Перебежчик

Глава 4. Орден Красного Знамени

Двадцать седьмого июля в расположение пятьсот двадцатого полка въехал трофейный автомобиль «Вандерер». Сзади сидел немолодой офицер с погонами майора.

Автомобиль подъехал к дому культуры, где располагался штаб части, и остановился под тополем, в глубокой тени. Из машины выбрался тот самый майор, огляделся, прошел в здание штаба и показал дежурному офицеру красную книжечку с надписью:

«НКО

Отдел контрразведки СМЕРШ

167-й стрелковой дивизии».

Потом он неторопливо поднялся на второй этаж, прошел по коридору до двери отдела СМЕРШ, стукнул два раза из вежливости и, не дожидаясь разрешения, вошел.

Егор Ивашов сидел за столом и что-то писал.

При появлении непосредственного начальника он встал, вытянулся в струнку и заявил:

– Здравия желаю, товарищ майор!

– Здравствуй, Егор Фомич, – сказал майор, подошел к столу и протянул руку.

– Здравствуйте, Георгий Фомич. – Младший лейтенант Ивашов пожал руку майору Стрельцову.

– Ты сильно занят? – поинтересовался тот.

– Да не так, чтобы очень, – ответил Егор, весьма озадаченный приездом начальника отдела контрразведки СМЕРШ дивизии.

– Тогда собирайся, – без обиняков заявил майор Стрельцов. – Поедешь со мной!

Куда и зачем? Нет, такие вопросы обычно начальству не задаются. Младшему лейтенанту оставалось только исполнять распоряжение, как того требовала военная дисциплина. Поэтому Ивашов молча кивнул, убрал бумаги в сейф, вышел из-за стола, пропустил майора вперед, покинул кабинет и запер дверь на два оборота ключа.

В «Вандерер» они сели так: майор Стрельцов впереди, на командирском месте, младший лейтенант Ивашов – сзади. Водитель завел мотор, и машина тронулась в путь.

Семь километров до Кияницы они ехали без малого сорок минут. Уж больно ухабиста да заковыриста была дорожка. По некоторым самым разбитым местам автомобиль буквально проползал, царапая днищем израненную землю.

Ехали молча, сосредоточенно. Майор Стрельцов не считал нужным сообщать Ивашову цель поездки, а Егор знал свое место, не смел спрашивать.

Штаб сто шестьдесят седьмой дивизии находился в Киянице. Когда-то это был неприметный хуторок, расположенный в двадцати верстах от города Сумы. Потом из него понемногу вырос небольшой поселок. Он стоял на речке Олешне и славился сахарным заводом с машинами и иноземным оборудованием, что не в каждом уездном городе встретишь.

После смерти сахарозаводчика Харитоненко имение Кияница досталось его племяннице Марии, бывшей замужем за сумским купцом Лещинским. А уж тот развернулся вовсю. На берегу пруда он возвел двухэтажный дворец с изящной башенкой над центральным входом. Дубняк, прилегающий к этой постройке, купец превратил в ухоженный привлекательный парк с аллеями. Он насадил тенистые восточные платаны, серебристые ели, красный клен, редкий в этих местах, амурский бархат с ажурной кроной и перистыми листьями, веймутову сосну с шишками и прочую экзотику. Кое-что за прошедшие годы без должного ухода успело захиреть, но то, что выжило и разрослось, продолжало радовать глаз и сегодня.

С последнего приезда Ивашова в Киянице произошли разительные перемены. Дворец Лещинских – а именно в нем расположился штаб дивизии – и площадь перед ним теперь блистали чистотой. Даже с тыльной части дворца, где находился пруд, заросший камышами, вся территория вплоть до водной глади была выметена и очищена от мусора. Ни окурка не видать, ни пожухлого листа не встретить.

На многих красноармейцах было новенькое обмундирование. Офицеры тоже при параде, все с медалями и орденами, в яловых сапогах, надраенных до блеска, будто бы с минуты на минуту должен был начаться парадный марш под барабанный бой.

