В том, что мама кардинально изменила свое отношение к Коле, – немалая его заслуга. Стараниями Акимова Вера Вячеславовна не просто сменила гнев на милость, но и разглядела самостоятельность, ответственность, зрелость и прочие ценные качества Николая, как бы совершенно позабыв о его бурном прошлом. Теперь на замечания любительниц улаживать чужие дела Гладкова-старшая твердо замечала:
– Оступиться может каждый, главное – вовремя осознать свои заблуждения и встать на верный путь.
3
Колька, узнав о культурной программе на ближайший выходной, с готовностью заныл:
– Оль, ну что мы там не видели? Тоже придумаешь – музеи! Старье одно под стеклом. Пойдем лучше в ту же «Родину» сгоняем, говорят, там отличную картину привезли, легенда о чем-то там.
– В музеях сейчас столько народу, что туда невозможно попасть, а тут – приглашение. Что до кино, то сгоняем и в «Родину», – безмятежно пообещала Оля, перекидывая косу за плечо, – чего ж не сгонять, если благосостояние позволяет.
Колька прикусил язык, но спорить не стал. Позволяло оно, это самое… благосостояние. Ведь теперь он как учащийся ремесленного училища состоял на полном обеспечении плюс стипендия. Однако все-таки надо было что-то и в семью отдавать, батя-то по-прежнему в сторожах, а мама все в медичках, да и Наташка нет-нет да на мороженое выпросит. И самому порой хотелось.
Оля, сжалившись, сообщила, что посещение музея бесплатное.
– Еще можно кого-нибудь из наших пригласить.
– Анчутку с Пельменем, – сострил Колька.
– А что? Если их отмыть и приодеть, очень даже приличные молодые люди, не хуже тебя, – поддразнила Ольга, – правда, сперва их поймать надо, а между прочим, где они теперь водятся?
Он пожал плечами:
– А кто ж их знает. Не волнуйся, проголодаются – придут.
– Была бы охота волноваться. Я скорее Саньку со Светкой позову, пускай проветрятся с пользой для мозгов, или что у них там под панамками.
В назначенное время они всей компанией погрузились в электричку и поехали культурно просвещаться. Первым делом перепутали станции метро, что, впрочем, никого не огорчило, есть законный повод прогуляться.
А было на что поглазеть! Многие дома были в лесах, их красили, ремонтировали, обновляли. Город, приведенный в порядок к юбилею – своему и Великой революции, – хорошел и не собирался на этом останавливаться. Людей на улицах было множество: опрятные женщины, мужчины не только в военной форме, но уже и в штатском. Постепенно народ обзаводился скарбом, что раньше считалось невозможным да и ненужным.
Прогулялись до Красной площади, подивились на «ЗиСы» и «Победы» у здания Госплана, причем Санька и Светка принялись было переписывать автомобильные номера, которые решили «коллекционировать». Пришлось дать им по рукам и ретироваться, поскольку уж чересчур внимательно посматривал в их сторону бдительный постовой. Он как раз перед этим пропесочивал двух каких-то не по-нашему выглядевших и слишком улыбчивых, которые засняли колонну ребятишек на экскурсии. И несмотря на то, что эти двое предъявили ему некую бумажку, милиционер – видимо, единомышленник капитана Сорокина – не собирался идти на поводу у бюрократии и, пригласив фотографов к телефону-автомату, куда-то позвонил. Лишь после того, как прибыла машина, как вылезли из нее двое в штатском и внимательно изучили документы, потом бумажку, как снова куда-то позвонили и лишь после этого уехали, – только после всех этих действий постовой, улыбаясь, отдал честь и отпустил горе-фотографов с миром.
Ребята прошли вдоль сияющих, отмытых от бумажных полос и светомаскировки витрин ЦУМа, заставленных разнообразными и удивительными товарами. Чего тут только не было! Горы консервов и пирамиды бутылок с шампанским и вином, японские крабы, американская тушенка. Огромные банки с икрой, вязанки колбас, головы сыра, копчености. Множество красочных упаковок, коробок, коробочек и гигантских коробов, загадочно улыбающиеся манекены, одетые как в сказке.
В этом пестром великолепии Оля с удивлением заметила знакомые цвета и узоры из работ Натальи.
