Планеты

Юл-Кан робко бродил почти у самого берега, не решаясь осквернить это чудесное озеро своим недостойным телом. Империта, подплыв к нему, хитро сверкнула глазами и вдруг, широко поведя рукой по воде, обрызгала ихлака столбом мелких искрящихся капель. Тот, охнув от неожиданности, шарахнулся к берегу, но новый рой брызг настиг его, и тогда великан ринулся за ней, рухнув в воду, как дерево, громко отфыркиваясь, осыпая девушку огромными фонтанами. Вскоре озеро бурлило и кипело от их метущихся тел, а воздух пронзали истошные вопли и визги.

– А-а-а! – орала Дели с выпученными глазами, убегая, уворачиваясь от Юл-Кановых лапищ, вздымающих целые волны позади нее. – Не догонишь!

– Догоню – пощады не жди, Шалкай! – завывал дурным голосом ихлак, блеща мокрым шоколадным телом, носясь по мелководью, словно одержимый.

Истан рычал, прыгая яростно на берегу, бросился в воду, но волны, поднимаемые камарленцем, выбрасывали его вновь на берег, не давая плыть, и он упорно пытался добраться до хозяйки – раз за разом, – тягаясь с взбесившейся водой, прилагая все свои слабенькие еще силы.

А Юл-Кан с Дели все носились, как угорелые, разрывая перепонки криками, смехом, падали, барахтались, вскакивали, бегали, поливая друг друга брызгами, как из ведра, удивляя своим ребячеством и громкоголосьем спокойный и важный водопад Санайль, отродясь не видевшего такого безобразия.

Наконец, Дели, совершенно обессиленная, хватаясь за живот и негромко постанывая, не в силах больше смеяться, бухнулась на берег. Рядом присел счастливый, как ребенок, Юл-Кан. Ей в ноги ткнулся недовольный и мокрый насквозь Истан, словно, не одобряя ее детские непонятные шалости.

Озеро понемногу угомонилось, успокоилось, улеглось и разровнялось, пустило свои неспешные ленивые волны. И вновь все наполнилось прежним величием, достоинством, невозмутимостью, хранимых долгими годами.

Проголодавшись, разложили под алемандром провизию, заранее и предусмотрительно закупленную империтой в Орфисе. Свежий, удивительно тонкий воздух, купание в бодрящей прохладной воде, отличное настроение, разбудили зверский аппетит. Основательно подкрепившись, развалились на земле. Молчали, погруженные каждый в свои простые или тайные мысли.

Дели слушала беспрерывный, мелодичный, переливчатый шум водопада, похожий на звук дождя, – успокаивающий, разливающийся по всему телу невидимым потоком, отдающийся эхом в мозгу, рождающий странные ассоциации, неясные образы, вечные, как само время. Где-то перекликались какие-то птахи, наверное, руты62, иногда заливаясь то колокольчиком, то беспечным щебетом, то звонким прерывистым смехом, перелетая с места на место. Над головой покачивались тяжелые ветви алемандра, будто задумчиво кивали кому-то. Его мелкие золотистые листья тихо трепетали, как многочисленные ладони, шумели и шелестели под легкими порывами игривого ветра, нежились в лучах солнца, переливались сияющими бликами. А над ними, дыша вселенской безмятежностью, бездонной глубиной, бескрайней голубизной, раскинулся невесомый купол неба. Он приковывал взгляд, окуная его в свои непостижимые тайны, засасывал в неизведанные омуты, полные невинности, магического магнетизма и безбрежного покоя, притягивал, притягивал…

Дели улыбнулась, сладко потянулась всем телом, расслабилась, наслаждаясь и блаженствуя от нахлынувших приятных, щекочущих, ленивых чувств. Посмотрела на ихлака. Он лежал, свободно разметав свое большое сильное тело по земле, закинув одну руку за голову, а в другой вертел длинный стебелек бело-желтого орли. Глаза его, включая и третий – круглый, непоседливый – были широко раскрыты и устремлены на скалу, с которой радужным потоком срывался звенящий каскад. Похоже, великан всецело погрузился в созерцание этого красивейшего чуда, позабыв обо всем на свете, или вообще пустился в путешествие, следуя своему живому воображению, витая где-то на грани мира, мечтая о чем-то нереальном, но близком.