Он и начался. Вернее, не марш, а построение. Площадь перед дворцом едва вместила офицеров и солдат, свободных от несения боевого дежурства. Рядом со штабными офицерами дивизии встали и майор Стрельцов с младшим лейтенантом Ивашовым.

Грянул дивизионный оркестр, и из парадного входа дворца Лещинских торжественно вышли четыре генерала. Так вот к чему весь этот парад и вылизанные аллеи за площадью перед дворцом!

Впереди шел тучноватый мужчина сорока с небольшим лет в погонах генерал-полковника. Его Ивашов узнал сразу. Это был командующий Воронежским фронтом Николай Федорович Ватутин.

Рядом с ним, чуть поотстав, ступал член Военного Совета фронта генерал-лейтенант Никита Сергеевич Хрущев. Он был немного постарше Ватутина и заметно ниже ростом.

За Хрущевым шагал командарм генерал-лейтенант Чибисов с квадратиком черных усов под самым носом. Замыкал шествие генерал-майор, командир сто шестьдесят седьмой дивизии Иван Иванович Мельников, самый молодой из всех четверых.

Столько генералов враз младший лейтенант Ивашов еще никогда не видывал. Конечно, среди них выделялся Ватутин. Он имел очень уверенный вид. Хрущев деловито хмурился, старался выглядеть строгим. Так же держался и командарм Чибисов. Мельников же, напротив, имел весьма добродушный вид, был задорен и совершенно не смущен визитом высокого начальства.

Генерал-полковник Ватутин поздоровался со строем. В ответ раздалось громогласное приветствие. А потом командующий фронтом стал вручать ордена.

Сначала командующий вручил орден Красного Знамени комдиву Мельникову.

А потом вдруг зычно прозвучало:

– За разоблачение и поимку вражеских агентов орденом Красного Знамени награждается младший лейтенант Ивашов, оперуполномоченный отдела контрразведки СМЕРШ пятьсот двадцатого стрелкового полка.

Поначалу Егор даже не понял, что речь идет о нем. Потом до него дошло.

Ивашев мельком, с плохо скрываемым осуждением взглянул на майора Стрельцова, вышел из строя, прошагал к генералу Ватутину.

– Товарищ генерал-полковник! Младший лейтенант Ивашов для…

Ватутин дождался окончания рапорта, получил от Хрущева орден Красного Знамени и временное удостоверение из плотной бумаги, сложенное пополам. Под марш, исполняемый оркестром, он вручил все это Ивашову.

– Благодарю за службу, товарищ младший лейтенант! – негромко произнес командующий фронтом Ватутин и протянул руку.

– Служу Советскому Союзу! – громко отрапортовал Ивашов и несильно пожал пухлую ладонь генерал-полковника.

После еще двух награждений орденами Красной Звезды, которые произвел генерал-лейтенант Чибисов, была дана команда «вольно». Ватутин произнес краткую и пылкую речь, в которой поздравил новоиспеченных орденоносцев, поблагодарил военнослужащих дивизии за службу и призвал всех громить фашистов так, чтобы земля горела под их ногами.

Несколько слов сказал командарм Чибисов.

Потом вновь коротко грянул оркестр. После чего комдив Мельников подал команду «разойдись» и пошел провожать фронтовое и армейское начальство. На груди генерал-майора Мельникова красовался новенький орден Красного Знамени, прикрепленный к пятиугольной колодке.

– А ты что свой орден не надеваешь? – спросил Егора майор Стрельцов. – Заслужил!

– Успею, – коротко ответил младший лейтенант Ивашов, все еще переваривая недавние события.

Получить вместе с орденом благодарность за службу и пожать руку самому командующему фронтом генерал-полковнику Ватутину – это вам не комар чихнул!