«Вот это да! По всей видимости, мамина фабрика закреплена за ЦУМом, – сообразила она, – надо же, а мы Наталью за дурочку держим. Хотя одно другому, говорят, не помеха. Вот было бы забавно взять за пуговицу какую-нибудь из этих, которые там внутри, расфуфыренные в шляпках, и сообщить, что рисунки для их туалетов создает городская сумасшедшая».
В это время Колька легонько дернул ее за косу и поинтересовался, идет Оля или так и будет глазеть на элементы сладкой жизни.
В Мавзолей стояла длинная очередь. Ольга с мамой однажды тоже, отстояв такую же, а то и длиннее, оказались в таинственной камере, где в полной благоговейной тишине прошли мимо прозрачного гроба, через который были видны знакомые легендарные черты – выдающийся лоб, острый нос, бородка…
Когда ребята наконец добрались до нужного адреса, открылся неприятный сюрприз: музей оказался закрыт.
Оля повертела в руках пригласительный билет:
– Как же так? Дата сегодняшняя проставлена.
– Вот так-так, – огорчился Санька, – и что же теперь, зря промотались?
– И зря потратили выходной, – проворчал Колька.
– Зато Москву посмотрели! – заметила Светка радостно.
Как только с питанием дело пошло на лад, девчонку словно подменили. Она теперь всегда находилась в приподнятом настроении, все ей было по нраву, все ее устраивало. Санька утверждал, что вот повели бы ее топить, она и там бы запрыгала от радости: ура, нырять, нырять! К тому же она давно посматривала в сторону ларька с мороженым: судя по очереди, оно там имелось.
Невыспавшийся Колька зевнул, потянулся и, задрав голову, стал рассматривать фасад здания с колоннами и фронтоном, на котором сиял герб.
– Дурацкий дом какой-то. Обрубленный.
– Так и есть, – подтвердил какой-то гражданин, – при реконструкции под музей были разобраны колокольня и луковицы-главы, поскольку это все-таки изначально храм Иоанна Богослова, что у вяза.
– У чего? – удивилась Светка, завертев головой. – А что это?
– Вяз – это дерево, – сконфуженно подсказал сестре Санька.
– Да. Но сейчас его нет. Давно было дело, при Екатерине Второй, – пояснил гражданин, – помните такую?
– Помнить не помним, а читали, – выпендрился Санька на свою голову.
– Умение читать – уже неплохо. А между прочим, молодые люди, вам кого? – спросил он, чуть улыбаясь глазами удивительной синевы.
Кольке почему-то подумалось, что это брат васнецовской сестрицы Аленушки, которую он как-то видел на репродукции. Такой же красивый и не от мира сего. Ну и, натурально, легкий костюм, пальто – это летом-то! – шляпа. Барин барином, правда держался запросто, нос не задирал. И все равно казалось, что он тут хозяин и все здесь принадлежит ему одному.
Оле же он показался вполне порядочным, вызывающим доверие человеком. (Ну не будет же бандит поминать к месту императрицу Екатерину.) Она показала билет. Гражданин, вежливо приподняв шляпу, осмотрел его и снова улыбнулся:
– О, так вы от текстильной фабрики? Той самой? Знаком, знаком, на удивление… я хотел сказать, неизменно качественная продукция.
Ольга опустила ресницы, потупилась.
– Учитесь там, работаете?
– Я дочь директора.
Он улыбнулся, снял свою мягкую шляпу:
– Отличная рекомендация. Голова садовая, это же я приглашение оформлял. Позвольте представиться, – он склонил красивую голову: – Профессор Князев, Андрей Николаевич, сотрудник музея. А вы, извините?
Ребята представились.
– Неловко получилось, как раз сегодня потребовалось срочно закрыться, нештатная ситуация с перекрытиями. Но раз вы специально приехали, мы сейчас все уладим. – Профессор посмотрел им за спины: – А остальные, простите? Отошли или не дождались?
– Видите ли… – начала смущенно Ольга, но профессор Князев беспечно отмахнулся:
– Вижу. Не страшно, четверо – это уже коллектив, в котором, как известно, сила. За сим пошли.
Профессор по-хозяйски взялся за ручку, подергал, потом надавил кнопку звонка, дверь открылась, показался строгий старик в рабочем комбинезоне:
– Андрей Николаевич, тут инженер грозится.
Увидев ребят, старик потребовал отчета:
– Вам кого, молодежь?
– Грозится – смирим, – пообещал профессор, – а это со мной. Экскурсия от текстильного производства.
