Нам здесь жить
Изготовленные Заряницей петли подошли к футляру как нельзя лучше, да и отвертки оказались хоть и неказистыми на вид, но вполне приемлемыми для работы, и вскоре оптику надежно прикрепили к карабину.
Пристрелку Улан взял на себя и хотя, старательно экономя, израсходовал всего три патрона, деревенский народец до самого вечера дивился, обсуждая громовые раскаты в лесу. Унимать тревожные разговоры, что гроза в такое время – явно не к добру, Сангре пришлось чуть ли не весь следующий день. И это еще по-божески. У любого другого ушло бы несколько суток, а то и неделя, но улыбчивый жгучий брюнет успел здорово полюбиться местным. Правда, из его речей они понимали хорошо если четверть, и разумеется, в эти двадцать пять процентов не входило ничегошеньки из одесских перлов, по-прежнему щедро рассыпаемых Петром. Однако на вопрос Улана, не надоело ли заниматься напрасной говорильней и может стоит вместо этого перейти на более лаконичную и понятную всем речь, Сангре лишь отмахнулся.
– Тю на тебя. Слов народ, конечно, не понимает, зато эмоции мои чувствует хорошо. Они-то и срабатывают, когда я что-то рассказываю или в чем-то убеждаю. Ну а одесские хохмы – нечто вроде усилителя этих эмоций. И если я буду говорить проще, без их употребления, получится гораздо хуже. Они тогда поймут почти все, что я им говорю, но зато перестанут верить и соглашаться со мной. И оно тебе надо? – и после недолгой паузы добавил: – К тому же я тем самым поддерживаю свою квалификацию, а то представь, появлюсь в Одессе, а говорить буду як обычный мужичок из-под Рио-де-Житомира или Барнаула-Айреса. Это ж позор какой!
Улан открыл было рот, желая осведомиться, насколько его другу верится в то, что он вновь окажется в Одессе, но, посмотрев на набычившегося Петра, внезапно расхотел интересоваться. И без того понятно, что сильно. Даже очень сильно.
Заряница, ставшая для Улана наставником по установке лесных ловушек, оказалась талантливым педагогом. Во всяком случае, Улан понимал ее объяснения с первого раза – и как правильно устанавливать самострел на тропе, и как ставить капкан, и как маскировать ловчую яму. Слушал он ее уважительно, презрительных намеков на ее бабский пол себе не позволял и невозмутимо принимал ее старшинство в тех делах, где он по неопытности мало смыслил. Девушке такая почтительность и послушание чертовски льстили, и она не жалела времени, втолковывая ему разные премудрости и величая всегда по имени-отчеству. Правда, трудное словцо «Тамерланович» у нее выговорить никак не получалось, и Улан, недолго думая, заменил его на Тимофеевича. Ему все равно, а ей проще.
Вначале Сангре поглядывал на их воркование с улыбкой, но затем предупредил друга:
– Слушай, уставший пилигрим тверских лесов и болот. Если ты решил бросить в ее сторону якорь страсти и отдохнуть с нею активной частью тела, то не советую. И вообще, как говорил классик, чем меньше девушек мы любим, тем больше времени на сон.
Улан, отчего-то засмущавшийся, принялся торопливо оправдываться, что у него с Заряницей ничего такого нет и вообще он всегда предпочитал более стройных, но Сангре с кривой усмешкой перебил:
– Это ты ее брату втолковывать станешь, когда он вернется.
– Почему… брату?
– А вдруг она, неправильно тебя поняв, ему о твоих поползновениях расскажет. И тогда, поверь на слово, он первым делом примется рассказывать тебе о порядке сговора, помолвки и сватовства – что за чем идет и так далее.
– Зачем? – оторопел Улан.
– А затем, что они хоть и без родителей живут, но он ей вместо отца и для сестрицы своей ничего не пожалеет, дабы как у людей все было, – поучительно пояснил Петр.
– То-то ты к ней давно на пушечный выстрел не подходишь, – хмыкнул Улан.
– Ну да, – невозмутимо согласился Сангре и почему-то потрогал правую скулу. – Я весь свадебный порядок хорошо изучил и лекцию про него прослушал. Правда, Заряница ни при чем. Ему самому показалось нечто такое, вот он и прояснил обстановку.
– У кого на что стоит, тот о том и говорит. Сдается, помимо лекции у тебя и практическое занятие было, – и Улан с улыбкой кивнул на скулу. – Припоминаю, какой фингал у тебя на ней красовался. Правильно я не поверил, когда ты мне сказал, будто с лестницы упал.
