Вы друг друга стоите

Он поворачивается к Мелиссе, наклонив голову:

– А ты разве не встречалась с Сетом Уолшем?

Он прекрасно знает, что так и было. А также знает, что Сет изменил ей с замужней коллегой Николаса. «Проснись и улыбнись» просто рассадник скандалов.

Мелисса сердито смотрит сначала на него, потом на меня.

– Да.

– Хм-м-м. И почему, ты говорила, вы расстались?

Куда там Циклопу из «Людей Икс» до пылающей гневом Мелиссы.

– Мы расстались, – ядовито отвечает она, – потому что я как-то выходила из торгового центра и заметила машину Сета на парковке, а подойдя ближе, увидела его на заднем сиденье с другой женщиной. – Она этого не произносила, но все мы мысленно добавляем: «Прямо на толстовке Мелиссы с эмблемой университета Лоуренса».

Я хорошо помню тот день, когда она их застукала. Тогда я уже примерно три месяца работала в «Барахолке», магазинчике разнообразных находок, и подружилась с Мелиссой. Нас объединила ненависть к плей-листу Зака, который нам приходилось слушать по средам (в этот день за музыку отвечал он), а также одинаковые рубашки в клеточку и красные джинсы, которые мы специально надевали в один день.

С тех пор как мы поссорились, я ни разу не надевала эту рубашку и джинсы вместе – не хотела, чтобы она решила, что я скучаю по старым добрым временам, когда при виде меня ее еще не трясло от гнева.

«Как ты могла не знать? Лучший друг Николаса обжимается с его же коллегой! Конечно, он знал, и не стал бы скрывать от тебя. Вы наблюдали, как я выставляю себя на посмешище, и ничего мне не сказали».

Я в самом деле не знала, что Сет ей изменяет, и по-прежнему чувствую себя виноватой, что познакомила их. Николас тоже говорит, что не знал, но тут ничего гарантировать не могу.

– Сет – засранец, – отвечает Зак, бросив кубик и переставляя свою фигурку на шаг от двери в кухню. Оружием убийства оказалась веревка – единственное, что я смогла угадать, а у Зака просто врожденная способность играть в эту игру, поэтому он вообще не ошибается и выиграл два предыдущих раунда сразу же, стоило его миниатюрной фигурке полковника Мастарда войти в комнату.

Николас, согласный играть только за персонажа профессора Плама, недобро косится на Зака.

– Ты с ним даже незнаком, так что помолчи. Он мой друг.

– В таком случае это говорит не в твою пользу. – Положа руку на сердце, чувство страха у Зака отсутствует полностью и он скажет все, что о тебе думает, прямо в лицо. Сплошная нервотрепка. Но сейчас это оружие направлено не на меня, и я разрываюсь между удовольствием от противостояния и неловкостью за своего спутника, испортившего всем вечер. Забыв о своей актерской обязанности изображать стопроцентную влюбленность, я молчу, и Николас, заметив, смотрит на меня, а затем вновь поворачивается к Заку:

– И что это должно означать?

– Это означает, что ты выбираешь дерьмовых друзей, что характеризует тебя самого. – Заку нет равных.

Напротив меня Брэнди крутит в руках свою фигурку мисс Скарлет, рядом с ней Леон не сводит с меня внимательного взгляда.

– Разумеется, Мелисса все еще расстроена изменой Сета, – продолжает Зак. – Ты вполне мог бы промолчать, зная, что у нее есть все основания расстраиваться, но вместо этого бросаешься на его защиту. Раз ты сочувствуешь этому засранцу, значит, тому есть причина – ты видишь в нем себя, значит, ты тоже засранец.

В наступившей тишине можно было бы услышать опустившуюся на стену муху.

Я должна взять своего беднягу-жениха за руку. Велеть Заку заткнуться. Заявить, что мы уходим. Но меня останавливает выражение лица Николаса.