Девушка поискала глазами лонга. Тот невдалеке играл и баловался с одним из веерообразных ручейков, сидя на большом плоском валуне, как веселый солнечный зайчик, лапами пуская тучи брызг, довольно рыча, тыкаясь любопытным носом в быструю воду, смешно фыркал и крутил головой.

Дели снова легла. Нежаркое солнце касалось лица сквозь густую листву, смеялось и озорничало. От неспешных, смутных мыслей ее отвлек раскатистый глубокий голос ихлака.

– Шалкай, – заговорил он, повернувшись на бок и устремив на девушку глаза. – А если бы ты не взяла меня на Деллафию, что было бы тогда? Я бы не увидел золотых лесов, прозрачных, как воздух, рек, всех этих необыкновенных цветов и трав, словно выращенных самими богами, не увидел бы твоего огромного, сияющего дома, непонятного города, не танцевал бы, не веселился, как вчера, не дышал бы этим удивительным воздухом, не увидел бы голубого неба. И всего этого, – он широко повел рукой вокруг, – тоже не увидел бы?

– Не увидел бы, – согласилась та, ложась на живот, чтобы видеть ихлака. – Ты бы сейчас был на Ихлаките в Огненном лесу с луйхаром Мира-Лора и тосковал бы по звездным людям и по далекой Деллафии.

– Да, Шалкай, я бы, наверное, умер от тоски и одиночества будь я на Ихлаките. – Серьезно проговорил великан, задумавшись на секунду, но тут же его темные глаза вспыхнули детской радостью. – Шалкай, у тебя такая чудная планета! Я ведь никогда раньше не мог себе представить золотых деревьев, голубого неба и цветов размером с голову, а теперь, когда увидел, мне кажется, что видел их всегда, с самого рождения и уже не могу представить другого неба, других рек и трав. Здесь все так необычно и красиво, что поначалу я боялся, но теперь знаю, что Деллафия – это добро, это красота и счастье. Это дом богов.

Империта весело захохотала, сказала:

– Ну, богов – не богов, а здесь и в самом деле хорошо. Я рада, что и тебе хорошо, Юл-Кан.

– Мне часто снится Ихлакит, Шалкай, – сказал неожиданно камарленец. – Снится, что он умирает, и я умираю вместе с ним. Снится лес Фохх и будто это не деревья, а столбы огня, и в огне – Эвиро. Снятся чудовища, которые гонятся за мной, разбитые алиманы и много-много мертвых ихлаков, исчезающих в кострах… Может, я нужен Ихлакиту, Шалкай? Может, мне лучше вернуться?

Дели взглянула в его лицо, увидела тревогу, непонимание и тоску в самой глубине больших глаз.

– Это всего лишь дурные сны, Юл-Кан, страшные воспоминания. На Ихлаките все хорошо, мы получили сообщение из Исследовательского Центра: марганов нет, и никакая опасность не угрожает. Скоро там все будет хорошо. Веришь?

– Тебе – верю, Шалкай, – в его глазах снова засветилось счастье и детская радость. – Я вернусь на Ихлакит однажды, а пока я здесь, на Деллафии и моя душа еще не насытилась новой, другой жизнью. Я хочу увидеть все, узнать все, испытать все.

– Все это будет, Юл-Кан, – с улыбкой пообещала Дели. – Мы будем с тобой бродить по лесам, полям, горам и рекам днями напролет. Я научу тебя деллафийскому языку, ты будешь водить эстел, стрелять из бластера, научишься управляться с модулями, увидишь планеты Союза! Это будет здорово!

– И всему этому я научусь? – недоверчиво, но зачарованно спросил тот.