– Так ты решил, будто меня кузнец отоварил? – догадался Петр. – Зря. Я действительно с лестницы слетел. Ну, извини, забыл добавить, что чуть повыше меня на ней Заряница стояла и ногой неудачно взбрыкнула. А нога у нее… – и он вздохнул. – Потому и советую по-дружески: уединение в лесу, конечно, благоприятствует неким процессам, но с попытками приласкать будь поосторожнее.
– И в мыслях не держал, – заверил Улан. – К тому же я завтра перехожу на самостоятельную работу. Заряница сказала, что лес я в округе изучил хорошо, охотничьи премудрости освоил и она за меня спокойна.
Глава 8. Оригинальная благодарность…
Две волны всадников одна за другой на рысях летели по заснеженному полю. Первая, гораздо меньшая, убегала после сокрушительного разгрома в недавней битве; вторая, состоящая из победителей и куда большая числом, настигала их. И настигла бы, если б один из беглецов, скачущий стремя в стремя с рыжеволосым красавцем, не крикнул ему на ходу:
– Всем не уйти, Юрий Данилыч. Заслон надо оставить.
– Вот и оставляй! – огрызнулся красавец.
Всадник помрачнел, но послушался и приказ исполнил – развернул часть малой дружины московского князя, схлестнувшись с преследователями. Сшибка была яростной, но с предрешенным исходом – слишком мало было у него воинов. Однако главное они выполнили – подарили своему князю драгоценные минуты, чтобы тот смог оторваться от погони.
Правда, отрыв получился небольшим. И спустя час по повелению Юрия Даниловича другой его боярин по прозвищу Шигоня, вновь ополовинив остатки дружины, ринулся на юг, в сторону Москвы, увлекая за собой тверских ратников. Меж тем оставшиеся два с небольшим десятка во главе с самим князем, свернув в заснеженный лес, продолжили путь на запад, в сторону Ржева.
Выезжать на какую-либо дорогу было опасно – можно нарваться на разъезды, предназначенные для перехвата беглецов, ибо тверской князь Михаил Ярославич предусмотрителен. Да и поди-сыщи их под снегом, эти дороги. Пришлось петлять по лесу.
Затемно остановились на ночлег. Костёр поначалу решили не разводить, но через час Юрий Данилович решил переиначить:
– Разжигай.
– Ежели бы в ельнике стояли – одно, а в сосновом бору огонь далеко видать, приметить могут, – несмело возразил ему один из спутников. – Береженого бог бережет, а не береженого лихо стережет, княже.
– На всякий час не обережешься, – огрызнулся рыжий. – А без костра нас и примечать не надобно – сами к утру замерзнем, – и он, упрямо мотнув тускло-рыжими кудрями, давно от пота и мороза слипшимися в противные сосульки, повторил: – Разжигай.
Хворост собрали быстро – лес был старый, валежника хватало. Вскоре пламя заполыхало вовсю. Сгорающие ветки жалобно потрескивали, плача смолистыми слезами. Все сгрудились подле костра, протянув к огню озябшие руки. Но ни тени улыбки не скользнуло ни по одному из усталых лиц. На каждом словно лежала печать мрака, сгустившегося подле них.
Да оно и понятно – чему улыбаться-то? Это поутру все выглядело прекрасно. Изрядная рать, да вдобавок татарский тумен. Разве одолеть эдакую силищу тверскому князю с его сиволапым мужичьем? Оказывается, одолел. И теперь оставалось одно – бежать куда глаза глядят, бросив скарб, оставленный в шатрах, и даже забыв впопыхах про молодую жену Кончаку, в крещении Агафью – родную сестру золотоордынского хана Узбека.
На одно ума хватило – не припуститься обратно, в стольный град Москву. На дорогах, ведущих к ней, ему б точно не сносить головы – там его ждали в первую очередь. Ну а коль нельзя на юг, остается искать спасения на севере, у господина Великого Новгорода, благо он пока еще их князь. Да и подаренного в качестве свадебного подарка ханом Узбеком титула великого Владимирского князя тоже никто его не лишал.
Вспомнив про Узбека, Юрий Данилович поморщился. Нехорошо с женкой получилось. И хан-шурин навряд ли смолчит, узнав о брошенной в шатре Кончаке, да и народец насмешничать станет. Опасливым взглядом скользнул по спутникам. Нет, вроде ухмылок не приметно. Да и не до того им ныне, другим мысли заняты – выжить, пробраться к Новгороду.