Готовясь ответить, он, поджав губы, оглядывает комнату с заметным презрением. Он считает себя успешным сыном двух состоятельных столпов этого крошечного общества, спасающим объевшееся сладостями население Морриса множеством пломб, которые он ставит направо и налево. Моих коллег он считает ничем не примечательными личинками, ползающими по дну мусорного бака. Они работают в «Барахолке», где продаются головы аллигаторов и подушки-пердушки с лицом Вупи Голдберг, мексиканские прыгающие бобы и чашки, на которых от горячей воды проступают ругательства. Когда он оценивающе смотрит на моих коллег и находит, что в них чего-то не хватает, то забывает, что я одна из них. Для Николаса это Мы против Них.

Брэнди явно встревожена. Она такая милая и жизнерадостная, что вряд ли вообще с кем-то серьезно спорила за всю свою жизнь, и присутствовать при ссоре для нее хуже всего.

– Зак, – запоздало предупреждаю я сквозь зубы.

– Давайте жить дружно, – умоляет его Брэнди. – Кто хочет еще рулетиков из пиццы? И капкейки есть. Всем всего хватает? – Она приподнимается на стуле. – Воды? Содовой?

Зак, двумя пальцами коснувшись ее плеча, сажает Брэнди обратно.

– Я само дружелюбие. Твоя очередь.

Брэнди дрожащей рукой кидает кубик, и тут Николас наконец выбирает, что бы такого бестактного сказать Заку.

– Понимаю, почему ты так взволнован. Когда нет уверенности в работе – тут любой разнервничается. В ваш магазин приходит сколько, человека три в день? Должно быть, денежные потери очень значительные. – Заку достается столь же неискренняя улыбка, как и его собственная. – У меня есть знакомый в агентстве по временному трудоустройству – позвони, когда будешь готов.

Зак, подняв брови, удивленно смотрит на меня, будто мы знаем какую-то неизвестную Николасу шутку.

– Ты же в курсе, что твоя девушка работает там же, где и я? Если магазин закроется, без работы останемся не только мы.

– Я много получаю. Наоми работа не нужна.

Внутри меня все пышет гневом, я точно маленькое злое солнце.

– Магазин в полном порядке, – заявляю я, что на самом деле наглая ложь. «Барахолка» на последнем издыхании. А ведь ей уже целая вечность, еще с тех пор, как мистер и миссис Ховард поженились в семидесятых годах. Одно время магазин был жутко популярен, потому что продавались там не только подарки-розыгрыши, но и всякие диковинки. Раньше к нам специально приезжали издалека. А стоило появиться «Амазону» и «Ибэю», как оказалось, что больше не нужно сворачивать с пути только ради причудливых модных безделушек. Один клик – и тебе их доставят до самой двери.

Мистер и миссис Ховард знают, что соревноваться с онлайн-магазинами они не могут, поэтому наши рабочие часы неуклонно сокращались, и в конце концов им пришлось продать их любимую фигуру Гомера Симпсона в виде Элвиса Пресли, который приветствовал покупателей с 1997 года. Они так добросердечны, что даже думать не хотят о сокращении штата, хотя сейчас с «Барахолкой» вполне можно управляться вдвоем, а не впятером.

Там едва есть чем заняться, и мы все мечтаем получить больше часов. Фраза «последним пришел, первым ушел» преследует меня, точно Дух будущих Святок.

– Магазин на грани краха, – небрежно отмахивается Николас. – Но тебя, Наоми, это никак не коснется. У тебя все будет хорошо.

– Что значит «никак не коснется»? – задушенно пискнув, спрашивает Брэнди. – Наоми любит «Барахолку»!

Николас на это никак не реагирует, только аккуратненько складывает свои карточки в стопку, постучав ими об стол. Это последняя капля.

– Если «Барахолка» закроется, я смогу спросить Ховардов, возьмут ли они меня к себе в закусочную. – Мистер и миссис Ховард также управляют домом с привидениями в Тенмуте и закусочной с необычной едой на тему фильмов ужасов (называется «Съеденный заживо»).