– Конечно! Я думаю за деллафийский можно взяться прямо сейчас. На природе хорошо запоминается. Хочешь? – предложила девушка.

Глаза ихлака заинтересованно блеснули, он сказал:

– Да! Ваш язык очень красивый и странный, мне всегда хотелось знать его, говорить на нем. Я даже выучил несколько слов, только не знаю, что они означают, – и он старательно выговорил, хоть и получилось очень грубо и смешно: – «Одани», «либос», «приоль», «вингадорис». Правильно?

– Молодец, Юл-Кан! – смеясь, похвалила его империта. – У тебя талант к языкам: ты выучил самостоятельно столько слов! Теперь осталось только объяснить тебе их значение. Так вот, «одани» – это праздник, праздновать. «Либос» – означает хорошо, хороший. «Вингадорис» – это приветствие при встрече, а «приоль» – цветок, цвести, цветущий…

Ихлак внимательно, сосредоточенно слушал ее, боясь пропустить хоть слово, жадно впитывая новые знания, послушно и старательно выговаривая незнакомые фразы и целые предложения, удивляя девушку поразительной памятью и способностью схватывать на лету.

Так они провели весь остаток дня, прерываясь лишь на еду и время от времени окунаясь в озеро, чтобы немного охладиться, отвлечься и полюбоваться природой.

– Вингадорис, Шалкай! Ду элламидан рувиаль, Деллафия!63 – восторженно кричал Юл-Кан, плескаясь в воде. – Даонасан!64 – А Дели только заливалась смехом, слушая его, и искренне радовалась вместе с ним.

Спустившиеся сумерки только приглушили краски и внесли свое очарование в роскошный пейзаж. Было так покойно и невыразимо прекрасно в этом райском уголке, так безоблачно и безмятежно, что, казалось, существуют на свете только неутомимый водопад, чуть волнующееся озерко, шатер деревьев, кусок ясного неба над головой, и хотелось остаться здесь навсегда, засыпать и просыпаться под неумолчный шум воды, радуясь каждому мгновению.

Праздник закончился, и для Мариона начались привычные офицерские будни, в которые он погрузился с радостью и облегчением, сбросив, наконец, двухдневное оцепенение и расслабление, грозивших вовлечь его в омут пьянства и дурного настроения. Он успел слетать на остров Аркон, посетив неприветливый, мрачный и неприступный Рокландор, где ждали наказания множество космических пиратов, а среди них – и Эрго.

Приземлившись на обширной посадочной площадке, он в который раз окинул взглядом пустынный овражистый и каменистый ландшафт острова. Лишь редкие алемандры, да овеваемые крепким морским ветром бунало65 скрашивали унылый, непривычно тоскливый и голый пейзаж, который, как нельзя лучше подходил к назначению самого острова. А прямо перед ним возвышалась темная громада – сама тюрьма, похожая на грозную ощерившуюся скалу. И не удивительно, ведь ее воздвигли таллассцы, следуя своей мрачной философии: навести страх – половина победы в руках. И им удалось навести страх. Монументальное строение из темно-коричневого, почти черного камня было обнесенно крепкой непролазной стеной, увенчанной острыми, как клыки, шипами, за которой зиял глубокий, наполненный водой, ров, лишенное окон, кроме нижнего яруса, наводило угнетающие мысли. Это было самое страшное, но необходимое место во всей Деллафии. Здесь находились злостные отбросы общества, психические мутанты, кои все же редко, но встречались даже на Деллафии и ее колониях, всевозможные преступники и многочисленные пираты. Здесь выносились приговоры – от штрафов до смертных казней или пожизненных заключений, – и приводились в исполнение.

Ему не раз приходилось доставлять сюда пышущих злобой и ядом хандыбаев и цельнокровных пиратов, и ни один из них не вышел из этих стен. Он не любил это место, но оно было неразрывно связано с его работой и с этим ничего нельзя было поделать.

