Уинстон, берегись!
Может, все же попытаться запрыгнуть на кровать? Я приподнялся на задних лапах и посмотрел вверх. Хм. В нормальных обстоятельствах это не было бы проблемой, но в моем нынешнем плачевном состоянии… Исключено!
И тут мне в голову пришла другая идея, связанная с одной особенностью двуногих. А именно – с тем, что у них нет шерсти. И одно из множества связанных с этим неудобств заключается вот в чем: без одеяла они быстро замерзают и часто просыпаются. Я это знаю точно, потому что Вернер терпеть не может, когда я – редко, крайне редко – решаю вздремнуть вместе с ним. Если я в такие моменты, пытаясь поудобнее устроиться у него в ногах, случайно сдвигаю плед, он сразу же просыпается и начинает ругаться, потому что у него мерзнут ноги. Такие вот люди неженки. Вообще говоря, они во многом устроены так, что в дикой природе и двух дней бы не протянули. Впрочем, я отвлекся.
Сейчас главное – сосредоточиться на претворении в жизнь моей идеи. Вытянув лапу с выпущенными когтями, я зацепил краешек свисавшего с кровати одеяла и осторожно потянул его вниз. Одеяло поползло сначала медленно, затем заскользило все быстрее, пока наконец полностью не оказалось на полу. Получилось! Теперь нужно немного подождать.
Долго терпеть мне, впрочем, не пришлось, потому что не успел я досчитать до десяти (а поверьте, я мог бы!), я услышал вздох Киры. Она беспокойно заворочалась в постели, потом села и включила ночник. Коротко оглядевшись, она заметила меня:
– Уинстон, ты что, стащил мое одеяло? Это еще что такое?! Декабрь на дворе, я замерзла!
Сама виновата! Почему не носишь шерстку? – хотелось ответить мне. Но поскольку я не умею говорить, да и боль в животе беспокоила меня куда больше, чем отсутствующий у Киры мех, я ограничился жалобным мяуканьем.
Кира тут же вскочила с постели и опустилась рядом со мной на колени:
– Ой, бедненький! Что это с тобой? Ты так грустно мяукаешь!
Мое мяуканье перешло в стон, я завалился на бок и стал от боли перекатываться из стороны в сторону. Кира осторожно погладила меня одной рукой по спинке, а другой – по животу.
Ай-ай! Я вздрогнул и перестал кататься по полу. Кира очень осторожно взяла меня на руки и положила к себе на кровать:
– Что-то ты мне не нравишься, Уинстон! Живот у тебя совсем твердый! Что же с тобой такое?
Ах, если бы я знал! Могу лишь надеяться, что это не дело рук коварного кошконенавистника и моя жизнь не подошла к закату. Хотя в последнее время я, кажется, не ел ничего на улице – по крайней мере, не припоминаю такого, – но совсем исключать эту возможность нельзя. Когда дело касается вкусной еды, я, к сожалению, нередко теряю силу воли! Запросто мог и подобрать между делом какой-нибудь лакомый кусочек.
Я приподнял мордочку и попытался заглянуть Кире прямо в глаза в надежде, что она поймет, как скверно я себя чувствую. Чаще всего телепатия такого рода у нас с Кирой работает просто отлично. Наверное, это потому, что однажды мы нечаянно поменялись телами и обнаружили, что умеем читать мысли друг друга. Звучит странно, но так оно и было. С тех пор мы с Кирой так сблизились, что всегда можем угадать, о чем думает другой.
– Уж не отравили ли тебя? Неужели это дело рук кошконенавистника?!
Ну, что я говорил? Работает просто на ура! Кира нежно погладила меня по голове. Наверняка она сейчас быстренько придумает, как мне помочь.
– Слушай, ну если дела так плохи, нужно как можно скорее ехать к доктору Вильмес. Хотя, учитывая время суток, скорее даже в круглосуточную ветеринарную клинику. Может быть, тебе там промоют желудок или сделают что-то еще. Мама до сих пор гостит у тети Ольги в Кельне, поэтому я разбужу Вернера. Только подожди минутку, мне нужно одеться.
Так, стоп! ЧТО?! Ветеринарная клиника?! Промывание желудка?! Я-то думал, что лечением будет, например, массаж живота и сон в обнимку с Кирой под одеялом до тех пор, пока мне не станет лучше! От ужаса я даже перестал стонать и прижался к Кире.
