– Я подожду в тамбуре, – парировал Михаил, перекинув сумку через плечо и смотря на часы: 23:42. Дело близилось к ночи.
– Прощайте, Михаил, – будто разочаровавшись в чём-то, проронила женщина, недолго бывшая попутчицей мужчины в вязаном свитере.
– Прощайте… Людмила, – Михаил покинул купе.
Громоздкие хлопья снега кружили в воздухе, опадая на растягивающиеся в противоположные стороны рельсы. Людмила сидела у окна, опираясь на стену головой, и, сама того не замечая, провалилась в сон.
Разбудили женщину лишь ранним утром крики в коридоре. Множество голосов сливались в один гомон, в котором было нереально что-то разобрать. Нехотя поднявшись, Людмила побрела к выходу из купе и выглянула в коридор: в метрах пяти от неё, у входа в другое купе, столпились люди. Кто-то кричал, кто-то плакал, кто-то говорил по телефону.
Подойдя, Людмила узрела страшную картину: в купе, залитом кровью, лежало два трупа – мужчины и женщины. На полу валялся выпавший из подстаканника стеклянный сосуд, из которого вылилась липкая жидкость, напоминавшая какой-то алкоголь.
Людмила подняла взгляд и только смогла, что упасть на пол, увидев на окне кровавую отрывистую запись «А они?».
Художник
Жутко звучал осенний ветер в грязных от дождей стропилах, и на лбу у художника застыло холодное выражение. Постоянно меняющийся пейзаж луга вынуждал его концентрировать внимание на небе, деревьях, кустах, пока ветер не прекратит гонять листья по земле.
Природа всегда влекла Альбрехта. Именно она помогала ему создавать столь необычные полотна, как «Ночная дорога» и «Луна и дьявол». Но внезапный звук, долетевший до его слуха, заставил его похолодеть. Кто-то окликнул его, повернувшись, парень заметил тень, бегущую по открытому пространству луга. Он наблюдал за ней с таким вниманием, что не сразу понял, откуда исходит звук. Но через секунду до него дошло, что это шумит под ногами трава. Так неестественно, что этот звук никак не мог оказаться работой ветра. Что бы это могло быть? Альбрехт прокручивал в голове всевозможные варианты, он вертелся на месте, стараясь понять, что есть источник этой тени. Однако все было бесполезно. И тут до него дошло. Это был он сам. Его очертания, его движения, его… Альбрехт похолодел. Ему вспомнилась картинка с изображением черной рыбы, которую он нарисовал накануне. Почему? Он сам не мог понять. По лугу бродила тень его самого. Она будто отделилась от своего хозяина и самовольно забегала по земле, появляясь то тут, то там.
Альбрехта мучила обида. Обида из-за того, что даже сама тень ушла от него. Тень – то, что есть неотделимое целое от человека, покинула Альбрехта. Вдруг она застыла на месте и будто повернулась в его сторону. Альбрехт испуганно уставился на нее и застыл. Он знал, что это такое. Это было его сновидение, только в несколько искаженном виде. Будто наркотический трип, которого не было.
