие алмазы. Пышная грудь под зеленой паутиной кимоно успокаивалась.

– Это мои съемки, – проговорила Богиня. – И мои актеры. И ты – мой Лоцман! – ее голос поднялся, но не разлетелся по Замку, а натолкнулся на скульптуры и вернулся слабым, тут же замершим эхом. – Здесь все принадлежит и подчиняется мне. На колени, Лоцман. На колени!

Он не шелохнулся. Он всегда знал, что Богиня сотворила этот мир и четверых актеров – и его, Лоцмана, тоже; догадывался, что именно Богиня позволяет ему изменять мир, дает силы направлять в нужную сторону ход съемок, – но при этом не испытывал того благоговения и восторженной любви, что пленники Замка и северянин. Даже сейчас, имея возможность созерцать ее пьянящие формы, пережив огонь ее объятий, он ощущал лишь сладко волнующую власть ее тела – но ни тени должного почтения.

– Я прошу вас уйти. Вы не позволяете мне… – он смолк – Богиня расхохоталась. Заливистый смех забился в узкой клетке галереи, где они стояли.

– Но Лоцман, – вымолвила она с насмешливым укором, – это же мои съемки. Все будет так, как хочу я.

С этим не поспоришь, Богиня здесь – высшая власть. Лоцман обернулся к актерам. Северянин помог виконту подняться на ноги, и они побрели вверх по лестнице. Сжалось сердце: Рафаэлю плохо, он держится на одной силе воли. Погоди, дружище, я помогу, возьму на себя твою муку… Участилось дыхание, Лоцман невольно прижал к ребрам ладонь – чужая боль запустила когти в его тело, начала просачиваться внутрь. Не беда, я потерплю, лишь бы Рафаэлю стало легче – ведь ему досталось по моей вине, это я не доглядел, не уберег… Увы – юный виконт страдал по-прежнему.

Богиня негромко засмеялась, ниже маски заалели пятна жаркого румянца, раскрывшиеся губы подрагивали. Лоцман подавил стон – боль делалась все мучительней. Страшно подумать, что испытывает Рафаэль. Он смирил гордость и учтиво промолвил:

– Светлоликая Богиня, прошу вас: пощадите своего актера.

Красавица придвинулась, обняла его за пояс, прижалась упругим бедром, губами коснулась щеки.

– Милый, трогательный мальчишка. Я избавлю тебя от страданий. – Она погладила Лоцмана по боку, и он вздохнул с облегчением: боль исчезла без следа, а прикосновение женской ладони осталось сладостно-томительным ощущением, теплой памятью об обещании.

Он не посмел обнять почти обнаженный стан Богини, а снова попросил, запинаясь от ее жаркой близости, но честно стремясь исполнить свой долг:

– Ясноликая… будьте милосердны. Рафаэль не заслужил… этих мук.

Актеры добрались до террасы, где на бронзовых треножниках поблескивали чаши-аквариумы. Протяжно закричала Лусия, Рафаэль рванулся бежать, однако ноги у него подкосились. Морщась, точно от новой боли, охранитель мира наблюдал, как Ингмар усадил юношу на каменную скамью и огляделся в безнадежных поисках целебного средства. Богиня хихикнула, положила ладонь Лоцману на грудь, на колотящееся сердце.

– Посмотри на меня!

Он повернул голову. Полускрытое черным шелком лицо женщины пылало откровенной страстью. Лоцмана передернуло: казалось, эту страсть подхлестывают мучения виконта.

На галерею долетел звук хриплого дыхания. Лоцман оттолкнул Богиню.

– Не мучайте его. Как вы смеете?

– Я-то смею, – она косилась на Рафаэля. К прыгающей от частых вдохов груди прилила кровь, под прозрачным кимоно разлилось алое пятно. – Поди сюда. Мой чудный, волшебный седой мальчик, иди ко мне.

Прозвенел новый крик Лусии; Поющий Замок благодарно откликнулся и затих. Лоцман сжал кулаки. Он не должен перечить Богине… это немыслимо…

На террасе Ингмар расстегнул куртку и рубашку виконта, обнаружил лиловый бугор над сломанными ребрами. Богиня постанывала, тянулась к пятившемуся Лоцману.