– Ну что, пойдем ко мне в отдел, – предложил Георгий Фомич. – Опрокинем по стопке за твой орден, чтобы, как у нас говорят, не последний. Потолкуем еще. Часа через два в твой полк два расчета зенитчиков поедут на полуторках. С ними и доберешься.

Командиру в армии отказывать в чем-либо не положено. Устав не позволяет. Посему младший лейтенант Ивашов ответил стандартным «Слушаюсь!», и они отправились к майору Стрельцову.

Поднявшись на второй этаж, Георгий Фомич открыл свой кабинет, достал из тумбы стола початую на четверть бутылку водки, два стакана и пару яблок с наливными боками.

– Ну что, давай за орден, – сказал Стрельцов и налил по сто граммов.

Егор кивнул и взялся за стакан.

Офицеры выпили и энергично захрустели яблоками. А они в этих местах ой как хороши!

Стрельцов долил водку по стаканам и заявил:

– А теперь за победу!

– За победу! – повторил Ивашов и поднял стакан.

Разговора серьезного у них не было, так, о житье-бытье.

Майор Стрельцов рассказал немного о своей работе в МУРе. О том, как они после Гражданской войны бандитов ловили и недобитых беляков. Как он Кошелькова брал, того самого, который машину Ленина остановил. О своих коротких встречах с товарищем Дзержинским. Слушать его было интересно и поучительно.

Младший лейтенант Ивашов вспомнил кое-что о своей службе на границе.

Мужикам иногда надо вот так поговорить промеж себя. От сердца отлегает, да и вообще как-то на душе светлее становится.

Два часа пролетели как двадцать минут.

– Пора тебе, – напомнил Егору Георгий Фомич.

– Понял, – сказал Ивашов и поднялся с места. – Спасибо вам, товарищ майор.

– Ты давай там… поаккуратнее, – напутственно произнес начальник отдела контрразведки дивизии. – Все-таки передовая, сам знаешь.

– Постараюсь.

До своего полка орденоносец младший лейтенант Ивашов доехал с зенитчиками. Пятьсот двадцатый полк приказом командира дивизии пополнился парой пулеметных расчетов и зенитными установками из счетверенных пулеметов «максим» с кольцевыми прицелами. Установки эти были очень эффективны против штурмовиков и бомбардировщиков, а также при поддержке пехоты, ведущей наступление.

А в том, что оно начнется, причем весьма скоро, у младшего лейтенанта уже не было никакого сомнения. Он был уверен и в том, что эти бои окажутся очень даже непростыми.

По приезде заместитель начальника штаба попросил младшего лейтенанта зайти к командиру полка Акулову.

Ивашов ответил коротко:

– Есть!

Напрямую оперуполномоченный, младший лейтенант Ивашов подчинялся только начальнику отдела контрразведки СМЕРШ дивизии майору Стрельцову. Но он был обязан соблюдать внутренний распорядок полка.

Поэтому к подполковнику Акулову Егор явился незамедлительно и доложил по установленной форме:

– Товарищ подполковник! Младший лейтенант Ивашов по вашему приказанию прибыл.

– Проходи, Егор Фомич, – не по-уставному произнес Петр Григорьевич, поглядывая на орден Красного Знамени, красующийся на груди младшего лейтенанта. – Давай, как говорится, по-простому, без излишней субординации.

У комполка находился начальник штаба майор Степанов.

– Я вызвал вас с тем, чтобы поздравить с высокой наградой. – Командир полка почему-то перешел на «вы».

Вероятно, он хотел этим подчеркнуть всю торжественность момента.

– Вполне вами заслуженной, – поспешил добавить Акулов.

– Служу Советскому Союзу! – отчеканил младший лейтенант Ивашов, вытянувшись по стойке «смирно».

– Я тоже вас поздравляю, – сказал начальник штаба майор Степанов, поднявшись со стула.

