Найден, жив! Записки о поисковом отряде «Лиза Алерт»

В оформлении обложки использованы иллюстрации:

Pavlo S, Brovko Serhii, Victor Metelskiy, Atstock Productions / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

В оформлении использованы фотографии Александра Сайганова, Ирины Макушиной, Владимира Смолякова

© Кнорре Дмитриева К., текст, 2020

© Давлетбаева В.В., иллюстрации, 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Не так давно мне приснился очень странный и живой сон.

Будто бы я снова сижу в одной из учебных аудиторий на факультете журналистики с кучей народа, и перед нами стоит преподаватель – незнакомый, ничем не примечательный, поэтому мы шумим, слушаем вполуха и занимаемся своими делами.

А он настаивает на том, что сейчас расскажет нам что-то очень важное, что-то такое, что целиком изменит наше представление о том, что и как мы пишем, и даст понять, верное ли занятие мы выбрали для себя в жизни. И настолько спокойно и уверенно он говорит, ни к кому конкретно не обращаясь, что я поневоле перестаю болтать с соседями, отключаюсь от шума в аудитории и начинаю слушать его с растущим вниманием.

А он продолжает, не обращая внимания на то, слушают его или нет. Он говорит, что все мы пишем для чего-то. И для каждого из нас любой наш текст – не только способ поделиться чем-то, что мы не хотим или не можем проживать в одиночку, но и что-то еще, очень важное, основная причина того, почему мы все начали писать и сделали это делом всей своей жизни. И я вижу, что его слушают всего несколько человек, хотя он явно говорит что-то такое, чего никто не говорил нам за пять лет обучения и что очень важно понять и услышать.

– А теперь, – говорит он, – возьмите листок бумаги и одним словом – только одним словом! – сформулируйте то, что, на ваш взгляд, заставляет вас писать журналистские и прочие тексты. Возможно, после этого вам станет проще жить и работать.

И я беру лист бумаги и пытаюсь найти это одно, самое важное слово, но мыслям тесно. Как одним словом сформулировать то, что для тебя твое горючее, что дает надежду на то, что все это ты делаешь не зря, что это кому-то нужно?

Я беру ручку и собираюсь написать на бумаге: «СПАСЕНИЕ».

И сама себя останавливаю. Ручка повисает в воздухе. Откуда столько пафоса? Что, каждый мой текст кого-то спасает? Интервью с интересными людьми, родительские заметки, смешные зарисовки с прошедших поисков – это разве про спасение?

Я снова берусь за ручку и пишу на бумажке: «ПОМОЩЬ».

Помощь – это то, ради чего я делаю все в своей профессиональной жизни. Я пишу, надеясь на то, что кому-то это будет полезным, кому-то поможет.

Успокоившись, я подхватываю свою сумку, беру лист и иду к преподавателю сдавать ответ.

Но у самого стола я снова останавливаюсь и опять понимаю, что это не то, мой ответ неточен. Не желание помогать сажает меня за ноутбук или, во всяком случае, не только оно. Незнакомый преподаватель уже протягивает руку за листочком и вопросительно смотрит на меня. Я бормочу, что ошиблась, разворачиваю свою бумажку, зачеркиваю «ПОМОЩЬ» и кое-как, на весу, криво пишу: «ЛЮБОВЬ».

Любовь к тому, что я делаю.

Любовь к людям, которые рядом.

Любовь к удивительным свойствам человеческой души.

Любовь к миру, в котором мы живем.

И еще много-много разных любовей, о которых очень сложно говорить человеческими словами.

«Лиза Алерт»: заметки с поисков

Выезжая на поиски в составе поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт», я в какой-то момент стала после них записывать впечатления. И вскоре обнаружила, что у меня накопилось уже много заметок и они не только о поисках, но и о другом: об отряде, о людях вообще, о нашей современной жизни, о смерти, о равнодушии и, наоборот, неравнодушии. Мы стали публиковать их по пятницам в группах отряда под названием «Пятничные заметки».

Потом нам стали писать возмущенные читатели, если вдруг в пятницу заметки не выходили…

Потом я стала получать по вечерам в пятницу сообщения: «Не ложусь спать, жду…»

Потом я поняла, что получилась книга из записей про отряд «Лиза Алерт» 2015–2019 годы.