Все взгляды устремляются на меня. На виске Николаса пульсирует жилка.

– А разве это не далеко отсюда?

Очень удачно, что ход теперь мой, и я могу одновременно кинуть кубик и драматично произнести:

– Два часа.

– Ты будешь добираться до работы два часа. В закусочную, – ничего не выражающим тоном произносит он. – А потом еще два часа обратно, каждый день.

– Хм-м-м… – Я делаю вид, что размышляю. – Если переехать в Тенмут, дорога займет всего пять минут. Можно даже на велосипеде.

Ко мне приковано внимание всей комнаты, и это изумительно. Мелькнувшая искорка прошлой Наоми Уэстфилд сдула пыль, накопившуюся за десять месяцев. Во всяком случае, мне кажется, что это она. Мы так давно не оказывались с Наоми в одной комнате, что я не уверена, смогу ли узнать ее, даже столкнись мы на улице.

Моя миниатюрная миссис Уайт теперь в библиотеке рядом с мистером Грином, фигуркой Леона, собирается обвинить одного из игроков в убийстве. У нее есть веревка, и я прикидываю, кого можно на ней повесить.

Мой взгляд падает на маленького напыщенного паршивца, околачивающегося в бильярдной.

Бинго! Профессор Плам.

Профессор Плам – исключительно лицемерное воплощение того, кто советует детям держаться подальше от сладостей, а сам каждую ночь конфеты по кровати разбрасывает, что они аж через край сыпятся. Он злодей, сбежавший из «Сладкой страны», другой настольной игры. Воришка, забравший у меня всю радость, и будущий отец моих детей. Сейчас я люблю его на двадцать процентов.

Голос Николаса источает арктический холод:

– Моя жизнь здесь. Я не собираюсь переезжать в Тенмут и отказываться от своей жизни ради того, чтобы ты, Наоми, подавала жареный сыр дальнобойщикам.

Когда он называет меня Наоми, то определенно имеет в виду «миссис Николас Роуз». Бриллиант на левой руке давит слишком сильно, нарушая кровообращение. Двадцать процентов падают до десяти, антирекорд, запустивший сирены самосохранения. Они крутятся, мигая красным: «Тревога! Тревога!»

– Я хочу выдвинуть обвинение, – произношу я в тот самый момент, когда он заявляет этим своим ровным властным тоном: «Думаю, пора закругляться». Но после моего обвинения игра может закончиться, так что он замолкает в ожидании моего хода.

– Обвиняю… – тяну я, просто в пику ему. Он ненавидит, когда я делаю большие паузы в предложении.

Николас наклоняется вперед.

Беру его фигурку и переношу в библиотеку. Ему бы там понравилось, там он смог бы забить все полки книгами о том, как чистить зубы вращательными движениями, а не из стороны в сторону.

– Профессора Плама.

Брэнди хватает ртом воздух. Мелисса лихорадочно строчит в блокноте ходы игры, в глазах Зака мерцают злорадные искорки. Николас выглядит просто недовольным. А Леон, вдруг замечаю я, улыбается. Слегка, но, когда наши взгляды пересекаются, в его глазах читается явный интерес.

«Так вот где ты была», – будто бы говорят его глаза.

Я дерзко продолжаю, громко проговаривая слова:

– Я обвиняю профессора Плама в убийстве! Он совершил его в библиотеке, как чертов заносчивый умник, и в качестве оружия использовал подсвечник. – То, что это не подсвечник, я знаю наверняка, потому что карточка убийцы у меня, но все равно не могу удержаться: – Самое глупое орудие убийства из всех.