– Вот как? То есть все не так уж плохо? На карете «скорой помощи» в больницу не поедем? – Даже в неверном свете ночника я заметил на лице Киры насмешливую улыбку. Превозмогая боль, я через силу заставил себя замурлыкать, чтобы она догадалась, что все поняла правильно. – Что ж, раз уж спасательная операция отменяется, давай я хотя бы наполню тебе грелку и ты поспишь сегодня рядом со мной. А если к утру не поправишься, тогда поедем к ветеринару – с этим, наверное, можно еще немного повременить. Как думаешь?
Мур, мур, МУР! Именно так, милая моя! А теперь неси скорее грелку!
– Беата, прошу тебя, успокойся. Никто не собирался тебя отравить, ну что за ерунда!
Святые сардины в масле! Это что за суматоха с утра пораньше? Вообще-то я остро нуждаюсь в покое: несмотря на грелку и почесывание живота, ночью я почти не сомкнул глаз. Даже Кира, собираясь утром в школу, ходила на цыпочках и потом неслышно выскользнула из комнаты, чтобы не потревожить мой сон. Так почему же теперь тут такой шум?!
Я покосился на ночной столик с будильником. После нашего с Кирой обмена телами я, пожалуй, единственный кот в мире, который разбирается в показаниях часов и всяких таких человеческих штуках. 11:30. Ну ладно. Половина двенадцатого – это не такая несусветная рань, как я решил поначалу. Но все же! С трудом приподнявшись, я с облегчением обнаружил, что живот уже не болит. За дверью все еще продолжали шуметь.
– В самом деле, Беата, Анна не уборщица! Она моя экономка. Ну конечно же, разница есть.
Я спрыгнул с кровати и с любопытством сунул нос в приоткрытую дверь Кириной комнаты. Вернер расхаживал по коридору с беспроводным телефоном и, похоже, разговаривал с кошмарной Беатой. То есть сейчас говорила Беата, потому что на лице Вернера застыло напряженное выражение, а трубку он слегка отодвинул от уха – голос на том конце провода был очень-очень громкий. Настолько громкий, что даже я мог разобрать отдельные фразы:
– Называй эту женщину как хочешь, Вернер, но я говорю тебе, что она едва не сжила со свету нашу семью. Сегодня ночью у нас так разболелись животы, что мы едва не попали в больницу. И если тебе интересно, я уверена, что это была попытка отравления!
Что?! В этот момент я окончательно проснулся. Беатиной семье ночью тоже было плохо?! Мне захотелось вырвать из рук Вернера телефонную трубку и сообщить Беате о том, что у меня та же проблема. Но это, конечно, чушь, ведь я совсем не умею говорить, в том числе и по телефону.
Вернер набрал в грудь воздуха. Он явно из последних сил пытался сохранять спокойствие:
– Однако мне это неинтересно, Беата. И, повторюсь, это полная ерунда! С чего бы Анна захотела вас отравить?
– Потому что она меня невзлюбила. А невзлюбила она меня потому, что я вижу ее насквозь!
Тут Вернер не смог удержаться от смеха:
– Что-что? Видишь насквозь? Ну что за глупости, Беата!
– Хорошо, что ты еще способен смеяться над этим, Вернер. Но говорю тебе: эта женщина норовит тебя окрутить, да еще и девчонку свою с матерью тебе в гнездо подкинуть, а ты ничего не замечаешь!
В какое еще гнездо?! Я был сбит с толку. В гнездах, насколько мне известно, живут только птицы. Я ведь кот, а значит, эксперт в этом вопросе. Самому-то мне, впрочем, еще ни разу не доводилось вытаскивать из гнезда пернатого приятеля, чтобы его… э-э-э… фу! Но я знаю, что другие кошки так делают. Даже толстый Спайк однажды, повиснув на водосточном желобе, добрался до гнезда и разорил его. Обед с перьями – бе! Даже думать об этом не хочу! В конце концов, у меня есть миска, куда можно положить всякие вкусности – от печеночного паштета до сардин в масле.
Ну и, разумеется, Анна, Кира и бабушка живут у нас ни в каких не в гнездах, а в своих комнатах. Да обычный человек и в гнездо-то не поместится! В общем, Беата несла абсолютную чушь!
Похоже, Вернер был со мной полностью согласен, потому что в ответ он чуть не задохнулся от возмущения и даже, против своего обыкновения, заметно повысил голос:
– Беата, я запрещаю тебе так говорить об Анне! К тому же вся эта возмутительная чушь, которую я от тебя выслушал, не имеет отношения к делу. Анна с прошлого четверга в отъезде. Даже если с едой и правда было что-то не так, она тут ни при чем.