Подполковник Акулов серьезно посмотрел на Ивашова и заявил:

– Предлагаю по этому поводу… вот.

Через минуту на столе командира полка появилась бутылка водки и нехитрая закуска в широких тарелках: помидорчики, огурчики, нашинкованное сало.

Егор вздохнул и подумал:

«Что ж, такой вот сегодня день. Придется мне его как-то пережить».

Егор Ивашов не так уж и часто общался с командиром полка и начальником штаба. К тому же он знал, что Акулов поначалу его недолюбливал, как и многие прочие офицеры. Однако подполковник оказался вполне стоящим мужиком. Как и майор Степанов. Они даже чем-то походили друг на друга.

Впрочем, так нередко бывает, когда два человека относятся друг к другу с уважением и заняты одним общим делом. Тем более что дело это святое – приближение победы.

В свой кабинет Егор Ивашов попал только минут через сорок.

Только он уселся за свой стол, собираясь с мыслями, как дверь открылась, вошел сияющий сержант Масленников и с порога гаркнул:

– Товарищ младший лейтенант! От души поздравляю вас с орденом Красного Знамени!

Неужели еще не закончилось?

– Спасибо, Федор Денисович, – ответил Ивашов.

– Так, может, по такому случаю?.. – Сержант достал из-за спины солдатскую флягу и демонстративно булькнул ее содержимым. – Сегодня, как говорится, сам бог велел! – добавил Масленников и с надеждой посмотрел на своего командира.

– Ну, коли велел… – с каким-то сомнением проговорил Ивашов, но через мгновение уже вполне уверенно добавил: – А-а, давай!

«Нельзя обижать отказом хорошего человека, – решил он. – Да и не всякий день командующий фронтом вручает тебе орден Красного Знамени. Кто знает, когда будет следующий?»

Рита дожидалась его на их месте у запруды. Пойди-ка пойми, после какого раза оно стало общим. Не сговариваясь, они пошли к лесу.

Девушки из прачечного войска стояли у своих палаток, смотрели им вслед и вздыхали. Возможно, они просто завидовали нечаянному фронтовому счастью.

– Прости, я немного выпил, – произнес Егор, когда они медленно вошли в перелесок.

– Сегодня тебе можно. Такой день.

«Да, что тут скажешь?.. Остался в полку хоть один человек, который еще не знает о награждении меня орденом? – подумал Ивашов и посмотрел на Риту. – Она-то от кого услышала про это? Впрочем, когда человек тебе нравится, хорошее о нем узнается как-то само. Словно ветром приносится».

Рита подошла к Егору вплотную, прижалась к нему всем телом. Ивашов почувствовал ее грудь, и в горле у него слегка запершило.

Девушка провела пальцем по ордену и спросила:

– Что, и орденскую книжку дали?

– Книжку пока не дали, есть временное удостоверение, – справившись с сухотой в горле, ответил Егор.

– Покажи.

Ивашов достал листок плотной бумаги, сложенный пополам, и передал его Рите.

Она развернула документ и прочла вслух:

– «Временное удостоверение… Предъявитель сего младший лейтенант Ивашов Егор Фомич приказом командующего Воронежским фронтом номер двенадцать за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками награжден орденом Красного Знамени. Командующий Воронежским фронтом генерал-полковник Ватутин. Двадцать седьмого июля тысяча девятьсот сорок третьего года». Подпись. Печать. – Рита вернула Егору временное удостоверение и сказала: – Поздравляю.

– Спасибо.

Маргарита поднялась на цыпочки и поцеловала Егора в губы. Земля под ногами младшего лейтенанта Ивашова заметно качнулось. Не упасть бы, вот будет тогда незадача! Егор подхватил Риту на руки и, стараясь не сорваться на стремительный бег, понес ее в ближайшие заросли.