– Пощадите! – крикнул он, и мгновенно вернувшееся эхо пощечиной ударило в лицо.

– Пусть его… пусть умирает… Ну же! – она рванула на груди невесомую ткань.

У него перехватило дыхание – и от вида ее ослепительного тела, и от чувства собственной беспомощности. Он предает Рафаэля. Он, охранитель мира, пренебрег своим долгом, позволил глумиться над беззащитным актером. Будь она проклята, эта Богиня…

– Лоцман! – вопреки законам киносъемок, крикнул Ингмар. – Ло-оцма-ан!

Завыло свирепое эхо, и жалобно закричала Лусия, мучаясь в объятиях Змея. Изящным, сводящим с ума движением Богиня опустилась перед Лоцманом на колени, прильнула к нему, уткнулась лицом ему в живот. Он сжал руками ее голову, обжег ладонь о сверкающую камнями диадему.

– Лоцман, Змей тебя сожри! – Это разъяренный Ингмар.

Охранитель мира разрывался между чувством долга и желанием покориться Богине. Голова шла кругом, очертания дворцовых построек расплывались перед глазами, казалось, еще миг – и он повалится на каменные плиты, уступая мольбе ее рук.

Новый вопль Лусии пронзил ему сердце. Зашелся стократным эхом Замок, взревел разозленный Змей, и над дворцом понесся истошный призыв измученной девушки:

– Лоцман, миленький! Ло-оцман! А-а-а!

– Лоцман… – выгибаясь, призывно стонала Богиня.

Он стряхнул наваждение. Она не должна, не имеет права, не смеет истязать Лусию и убивать Рафаэля.

«Скажи ей – пусть поет», – мысленно велел он Ингмару.

Северянин услышал его и приказал Эстелле петь, услаждая Змея. Лоцман глубоко вдохнул, сжал кулаки, напрягся всем телом, зажмурился от усилия. Надо сотворить им кувшин. Эстелла, найди целительное вино!

Актриса выхватила спасительный кувшин из углубления под каменной скамьей, вручила Ингмару. Лоцман перевел дух.

Соблазнительница поднялась с колен, запахнула на груди разорванное кимоно.

– Ты посмел противиться Богине?

– Посмел. – Он приготовился понести заслуженную кару.

– Я тебя уничтожу, – прошипела она с яростью оскорбленной, отвергнутой женщины.

Лоцман пожал плечами. Он слишком устал, чтобы в чем-то ее убеждать. Она с минуту сверлила его взглядом горящих из-под полумаски глаз, затем усмехнулась.

– Однако ты храбр… юный седой Лоцман. Не убоялся прекословить Богине.

Красавица повернулась и, мягко ступая босыми ногами, заскользила прочь по галерее. Среди белых скульптур в последний раз мелькнуло зеленое кимоно, и Богиня исчезла.

Лоцман смятенно провел рукой по лицу. Стыд какой – он нарушил свой долг! Но до чего же она хороша… Жестокая. Кто бы мог подумать, что страсть в такой пленительной женщине подстегивается чужой болью.

Внезапно он испугался. Богиня, которая не любит и не жалеет своих актеров, заставляет их мучиться и умирать, – сегодня она вмешалась в съемки, отвлекая и соблазняя Лоцмана, а завтра? Скажем, наутро пневмопочта принесет сценарий, который предпишет Рафаэлю в страшных мучениях умереть от ран. А сценарий – это высший закон, и супротив него Лоцману не пойти. Он обязан следить, чтобы действие не отклонялось от текста, и даже если Богине вздумается казнить всех четверых, охранитель мира обязан подчиниться.

Он стиснул зубы. Посмотрим, кто здесь будет подчиняться. Лоцман существует не для того, чтобы склоняться перед прихотями бессердечной вертихвостки; потребуется – он и на нее найдет управу.

А все-таки она упоительна и бесподобна…

Не перебив ни словом, Ингмар выслушал рассказ. Помолчал, размышляя.

– Ты глупый самонадеянный мальчишка, – наконец вымолвил он добродушно. – С какой стати Великая Богиня явится к тебе простецки заниматься любовью? Это была не она.