Николас будто бы целую вечность не отводит от меня внимательного взгляда, и вполне вероятно, что мы расстанемся прямо сейчас, над настольной игрой, и в таком случае выбраться из грядущего кошмара будет непросто. Его мать неожиданно наткнется на золотую жилу – шутка ли, получить обратно все депозиты. А уж возможность позвонить владельцам малого бизнеса и провопить, что лучше бы им не выставлять ей счет за ледяную скульптуру из роз, станет прямо вишенкой на торте этого года.

– Что ж, продолжай. – Он дергает подбородком, указывая в центр доски, не разрывая зрительного контакта, и я понимаю, что засмотрелась на цвет глаз Николаса, который почему-то считала серым. Так близко, горящие вызовом, они всех цветов радуги.

Не обратив внимания на мое озарение, он пристально разглядывает меня, и его глаза из бледно-серебристых становятся травянисто-зелеными, точно кольцо – определитель настроения.

– Показывай карточки.

Как можно медленнее я театрально опускаю их на стол, привыкая к прошлой Наоми. Ему ужасно хочется сбросить с доски своего профессора Плама и скрестить руки на груди, но он пытается держаться в рамках приличия. Страдающие от фобий люди и так к дантистам не очень относятся, поэтому он просто не может допустить еще больше негативных отзывов, пусть и от недостойных его внимания сотрудников «Барахолки».

Взглянув на карточки, я недовольно шиплю, и Зак понимающе кивает.

Миссис Уайт, в кухне, при помощи веревки.

– Ну, кто бы мог подумать! Похоже, убийца – я, – радостно сообщаю я всем. – Даже не догадывалась, что во мне есть что-то такое.

Николас недоверчиво косится на меня. Думаю, сегодня ночью он глаз не сомкнет.

А хуже всего в сегодняшнем вечере то, как быстро Николас о нем забыл.

Мы снова дома, и я все еще злюсь, а он – нет. Просто печет печенья, пообещал сам вымыть всю посуду, и теперь мне некуда направить свой гнев, потому что он Выше Этого, то есть он победил.

Предлагает мне даже облизать силиконовую лопатку, но я отказываюсь – может, это уловка, попытка убийства при помощи сальмонеллы. Тогда он небрежно целует меня в волосы и отстраняется, улыбаясь так, будто я невинный ребенок.

Он знает, что сейчас я спорить с ним не могу, потому что если начать ворошить прошлое, это будет выглядеть мелочно, так что я остаюсь на своем уже протертом месте на диване (с краю справа), где просидела тысячи часов, делая вид, что смотрю телевизор, что слушаю Николаса и что я счастлива.

Пока он стоит ко мне спиной, я быстро делаю фотографию и выкладываю в «Инстаграм» в розовом фильтре. Ставлю в подписи три сердечка и пишу: «Вечер настольных игр с любимым! Лучшее завершение отличного дня. Ни с кем другим я бы его провести и не захотела», добавляю смайлики-поцелуйчики и хештеги #ЖивемЖизнь #ЗамужЗаЛучшегоДруга #ПоцелуйЛюбвиОтРоуза.

«Поцелуй любви от Роуза» – наш свадебный хештег, и если набрать его в Pinterest, выпадет миллион картинок букетов, оформления стола и свадебных платьев, которые мне очень нравятся, но покупать их запретили. С первым ответом («божечки, какие вы милые») в кровь начинает поступать дофамин, но после ответа Зака («ржунимагу, ну да, конечно») воздушное плюшевое чувство превращается в скрежет металла. Его комментарий я удаляю.

В том, что я до сих пор не вырвалась из этого хаоса – только моя вина, и я это знаю. Человека трусливее меня еще поискать. Мой отказ отступить – медвежья услуга нам обоим. Будь у Николаса хоть половина мозга, он бы тоже хотел отменить свадьбу, так что, может, мы оба застряли в патовой ситуации и ждем, кто же выйдет из игры первым.