Марион вздохнул и направился к мощным воротам. Когда они медленно раскрылись, впуская его на территорию тюрьмы и также медленно намертво закрылись, по спине пробежал знакомый зябкий холодок. Тяжело опустился язык моста, и офицер шагнул в нутро Рокландора.

– Приветствую вас, трайд! – ему пожал запястье робот – Начальник тюрьмы – ИР-25. – Как поживаете?

– Спасибо, вполне хорошо, – Марион присел в предложенное кресло. – А вы?

Робот остался стоять.

– Как всегда, трайд, как всегда, – произнес он. – Заключенные по камерам, роботы исправны, приговоры выносятся и исполняются с завидной регулярностью, а Рокландор никак не хочет пустеть. Как же все-таки замусорен мир! – почти по-человечески заметил ИР.

В Рокландоре работали роботы – ИР – искусственный разум. Они принимали преступников, распределяли по камерам, следили за ними, охраняли их, даже приговоры выносились и приводились в исполнение ИРами. Вся жизнь Рокландора осуществлялась, поддерживалась благодаря неустанному, неусыпному контролю совершенных роботов, и лишь иногда здесь появлялись люди – новоприбывшие преступники в сопровождении офицеров КС или ДОБ. Это было весьма удобно и необходимо. Роботы бесстрастно, четко исполняли свою работу, не давая арестантам никаких поблажек; оснащенные камерами, датчиками, они, тем самым, исключали малейшую возможность к побегу.

К тому же, жизнелюбивые деллафийцы просто морально не смогли бы вынести каждодневного пребывания в этой гнетущей громаде, ежеминутно сталкиваясь со злобой, бранью, ненавистью заключенных, с дыханием смерти, которым пропитано все внутри, даже сам воздух. Это тоже было немаловажно.

– Простите мою невнимательность, трайд, – спохватился ИР. – Может чашку аснита?66

– Со льдом.

– Ну конечно со льдом! Кто пьет аснит безо льда? – весело отозвался тот. – Может, не откажетесь и от кусочка аллира? Свежий, ароматный аллир с ягодной сладкой начинкой!

Марион усмехнулся.

– Я вижу, ваши подопечные не голодают, ИР?

– Они хоть и отъявленные мерзавцы, но тоже живые существа, трайд. Даже я, бездушный робот, это понимаю. Пусть же их последние денечки подсластит хороший кусок аллира.

Офицер снова усмехнулся, сказал:

– Давайте ваш хваленный аллир. Честно говоря, я проголодался.

– Тогда, может, вам накрыть стол, трайд?

– Нет, благодарю. Мне хватит и аллира.

Марион жевал пирог, отметив, что тот, действительно, свеж и вкусен, запивая ледяным освежающим напитком.

Робот сосредоточенно возился с модулем.

– Собственно, я прибыл сюда узнать об Альфадее Эрго, – дожевав последний кусочек, произнес офицер. – Приговор еще не вынесен?

– Он поступил сюда в числе последних, поэтому его дело еще на рассмотрении. Но уже известно точное число, когда он предстанет перед судом – это 15-й день месяца Полнолуния.

– Через 11-ть даальсов?

– Да, во второй ступени пополудни67, но со временем могут быть изменения, поэтому мы предупредим вас заранее.

– Хорошо. Пират не доставляет вам хлопот? – поинтересовался офицер.

– О, это самый беспокойный и буйный арестант, которого я когда-либо видел! – воскликнул робот. – Он здесь не так много времени, но не прошло и даальса, чтобы он не орал, вопил, бранился, буйствовал в камере, кидался на стены, или выкидывал какие-либо еще штуки. Этот пират, словно дикий безумный зверь, притом неутомимый зверь. Видели бы вы его глаза! От их хищного блеска вздрагивают даже роботы! Однажды он расшибется насмерть о двери своей камеры. Он взбаламутил весь Рокландор, каким-то образом переговариваясь с заключенными, пришлось усилить охрану и надзор. Но на него ничего не действует. Он даже умудрился вывести из строя одного ИРа, и был серьезно ранен. А сейчас он лежит в тюремном медицинском отсеке после регенерационной камеры под усиленной охраной. Ну и субчика вы мне подкинули, уважаемый трайд! – закончил он довольно весело.