– Как же…
– Ничего страшного, – беспечно отмахнулся Князев, – коллектив специально прибыл, пожертвовав собственным выходным. Прими пальто, голубчик.
Старик почтительно взял указанный гардероб. Князев одернул пиджак, поправил галстук, привел к идеалу и без того безупречный пробор:
– Прошу вас, ребята. Момент, сейчас разберусь с рабочим процессом, а после немедля к вам, все расскажу и отвечу на вопросы.
Подойдя к стене, щелкнул тумблером.
– Погуляйте пока самостоятельно. Наша экспозиция уже систематизирована и приведена в полный логический порядок. В том смысле, что все расставлено по периодам. Пояснительные записки в большинстве уже есть. Особенно рекомендую реконструкции товарища Герасимова, вам будет небезынтересно…
Откуда-то со стороны вдруг грянула пролетарская ругань. Профессор, брезгливо дернув губой, отправился на голоса.
Вскоре послышался его властный окрик:
– Товарищи, вы не в кабаке! Немедленно прекратить!
И следом извиняющийся бубнеж:
– Да мы, товарищ Князев, того, на этого…
Санька мстительно посоветовал:
– Еще юшку пустить, для профилактики. Вахлаки, в музеях ругаются.
– Пошли, пошли, – ныла Светка, дергая всех за руки.
Какой удивительный, таинственный полумрак царил в залах! Экспонаты и витрины были подсвечены так, что тянуло их исследовать, открыть какую-нибудь новую страницу мироздания. Да, тут было на что посмотреть! Помимо красивых, но непонятных карт и схем какого-то Генплана, каких-то бумажек и открыток, в загадочных витринах располагались разнообразные удивительные штуки.
– Двадцать семь тысяч лет, – дивилась Светка, старательно подсчитав нули, – это же сколько давно-то?
– Не сколько, а как, – машинально поправила Оля, – ну как тебе сказать…
Но так ничего и не сказала, погрузившись в созерцание того, что когда-то украшало шею, руки, головку какой-то женщины аж первого тысячелетия нашей эры. Светку привели в восторг древнючие, но такие красивые, легко узнаваемые игрушки – всадники, просто лошадки под седлом и без, чудные олени, бараны с огромными рогами, без задних ног, но с рыбьими хвостами, мишка в наморднике. Она дергала брата и тихонько верещала:
– Глянь, Санька, зверь в ошейнике! – На что тот лишь отмахивался.
Ребят больше заинтересовали утилитарные предметы: деревянная лыжа, каменные наконечники стрел, челюсть степного мамонта. Ну и меч какого-то доблестного товарища из доисторической эпохи, равно как и пищаль более позднего времени.
Оля, столкнувшись лицом к лицу с бюстом какого-то сурового широкоскулого человека с бородой и усами, с раскосыми глазами, приплюснутым носом и ломаными бровями, пыталась взять в толк, кто это такой. Обещанной таблички рядом не было.
4
Светка, которая подбежала поделиться свежим открытием, с опаской обошла скульптурное изображение:
– Симпатичный дядька.
Подоспевший профессор, который, по всей видимости, закончил подавлять «бунт» подчиненных, представил скульптуру как своего хорошего знакомого:
– Вот, извольте видеть: великий князь Андрей Боголюбский, сын Юрия Долгорукого, строитель первой московской крепости на Боровицком холме.
Санька, по своей природе недоверчивый, немедленно привязался:
– Ну и охота фантазировать. Откуда они взяли, что он именно такой был? Андрей, ага, как же. Монгол какой-то.
– Цыц ты, – вполголоса одернул его Колька, – это со слов его знакомых.
Они прыснули. Ольга, сердито шикнув на шутников, покраснела. Профессор улыбнулся и пояснил, дружелюбно и снисходительно:
– Могу вас заверить, молодой человек, что это вполне научная реконструкция по методу Герасимова. – Чуть прищурившись, он смерил взглядом Кольку и Саньку и уточнил: – Или рабочая молодежь изучает историю лишь создания колеса?
– Расскажите, пожалуйста, – поспешно попросила Оля.
– Я бы с радостью прочитал вам целую лекцию с картинками. Увы, сейчас не обладаю достаточным временем. Разве что вкратце. Михаил Михайлович Герасимов – великолепный ученый – изобрел метод, который позволяет при наличии черепа восстановить внешность любого человека. Исключительно благодаря ему… а не знакомым и сослуживцам неандертальцев, – он чуть поклонился в сторону пацанов, – мы знаем, например, как выглядели эти люди. К слову сказать, свои исследования он начал в четырнадцать лет.