Он успокоился. Правда, оставался ханский гнев. Но то нескоро, до него дожить надо. Да и как знать, еще поглядим, на чью голову он обрушится – тут ведь многое зависит от того, как подать случившееся, как рассказать о нем.
Спали худо – к утру изрядно подморозило, и едва рассвело, дружно повскакивали, торопясь дальше. Хорошо, снегопада не было. Поглядели на след, кой оставили с вечера, и принялись дальше торить дорогу. И вновь незадача. До полудня-то изрядно отмахали, да и на север повернули, как и хотелось, но дальше напрямки не получалось – болото на пути встало. Вброд его одолеть нечего и пытаться. Эвон какие черные полыньи повсюду. Покамест спит здешний хозяин – вон как ровно парок смердящий клубится, но поди залезь, разбуди его и увидишь, что станется. Каждый серчает, когда его нежданно-негаданно будят, а у болотняника и без того нрав злобный. Того и гляди ухнешься с головой в черную зловонную жижу и поминай как звали.
Пошли в обход, да владения болотного хозяина длиннющими оказались, а стоило их обогнуть, как чуть погодя на пути выросла новая буча. А погоню пусть и не видать, но чуяли – никуда она не делась, идет по пятам.
Брели долго. Кони последний овес из торб дохрумкали, да и у самих еда почти кончилась. А главное, заплутали окончательно. С этими петлями все перепуталось и поди пойми, где ныне полунощная сторона? Как назло небо после метели не прояснилось, оставаясь затянутым тучами – ну-ка, угадай, с какой стороны солнышко. Пытались по мху определиться, но бор старый, деревья вековые, со всех сторон им затянуты. Делать нечего: встали и принялись гадать, куда податься.
– Что, зацепились за пенек и простояли весь денек? – зло гаркнул нетерпеливый Юрий Данилович. – А я так скажу, удалой долго не думает.
– Всякое решение любит рассуждение, – осторожно заметил один из спутников.
– А кто думает три дни, выберет злыдни, – запальчиво отмахнулся московский князь. – Раздумье токмо на грех наводит. Сколь ни кумекай, а быть тому, что на небесах начертано. Посему едем… – он поднял руку, на миг замешкался, но в следующую секунду твердо указал вправо: – Туда, други мои верные.
Ехали недолго – снова болото. Никак в заколдованное царство болотняников угодили, иначе откуда бы их столько на пути оказалось.
– А ныне в какую сторону подадимся? – сумрачно спросил боярин Мина.
– Туда, – неуверенно указал Юрий Данилович влево…
Но ему вновь свезло: вдали показался какой-то несуразно одетый высокий мужик. Пригляделись и вовсе диву дались: татарин. Откуда взялся? Подъехали поближе и зоркий боярин Мина, приглядевшись, ахнул:
– Эва, да он синеглазый! – и не упустил случая польстить князю: – Не иначе как татарин сей – удача твоя, княже. Больно очи у вас цветом схожи.
Юрий самодовольно кивнул, не став отрицать, и ласково заговорил со странным встречным – надо ж расположить к себе загадочного чужака, чтоб показал нужную тропку-стежку, благо по-русски тот говорил хорошо. Правда, как-то мудрено изъяснялся, но что с басурманина взять, нехристь – он и есть нехристь. Одно имечко чего стоит – Улан. Хотел князь для вящей значимости поведать про себя, но вовремя спохватился – все-таки на чужой земле. Кто знает, как поведет себя этот Улан, узнав, что разговаривает с заклятым ворогом своего князя – лучше не рисковать. И, подытоживая разговор, Юрий сказал:
– Ну, будешь у меня в Новгороде Великом, милости прошу в гости. Токмо мне дотуда добраться надобно, а я чуток заплутал. Не покажешь, куда путь держать, чтоб на Торжок выйти?
Татарин показал. Оказалось, очень просто. Надо болото справа обогнуть, а как кончится – прямо и прямо.
– Ну в точности, как я сам обсказал, – взбодрившись, весело крикнул князь. Спутники, хорошо помнившие, что он предложил податься влево, деликатно промолчали. – Лови перстень мой, дарю, заслужил. А с нами не желаешь?
Улан, ловко поймавший золотой перстень с вделанным в него крупным синим камнем, в ответ молча развел руками, давая понять, что не желает.