Офицер нахмурился.

– Значит, вы говорите, Эрго до сих пор в медотсеке, ИР? Разве регенерация не излечила его полностью?

– Его жизнь вне опасности, но он еще не оправился полностью. Завтра его уже переведут в камеру.

– Я могу увидеть арестанта, ИР? – вдруг спросил Марион.

Тот удивился.

– Конечно, трайд, это не запрещено, но я бы не советовал вам подходить к нему: он безумен и опасен. Вы можете увидеть его по модулю…

– Проводите меня в медотсек, ИР, – не слушая его, потребовал офицер.

– Да, трайд.

Медицинский отсек находился на втором ярусе. Они двигались по широким, залитым ярким искусственным светом, лишенным окон, коридорам. Шершавые мрачные стены, поддерживающие недосягаемый, потолок, давили почти физически. Взгляд блуждал по гнетущему пространству, пытаясь отыскать хоть малюсенький клочок чего-то человеческого, цветного, живого, но всюду лишь голые несокрушимые стены – однообразные, скучные – снующие роботы, вежливо приветствующие их, да настороженные глаза ЛОУ68. Мощная вентиляционная система не давала воздуху застаиваться, нагнетая свежие, пахнущие морем, потоки, но все равно дыхание, словно спиралось, улавливая незримые флюиды смерти, въевшиеся навечно в сами стены.

ИР-25 легко, бесшумно, плавно катился чуть впереди, Марион шагал за ним; гладкое покрытие пола заглушало все звуки. Вокруг стояла тишина. Вскоре они остановились у больших металлических дверей, возле них – двое ИРов.

– ИР-45, зайдешь вместе с трайдом, – приказал ИР-25.

Марион не стал возражать.

Двери открылись, обнажив еще одни – такие же толстые и крепкие, которые пропустили их, повинуясь манипуляциям сопровождающего ИРа.

Эрго лежал на кровати под неусыпным наблюдением ЛОУ, которое при попытке бежать или других непредвиденных действий арестанта моментально обездвиживало его или било небольшим зарядом, лишая сознания, а в особо тяжких, опасных случаях стреляло на поражение, и тут же подавало сигнал на главный модуль и на датчики ИРов. Вдобавок ко всему, конечности пирата были скованны силовыми наручниками.

Глаза его, широко открытые, смотрели бесцельно в потолок, неподвижно, немигающе.

Глядя на это скованное вытянутое тело, Мариону даже стало немного жаль его. Но вот пират повернул голову, зеленые глаза знакомо ярко и насмешливо вспыхнули.

– А-а! – хрипло воскликнул он. – Кээсец! Давненько я тебя не видел! Ну, проходи, проходи, не дрейфь, – он говорил на деллафийском. – Свернуть тебе шею я не смогу, видишь, как скрутили проклятые роботы, чтоб им заржаветь насквозь.

Марион сел на стул, не спуская глаз с пирата. ИР-45 пристроился у кровати, застыл неподвижно. А Эрго продолжал:

– Хорошо, что ты заглянул, кээсец. В этой дыре даже поговорить не с кем. Хоть ты и не лучший собеседник, но все же лучше, чем эти консервные банки, что шмыгают здесь, словно крысы. Терпеть не могу роботов! Ну, как поживаешь, кээсец, рассказывай. Все ловишь нашего брата? Я тут краем уха услышал, что Деллафия вовсю веселится и гуляет, отмечает какой-то цветочный праздник? Небось, и ты не отставал, лапая голубоглазых красоток? Ха-ха! Вы, деллафийцы просто жить не можете без всяких праздников и гулянок. Да-а, я бы сейчас тоже не отказался от какой-нибудь фиолетововолосой лапочки, – мечтательно протянул он. – Жаль, что в этой дыре нет такой услуги, ведь это первая необходимость, а перед смертью и подавно. Не предусмотрели, – укоризненно покачал головой пират.