Беата заговорила в ответ значительно тише, и в этот раз мне уже не удалось ничего разобрать.
– Нет, разумеется, я готовил не сам. Как тебе известно, я профессор физики, а не повар. Блюда для праздничного стола я заказал у Сандро. Он держит поблизости превосходный ресторанчик и продает еду на вынос. Я знаю его много лет, и еда от Сандро всегда высший класс. В общем, от чего бы у вас там ни возникли проблемы с животом, я к этому не имею никакого отношения. А теперь извини, у меня дела.
Клац. Он дал отбой. Потом, заметив, что я торчу в дверном проеме, подошел и почесал меня за ушами:
– Доброе утро, Уинстон! Это была невыносимая Беата! Но я дал ей отпор. Пищевое отравление – ну что за нелепость! Наверняка ее девчонки подхватили ротавирус в детском саду. Пытаться повесить это на Анну – просто курам на смех!
Я громко мяукнул в ответ – конечно, Вернер совершенно прав. Неслыханная наглость! Что такое ротавирус и как его можно подхватить, я не совсем понял, но, учитывая все гнусности, которые мне доводилось терпеть от этих детей раньше, я этому чего-то-там-вирусу даже не удивился. Выходит, ненавистник кошек, отравитель сардин тут ни при чем. В моих страданиях виновата банда блок-флейтистов. И детский сад.
В этой связи я подумал: что же это, собственно говоря, такое – детский сад? Место, где люди берут детей? Значит, они не рождаются, а растут на грядках? Или в теплицах? Очень интересный вопрос! Признаюсь, я еще никогда не задумывался о том, как люди решают вопрос с потомством. Может быть, и Вернер может завести ребенка, если обратится в ближайшее садоводство?
Я тут же попытался представить, как Вернер приносит в дом младенца. Насколько мне известно, они часто орут и время от времени отвратительно пахнут. Не уверен, что Вернер знает, как поступать в таких случаях. Но, к счастью, у нас в доме сразу две опытные матери – Анна и бабушка, и они ему, конечно, помогли бы. Впрочем, наверное, в детском саду можно взять ребенка и постарше. Такого, который уже умеет чуть больше, чем просто орать и вонять. В идеале, может быть, даже хорошо играть на блок-флейте. Или вообще такого, который уже вышел из возраста, когда положено на чем-либо играть. Такого, как моя самая любимая Кира! С другой стороны, второго такого замечательного ребенка на свете точно нет, а значит, другие дети нам ни к чему.
Вернер тоже ничего не добавил по этому поводу, а лишь, радостно насвистывая, положил телефонную трубку на базу в коридоре. Потом подошел к гардеробу и надел пиджак. Наверное, собирался в университет читать одну из своих лекций.
– Что ж, Уинстон, долг зовет! Желаю тебе хорошо провести день. Анна скоро вернется из Кельна и наверняка привезет тебе что-нибудь вкусненькое – уж я ее знаю. До скорого!
Хм, «вкусненькое» – звучит отлично! А вот слово «долг» напоминает о том, что мне и самому нужно срочно кое о чем позаботиться. Я ведь до сих пор не предупредил Спайка о кошконенавистнике! Приятель, я спешу к тебе на помощь!
О мисках и пухологах. И о друзьях-итальянцах
– Отравленная еда?! – Спайк пришел в ужас, Чупс с Одеттой тоже широко раскрыли глаза от изумления.
– Да. Этот тип специально раскладывает приманку, потому что ненавидит кошек! – объяснил я.
– Неужели люди на такое способны?! – не мог поверить Чупс.
Одетта нервно виляла хвостом.
– Но это же ужасно! То есть я понимаю, что не все люди нас любят, – но вот чтобы прямо так?! Пытаться нас извести?!
– Да, трудно представить, – согласился я. – Но тем опаснее теперь подбирать еду на улице.
– Я и так никогда ничего не подбираю. Ем только то, что добыла охотой. Это ведь куда вкуснее, правда, мальчики?
Спайк и Чупс смущенно молчали. Наконец Толстяк неловко откашлялся:
– Ну, э-э-э… конечно! Поохотиться время от времени бывает неплохо, но… Мда… это ведь столько возни. Да по мне, и мыши эти какие-то чересчур уж шустрые. А когда прямо перед носом оказывается лакомый кусочек… В общем, хорошо, что Уинстон нас предупредил.