Он не уступит, и вот почему: его мать капала ему на мозги, требуя жениться и подарить ей внуков, чтобы она могла их рассортировать на любимчиков и всех остальных, в зависимости от того, чью внешность унаследует наше несчастное потомство. Если Николас сейчас сбежит с тонущего корабля, Дебора снова начнет его пилить, заставляя родить детей из яйцеклетки ее старой подруги по теннису, Эбигейл, которая умерла год назад и из каких-то безбожных помышлений оставила свои яйцеклетки семье Роуз.

Спрыгнуть с корабля не смогу и я. Все это время кричать о своем счастье и идеальных отношениях и тут вдруг сбежать – они решат, что я обманщица и все подстроила.

Кроме того, миссис Роуз не раз намекала, что, если я отступлю, она пришлет мне счет за свои хлопоты. Если я брошу ее сына, она наверняка потащит меня в какой-нибудь суд малых исков, требуя возместить ей деньги за хрустальные подсвечники от Сваровски, выполненные эксклюзивно для нее с буквой «Р» (индивидуально заказывать пришлось все, чтобы «Р» была везде), которые даже выбрали без меня. Сбережений у меня не так много, но те, что есть, я буду защищать зубами и когтями.

– Мама все никак не может успокоиться насчет добрачного соглашения, – говорит из другой комнаты Николас. Может, мы так и провели здесь весь вечер, а поездку к Брэнди мне нарисовало собственное воображение? Я сижу на том же месте, уставившись в ту же точку, а в желудке ворочается та же смутная тревога – третий невидимый участник наших бесед, неизменно появляющийся, стоит заговорить о свадьбе.

– Я сказал ей, ни за что, – продолжает он, когда я не отвечаю. – Они с папой такого не заключали, почему мы должны? И потом, можно подумать, ты от меня уйдешь.

Николасу нравится хвалить себя за отказ от добрачного соглашения. И, судя по тому, что он постоянно поднимает эту тему, все время об этом думает. Ждет от меня реакции, похвалы – какой он молодец, но я не отвечаю.

– Прическа Мэнди просто ужасна, – замечает Николас, впившись в меня взглядом. – Эта челка. Жуть.

Он знает, что ее зовут Брэнди. Я упоминаю о ней как минимум раз в день. У меня уже дым из ушей идет, и не только из-за этого: когда мы с Николасом встретились, у меня тоже была челка. Он постоянно твердит, какой я была хорошенькой, как он влюбился с первого взгляда, и в то же время стоит ему увидеть женщину с челкой – непременно скажет, как сильно эту прическу ненавидит.

– Ей она идет, – выступаю я в защиту подруги. И это правда. У Брэнди короткая стрижка, челку она сделала отдельными прядками и очень аккуратно. Вообще у нее прическа всегда на высшем уровне. В этом месяце, к примеру, для своих экспериментов с цветами она выбрала черный и гранатовый оттенки. Сочетание завораживающее, а уж когда она выходит на солнце – можно сразу рекламу снимать. Макияж тоже всегда безупречен, и на моей памяти только она способна сочетать подводку цвета электрик с оранжевыми тенями для глаз с эффектом омбре и пурпурной помадой.

Он тихонько насвистывает какой-то простенький мотивчик. Будто говоря: «Как скажешь».

Реальность ускользает от меня так незаметно, что я уже почти не замечаю комнаты вокруг. Мысленно кликаю на текстовый файл на компьютере, список позитивных качеств Николаса, проглядываю каждую выученную наизусть строчку. Уже не впечатляет: возможно, я так часто перечитывала их, что перестала воспринимать.

Николас всегда держит мне зонт и следит, чтобы я не промокла. Когда мы паркуемся в дождь, подвигает машину, чтобы я с пассажирского сиденья вылезла не на топкий газон, а на тротуар. Все мои заказы в ресторанах он запоминает и, пока я в дамской комнате, заказывает у официанта именно то, что нужно.