Лоцман в задумчивости расстегнул куртку, под которой оказался зеленый свитер, и его серые глаза приобрели зеленоватый оттенок.

– Но она сама так говорила.

– Это ты назвал ее Богиней, а она не отказалась. Ешь пирог, – Ингмар подвинул угощение на салфетке.

Лоцман покачал головой.

– В горло не полезет. Инг, а ну как она вздумает уморить вас всех? Заточить в подземные казематы, запытать до смерти?

– Пойми же: она не Богиня. Наша Богиня – Ясноликая, а твоя красотка – в маске.

– Тогда кто она такая? – Лоцман воспрянул духом. Если таинственная красавица – не Богиня, она не имеет абсолютной власти над миром Поющего Замка.

– Там, где я жил раньше, – северянин кашлянул, словно у него запершило в горле, – у нас был свой Лоцман. Неплохой парень, хоть и с ленцой… – Ингмар сглотнул и помотал головой, как будто в горле застряла болезненная кость. – Он рассказывал… – актер задохнулся, схватился за грудь.

Лоцман вскочил, уложил его на спину, расстегнул куртку, в спешке оборвав бронзовые застежки под горлом.

– Что с тобой? – Он перепугался, вообразив, что загадочная красавица в гневе наслала на актеров мор.

– …рассказывал про второе «Я» нашего Бо… – северянин захрипел, забился, – Бога.

– Молчи, – Лоцман зажал ему рот рукой. Напружинился так, что перед глазами все поплыло, и сотворил кислородную подушку.

– Его звали Хо… Хо… – Ингмара свело жестокой судорогой, глаза закатились.

– Милосердная Богиня! – Лоцман прижал маску ему ко рту, пустил кислород. Слова будто комьями застревают у северянина в горле, душат его и пытаются погубить. – Молчи, не хочу ничего слышать! – рявкнул он, едва актер ровно задышал и открыл глаза.

Ингмар отвел от лица маску и сел, опираясь на обе руки. Посмотрел на кислородную подушку, на Лоцмана и с виноватым видом растянул в усмешке посеревшие губы.

– Не положено потчевать тебя байками о других Лоцманах и Хоз… – он поперхнулся. – Строго-настрого запрещено, сам видишь. Доброй ночи. – Северянин поднялся на ноги, миновал строй малахитовых чаш с цветущими розами и пропал из виду; шелест шагов потонул в нескончаемом пении Замка.

Лоцман был сбит с толку. Что за ерунда? С чего это актер не имеет права поведать о самом интересном? Надо же – у Ингмара прежде был другой Лоцман и даже не Богиня, а Бог. Кто бы мог подумать. Обидно: оказывается, я на удивление мало знаю о своих актерах – да и обо всем остальном тоже. И это называется охранитель мира…

– Лоцман, – вздохнул нежный голос.

Он вскинулся, заозирался. Красавица в черной полумаске выступила из-за усыпанного белыми цветами куста. Взамен разорванного кимоно на ней было зеленое платье из плотной материи, однако ноги остались босыми, а на голове поблескивала самоцветами знакомая диадема. Слава Богине – она пришла!

– Слышала я, как ты расписывал меня Ингмару, – начала она. – Спасибо, что не приврал. – Женщина печально вздохнула. – Я не такая уж стерва, как тебе показалось. Мучить актеров – бесчеловечно, понимаю… но тяга к жестокому сидит во мне, она порой сильнее, чем… – красавица с трудом подыскала верные слова, – чем добрые инстинкты. А сегодня все как-то не так, я сама не своя… Лоцман, – она протянула руку, пригладила его густые, соль с перцем, волосы. – Мой бедный седой Лоцман. Прости; мне очень неловко за сегодняшнее.

Он поймал ее запястье и придержал, вглядываясь в загадочное, полускрытое черным шелком лицо.

– Зачем тебе маска?

– Прятаться.

– От кого?

– Дурацкий вопрос, – она недовольно повела плечами, и Лоцман поспешил спросить о другом:

– Кто ты?

– Хозяйка.

– Второе «Я» нашей Богини?