Тут я непременно бы усмехнулся, если бы умел. Слишком уж уморительная картина рисуется в воображении, когда представляешь себе, как толстый Спайк, тяжело сопя, пытается догнать проворную мышку. При этом в целом я был склонен с ним согласиться – охота и мне не по душе. Но инстинкт подсказывал, что на Одетту это произведет плохое впечатление, и я решил промолчать.
Чупса, похоже, такие соображения не сдерживали, и он выложил все как есть:
– Нет, Одетта, я тоже не большой поклонник охоты. И не думаю, что добыча непременно лучше на вкус. Чаще всего меня полностью устраивает то, что кладут мне в миску мои люди.
Интересно! Значит, Чупс все-таки живет с людьми! Конечно, еще вопрос, что это за люди такие, допускающие, чтобы их кот разгуливал по округе весь в колтунах. Если бы я выглядел так же, как Чупс, Анна уже давным-давно устроила бы мне целый комплекс процедур по уходу за мехом.
– Фрррр! – презрительно фыркнула Одетта. – Миска! Что вы несете! Впрочем, ешьте что хотите, мальчики. Смотрите только не попадитесь кошачьему киллеру! – И она отправилась прочь со двора.
– Ну и ну, – удивился Чупс. – Что это с ней?
Я тоже удивленно проводил ее взглядом. Такие выходки совсем не в духе Одетты.
Спайк покачал головой:
– Что бы вы ни говорили, а с Одеттой что-то не так.
– Что ты имеешь в виду? – насторожился я.
– Ну, вы вот хоть раз слышали, чтобы Одетта рассказывала о своем доме? Хоть что-нибудь? О двуногом, с которым она живет? Конечно, становиться человеколюбцем вроде тебя, Уинстон, совершенно не обязательно, но все же дом нужен всем, без него даже кошачья жизнь какая-то тоскливая.
Человеколюбцем? О чем это он? Послушать его – так я какой-то слабак, который всегда пляшет под дудку Вернера. А это полная ерунда, потому что на самом деле всем в доме тайно заправляю я! Впрочем, ладно. Может быть, и не я, а бабушка.
Но насчет всего остального Спайк не так уж не прав: во-первых, жизнь без людей действительно была бы довольно неуютной, а во-вторых, Одетта и в самом деле никогда не рассказывала о доме.
– Да, о людях Одетты мы ничего не знаем, – подтвердил я. – Но почему ты задумался об этом именно сейчас?
Спайк наклонил голову:
– Ну, это же очевидно. Мы с Чупсом заговорили о том, что наши открыватели консервов довольно-таки неплохо нас кормят, и вдруг Одетта убежала прочь. Разве это не странно? Как будто она не хочет говорить на эту тему.
– Заметно, что ты живешь с пухологом, Спайк, – вздохнул Чупс. – Или, в случае с Рамоной, с пухологиней.
Пухо-чего? Я озадаченно переводил взгляд со Спайка на Чупса и обратно. Раздались странные звуки, напоминающие блеяние: кажется, Спайк так смеялся.
– Верно, Чупс. Мою Рамону вокруг пальца не обведешь!
Ага. Выходит, пухолог – это Рамона. Но что, ради всего святого, это значит? Наверное, здесь есть связь со словом «пуховый»? Или это примерно то же самое, что пушистый? Значит, пухологиня – это такая мягкая и пушистая женщина? Признаться, я немного удивлен: судя по рассказам Спайка о Рамоне, никакой пушистости там нет и в помине. Зато ершистости хоть отбавляй. Взять, к примеру, хотя бы тех бедняг, что с утра пытались поговорить с Рамоной о Библии – ведь она весьма грубо их отбрила. Что ж, возможно, люди в этом контексте понимают под словом «пушистый» что-то совершенно иное…
– Уинстон? – резко вырвал меня из раздумий Спайк.
– Э-э… да?
– У тебя такой рассеянный вид. Мы тебе наскучили?
– Вовсе нет. Просто я задумался о том, что Рамона, по-моему, недостаточно мягкая для пухологини. Ну, судя по тому, что я о ней знаю.
Глаза Спайка стали круглыми от удивления:
– Мягкая? Рамона? При чем тут это вообще?
– Ну, я имею я виду, пухолог – это же, наверное, кто-то мягкий и пушистый, правильно?
Спайк шумно втянул ноздрями воздух, завалился на землю и стал покатываться из стороны в сторону. Я никак не мог отделаться от ощущения, что потешается он надо мной.