У него густые, красиво растрепанные волосы шоколадного оттенка, и куда бы мы ни пошли, женщины поглядывают на него с явным интересом. Он говорит, что мои глаза цвета шампанского и что именно по этой причине оно стало его любимым напитком с самой нашей встречи; а когда он улыбается мне, по венам начинает бежать что-то восхитительно шипучее, с лопающимися пузырьками.

Николас любит собак. Не настолько, чтобы завести, но достаточно, чтобы, когда я наклоняюсь погладить чью-то чужую собаку, со смешком сказать:

– Даже не думай.

Он не смотрит наши любимые сериалы тайком, без меня. А если по радио пускают песню, которую он терпеть не может, то не бросается переключать, а сначала спрашивает, нравится ли она мне. И те носки с пуделями, которые я в шутку подарила ему на наше первое свидание, он носит до сих пор.

Может, это мелочи или совершенно обычные вещи, которые я должна воспринимать как данность, но я цепляюсь за них, как за спасательный круг.

Мне нравится это в мужчине. Но самого мужчину я не люблю.

И сейчас, сидя в нашем общем доме под звук с каждым днем все громче тикающих стрелок, отмеряющих последние часы до свадьбы, я ощущаю это всем сердцем. Таймер Судного дня. Мы с ним вместе – это же будет катастрофа, но стоит только подумать, как ее предотвратить, у меня язык скатывается в трубочку, а руки-ноги немеют. Я не могу заговорить. Не могу сама положить этому конец.

Если у него есть похожий список обо мне, уверена, он гораздо короче. Понятия не имею, что я сейчас привношу в наши отношения кроме того, что не подпускаю к нему яйцеклетки мертвой Эбигейл.

Мысли об этом только растравляют рану, расширяя ее, усугубляя, потому что я все отчетливее вижу масштабы своего мучительного беспокойства, глубину недовольства. Это лечение и пытка одновременно. Что-то не так, чего-то не хватает. Внутри все сжимается.

У меня нет права ощущать себя настолько несчастной, ну почему Николас не ведет себя просто ужасно? Тогда у меня появилось бы оправдание уйти. Я фантазирую о том, как застукаю его с сотрудницей его клиники на заднем сиденье машины на парковке у торгового центра.

Он считает, что у нас идеальные отношения, – во всяком случае, на словах. И я тоже так говорю. Он рассказывает всем, что я замечательная. Думает, что я его обожаю. Мы единственные, кто знает, что такое Настоящая Любовь.

– Что хочешь сегодня на ужин? – спрашиваю я так, будто люблю его. Это требует недюжинных усилий, а я уже вымотана до предела.

– Выбирай ты.

– Тако с курицей.

– А я думал, что-нибудь из китайской кухни, стир-фрай, – отвечает он, и я знаю, что это нечестно, но мои десять процентов падают до девяти. На этом этапе игры потерять очки легче легкого. Если сегодня он даже дышать будет слишком громко во сне, то проснется с минус пятьюдесятью. Вести такой подсчет отвратительно. Я отвратительная. Хуже наших отношений, кажется, со мной ничего не случалось, но если смотреть на них в позитивном настроении, все не так уж и плохо, и возвращаются сомнения.

Как я влюбилась в Николаса? Как мы вообще встретились? Ничего хорошего я уже не помню, потому что все это затмила моя нынешняя сильная неприязнь. Может, мы познакомились в интернете? Или когда меня выбрали королевой выпускного вечера? А может, мы оба быстро шли по улице и, завернув за угол, врезались друг в друга, как в фильме, тогда еще бумаги разлетелись по всей дороге вместе со стаканчиками кофе навынос и моей громко бряцающей сумкой. Единственное, что я знаю, так это что пару месяцев назад я очнулась от глубокого сна и обнаружила, что помолвлена с мужчиной, которого едва выношу.