Женщина прищурилась; он уловил движение длинных ресниц в прорезях полумаски.

– Напрасно Ингмар наболтал тебе лишнего… – протянула она. – Согласна: второе «Я».

– То есть тяга к жестокому в первую очередь сидит в Богине? – уточнил Лоцман, озабоченный будущим своих актеров.

– Ну-у… можно сказать и так, – неохотно признала Хозяйка. – Ведь мы с тобой – ее воплощения.

– Замечательно, – хмуро бросил он. – Великая честь – воплощать в себе такую злыдню.

– Не богохульствуй! – возмутилась женщина.

Лоцман продолжил расспросы:

– А почему ты не появлялась раньше?

– Хозяйка всегда скрывается от обитателей мира, – отозвалась она холодно. – И от Лоцмана тоже.

– Отчего же сегодня вышла? Стало невтерпеж?

Она выдернула руку из его пальцев. Гордые губы сурово сжались, женщина отступила.

– Погоди обижаться, – попросил он. – Я пытаюсь понять, что к чему.

Хозяйка смягчилась.

– Я и сама не понимаю толком. Что-то изменилось в мире – я еще не разобралась, что именно. Но мне захотелось к тебе явиться, и я смогла. – Она потянулась к Лоцману, заставила его нагнуть голову и прохладными, как ночной ветерок, губами коснулась лба. – Я еще приду к тебе, хочешь? – Хозяйка неожиданно смутилась, переступила с ноги на ногу и попала босыми пальцами на край полотняной салфетки. – О-о, что тут лежит! – вскричала она обрадованно, словно только сейчас обнаружила принесенный Ингмаром пирог. – Я съем кусочек?

– Сколько угодно. Постой; я сделаю ужин. – Лоцман оглянулся, прикидывая, где расставить посуду с яствами.

– Не трудись. – Красавица засмеялась. – Я хочу только пирога.

Он поднял угощение вместе с салфеткой, разломил пополам и поднес Хозяйке.

– Благодарю, – она выбрала себе долю и съела, откусывая маленькими кусочками и смакуя. – Восхитительно. В наших кладовых довольно всяческих запасов, но клянусь Ясноликой, Эстеллина стряпня превосходит все.

Хозяйка заметила, что не притронувшийся к пирогу Лоцман глядит на нее во все глаза, и улыбнулась с тихой нежностью, так не похожей на страсть, свидетелем которой он был несколько часов назад.

– Мир изменился, это правда – но пусть бы он изменился к лучшему. Доброй ночи.

Лоцмана неодолимо потянуло коснуться ее на прощание, сказать: «Как жаль, что ты уходишь». Он придвинулся, хотел было взять ее за руку – но Хозяйка неожиданно шарахнулась, точно от ядовитой змеи.

– Нет! – И еще раз, жалобно, со всхлипом: – Нет!

– Ты что? – обескураженный, он отступил.

– Я поняла… Не подходи! – выкрикнула Хозяйка с надрывом, хотя Лоцман и не думал трогаться с места. – Я все поняла! О-о, Светлоликая, будь же милосердна!

– Великий Змей! Что ты раскричалась? – Он сосредоточился – и сотворил на ладони серебряный кубок с вином. – Глотни-ка.

Женщина отшатнулась.

– Это твоя кровь, – вымолвила она трагическим шепотом. – Побереги ее.

– Конечно, сберегу, – кротко согласился Лоцман, посчитав, что Хозяйка внезапно повредилась в уме. – Смотри: она будет храниться здесь, – он поставил кубок на край малахитовой чаши. – А теперь пойдем…

У нее задрожали губы – казалось, гордая красотка вот-вот ударится в слезы. В голубых сумерках лицо в полумаске казалось призрачным и еще более прекрасным, чем при ярком солнце.

– Дурачок, – прошептала она, – не понимаешь…

Хозяйка вдруг повернулась, кинулась бежать и в мгновение ока растаяла в душистых зарослях вечернего сада. Стало тихо, только посвистывал и напевал ветерок, да жалобно позванивали осыпающиеся с печаль-дерева цветы. И будто дальнее эхо, долетел рыдающий голос:

– Отныне ты – мертвый Лоцман!