Колька демонстративно отошел в сторону.
Светка, тараща глаза, спросила:
– Как же можно по голой кости что-то узнать?
– Таких не бывает, – заметил Князев, подняв палец, – а уж тем более черепов. Любые останки могут снабдить исследователя исчерпывающей информацией и для восстановления облика, и для уточнения обстоятельств смерти. Вот, например, случай князя Андрея… – Он сделал почтительный жест в сторону бюста: – Если открыть степенную книгу, то мы узнаем, что он был совсем не такой – красавец с высоким челом, очами светлыми и большими. Историки же знают, что князь, как внук половецкого хана, должен был иметь характерные черты: широкие скулы, раскосые глаза. Михаил Михайлович, исследовав останки князя, обнаруженные в Успенском соборе города Владимира, сумел воссоздать и его настоящую внешность, подтвердив, как видите, догадки историков…
– Я и говорю – монгол, – вставил Санька.
– Молодец, – похвалил профессор. – Подтвердил ученый и причину смерти князя. В этой части летопись была правдива.
– Что за версия? – не подумав, спросил Санька, засмущался и от смущения нагрубил: – Что он мне, родной батя, что ли? Почем я знаю?
– Ну, батя не батя, но основатель государства, которое есть твоя родина, – деликатно, но с укором заметил Андрей Николаевич.
– Основатель моей родины – товарищ Ленин! – заявил Санька.
– Ни одно великое дело не основывается на ровном месте, – поучительно заметил профессор. – Что до причины смерти князя Андрея Юрьевича Боголюбского, то он был вероломно убит своими приближенными.
– Вот подлюки фашистские, – снова влез Санька, но на этот раз профессор никак не отреагировал.
– Даже безоружный, он был очень силен, и злодеи долго добивали его. Исследование его останков подтвердило факт зверского убийства и силы ударов, повредивших даже кости скелета.
– Ничего себе история, – пробормотал Колька. Интерес преодолел обиду, и он вернулся обратно, – товарищ профессор, за что же они его так?
– Князь Андрей стремился к единоличному правлению, с этим не были согласны бояре. К тому же ему мстили за родственников.
– Ну а все-таки, откуда товарищ Герасимов узнал, что именно такое лицо было у князя?
Андрей Николаевич похвалил:
– Очень хороший вопрос. Эта методика – плод многолетних исследований, накопления данных и анализа, систематизации…
Увидев, что гости приуныли, профессор поспешил пояснить:
– В общем, все наблюдения сведены в таблицы: вот такой нос влечет за собой именно такое расстояние между глазами, такая-то форма глазниц – такой-то разрез глаз, ну и так далее. Понятно?
– Да. А ошибиться он мог?
Андрей Николаевич развел руками:
– Пока не ошибался.
В это время его опять позвали, и профессор, извинившись, удалился.
Санька со Светкой остались у витрин, Оля отправилась дальше – ее внимание привлекли то ли картины, то ли фотографии, до такой степени тонко и старательно воспроизводились на них мельчайшие детали.
– Чего тут? – вполголоса спросил Колька.
– Как интересно, – прошептала Оля, – как будто своими глазами видишь!
Колька при всем своем здравомыслии и приземленности не мог отвести взгляд от мира, воссозданного на обычной бумаге обычными красками. И впрямь: смотришь – и веришь, что вот именно так все и было, что именно это и можно было увидеть тогда, в стародавние времени, когда на месте Москвы были лишь землянки, – конечно, если бы тогда возможно было бы посмотреть на нее с аэроплана или воздушного шара. Воочию видишь, как люди работают, создавая под зорким княжеским взглядом первые стены Кремля. А вот уже вырастает град дубов, деревянный город – как на ладони открываются стены и башни дубового Кремля, крыши боярских домов, княжеские хоромы, первые московские белокаменные храмы. Белокаменный кремль Дмитрия Донского и, наконец, красная кирпичная крепость.
– Вот люди мучились, когда «леек» не было, – сострил подоспевший Санька.
– Цыц ты, не на базаре, – уже на полном серьезе шикнул на него Колька.
– А чего тут? – с интересом спросила Светка. – Это где такое?
Колька принялся с грехом пополам объяснять изображенное на картинах так, как читал тогда, когда было время читать, и постепенно так увлекся, что не заметил, что профессор Князев уже вернулся и тихонько стоит за его спиной, внимательно слушая.