– Ну-у, как себе знаешь, – чуточку разочарованно протянул Юрий Данилович. – Тогда прощевай, – и тронул коня, но, проехав два десятка саженей, повернулся к боярину Мине. – Нам путь чрез болота указал – добро. Но ведь он и тверичам его может подсказать, – негромко произнес он. – Да и про того, кто по нему совсем недавно ускакал, тож не смолчит.
– Пояснить ему, чтоб язык за зубами держал?
– Токмо как следует растолкуй, чтоб ежели и захотел чего кому поведать, ан не смог бы, – особо выделил он последние слова и посоветовал: – И не спеши. Ни к чему остальным об нашем расчете с ним ведать. Отъедем чуток, тогда и…
Мина оторопел. Хотел возразить, но, глянув в сузившиеся светло-голубые, подернутые ледком равнодушия глаза князя, перечить раздумал и согласно кивнул. Но сам к татарину не поехал. И без того на нем грехов, как на барбоске блох, ни к чему лишний добавлять. Да и не по чину ему. Пущай лучше…
Он оглянулся на своих людей, прикидывая, кого оставить. Гадал недолго – выбрал Звана с Варуном. Оба лихие, из таковских, кто колебаться не станет, ибо и руки по локоть в крови, и сами в ней по маковку. В сабельном бою, правда, не из лучших, но ведь двое супротив одного, к тому ж конные против пешего. Наказав, чтоб не удумали оставлять тело на виду, но притопили его в болоте, Мина велел поторапливаться, а сам устремился вслед за остальными.
Но дальнейшие события пошли не совсем так, как предполагал боярин. Началось с того, что татарин заподозрил недоброе. Мо́лодцы-то особо не таились, загодя сабельки извлекли. Тут и дурень догадается, для чего остались ратники. Да вдобавок им порезвиться захотелось, в догонялки поиграть.
Правда, игра худой оказалась. Оказывается, у басурманина яма имелась неподалеку, на крупного зверя вырытая. В нее-то нехристь и заманил Варуна, успев отскочить в самый последний миг. Хорошо, тому свезло и острые колья достались лошади.
– Ах ты ж поганец! – возмутился Зван и, озабоченно оглянувшись в сторону уехавшего небольшого отряда, решил поскорее закончить дело.
Увы, не вышло. Вертким Улан оказался. Однова пригнулся, вдругорядь от сабельки отпрянул, а в третий раз под коня исхитрился поднырнуть. И нет, чтоб как заяц стрекача задать, когда с другой стороны вылез, а он сам на дружинника напрыгнул, с лошади его свалив. Мало того, он, изловчась, столь лихо рубанул Звана по шее ребром ладони, что тот остался лежать без чувств.
Но и сейчас Улан убегать не спешил, бросился со всех ног к Варуну, к тому времени выбравшемуся из ямы. Тот едва успел встать на ноги и выпрямиться во весь рост, как глаза от изумления выпучил – в прыжке, да ногами вперед его еще никто никогда не атаковал. Удивленным он и свалился обратно в яму, напоровшись аккурат на кол, что оставался свободным. Так и помер он с изумленно вытаращенными глазами. Поглядев сверху вниз на умершего, Улан поморщился и направился к лежащему на снегу.
– Эх, наручники бы сюда, – со вздохом сожаления протянул он, задумчиво разглядывая незадачливого воина, и принялся связывать его тем, что имелось в наличии, то бишь обычной веревкой. – Вот так, – удовлетворенно кивнул он и, с усмешкой глядя на дружинника, произнес вовсе непонятное для того: – Вы имеете право хранить молчание, а также на один телефонный звонок и на адвоката.
– Чего-о! – вытаращил глаза очнувшийся Зван.
– Того-о, – передразнил его Улан и, легонько пнув в бок носком лаптя, рявкнул: – Хватит разлеживаться! Пора в деревню, а то засветло не успеем. Давай вставай, а за жизнь и за дела наши скорбные, как говорит мой друг, по дороге покалякаем…
Глава 9. Двое дерутся – третий не встревай…
«И дернул же меня чёрт напоследок пойти проверить ловушки. Мясца в дорогу закоптить захотелось, мало, видишь ли, показалось», – вздохнул Улан, глядя на плетущегося чуть впереди и то и дело спотыкающегося пленника.