Глава 5. То, что случается помимо воли

Алевтине Симонюк только-только исполнилось семнадцать, когда в город Сумы пришли немцы. Ей стало не до учебы. Не закончив десятый класс, она пошла на кирпичный завод, продукция которого была остро необходима великому рейху. Людей, работающих там, немцы не отправляли в Германию.

Восьмого августа Алевтина, как обычно, шла домой. Она миновала Спасо-Преображенский собор, прошагала через зеленый тенистый скверик. Стоял приятный тихий и теплый вечер. Алевтина, уставшая после смены на заводе, шла не спеша, думала о разном. Вспомнила про ребят-подпольщиков, которых фрицы недавно повесили на главной площади.

Настроение ее было печальным. Ей хотелось плакать. В последнее время такое находило на нее довольно часто. Но больше всего девушка желала, чтобы все опять стало по-прежнему, ничего этого не было. Ни войны, ни немцев, ни гибели людей, которых она хорошо знала, со многими дружила и вместе училась в школе.

В сквере на лавочке сидели трое молодых немецких солдат в полевой форме. Они пили шнапс прямо из горлышка, бережно передавая бутылку друг другу.

Один из солдат заметил Алевтину и весело крикнул на ломаном русском:

– Эй, девушка, иди сюда! Мы вас хотим угостить.

– Нет, спасибо, – сказала Алевтина, вымучила из себя улыбку и ускорила шаг. – Я тороплюсь.

Один из двух других солдат о чем-то спросил этого своего приятеля. Ответа Алевтина, разумеется, не поняла. Но девушке было ясно, что речь шла о ней. Солдаты откровенно возмущались по поводу ее нежелания общаться с ними.

Разговорчивый немец еще разок хлебнул из бутылки, встал с лавочки и крикнул Алевтине:

– Эй! Иди сюда!

Девушка, не оглядываясь, зашагала еще быстрее.

Немцы встали, догнали Алевтину:

– Ты никуда не пойдешь! – услышала она.

– Отпустите меня! – заявила Алевтина. – Мне и правда нужно идти. Я иду с работы, очень устала и хочу отдохнуть.

– Ты можешь отдохнуть с нами.

Хмель брал вверх. Солдаты стали хватать ее за руки. Один из них, громко гогоча, нагло уцепил ее за грудь и больно ущипнул. Другой ощерился и лизнул ей щеку, обдав противным запахом самогонки. Немцы были сильно пьяны.

Они хохотали и волокли ее в глубь сквера. Алевтина отбивалась как могла, но это лишь раззадоривало пьяных солдат. Она поняла, что отбиться от немцев у нее не получится, и громко закричала. Один из немцев тут же зажал ей потной ладонью рот.

Молодой ефрейтор появился словно ниоткуда и резко выкрикнул какую-то короткую фразу. Девушка поняла, что он приказал пьяным героям оставить ее в покое. Двое солдат отпустили Алевтину, а третий не обратил никакого внимания на распоряжение ефрейтора и демонстративно полез девушке под платье.

Тогда неожиданный заступник вырвал Алевтину из его рук. Голос ефрейтора не предвещал для этих пьяниц ничего хорошего. Из его монолога девушка поняла лишь слово «лейтенант», но сообразила, что он грозился доложить командиру этих солдат об их недостойном поведении.

Солдаты хмуро посмотрели на ефрейтора, не-охотно отошли от Алевтины и отправились прочь, иногда оглядываясь.

– Спасибо вам большое, – сказала Алевтина и с благодарностью посмотрела на ефрейтора.

Тот беспомощно глянул на нее, сморщил лоб, какое-то время стоял в раздумье, а потом произнес:

– Я вас провожать.

– Вы хотите меня проводить? – Алевтина улыбнулась.

Ефрейтор ответил ей тем же.

Они молча прошли две улицы и вскоре оказались у дома Алевтины.

– Вот здесь я живу, – проговорила она.

– Да, – сказал немец, оглядывая небольшой деревянный домик на две семьи.

Потом он похлопал себя по груди и представился:

– Ральф Херманн.