Но чтобы она была не только интересной, грустной, смешной, спорной, восторженной, шокирующей и так далее, но и полезной, я добавила в нее справочные материалы – как об отряде «Лиза Алерт» и поисковом деле, так и о наших правилах безопасности, рекомендации для родителей и для тех, у кого в семье есть пожилые люди, интересные факты о поисковиках и другое.

А еще здесь нашлось место для отрывков из интервью, которые я в разное время брала у наших ребят. Мне очень хотелось показать вам их такими, какие они есть на самом деле, – может, тогда вы их поймете и даже полюбите, как я.

Первый поиск

Интересный вопрос – как люди приходят в «Лиза Алерт»?

На свой первый поиск я попала по работе: делала серию репортажей о волонтерской работе в разных организациях для «Новой газеты» и однажды в октябре 2015 года позвонила в поисково-спасательный отряд «Лиза Алерт» по телефону горячей линии, чтобы познакомиться и попасть на поиск. Агата (теперь я знаю, что это была она) мгновенно перезвонила и приветливо спросила, в каком формате я собираюсь писать об отряде. Я объяснила, что концепция серии, которую я пишу, в том, чтобы я сама волонтерила, оказывалась в рабочих ситуациях организаций, поэтому мне необходимо поехать на поиск.

– Хорошо, – сказала Агата, – но вы же не поедете на поиск ночью куда-нибудь в Тульскую область?

– Почему это не поеду? – возмутилась я. – Как раз-таки с удовольствием поеду!

Агата как будто удивилась, но обещала держать меня в курсе.

Буквально через день она позвонила мне, и я выехала часов в 11 вечера куда-то под Сергиев Посад.

Помню, все это было очень странно, необычно; единственное, что я сообразила сделать, – это взять с собой полный термос с кофе. И вот я лечу по ночному шоссе, горячий кофе выплескивается на ноги, играет приятная музыка, и мне так хорошо. Бросаю взгляд за окно и вижу темную массу леса на фоне лилового неба, и тут же меня покидают весь мой уют и комфорт: впервые в жизни я ощутила, что где-то прямо сейчас, в абсолютно черном ночном лесу, в холоде, без еды и воды мечется ошалевший от ужаса или лежит без сил на ледяной сырой земле человек. Я устроилась поудобнее и придавила педаль, как будто мой скорый приезд мог кому-то помочь.

…Эта моя первая ночь была полна приключений: покаталась на квадроцикле, провалилась на нем в болото, полазила несколько часов по лесу с одной из групп (вынесла оттуда полную шапку грибов), и каждый раз, оказываясь в штабе, я наблюдала людей, которые приходили из леса и падали в машины от усталости, чтобы поспать два-три часа и снова идти на поиск или ехать на работу. Я говорила, слушала, смотрела. Под конец, часов в пять утра, мы сели в машину с координатором поиска Виктором Дулиным – у него начался перерыв, а мне для текста нужно было взять у него комментарий. Я уже еле моргала, а он был спокоен и бодр, говорил четко, интересно и логично, что всегда очень располагает к человеку.

– Как вы попали в «Лиза Алерт»? – спросила я, стараясь четко выговаривать слова.

И он рассказал, как однажды два с половиной года назад случайно увидел в «Твиттере» объявление: искали девочку и просили добровольцев приехать и помочь. Он приехал, помог, посмотрел, послушал, поговорил – примерно так же, как и я сейчас.

– И вот поглядел я на это все, – сказал Дулин и широкой рукой обвел то, что было вокруг: снующих, приходящих и уходящих поисковиков, мигавшую «люстрой» поисковую машину, штук пять машин, где отдыхали люди, – и понял, что именно этого мне и не хватало в жизни.

Потом я ехала домой через рассветный Радонеж, «напихавшись» жвачкой и открыв окна по совету ребят, чтобы не заснуть, и когда на фоне розового неба встал нечеловеческой красоты храм, я чуть не заорала от полноты жизни, от упругого утреннего воздуха, бившего в лицо, от сизых курящихся полей, потому что точно так же, как и координатор, поняла: это именно то, чего мне не хватало в жизни.

Поиски в природной среде часто ведутся ночью, и для людей со стороны это кажется странным: почему? Что там вообще можно ночью увидеть? У этого есть свои причины, плюсы и минусы.

Причин несколько.