Учитывая то, что рассказал московский дружинник, дальнейшие перспективы для друзей и впрямь получались безрадостные…
Засветло он со Званом вернуться в деревню не успел. А может оно и хорошо, поскольку ввиду позднего времени на околице, за исключением весело переговаривавшихся между собой Петра и Заряницы, никого не было.
– Мать честная! – ахнул Сангре, завидев едущего на коне побратима и уныло бредущего перед ним связанного пленника. – Ну как чувствовал, что рано тебя одного в лес отпускать. Это где ж ты такого двуногого сохатого раздобыл? – Улан виновато поморщился. – Та-ак, судя по полному отсутствию боевого ликования на лице воина-победителя, сдается, сюжет фильма закручен значительно тоньше, чем мне, бестолковому, показалось поначалу.
Улан сконфуженно развел руками:
– Так получилось. Понимаешь, я…
– Стоп, – остановил его Петр. – Вначале отведем этого гаврика на конюшню, да и лошадку в стойло поставим, а тогда ты мне все подробненько и обстоятельно изложишь, лады? Хоть духовной пищей мой желудок усладишь, а то из телесной, по твоей милости, кроме пустого супчика вприкуску с черствыми сухарями, у нас ничего нет, – и он, повернувшись к Зарянице, попросил: – Слушай, ты нам сегодня печку не поможешь затопить, а? – и ободрил ее: – Да ты не бойся, всё расскажем, ничего не утаим.
Заряница, нахмурившись, кивнула, но побрела в избу с видимой неохотой. Сангре терпеливо дождался, пока она закроет за собой дверь и, бесцеремонно ухватив пленника за шиворот, потащил его, как он сострил, в пустующее стойло. По пути он продолжал шутить, вслух прикидывая, кто на ком поедет, когда они подадутся на заработки. Улыбка пропала с его лица, едва они вышли обратно во двор.
– Ну а теперь излагай, где ты надыбал этого орла и на кой чёрт он нам сдался? – осведомился он у Улана, остановив его на пороге и не дав войти в избу.
– Это не орел, – уныло покачал тот головой. – Это… дружинник московского князя Юрия Даниловича.
– О как! – изумился Петр. – Ну-ну, обертка оказалась с интригой, теперь посмотрим за начинку. Продолжай, продолжай.
Улан замялся, вздохнул и виновато развел руками:
– Я, наверное, и впрямь погорячился. Понимаешь, обидно стало: я дорогу показал, а они…
– Стоп, – остановил его Петр. – Сделай вдох, за ним глубокий выдох, и приступай с самого начала.
Улан кивнул и послушно начал свой рассказ:
– Мне последнюю ловушку проверить осталось, ну, там, куда лоси забредают осиновой корой полакомиться. Заряница советовала посмотреть, вдруг какой-нибудь угодил.
С каждой секундой Петр все больше мрачнел, а когда услыхал, что его друг показал московскому князю обходную дорогу мимо местных болот, не смог сдержаться и горестно охнул:
– Издрасьте вам через окно, где вы сохните бельё… Нет, ну ты окончательно охренел, сарацинская твоя душа!
– Буддист я, – машинально поправил Улан.
– Не-ет, Уланчик, – вкрадчиво протянул Петр. – На этот раз ты все перепутал и решил, согласно евангелию, поступить как христианин, то бишь помочь ближнему. И национальность твоя – добрый самаритянин. М-да-а, сдается, что очередной изгиб судьбы снова вышел не в нашу пользу. Слушай, а может ты специально, чтоб мы в Тверь не могли попасть? – с подозрением уставился он на друга, но тот столь старательно замотал головой, что сомнения Сангре бесследно улетучились. – Хотя какая разница, специально или нет, – грустно продолжил он. – Главное – факт. А он таков, что если в Твери узнают, сколь усердно ты поработал на Юрия Данилыча в качестве проводника, дав ему улизнуть, то…
Петр задумался. Улан терпелив подождал продолжения, но не выдержав, переспросил:
– То что?
Сангре встрепенулся, очнувшись от тяжких дум, и мрачно ответил:
– Да ни хрена хорошего. Ты ж и гаммы одной прочесть не успеешь, как тебе все чакры наизнанку повыворачивают…
– Не гаммы, а дхаммы[10], – уныло поправил товарища Улан. – Ну-у, получилось так. Нечаянно я. Каюсь, маху дал.
– Маху, – скорбно подтвердил Петр. – Да еще с каким размахом! А за нечаянно, между прочим, бьют отчаянно. И бить станут не тебя одного. Мне само собой достанется, но и всей деревне, боюсь, несдобровать. Тверичи разбираться не станут, и я их хорошо понимаю. На их месте я бы тебя нашинковал мельче капусты.