– Коллега, я иногда просто удивляюсь: с какой стати ты постоянно выдаешь себя за эксперта по вопросам, связанным с двуногими? – фыркнул он наконец. – Ты же совершенно не шаришь!
Чупс, похоже, тоже очень развеселился:
– Уинстон, пухолог – это человек, который очень хорошо разбирается в других людях. По их словам и действиям он довольно точно определяет, что они на самом деле думают. Или что чувствуют в этот момент.
Святые сардины в масле! Надо же, как интересно!
– А почему он так называется? – поинтересовался я.
– Э-э-э, не знаю, – протянул Чупс. – Но все остальное правда: пухолог – это человек, который, в некотором смысле, может читать мысли.
– С ума сойти! – восхищенно воскликнул я. – И Рамона тоже так умеет?
Чупс со Спайком торжественно кивнули.
– Именно так. Собственно говоря, она это даже специально изучала. Пухологию, – пояснил Спайк с важной миной. – В университете. И поэтому у нее в кабинете висит такая большая бумажка. На ней написано, что Рамона умеет заглядывать людям в голову. Это ее диплом.
Ну ладно. Этим-то Уинстона Черчилля не удивишь. Будучи профессорским котом, я знаю, что звание профессора куда весомее, чем диплом, и наверняка у Вернера где-нибудь завалялась бумажка побольше Рамониной. Но вот история с заглядыванием в голову – это, конечно, неплохо. Хотел бы и я так уметь. Какие же славные были времена, когда мы с Кирой могли читать мысли друг друга! И, оказывается, люди могут такому научиться – класс!
Еще я, признаться, испытывал легкую зависть, потому что часть Рамониных способностей, очевидно, передалась и толстому Спайку. Ведь, что ни говори, он сразу понял, что Одетте неприятен наш разговор о мисках и людях, которые их наполняют. Если хорошенько подумать, я слишком мало знаю об Одетте. И это очень плохо – ведь она для меня самая лучшая кошка в мире, другим до нее далеко. Я пообещал себе в будущем присмотреться к Одетте повнимательнее. То есть еще более внимательно. Если это вообще возможно. Может, тогда получится узнать, что за проблема у нее с мисками. Или с людьми.
Прежде чем вернуться домой, я решил поискать Одетту. Вряд ли она успела убежать далеко. Почему-то мне казалось, что ей сейчас грустно. И хотя я не пухолог, сердце мне подсказывало, что так и есть.
В арке, ведущей на улицу, я на секундочку остановился и присел, чтобы оглядеться. Снег на дорожке чуть подтаял, когда я проделал в нем своей теплой пятой точкой небольшую лунку. Брр, как же мерзнет попа! Лето мне однозначно куда больше по душе, чем зима, а снег – это уж вообще ни в какие ворота не лезет. Совершенно не понимаю, с какой стати Кира и ее друзья, Том и Паули, так радуются, когда с неба падают первые снежинки. Наверное, люди просто не представляют себе, как мерзнут на снегу мои нежные бархатные лапки!
К сожалению, Одетты нигде не было видно – ни с правой, ни с левой стороны улицы. А значит, мне, бедолаге, придется пробираться по снегу. Но на что только не пойдет кот, когда его дама сердца в печали! Бесстрашно глядя в лицо смертельной опасности, я ступил на снег одной лапой. Мяааааау, это ужасно! Но ничего не поделаешь – придется потерпеть.
Через несколько метров мои лапы так онемели от холода, что я их уже совсем не чувствовал. На негнущихся конечностях я доковылял до переулка, за которым начинался следующий жилой квартал. Я знаю, что Одетта порой любит побродить по здешним задворкам, ведь постоянно торчать в нашем внутреннем дворике ей попросту скучно. Может быть, мне повезет?
Но нет, там не было и следа Одетты. Зато я наткнулся на кое-кого другого. Это был не кто иной, как Вернер! Он стоял, прислонившись к стене дома, и беседовал с человеком, лицо которого мне показалось знакомым. Я на секунду задумался. Точно! Этот мужчина поставлял блюда для нашего праздничного стола в выходные. Выходит, это тот самый Сандро! Любопытно! Я не раз слышал его имя, потому что, когда нам по каким-либо причинам не готовят Анна или бабушка, Вернер обычно покупает еду в его ресторанчике, а порой и перекусывает прямо там.