Марион посмотрел на его голый живот, где белел, похожий на многолучевую звезду, шрам, видимо, от лазерного луча, отчетливо проступавший на темной коже, спросил:

– Тебя недостаточно держали в регенерационной камере?

– Скажешь! Я плавал там, – Эрго кивнул на большую округлую капсулу, наполненную вязкой субстанцией бледно-голубого, почти прозрачного цвета, – как кусок дерьма, три даальса! Да меня передержали, черт подери!

– Почему так долго, а шрам остался?

– А я почем знаю? – попытался пожать плечами тот. – Видимо, такие у меня плохозаживающие кишки.

– Зачем же ты кинулся на робота? – полюбопытствовал офицер.

– Каррамба! – прорычал тот, сверкая глазами. – Я же говорю, что ненавижу эти говорящие железяки! А здесь их столько, что нормальному пирату впору ошалеть! Наверняка этот придурочный Начальник тюрьмы расписал меня, как монстра, облил грязью и жаловался, что я не даю никому покоя, верно? Ха-ха! Он мечтает поскорее избавиться от меня, старая ржавая банка!

ИР-45 стоял невозмутимо, молчаливо и по-прежнему неподвижно, но все его датчики были в полной готовности, начеку. Роботы не обращали внимания на оскорбления в свой адрес и не умели оскорбляться и обижаться, хотя могли удивляться, печалиться, сочувствовать, радоваться и даже смеяться и веселиться. Поэтому пират мог проклинать и обзывать их, сколько вздумается без вреда для своего здоровья.

– Эх, кээсец, – вздохнул Эрго и его глаза утратили блеск. – Угораздило же тебя поймать меня, как муху в паутину! И ведь, что самое обидное, не могу я тебе по морде твоей холеной даже вмазать, а так хочется, клянусь космосом! А ты, небось, и рад, что меня распылят к чертовой бабушке? Тоскливое здесь место, меня просто воротит от него. Кто ж это такую мрачную нору построил на Деллафии? Ни окошка, ни щелочки, – не поймешь, то ли день, то ли ночь, эти стены голые, тишина, тут любой свихнется и озвереет. Слышь, кээсец, когда мой срок? Ты, поди, только для этого и пришел сюда?

– Через 11-ть даальсов, – не стал скрывать тот.

Глаза Эрго вдруг снова насмешливо вспыхнули, и он неожиданно расхохотался, громко и хрипло.

– Дери меня Звездный Призрак! – воскликнул он. – 11-ть даальсов! Да за это время я успею сгнить заживо, прежде, чем меня отведут в камеру распыла! Нельзя ли перенести эту дату? – прищурившись, спросил арестант. – Допустим, на сегодня. Лучше немедленно разлететься на миллион атомов, чем гнить 11-ть даальсов, подыхая от тоски и одиночества. Или вам доставляет удовольствие то, что жертва мучается и бесится, ожидая ступень за ступенью69 приближение своей смерти? Если это так, то вы превосходите по жестокости и изощренности самих гениев войны – таллассцев.

– Думай, как хочешь, – отрезал Марион. – Умрешь ты от распыла или от тоски – мне все равно, судьба убийц меня не интересует.

Эрго зло посмотрел на него, процедил:

– Что же вы, кээсцы, не можете никак поймать главную фигуру – Калахаса? Вот кто поистине отъявленный убийца и негодяй, но почему-то он на свободе. Может, вы боитесь талласского царька и не хотите развязывать войну? Закрыли глаза на его преступления, да?