– Я ж не понял, что этот рыжий на самом деле князь, – поморщился Улан. – У него разве кольчуга чуть покрасивее была, а одежда такая же замызганная, как и у остальных. Потом, конечно, сообразил, но… Да откуда и кто узнает-то?
– Как откуда? Вот этот козел, что сейчас у нас на конюшне пребывает, и расскажет. Кстати, он-то каким боком здесь оказался? Князь подарил?
– Если это можно назвать подарком, – грустно улыбнулся Улан. – Там и еще один был, но я его…
Выслушав друга до конца, Сангре прокомментировал:
– Если имя тебе Юра, ты – садистская натура. Но нет худа без добра. Одного ты уже приговорил к заслуженной каре, и остался единственный свидетель, оказавшийся в наших руках, – и он многозначительно почесал в затылке.
– Ты чего, Блад? – насторожился Улан. – Решил его…
– Да нет, – отмахнулся Сангре. – Желательно, конечно, но к превеликому сожалению, у меня напрочь отсутствуют навыки палача. Тебе тоже не предлагаю, не смогёшь. Если б край приперло, либо ты, либо тебя – дело другое, а так запросто безоружного, да еще связанного человека… Может, через год-другой, когда окончательно свыкнемся с местными реалиями, сумеем бритвой по горлу и в колодец, как товарищ Доцент рекомендовал, да и то навряд ли. Воспитание – штука въедливая. Но и здесь его держать нельзя. Погоня-то по пятам идет – запросто в деревню заглянут. И что получается? – вопросительно посмотрел он на друга.
Тот неуверенно развел руками:
– Получается, надо его просто отпустить, – он вопросительно посмотрел на Петра. – Хотя и тут пятьдесят на пятьдесят. Хорошо, если ему до Новгорода удастся добраться, но ведь он может по пути и тверичам попасться, а те из него живо все вытянут. Да и отпускать его надо прямо сейчас, чтоб ни один сельчанин не увидал, а он из деревни в лес на ночь глядя ни за что не пойдет.
– Эх, нам бы Малюту Скуратова на пару часов или Чикатилу какого-нибудь! – посетовал Сангре. – Ладно, коль одни самаритяне в наличии, и впрямь придется отпустить. Притом прямо сейчас. А за то, что не пойдет, можешь не беспокоиться, побежит вприпрыжку, – заверил он друга. – Ну-ка пошли обратно, – а по пути на конюшню напомнил другу. – В двух словах: мы – людоеды. С тебя обычный подыгрыш.
Едва они вошли вовнутрь, Петр скорчил недовольную гримасу и суровым тоном обратился к Улану:
– Хреновая дичь. Лось и здоровее, и вкуснее намного.
– Отпустили бы, – подал голос пленник. – За меня князь хорошую деньгу заплатит. А ежели убьете, он все ваши развалюхи велит по бревнышку разметать.
Сангре недобро прищурился и, вплотную подойдя к дружиннику, сурово заметил:
– А ты, дружок помолчал бы. Или не понял, к чему я сказал про лося, кой вкуснее тебя. И куда тебя девать мы найдем, не волнуйся, – он многозначительно погладил себя по животу и плотоядно облизнулся.
– Э, э, вы чего удумали? – обеспокоился связанный.
– Звать как? – осведомился Сангре.
– Званом.
– Еще и хамит.
– Да нет, у него действительно имя такое, – заступился за пленного Улан. – А крестильное – Демьян.
– Понятно, – кивнул Петр. – Значит так. Думаю, ужин из него получится неплохой. Конечно, из медвежатины или лосятины лучше, зато этот можно назвать его именем, то бишь званным. Первое блюдо я, так и быть, беру на себя. Готовить буду демьянову уху согласно рецепта Ивана Андреевича Крылова. А второе с тебя, Уланчик. Думаю, лучше всего отбивные из него сварганить, – он деловито пощупал бедро пленника и удовлетворенно кивнул. – Ну да, на котлеты пустить – мяса маловато, и мясорубка заржавела, а на отбивные самое то.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
СКС – самозарядный карабин Симонова.
2
Здесь и далее помогал Петру переделывать детские стихи на японский лад Леонид Каганов.
3
На одесском жаргоне гройсе хухем – большие люди, важные личности.
4
Н. Гумилев, «Император».
5