– Милая, – зовет он. Обычно так он меня называет в день зарплаты, или когда выигрывает его любимая команда, или когда он что-то натворит и подлизывается. – Забыл сказать, мама сегодня встречалась с флористом и попросила передать тебе, что поменяла дельфиниумы на гвоздики или что-то такое, – он неопределенно машет рукой. – Ты, наверное, лучше знаешь. Женщинам вид цветов важнее.

– А ты не думаешь, что мне захотелось бы поучаствовать в выборе цветов для нашей свадьбы? – отвечаю я. – А тебе самому? Разве тебе право голоса не нужно?

Николас непонимающе моргает. В глазах прячется какое-то чувство, я пытаюсь разобрать какое, но он наклоняет голову под другим углом, и оно исчезает.

– Все уже решено. Она выбрала гвоздики, раз ты возражала против роз, причем настолько категорично, что даже смешно. Или ты думаешь, что еще не поздно все изменить? Подумай хорошенько, Наоми. Ты хочешь от чего-нибудь отказаться?

– И что ты хочешь этим сказать?

– А ты как думаешь, что я хочу сказать?

Прищурившись, я смотрю на него.

– Ты предлагаешь, чтобы я отказалась от гвоздик, хотя сам только что прямым текстом сказал, что их уже заказали?

– Может, я говорил вовсе не о гвоздиках.

Я резко выпрямляюсь и выдерживаю его взгляд, вновь замечая то чувство в глазах. И тогда я понимаю.

Он делает все, чтобы я сорвалась в пропасть, подсовывая под удерживающий меня канат острые камни.

– Да?

Николас дергает плечом.

– Мы можем поговорить о чем угодно. Что скажешь, Наоми? Тебя что-то беспокоит?

Он терпеливо ждет ответа, но я могу только молча таращиться на него. Разум несется со скоростью миллиарда километров в час, перепрыгивая от прозрения к прозрению. Не могу поверить, что была такой слепой.

Все это время я думала, что за ниточки дергает миссис Роуз, но это был Николас, он использовал суперсилу своей матери скрести по нервам, точно ногтями по грифельной доске, чтобы довести меня до такого состояния, когда я сама отменю свадьбу. Это я буду чокнутой бывшей, разорвавшей помолвку, причиной и виной заоблачных трат на предсвадебные вечеринки и саму пышную свадьбу. Все будут жалеть его из-за того, что ему пришлось пережить, бедному, брошенному у алтаря.

Так и вижу его, говорящего с высоко вздернутым подбородком: «Я просто хотел, чтобы она была счастлива». Целый сад Роузов испустит умиленный вздох, удивляясь, как в такой чудовищной ситуации можно так владеть собой – и ангел бы не смог! А он сморщится, вспомнит, как когда-то на дороге его подрезал грузовик, и выдавит скупую слезу.

На один миг я вижу всю ситуацию его глазами. Если все это отменю я, он будет притворяться страдающим мучеником как минимум год. Целый год Дебора не будет ездить ему по ушам, требуя внуков, потому что «рана еще слишком свежа». Все вокруг в лепешку разобьются, чтобы угодить ему.

А если помолвку разорвет он, то ангелом с крылышками окажусь я. Никто не станет меня винить, никто не назовет обманщицей, а посочувствует. Они будут повторять: «Как он мог тебя отпустить?» и «Если тебе нужно будет с кем-то поговорить, я рядом».

Когда ты строишь жизнь с кем-то, множество кирпичиков крепятся вокруг твоего партнера, как и его кирпичики – вокруг тебя, и тогда это уже целое единое здание, если уйдет один, под угрозой окажетесь оба. У нас общие сберегательные и накопительные счета. Телефоны подключены к одному тарифному плану. Оба наших имени указаны в договоре аренды, что приводит нас к выводу, что тот, кто сбежит, будет выплачивать неустойку. Его родители столько средств вложили в меня, вылепливая подходящую для миссис Роуз форму. У нас обоих есть обязательства, долгосрочные планы. Нельзя просто вырезать Николаса из моей жизни и уплыть в закат, потому что узелков слишком много.