Во-первых, обычно, когда человек теряется, до наступления темноты всем еще не страшно: скоро он выйдет, надо только немного подождать. Но с приближением ночи становится тревожнее, и особенно тем, кто остался в лесу (как правило, без спичек, зажигалок, фонаря и прочего инвентаря, который позволил бы отнестись к этой истории как к приключению). Поэтому к вечеру количество звонков на горячую линию отряда резко возрастает, особенно в грибной сезон, когда все стремятся в лес.

Вторая причина тоже легко объяснима: мы чаще всего ищем ночью, потому что днем работаем и у нас просто порой нет технической возможности организовать активный дневной выезд. Конечно, когда речь идет о срочных поисках – человек в угрожающей жизни ситуации, ребенок в лесу, – все бросают всё и бегут искать, но все-таки днем нам иногда приходится работать.

Безусловно, ночью хуже видно, но для решения этой проблемы у нас есть хорошие сильные фонари (но сильные в меру – если луч света «выжигает» все вокруг, в этом нет ничего хорошего). А кроме того, ночью в лесу гораздо тише, чем днем, поэтому намного выше шансы услышать пропавшего.

На поисках мы используем разную технику, которая может пригодиться для решения наших задач, в частности квадроциклы. У них высокая проходимость, и с их помощью можно доставить группу до точки, в которой они начинают выполнение задачи, можно прочесать поле, опушку и так далее. Проблема с квадроциклами – равно как и с любой другой техникой, одна: когда за рулем новички, не участвовавшие ранее в поисках, как правило, они не готовы грамотно выполнить задачу. Обычно это владельцы квадроциклов, оказавшиеся поблизости и не имеющие представления об алгоритмах и правилах поиска. Спасибо им огромное за неравнодушие, но иногда результат их работы невозможно засчитать (например, они на высокой скорости промчались по квадрату, и приходится зачесывать тот же участок заново). Еще более тяжелый вариант – когда владельцы такой техники отправляются на задачу и проваливаются куда-нибудь сами. Это означает, что их надо вытаскивать, то есть тратить на это жизненно важные для поиска ресурсы, время и так далее. Поэтому мы ужасно рады помощи владельцев машин, но только если они готовы соблюдать технику безопасности и работать строго по задачам, придерживаясь инструкций координатора или старшего группы.

Статья для «Новой газеты», октябрь 2015 года

«Лиса-13» идет по следу

…Сегодня поисково-спасательные работы ведутся в Сергиево-Посадском районе. В четверг днем из садового некоммерческого товарищества ушла в лес 89-летняя бабушка. С тех пор прошло больше суток, а ее еще не нашли.

Штаб поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт» на краю поселка можно найти по обилию машин и людей. Штаб – специально оборудованная спасательная машина, которая тарахтит всю ночь напролет, освещает окрестности, греет тех, кто вернулся из леса и спит в кабине, сушит мокрую одежду, дает ток для компьютера и прочей техники. Рядом со штабом постоянно находится координатор поиска Виктор Дулин – как потом выяснилось, экономист, юрист, предприниматель, владелец ресторана «Дулин-Хаус» и главный редактор газеты «Жизнь гражданина России». Он показывает мне на ноутбуке карту и объясняет: вся местность разбита на квадраты. Пешие группы называются «лисы», те, кто на колесах, – «ветер». Члены группы получают навигаторы («навики»), в которые с компьютера координатора заливается информация об их квадрате. Пока они ходят, навигатор записывает информацию о пройденном пути. Каждая группа получает в разработку свой квадрат и прочесывает его – то есть максимально эффективно пересекает, осматривая, закрашивает, как бы заштриховывает на навигаторе. По возвращении навигатор подсоединяется к компьютеру, и информация о прочесанной местности появляется на общей карте. Навигатор чистится, в него заливается новая информация, и он готов опять отправляться в лес.

Два чиновника в лесу

Дулин отвлекается на вернувшуюся группу, и я отхожу. Один из поисковиков – Аполлон (поисковики называют друг друга по позывным с форума «Лиза Алерт»).

– Как это случилось? – спрашиваю я про бабушку. – За грибами пошла?

