Игла смерти

Закончив осмотр владений, он снова посмотрел на часы и подошел к двери. Отодвинув толстый засов, приоткрыл тяжелую дверь, выглянул в образовавшуюся щель. На крыльце и рядом с ним никого не было. Прямо через двор грустно вздыхала гармонь, справа в переулке переговаривались женщины.

Лёва запер дверь и направился в большую кладовую, располагавшуюся в торце дома. В кладовой имелось оконце, через которое можно было осмотреть часть Грохольского переулка.

Напротив торца купеческого дома точили лясы две дородные тетки. Одна в светлой косынке и с хозяйственной торбой, другая – простоволосая, с полным тазом свежевыстиранного белья.

– Где же его носит? – сплюнул Северный на пол. – Неужто и вправду попался? Этого нам недоставало…

В миру Авиатора звали Борькой Гулько. Кличка прицепилась за ним потому, что ранее он занимался контрабандой, за что и отмотал два приличных срока. А всех контрабандистов в Москве издавна величали «авиаторами».

Раз в неделю Лёва выдавал Борьке приличную денежную сумму. Из своей квартиры тот прихватывал потертый саквояж со сменой белья и дюжиной вареных яиц, совал за пояс старенький «ТТ» со сбитым номером и уезжал на поезде с Ленинградского вокзала за чудо-марафетом. Возвращался он через трое или четверо суток – уставший, но счастливый, ибо за каждую удачную ходку ему полагался изрядный куш. После поездки он пару дней отсыпался и отдыхал, потом вновь являлся к Лёве за бабками и топал на Ленинградский вокзал…

Притон работал без перебоев. Гостей опасливый Лёва специально приглашал группами по три-пять человек не по строго заведенному графику, а в разные дни недели и в разное время суток – когда днем, когда вечером, а когда и глубокой ночью. Имело значение для конспирации и то, что дом стоял в отдалении от других жилых строений, и то, что Лёва требовал от гостей железной дисциплины – не шуметь, не петь, на улицу под марафетом носа не казать. За исполнением сих правил строго следил Белуга.

За все время работы притона накладок случилось около десятка. Кто-то сказал бы: многовато. А кто-то, оценив количество клиентов, ежемесячно проходящих через купеческий дом, отмахнулся бы: ерунда!..

Первая накладка случилась давненько в Калинине, когда поезд шерстил отряд легавых. Авиатор успел до шмона скинуть под лавку закутанную в тряпицу пачку купюр, и тогда все обошлось. Все остальные, кроме последней, происходили по глупости из-за неправильно рассчитанной дозы. Чудо-марафет был удивительно хорош, если колоть правильную дозу. На первом месте в ее расчете значился вес клиента. Конечно, имели значение и пол, и возраст, и общее состояние здоровья… Но кто станет заниматься такой бодягой? Не требовать же на входе справку из поликлиники! Лёва строго наказал Белуге, чтобы тот учитывал вес. Это было главным условием приема наркотика. И все же осечки иногда происходили, и человек двадцать, уйдя в мир грез, обратно не вернулись. Каждый раз приходилось избавляться от тел, нервничать, не спать ночами…

Наконец, последняя накладка произошла в прошлую ходку, когда Борьке всего-то и оставалось покинуть вокзал и дотопать до дома в Грохольском переулке. Так нет же, сверкнул фиксой в милицейский патруль, и понеслось. «Минуточку, гражданин; ваши документы; что у вас в саквояже…» Пришлось рвать когти, а потом и вовсе палить из волыны[22].

Длинноногий Авиатор снова вышел из воды сухим и приволок в купеческий дом долгожданную партию марафета. Через пару дней Лёва осторожно навел справки и разузнал о стрельбе во 2-м Коптельском. Один легавый был убит, второй – ранен.

Первая мысль, пришедшая на ум Лёвы, была следующая: объявить гостям-завсегдатаям двухнедельный перерыв, закрыть притон и затаиться. Он поделился страхами с надежными завсегдатаями, но те подняли его на смех: «Лёва, что за уборка?![23]

Примечания