Марион спокойно дождался, когда пират замолкнет, произнес:

– Придет и его черед – рано или поздно. Слушай, Эрго, меня сейчас интересует, куда Калахас подевался? Тебе все равно терять нечего, поэтому…

– Да не знаю я ни черта! – яростно перебил его пират, пытаясь подняться с кровати и дергаясь, как червь. – Не знаю, куда пропал этот ублюдок Калахас, и что он задумал! Я лишь знаю, что торчу в этой вонючей дыре в компании роботов и таких же бедолаг, как и я, и, что через 11-ть даальсов я сдохну!

Да, видимо, пират, действительно, ничего не знал, и Марион это чувствовал. Поднявшись со стула, промолвил:

– Хорошо, Эрго, я поверю тебе, – после чего повернулся и зашагал к двери, ИР-45 был уже рядом.

– Эй, парасконец! – окликнул его пират. – У меня есть последнее желание!

– Говори.

– Через 11-ть даальсов пусть сюда прибудет империта деллафийская, – увидев, как гневно сверкнули глаза офицера, Эрго захохотал во все горло: – Да не дрейфь, кээсец, я не трону девчонку, она слишком хороша для меня. Просто хочу полюбоваться, она напоминает мне звезды. Эх, красивая чертовка!

Марион удивленно посмотрел на странного серебряноволосого заключенного, столкнулся с насмешливыми зелеными глазами.

– Если империта согласится прилететь в Рокландор, – твое желание исполнится.

– Скажи, что я очень прошу, – она согласится, – усмехнулся пират. – И передай ей пламенный тюремный привет.

– Заткнись, Эрго, – жестко отрезал офицер.

Первая дверь распахнулась, и уже выходя в коридор, Марион услышал из медотсека:

– Да не оскудеет цветущая земля Деллафии! И да будет легкой моя смерть!

– Да будет так, Эрго, – пробормотал трайд, вдруг почувствовав к арестанту острую жалость. – Да будет так.

Когда за ним захлопнулись крепкие ворота тюрьмы, Марион вздохнул с облегчением, ощущая терпкий свежий воздух и струи ветра, бьющие в лицо. Не оглядываясь, быстрыми шагами пересек расстояние до риогана и взмыл в ясное безоблачное небо. Набрав высоту, бросил взгляд вниз. Аркон представлялся отсюда большой светло-коричневой, почти песочной фасолиной с яркими желтыми пятнышками – деревьями, а сам Рокландор – лишь темной массой на светлом фоне. А вокруг – огромная бесконечная скатерть моря Сильвиа, нежно-голубая, с барашками пены на ленивых волнах, от горизонта до горизонта, такая прозрачная, что даже с высоты можно было разглядеть тиссоновы острова70, виднеющиеся под водой шарообразными изумрудными скоплениями, или длинную серебристую спину руна71, быстрой стрелой прорезающего волны, в поисках поживы. Далеко на востоке – ловец, промышляющий рыбу, а прямо внизу – белоснежный корабль, направляющийся, судя по всему, в какой-то эллимский порт. И больше никто и ничто не тревожило этого безбрежного спокойного простора.

Марион направил свой риоган на северо-восток в оронский город Нурамиаль, его ждал Онсин Ригель.

Разговор вышел долгий и тяжелый. Трайд получил задание продолжать поиски Калахаса. Онсин Ригель, Онсин Т, ахьяна Бридангалия и Онсин Имберии Аоби собрали большую флотилию кораблей дальней и ближней разведки. Под ведомство и начало трайда переходило пять кораблей, которым предстояло лететь в систему Илоу в созвездии Серебряных Ножей. С планеты Аваш поступил сигнал об участившихся набегах пиратов, и трайду было поручено разобраться в ситуации, заодно и проверить, не связаны ли эти набеги с талласским Королем.

Марион вместе со своим маршем-572 должен вылететь в четвертой ступени пополуночи73. Остальные корабли – уже через две ступени.

В экипаж своего корабля решил взять, как обычно, Джанулорию и Тасури – своих вечных проверенных спутников. Но, кроме них, будет еще несколько десятков офицеров КС.