– Нет, – говорит Аполлон, – просто ушла в лес. Все пошли обедать, а бабушка Зоя до стола не дошла – прошла мимо. Она в одной кофте, а сегодня похолодало…

Я боюсь спросить, сколько времени человек в кофте может оставаться живым в холодном ночном лесу, и молчу, но Аполлон бодро отвечает на не заданный мной вопрос:

– Ничего, люди и не в такой холод выживают. У нас был один – зимой пропал. У него с собой бутылка была, мы его нашли в сугробе – идти не мог, ноги отказали, – так он как замерзнет, из бутылки отпивал. Когда его эвакуировали, всю машину нам изгадил …

Аполлона зовут, и я продолжаю разговор с его собеседником.

– Я чиновник, – с гордостью сообщает он мне и явно ждет реакции. Я бурно удивляюсь, и он представляется: – Начальник районного отдела гражданской обороны. Нас тут двое, второй чиновник в лесу.

Дулин раздает уходящей в лес группе навигаторы, и чиновник с тоской в глазах смотрит на технику: у них таких нет, а они явно не были бы лишними в их работе.

– Недавно вон на квадрокоптер с тепловизором еле наскребли, сегодня днем с ним искали. Нашли только какого-то строителя, который мусор выкидывал в лесу, отругали его… А потом ветер поднялся, квадрокоптер сдуло на хрен, невозможно работать.

– Уж у кого-кого, а у вас навигаторы быть должны, – говорю я, – вы же отдел гражданской обороны.

Чиновник фыркает:

– Должны! Конечно, должны! И у нас, и у МЧС много чего должно быть, а… а…

Из него явно рвется что-то непечатное и нелояльное, и он умолкает.

«Белые волки» на четырех колесах

Подъезжают четверо на квадроциклах, снимают шлемы и подходят к нам. Знакомятся тут быстро, без лишних церемоний.

– Аполлон, «Лиза Алерт», – говорит Аполлон и протягивает им руку.

– «Белые волки», Пушкино, – отвечают квадроциклисты и пожимают ее.

Квадроциклы могут прочесывать просеку, и пассажир, который будет освещать лес и в него всматриваться, им нелишний, поэтому мне вручают фонарь, шлем, личные перчатки Дулина (он презрительно фыркнул, посмотрев на мои вязаные рукавички), «аккум» (запасной аккумулятор), ребятам – навигатор, и мы разъезжаемся двумя парами в разные стороны. Оказывается, квадроцикл прет, как танк, через небольшие канавы, по кочкам, подминая под себя березовый молодняк два метра высотой, но застревает и опасно кренится на поваленных бревнах. Мы пытаемся проехать по болоту и в конце концов в него проваливаемся. Я спрыгиваю прямо в жижу, а водитель Олег выталкивает «квадрик». Когда он газует, из-под колес летит густая волна грязи и окатывает его с ног до головы. Наконец мы выбираемся. Ребята пытаются разобраться с навигатором, и мы снова едем, останавливаемся каждые сто метров, глушим мотор и кричим:

– Зо-о-о-я!

Вслушиваемся, и потом:

– Зоя, постучи по дереву!

Ребята дергаются: им в четыре надо быть в Пушкино и в шесть – в Москве на работе, поэтому мы возвращаемся к штабу. Они, как бы извиняясь, сбивчиво объясняют, куда и почему им нужно, обещают вернуться, но их не слушают: никто никого никогда не осуждает за то, что ему надо ехать. Кому-то надо на работу (прямо с места поисков, после бессонной ночи), кто-то должен сменить мужа, оставшегося с ребенком, у кого-то приезжают родственники…

Все это знают и все равно, уезжая, оправдываются.

Бабушка-рецидивистка

Каждый раз, подходя к штабу, я вижу там немолодого мужчину. Он молча стоит возле машины и напряженно вслушивается во все разговоры, пододвигаясь ближе к говорящим, чтобы ничего не пропустить. Это сын потерявшейся бабушки. Я то и дело натыкаюсь на его взгляд и не выдерживаю, отвожу глаза.

Дулин забирает наш навигатор и подсоединяет к компьютеру.

– Ребята сказали, что навигатор дурит, – говорю я. (Они использовали другое слово.)

– Все с ним нормально, – отвечает Виктор, вглядываясь в трек квадроциклистов на ноутбуке и ругаясь вполголоса. – Этим и плохи необученные добровольцы: конечно, спасибо им за помощь, но, видишь, вам сказали ехать на север, а вы поехали на юг. А там уже прошла группа. И мало того что вы поехали не туда, но еще и не прошли просеку до конца. То есть теперь мне надо думать, кого туда послать.

Я виновато молчу.

– Ладно, – говорит Дулин. – Силы есть? Пойдешь с пешей группой?

Конечно, пойду. Я осторожно интересуюсь – нет ли случайно запасной сухой обуви? Но с Дулиным такие номера не проходят:

– Промочила ноги?

Я шевелю ногой в сапоге, слышу плеск и уклончиво отвечаю:

– Так… Чуть-чуть…

– Обходишь машину – с той стороны дверь. Залезаешь внутрь, снимаешь мокрую обувь, носки, брюки и сушишь на печке. И пока все не высушишь, в лес не пойдешь.

– Но… – пытаюсь возражать я, еще не зная одно из основных правил поисковиков, – у меня в машине есть кроссовки.

– В кроссовках в лес я тебя не пущу, – отвечает он и так смотрит, что я молча иду в машину.

Через пять минут мне находят брюки, сапоги и носки, и я как раз успеваю к уходу очередной группы – «лисы-13». Нам раздают фонари и запасные аккумуляторы, а руководителю группы Володе – навигатор. Володя весь увешан какими-то устройствами, на нем специальные очки, Дулин дает ему инструкции.

– Так, где можно, пойдете цепью с интервалом не более полутора метров. Бабушка была в сером: серая юбка, серый платок. Это плохо…

Мы стоим и разговариваем. Ребята рассказывают про эту бабушку и называют ее рецидивисткой: они хорошо про нее знают, в моей группе – Оки-Доки, которая как раз нашла ее в прошлом году.

– Она точно так же просто ушла в лес, даже без корзины. 22 сентября это было. И тоже двое суток ее искали. Мы шли и кричали каждые 20–30 метров. Я никогда не забуду, как она, когда я ее нашла, спросила меня сердито: «Ты чего разоралась на весь лес?!» Сидит такая на осином гнезде без тапочек, я ее спрашиваю: «Бабушка, как вы?» А она: «Устала, есть хочу». И все. Так что сутки она может провести в лесу спокойно. Правда, сейчас холодно.

– Зо-о-о-я! – доносится с опушки.

– Она не будет отзываться, зря мы орем, – говорит Оки-Доки. – Это такой человек… Не хочет чужой помощи. Устанет – сядет и будет сидеть.

– У нас один такой есть, в Талдомском районе, так мы его уже раз шесть-семь искали, только в этом году два раза, – подключается к разговору еще один.

– «Лиса-13», вы мне надоели, – говорит Дулин. – Вы пойдете в лес или нет?

И мы уходим.

«Лиса-13» работает на отклик

Пока не вышли на наш квадрат, мы идем гуськом по лесу и освещаем пространство слева и справа от себя. Я иду предпоследней и разговариваю с замыкающим Банши. Он учит меня правильно держать фонарик, объясняет, что надо кричать «стоп» не только если что-то случилось (сел фонарик, упала, увидела объект поиска), но и если видно что-то, что может быть связано с недавним присутствием человека: тряпка, обувь, раздавленный гриб. Сначала идти легко, но постепенно лес густеет. Время от времени мы останавливаемся, Володя достает рацию и всех оповещает:

– «Лиса-13» работает на отклик.

Это нужно, чтобы другие группы не подумали, что кричит потерявшийся.

После этого один из нас во всю силу глотки кричит в лес:

– Зоя! Зо-о-о-о-я!

Мы замираем и вслушиваемся в ночь и ветер. Володя равнодушно сообщает рации:

– «Лиса-13» работу на отклик закончила, – и мы идем дальше.

Довольно скоро мы выходим на вырубленный простор. Лес повален так густо, что идти невозможно. Мы некоторое время продираемся, затем садимся и совещаемся. Володя отмечает на навигаторе: «Завал» – его надо будет осмотреть с вертолета. Мы разворачиваемся и идем в другую часть квадрата.

Я почти спотыкаюсь об огромный подберезовик, срываю его и показываю Банши.

– Это не гриб, – презрительно машет он рукой. – Вот белые – да, а это так. Я раньше любил собирать грибы… А теперь смотреть на них не могу: из-за них люди пропадают. Хоть у нас рядом с дачей леса грибные, и места знаю, а все время, сколько я в отряде, не хожу – не могу.

Я спрашиваю его, как он попал в отряд.