Сандро молчал, а Вернер, бурно жестикулируя, о чем-то ему рассказывал. Я пересек улицу и побежал в их сторону. Добравшись до места, я обнаружил, что они действительно стояли у входа в ресторан. Во всяком случае, когда дверь открылась и оттуда вышла клиентка, запахло просто восхитительно. Мяу, как вкусно! Я бы туда, пожалуй, заглянул!
– Ого, Уинстон, мой добрый приятель! – Заметив меня, Вернер на секунду перестал размахивать руками. – Что это ты тут делаешь? – спросил он, склонившись надо мной.
Я громко мяукнул и положил лапу ему на колено. На нее налипло немало комков снега, поэтому, возьми меня Вернер сейчас на руки, я, пожалуй, совсем не стал бы возражать. Считайте меня мимозой, но вся эта ваша затея с зимой мне совершенно не по нраву!
Очевидно, в моем взгляде читалась мольба, потому что Вернер и в самом деле подхватил меня на руки и выпрямился:
– Разрешите представить: Уинстон – Сандро. Сандро – Уинстон!
Невысокий, значительно ниже Вернера, темноволосый короткостриженый мужчина улыбнулся мне:
– Чао, гатто неро! Уинстон, я очень рад с тобой знакомиться.
Мяу! Гатто неро? Кажется, по-итальянски это значит «черный кот»? У этого Сандро, кстати, точно такой же акцент, как у чокнутого Франческо, кота, который как-то раз пытался подкатить к Одетте, прикинувшись итальянцем – просто чтобы придать себе загадочности. На самом деле Франческо звали Францем-Иосифом и родом он был из захолустного местечка под названием Веддельброк. Уж не мошенник ли, часом, и этот Сандро? С другой стороны, женщин, на которых можно было бы произвести впечатление этой уловкой, я поблизости не заметил.
Тут он очень церемонно протянул руку и пожал мне лапу:
– О, у иль гатто неро совсем колодные лапки! Это не корошо! Вернер, я думаю, кот кочет домой, тебе нужно идти.
Кочет домой? Если имеется в виду «хочет домой», то этот тип однозначно разбирается в кошках и, похоже, все-таки не мошенник.
– Да, скоро пойду. Вот только расскажу историю до конца. Потому что кошмарным пением этой мымры дело не закончилось. Дальше – больше, и это косвенно касается даже тебя!
Хм, уж не про Беату ли говорил Вернер?
– Итак, представь себе – на следующий день она звонит мне и заявляет, что Анна якобы пыталась ее отравить!
Да-да. Речь явно про Беату.
Брови Сандро поползли вверх:
– Понятно. А как это касается меня? Нон каписко!
– Ну, я же говорю – косвенно. В общем, у Роланда, у нее самой и у детей потом сильно разболелись животы. И ей втемяшилось в голову, будто Анна намеренно приготовила что-то такое, от чего им стало плохо. Что, разумеется, полный бред. Кроме того, Анна в тот день вообще не готовила, а всю еду для праздничного стола я заказывал у тебя.
Сандро ничего не ответил, но, находясь примерно на уровне его глаз, я заметил, что лицо его в тот момент заметно помрачнело. А вот от внимания Вернера это ускользнуло.
– А я считаю, – продолжал он, – что дети подхватили какую-то инфекцию в детском саду и заразили родителей. Хорошо хоть, нас это не затронуло.
Верно. Это и правда очень хорошо – такой боли в животе я никому не пожелаю! Отныне буду обходить Беатиных отпрысков далеко стороной.
Сандро все молчал, а нижняя половина лица у него теперь как-то странно скривилась. В какой-то момент мне даже показалось, что от всей этой истории с Беатой каким-то образом разболелся живот и у него. Очень странно! Чего бы я в тот момент ни отдал, чтобы на секундочку стать пухологом и заглянуть Сандро в голову!
Он поспешно отвернулся и сказал:
– Чао, Вернер! К сожалению, мне пора возвращаться к работе. Передай от меня привет Анне. И скорей носи иль гатто в квартиру!
Хлоп – и он уже скрылся в своем ресторанчике – так быстро, что Вернер даже не успел сказать «пока». Озадаченно проводив его взглядом, Вернер вздохнул, крепче прижал меня к себе и зашагал в сторону дома.
Мир во всем мире. И даже между Анной и Беатой
Не успел Вернер открыть дверь в квартиру, как я уже понял, что Анна и бабушка вернулись. Их голоса я узнаю всегда и всюду! Ура! Наконец-то больше никакой еды на вынос! В доме 106а по Хохаллее снова будут готовить как положено!