– Вы молодец, молодой человек, – заметил он, когда Колька увидел его и замолчал, смутившись, – в целом все верно. Позвольте пожать вашу трудовую длань, – последовало рукопожатие, от которого Колька (польщенный, надо признать) и не подумал уклониться.
– Не обижайтесь на мою резкость. Я каждый раз очень радуюсь, когда человек оказывается умнее, чем кажется, – серьезно заявил он, – да, ребята, перед вами уникальные картины. Михаил Михайлович Герасимов скрупулезно воссоздавал внешность давно ушедших в небытие людей, а Васнецов…
– Как, тот самый? – обрадовалась Светка. – С серым волком, Аленушкой и тремя богатырями?
– Почти. Младший брат того самого, имя ему Аполлинарий, – уточнил Андрей Николаевич, – а картины его ценны тем, что он тщательно прорабатывал исторические данные и с помощью своего дарования воссоздавал не карту города, а его душу, воскрешал его образы. Ни одна фотография так не может. Посмотрите, это же настоящее размышление в красках.
– Лучше не скажешь, – задумчиво согласилась Оля.
Переливы золота, лазури, зелени, пурпура, которые складывались в единую картину, точь-в-точь как в ее удивительном сне. Погруженная в созерцание, она не слышала дальнейших пояснений профессора, которым внимали – что удивительно, с интересом и молча – ее спутники, и очнулась лишь тогда, когда профессор посетовал:
– …к сожалению, война нанесла непоправимый урон не только общему хозяйству, погибали не только люди. Сколько бесценных экспонатов потеряла наша страна. Множество ценностей похищены захватчиками, а то и уничтожены. К слову, в ваших краях случилась трагедия: тридцатого декабря сорок первого года во время бомбежки погибло множество музейных сокровищ.
Светка распахнула голубые гляделки:
– Что же они у нас делали?
– Один эшелон следовал из центра, в эвакуацию, на Урал, – пояснил профессор, – в составе второго эшелона перевозили экспозицию из Крыма, ее предполагалось отправить туда же, на Урал. Вот единым составом все и накрыло.
– Да, и я помню, – вставил Колька, – сдетонировали боеприпасы, два батальона погибло. Ярко горело.
Профессор, как будто не расслышав, продолжал:
– Погибла в том числе и удивительная коллекция археолога Введенского.
– Ух ты, это как Наталья? – ввязалась Светка. Санька одернул ее – цыц, мол, но профессор то ли не услышал, то ли оставил без внимания.
– Он успел передать в крымский музей дело всей своей жизни, в том числе знаменитый золотой чемодан – множество предметов, золотые маски, бусы, подвески, кольца, браслеты, пояса из золотых пластин, монеты, оклады к иконам, а главное – легендарных скифских рыб-китов…
– Это как в книжке про Конька-горбунка? – спросила Светка.
– Точно! – подхватил профессор, как бы вернувшись из воспоминаний в реальный мир. – Умница. Помнишь, как это там говорится?
– А как же, – важно заявила она, наморщилась, надулась, как лягушка, и выпалила: – «Чудо-юдо рыба-кит поперек его лежит, все бока его изрыты, частоколы в ребра вбиты, на хвосте сыр-бор шумит, на спине село стоит!» Вот.
– Отлично, – одобрил профессор, – погоди, сейчас премия будет.
Он извлек из кармана пиджака длинную барбариску в вощеной бумаге.
– Спасибо, – обрадовалась Светка и бережно припрятала «премию».
Профессор Князев вернулся к рассказу:
– Да, это рыбы выдающиеся. Круглой формы работа, то ли мужское украшение, то ли вообще элемент конской сбруи: две рыбы, плывущие одна за другой. Хвосты у них – головы баранов, на верхних частях туловища изображены львы, нападающие на кабанов. А ближе к брюхам – стаи рыб, следующие за человекорыбами.
– Ихтиандрами? – спросил Санька требовательно.
– Возможно, – кивнул профессор, – древние скифские символы, смысл которых пока не разъяснен. Так вот. Эти и иные сокровища, обнаруженные археологами за долгие годы работы, а также несколько поистине бесценных икон Введенский упаковал в простой фанерный чемодан, обтянутый вишневой кожей, и отправил под охраной на адрес наркомата культуры…
Санька хмыкнул, демонстрируя независимость ума и суждений:
– Золото – это я понимаю, потеря. А иконы какие-то, подумаешь!