Альбрехт завопил на свою собственную тень во все мочи, но та лишь стояла в отдалении, не желая повиноваться своему законному владельцу. Вдруг она исчезла. Альбрехт кинулся за ней, но вокруг была только трава. Вокруг была только трава. Трава…
Альбрехту было так больно, как никогда. Он ощущал себя пустым. Вернувшись к холсту, он ахнул – на его холсте не было ничего, кроме размазанной крови. Его веки стали опускаться, кровь продолжала покрывать холст, на котором позади этой алой краски виднелась… Тень. Всё новыми и новыми слоями ложилась кровь на полотно, а силы покидали Альбрехта. Он ощущал боль во всём своём теле, но не мог от неё избавиться. Пав на колени, он только и мог смотреть, как его рисунок покрывается пятнами крови, как из него постепенно пропадает его собственная кровь… Затем полотно стало пульсировать. Оно пульсировало очень медленно, но со временем этот ритм становился всё быстрее и быстрее. А сам Альбрехт ощутил колкую боль в груди: словно его проткнули раскалённой спицей, и от этого пронзительного, невыносимого страдания он едва не потерял сознание… Его сердце сокращалось всё медленнее и медленнее, и в какой-то момент он понял, что стоит на коленях, а сердце прекращает биться. В это же время темп пульсация на холсте ускорился, а из некогда белого листа вылезла рука и затрясла окровавленной кистью. Альбрехт попытался закрыть лицо, но не смог – в глазах вдруг потемнело, и он упал. Лёжа на спине, он смотрел, как из холста, покрываясь кровью, поднимается его тень. Она, покидая двумерное пространство теней, обрастает мышцами, заливая их кровью, в то время как сам Альбрехт становится их автором, уходящим в них навсегда… Наконец, когда сущность покинула холст окончательно, оставались лишь считанные секунды до того, как тень обратится в истинный образ человека, Альбрехт стал лишь скорчившимся телом, лежащим на спине. Его мышцы настолько исхудали, что их было сложно назвать мышцами, а сердце почти перестало биться, ведь крови в его организме осталось совсем мало… Но Альбрехт был счастлив. Это – его жизнь, и теперь она будет длиться вечно. Альбрехт попробовал сделать лёгкий вдох, но не смог. Его жизнь в его работах. И его работы теперь живы. То, что сошло с холста и есть сам Альбрехт. Перерождённый, мёртвый, живой…
Фея
Однажды маленькая девочка по имени Настя гуляла по лесу. Изредка она вспоминала, что люди зовут эту лесную поляну Жёлтым Холмом и что на поляне близ реки, среди цветов, живёт фея. Об этой фее взрослые говорили редко, а дети, напротив, говорили очень много. Правда, каждый – своё. Такое изобилие детских фантазий проистекало из молчания взрослых. Основная часть девочек считала, что эта фея живёт в каком-то замке, расположенном высоко в горах, которых в здешних окрестностях нет и вовсе. Иногда она снится кому-то из ребят, и он поёт ей песни. Если фее понравится песня ребёнка, то она сделает его богатым и знаменитым. Если не понравится, она просто исчезнет. Более взрослые девочки дополняли историю тем, что исчезнет она вместе с ребёнком, забрав в свой замок. Мальчишки считали, что эта фея живёт где-то далеко в городе. А сюда она прилетает просто отдохнуть на какой-нибудь дачке. И если тот, к кому фея придёт, устроит ей радушный приём, то он сделается в будущем ещё богаче. А вот если человек не оценит доброго отношения феи к себе, а прогневает её чем-нибудь, то фея так напугает его, что он и вовсе пропадёт без вести. Ребята, что постарше – лет 16, говорили, что это вовсе не фея, а вообще кто-то вроде ведьмы. При этом они делали такие выражения лиц, что смотреть на них было страшно. И эта ведьма – само зло. Она слепая, но у неё очень хороший слух. Она бродит по лесам в поисках людей. И если увидишь её – ни в коем случае не вздумай убегать. Ведьма может тебя схватить и сожрать. Нужно встать и не двигаться. Тогда, возможно, она не услышит тебя и пройдёт мимо. И даже тогда ещё лучше постоять на месте несколько минут, чтобы она точно ушла подальше. Ведь её слух настолько хорош, что она способна услышать человека за километр.
С этими мыслями Настя наворачивала круги близ их дачи. Ей это порядком наскучило, и девочка решила проверить старую историю о том, что фею можно позвать к себе. Для этого нужно прийти на поляну возле реки и нарисовать пальцем крест на земле. Это и будет сигналом. Затем нужно её позвать и пообещать показать нечто необыкновенное. Затем перед тобой возникнет свечение и из креста вылетит фея. Тогда нужно показать фее что-то такое, что ты умеешь лучше всего. И если фею это впечатлит – она выполнит любое твоё желание, а если нет – исчезнет, и больше никогда не придёт по твоему зову.