– Четыре года назад читал как раз вашу «Новую газету», а там была статья с хорошим названием: «Каждые шесть часов в России навсегда пропадает один ребенок». Навсегда, понимаете? Каждый день – минус четыре ребенка. Я просто не смог пройти мимо.

– Как вы думаете, что происходит с этими детьми, которые пропадают навсегда? – спрашиваю я его.

Он долго молчит.

– Я не знаю, и никто точного ответа вам, конечно, не даст. У меня есть только мои соображения. Я думаю, что процентов сорок из них или больше убиты собственными родителями.

Теперь мы молчим оба.

– Весной у детей часты парные пропажи: один провалился под лед, второй стал его вытаскивать и тоже ушел. В городе есть отдельная группа потеряшек – девочки 13–14 лет. У них любовь, они исчезают, потом возвращаются на третьи сутки, счастливые и смущенные…

Я спрашиваю про поисковиков – кто они?

– Все очень разные, – говорит он, – и года три назад я задумался: что же в нас общего? И я понял. Тут есть коммунисты, либералы, верующие, неверующие, хорошие, бессовестные и так далее, но нас объединяет одно: мы активные. Мы не можем сидеть на месте. А здесь найдется дело любому. Чтобы идти в цепочке и смотреть направо и налево, никаких особых навыков не нужно.

Я слушаю и думаю о том, что, возможно, помощь другим – единственное, что вообще может нас всех объединить…

– Кто-то идет сюда за поддержкой самоуважения, кто-то из-за азарта. Бывает, что девочка приходит, потому что хочет найти стоящего мальчика, вон сколько у нас в отряде свадеб. Да ради бога! Кто-то приходит просто потому, что хочет помогать людям. У нас есть один такой – невысокий, неспортивный, у него 100 поисков в год. Это фантастика! Вы представляете – он выезжал каждые три дня! Учитель закона божия. Просто не мог не ехать, когда пропадали люди. Один наш разгильдяй сказал замечательную фразу: я, говорит, этой бабке, может, в автобусе места не уступлю, но вот я здесь.

Старший командует строиться в цепь, расставляет нас, и мы идем цепью. Забегать вперед нельзя, надо стараться держать дистанцию и идти по возможности по своей траектории, напролом. Я иду рядом со старшим, Володей. Кто-то кричит «стоп», мы останавливаемся – надо заменить батарейки в фонаре. Володя садится на бревно, видно, что он устал: это не первый его выход сегодня ночью.

– Если ходить несколько часов и всматриваться в лес, глаз, наверное, замыливается? – спрашиваю я его.

– Замыливается, – отвечает он, – но есть правило: первый привал через два часа и потом в каждый последующий час. Даже если человек устал, он все равно может наступить на того, кого мы ищем. Но больше суток подряд мы искать в лесу не даем, даже если человек сам рвется продолжать.

– Почему?

– Через сутки без сна люди начинают чудить. Например, человек может лечь на землю и уснуть. Все уходят с привала, а он остается.

Мы уже встаем, и я спрашиваю Володю в спину:

– Ты кто по профессии?

– Бизнесме-е-ен, – отвечает он с иронией в голосе.

В половине пятого мы возвращаемся в штаб, сдаем снаряжение. К отсутствию результата здесь относятся спокойно: без десятков таких холостых выходов не может быть одного успешного.

Неравнодушное большинство

Пять утра. У Дулина есть полчаса, и он, вместо того чтобы поспать, садится со мной в машину разговаривать. Я с трудом ворочаю языком, а он собран и спокоен.

– Как выглядит процедура поиска?

– У нас достаточно четкая и структурированная схема. Информация о том, что кто-то пропал, поступает в инфогруппу. Она находит свободного координатора и информационного координатора (инфорга) поиска – они всегда работают в паре. Координатор – это человек, отвечающий полностью за весь поиск, за людей на поисках, за результат, а инфорг обеспечивает координатора данными, контролирует списки людей, поддерживает форум, прозванивает больницы. Он находится дома, выезжает на место редко, если там есть доступный интернет, потому что для него главное – это интернет и телефон. Плюс у координатора в зависимости от объема поисков, как правило, появляется помощник на месте – он ведет учет выданного оборудования, помогает координатору. Здесь у нас сегодня небольшой поиск – не более 25 человек, а если их, скажем, 40, то координатору даже просто переговорить со всеми невозможно.