Андрей Николаевич улыбнулся:
– Не могу с вами полностью согласиться, молодой человек. Золото – это важно, но далеко не все. Русские же иконы – это духовное сокровище нашего народа, его память, душа, умозрение в красках. И, если пожелаете принять, они не менее золота спасали людей от гибели.
– По молитвам? – криво усмехнулся Колька.
– По деньгам, за которые были проданы ценителям на международных аукционах, – холодно уточнил профессор, – впрочем, как уже сказал, помимо икон было много всего. А уж что до картин, то безвозвратно утеряно больше тысячи работ русских художников, на миллионы золотом. – Он встряхнулся и тяжело вздохнул: – Впрочем, это выходит за рамки нашей экскурсии. Если у вас остались вопросы, я готов ответить.
5
Несмотря на то что пора уже было домой, ребята не удержались, сгоняли на Ленинские горы, чтобы с высоты посмотреть на этот огромный, до горизонта, город.
Потихоньку набегали тучи, но из-за них пробивалось солнце и золотило кремлевские купола. Где-то уже виднелись новехонькие колоссальные здания, где-то по-прежнему сияли умытыми окошками деревянные домики, но все это было единым городом, удивительным, многоликим.
В молчании, под впечатлением, ехали обратно в электричке. Глядели на военные огороды за окном, от которых люди еще не готовы были отказаться, несмотря на то что уже никто не голодал. Москвичи пока не собирались жертвовать своей картошкой и капустой даже в угоду мирному облику своего любимого города.
Светка, переполнившись впечатлениями, восторгалась всем, но прежде всего профессором и его подарком.
– Тебе дали-то фитюльку, а восторгов на полведра, – поддразнил ее Санька.
– Что бы понимал! Если ее как следует рассосать, а не грызть сразу, то получатся такие дырочки, наскрозь чай из кружки можно пить. Сладко – и сахар не надо тратить!
– «Наскрозь», – передразнил брат. – Деревня! Зубы повыпадают – будешь знать.
– Не, ну в музее, конечно, здорово! – спохватилась девчонка. – Мне там больше всего понравились эти… ну, игрушки, и картинки тоже ничего, а еще бирюльки, что в уши вставлять.
– Нашла чем восхищаться, – осадил важный Санька. – Детский сад. Вот ты еще в Музее Ленина не была, вот там – да!
– А ты что, был? Ой, я тоже хочу! Расскажи, расскажи, что там?
Санька собрался с мыслями, надулся, точь-в-точь как его сестра перед декламацией «Конька-горбунка», соображая, с чего начать.
– Значит, так. Там все осталось точь-в-точь как было при Ленине! Книги, бумаги, даже карандаши и ручки, ясно?
– Ух ты… дедушка Ленин никогда ничего не выбрасывал, понимаю. А что ты там видел еще?
– Много чего, так и не упомнишь. Пальто его видел, ботинки… стол, стулья, зеленую лампу…
– Ту самую?! – замирая от восторга, уточнила девчонка.
– Ту, – твердо заверил брат, – не место шутки шутить, там все всерьез. Везде тихо-тихо, и только тетки с указками про него рассказывают… в общем, соберемся как-нибудь, – пообещал Санька и широко зевнул: – Ох, что-то я устал.
И немедленно погрузился в сон. Он умел засыпать как барсук – в любом месте, в любой позе, крепко-накрепко. Повозившись на сиденье, угомонилась и Светка.
Оля придвинулась к Кольке:
– Слушай, а ты помнишь историю со взрывом?
Он признался:
– Еще бы не помнить. Хотя, конечно, холодно было да жрать постоянно хотелось и ни о чем другом не думалось как-то, но разве забудешь тут. Столько народу погибло, снаряды рвались еще сутки, народ обезумел, рыскали чуть не с вилами, все диверсантов разыскивали. Кого-то и поймали… сгоряча, не со зла. Мы три дня всем миром ров копали.
– Какой ров? – не поняла Оля.
– Я же говорю, – терпеливо пояснил Колька, – два эшелона в клочья и два батальона то ли десантников, то ли летчиков. У них петлички голубые были, ну, на рукавах. По всей округе разбросано было – руки, ноги, – тут он спохватился, мысленно выругав себя ишаком: – Тихо, тихо, только не плачь. Давай так сделаем: я ничего не говорил, ты ничего не слыхала, лады?