Настя шла к поляне, повторяя про себя стих, который они учили вместе с мамой. Она боялась, что забудет или перепутает слова, и фея обидится на неё. Этого ей хотелось меньше всего. Но вот на горизонте уже показалась поляна. Настя, выйдя на неё, осмотрелась: позади – лес, где вдали виднеются крыши дачных домиков, с левой стороны луг, отделяемый от поляны рекой, а справа – поле, позади которого высился сосновый бор. Шумела вода, пели птички, стрекотали кузнечики… Воодушевившись удачно прочитанным в уме стихом, девочка наклонилась, начертила на земле крестик и, набрав в грудь воздуха, проговорила: "Фея! Фе-е-ея! Приди, я хочу показать тебе что-то! Фе-е-ея!". Уже задыхаясь, Настя продолжала звать духа.
Осматриваясь по сторонам, Настя с досадой и надеждой ожидала фонтана света, из которого выйдет прелестная фея. Она выслушает её стих и подарит ту куклу из магазина, которую родители отказались покупать. Но… увы. Ни фонтана света, ни феи, ни куклы…
Огорчившись в том, что фея не пришла, Настя решила вернуться к даче, посмотреть, быть может кто-то из её друзей уже приехал. Её привлёк звук, возникший где-то в поле, что находилось справа. Где-то там, вдалеке, девочка увидела что-то, чего раньше не было. Силуэт чего-то большого и несоответствующего общему контрасту. Он становился всё больше и больше, медленно приближаясь к девочке. Что-то ещё смущало девчушку, но что – она понять не могла.
Старательно щурясь, девочка пыталась понять, что именно двигается с той стороны поля, но это удавалось с трудом. Всё, что удавалось понять – размеры и контуры. Это было нечто напоминающее человека, но в тоже время им не являющееся. Оно перемещалось на двух ногах, но было покрыто чем-то вроде шерсти, или… Чего-то схожего с ней.
Наконец Настя поняла, что её смутило – звуки. Все звуки – шум реки, пение птиц, бормотание кузнечиков просто исчезли. Растворились, будто по щелчку пальцев. Тем временем существо уже подошло достаточно близко к Насте, чтобы его можно было разглядеть: мощное, почти трёхметровое тело сущности покрывали какие-то коряги и мхи, а из-за спины торчали древесные корни. Лицо было скрыто завесой тины, а ноги были созданы из плюща, обвивавшего крупные камни. Руки, или нечто похожее на руки, были очень громоздкие и состояли из древесных отростков, которые были больше похожи на плоть, покрывшуюся корой. Сквозь завесу тины на лице девочке удавалось разглядеть один желтоватый огонёк, похожий на глаз.
Наконец сущность приблизилась к девочке и склонилась над ней, сохраняя дистанцию в полутора метра. Слегка наклонив то, что больше всего походило на голову, которую от тела не отделяло ничего похожего на шею, будто ожидало чего-то. И Настя ощущала, будто бы она знает, чего ждёт эта махина.
– Топотала, топотала –
Топотиночки стоптала…
Нервничая, Настя закашлялась, но тут же спохватилась, удерживая кашель, заметив, как вздрогнуло существо.
– А ещё потопочу –
Топотапочки стопчу!
Вновь немного помедлила девочка, но продолжила:
– Не пойду я на попятки,
Ведь остались топопятки!
И пойду, пойду опять,
Я на пятках топотать!
Уставив руки в боки, Настя, кажется, вовсе забыла, что перед ней не мама или воспитательница, а огромной неведомое существо, выжидающе смотрящее и ждущее чего-то. Но осознание этого быстро вернулось и руки девочки плавно опустились к земле. Сущность смотрела на девочку своим жёлтым огоньком, напоминающим глаз, и ничего не делало. Лишь смотрело, изредка шевеля головой.
– Скажите, пожалуйста… Я могу вернуться домой? – с опаской прошептала девочка.
Существо поднялось во весь рост, а затем, ещё какое-то время посмотрев на девочку, сделало жест схожий с кивком, затем развернулось и пошло обратно в поле, откуда оно и пришло. Опомнившись, Настя вскочила на ноги и побежала стремглав к даче, боясь даже обернуться. Миновав весьма большую дистанцию за полминуты, девочка вбежала в дом и впилась в объятия ничего не понимающей мамы. Девочка рассказала про случившееся, но, как и следовало ожидать, родители лишь сделали серьёзные лица, а за спиной девочки посмеялись над воображением ребёнка.
Днём Настя, наконец, встретила друзей, пополнив копилку историй о фее ещё одной версией, у которой сразу появилась часть сторонников и даже свидетелей. Вечером, когда все уже разошлись, девочка вернулась домой и поднялась на второй этаж в свою комнату. Там, на кресле, она обнаружила большую куклу, которую выпрашивала у мамы в торговом центре несколько дней назад. Счастью Насти не было предела. Обняв новую игрушку, девочка посмотрела в окно, выходящее на тот самый сосновый бор, в котором виднелся маленький жёлтый огонёчек. Он недолго горел в лесной чаще, а затем исчез в гуще залитых мраком деревьев…
В одной маленькой деревне…
– Ein, zwei, drei! – чётко проговорил СС-овец, после чего послышался громкий выстрел и пожилой мужчина, стоявший лицом к амбару, свалился наземь.
– Дедушка! – маленькая девочка, также стоявшая рядом, хотела броситься к убитому старику, но была удержана мёртвой хваткой матери.
Двое карателей засмеялись, обсуждая что-то на немецком, не понятном советскому человеку, языке.
– Мрази, – лишь прошептал молодой парнишка лет 14, стоявший рядом со своей бабушкой.
– Тише, внучек, тише, – причитала та, опасаясь за жизнь внука.
– Ох, как я надеюсь на Ваню, бабушка… Как я надеюсь на Ваню…
Немцы ушли. Два мертвеца всё лежали в траве, заливая её кровью, ещё можно было спасти умирающего старика, который продолжал подавать признаки жизни. Однако попытаться оказать помощь означало подписать себе смертный приговор. Гестаповец, стоящий неподалёку и следивший за пленниками, заметил, что старик ещё жив и подошёл к нему, сделав добивающий выстрел. Был ли это жест щедрости? Наверно, нет. Но в этих условиях, это можно было считать верхом благородства. Михаил Казимирович не заслуживал такого конца… Как и все здесь.
В это время из дальнего домика раздавались голоса нацистов. Три офицера, обступив привязанного к стулу парня лет 20 старательно выпытывали у того данные о подземных катакомбах. Юноша в ужасе отрицательно качал головой. Фашисты знали, что партизаны наладили систему подземных тоннелей, используя подорванные шахты. Иван – один из них и он наверняка знает, как попасть в эти катакомбы, избегая засад и охранных постов.
– Послушай, мальчишка, – в очередной раз схватил Ивана за шиворот фриц, говоря на ломаном русском, – ты ведь знаешь, что это такое – лагерь смерти? Что есть крематорий?
Иван, делая железное лицо, лишь сверлил немецкого офицера взглядом.
– Отвечай, когда с тобой говорит офицер Великогерманского Рейха, русская мразь! – один из немцев, не выдержав, подошёл к парню и со всей силы ударил того в челюсть.
Иван, сплюнув кровь, не подал и признака боли.
– Ist es nicht wert! – тихо проговорил офицер, стоявший около окна, обладавший, судя по отличительным знакам, наиболее высоким званием из всех этих трёх.