Девушка кивнула и тоже назвалась:

– Алевтина Симонюк.

– Алевтина, – смешно выговаривая, повторил Ральф Херманн и добавил по-русски из того немногого, что знал: – Хорошо.

Ефрейтор пришел вечером на следующий день. В руках у него был бумажный пакет. Он робко постучал в дверь.

– Кто там? – спросила из-за створки Алевтина.

– Ральф Херманн, – послышался ответ.

Алевтина поняла, кто это, но открыла не сразу. Прихода немца она не испугалась, просто не поняла, зачем он явился.

«Ну и как мне теперь с ним себя вести? – раздумывала девушка. – Холодно и неприветливо? Но ведь это будет как-то нетактично по отношению к человеку, буквально вырвавшему меня из рук насильников. Неблагодарно и не по-людски.

Радушно? Но этот ефрейтор такой же оккупант и захватчик, как и те трое пьяных солдат. Пришел он сюда с войной. Улыбаться ему и быть с ним гостеприимной – не станет ли это предательством по отношению к людям, расстрелянным и замученным в застенках гестапо?

За долгие месяцы оккупации мне было хорошо видно, что среди немцев, как и в любой другой нации, встречаются разные люди, как плохие, так и хорошие. Да и случай в сквере был единственным за все время нахождения в оккупации. У них ведь не какая-то вольница, а армия с довольно строгими порядками. За связи со славянками, тем более за насилие, они наказывают весьма серьезно.

С какой стороны ни посмотреть, но этот Ральф Херманн мой враг, пусть даже и неплохой человек. К тому же радушие, проявленное к нему, он может расценить как расположение и даже симпатию. А стало быть, станет приходить еще и еще.

А нужно ли мне все это?»

Когда Алевтина все же открыла ему, немецкий ефрейтор Ральф Херманн широко улыбнулся. Его физиономия была доброй и располагающей. Алевтина, чуть помявшись, провела его в квартиру, и он с готовностью стал выкладывать из пакета на стол хлеб, консервы, колбасу и шоколад.

– Это вам, – сказал Херманн, опустошив пакет.

– Зачем? – спросила Алевтина и строго посмотрела на незваного гостя.

Херманн удивленно глянул на нее, понял вопрос, наморщил лоб, а потом громко и радостно выдал:

– Кушать!

Такая вот ситуация показалась Алевтине настолько забавной, что она не удержалась и рассмеялась. Напряжение в ее душе разом спало.

Засмеялся и Ральф. Теперь он походил на мальчишку, глупого и растерянного, не знающего, как себя вести, поэтому смешного.

Быть серьезной, а тем более злиться на него у Алевтины никак не получалось. Да вроде и не за что было. Принес человек продукты, проявил заботу. Что здесь плохого? За что, собственно, себя корить и совеститься? Ведь она к нему не навязывалась.

– Ну что, давайте пить чай? – Эти слова вырвались у Алевтины как-то сами собой, поскольку еще минуту назад у нее и в мыслях не было угощать немца чаем.

Но ведь слово не воробей. К тому же не водку она ему предлагала.

Слово «чай» Ральф знал, поэтому энергично закивал, чем вызвал новую улыбку у Алевтины. Она нарезала хлеб, сделала бутерброды с колбасой, и они начали трапезничать.

Ральф знал не более двух-трех десятков русских слов, однако у них как-то получалось вполне сносно общаться.

Алевтина спросила, где Ральф служит.

Тот немного подумал и ответил:

– Штаб, документ.

Ральф осведомился про ее родителей, мол, где они, что делают.

И Алевтина ответила:

– Работали на заводе, сейчас в эвакуации.

Херманн кивал, явно понимая, о чем идет речь. Словом, поговорили кое-как.

Когда они прощались, Ральф спросил:

– Можно мне еще к вам приходить?

Алевтина неожиданно для самой себя ответила: