Слишком много любовников

– К сожалению, Алена сейчас, э-э, не работает.

– О, как жаль! Мне ее очень хвалили. А она – что? Больна? – продолжал настаивать я. – Или в отпуске?

– Да, в небольшом отпуске, – соврала администратор.

– Когда будет?

– Полагаю, на следующей неделе, – соврала она еще раз.

– О, это мне долго ждать. Посоветуйте тогда, к кому я мог бы записаться на завтра.

– Вот, я вижу, есть окошко у Зои. А вы что хотели бы? Маникюр? Педикюр?

– Не дай бог никаких «педи»! Только маникюр.

– Двадцать часов вас устроит?

– А раньше?

– Нет, раньше, к сожалению, все занято.

– Ладно, что поделать, записывайте.

На сайте я одновременно видел, что в салоне работают три мастерицы «ногтевого сервиса», одна из них звалась Зоей Шагиной.

Практически немедленно я нашел ее в соцсетях. В отличие от моего объекта она была вся нараспашку. И фотографий полно. Милая девушка, только очень худенькая. Я проверил ее друзей – никакой Румянцевой среди них не значилось.

Время клонилось к семи, и я вышел из своего кабинета. Римка зависала за компьютером, и не поймешь с первого взгляда, по делу или со своими потенциальными женихами чатилась.

– Я уехал на адрес к Румянцевой, – бросил я. – Ты тоже можешь быть на сегодня свободной.

– Слушаюсь, – саркастически ответствовала моя помощница, как бы имея в виду, что, если бы захотела, ушла в любой момент без моего благословения.

«Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом!» – восклицал, помнится, некогда Фамусов. Я бы перефразировал классика в том смысле, что еще более тяжкая комиссия – быть начальником. Да еще у бывшей возлюбленной. Вот только как это будет в рифму? Задача для моего скромного ума непосильная.

Алена Румянцева.

Двумя годами ранее

С мужем у Алены давно особого понимания не было. Что там говорить о любви!

Когда-то худенький, красивый, милый мальчик; веселый, остроумный, подающий большие надежды. Как он красиво за ней ухаживал! Цветы, лимузины. Турпоездка в Париж. Она тогда вообще ни разу за границей не была – а тут целый Париж! О, как он водил ее по знаменитым кафе! Дорогущий и пафосный «Жюль Верн» на Эйфелевой башне, всемирно известная по книгам и фильмам «Ротонда» в районе Монпарнас, а также «Гранд-кафе» на бульваре Капуцинок. Устрицы, лангусты, ледяное белое вино. А как они в ночи распивали шампанское в кабаре «Лидо» и «Крэйзи хорс», смотрели на вымуштрованных полуобнаженных девушек! Париж волновал, будоражил кровь. Каждый встречный мужчина, не исключая подростков и стариков, окидывал ее оценивающим взглядом. И она – юная, красивая, двадцатидвухлетняя – чувствовала себя, как в сказке, королевой бала. А Женька был ее принц. На мосту Пон-Нев – тогда еще не украшенном многочисленными замками с именами, не пришла та мода – он встал на одно колено и сделал ей предложение. Протянул кольцо с бриллиантом в бархатном футляре. Японские и китайские туристы принялись наперебой фотографировать их, будто они модели или актеры. На минуту Алене показалось, что она – в центре всей вселенной и весь мир вращается вокруг нее. Сердце замерло, предложение было принято, азиаты зааплодировали. Представлялось, что вся дальнейшая жизнь станет сплошной сказкой и праздником.

Разумеется, с самого начала появились проблемы – но в какой, скажите, молодой семье их нет? Они всегда идут в придачу к любой сказке. К примеру – где жить. Свекровь Алену на дух не переносила. Список ее претензий к невестке был огромен. Притязания и наезды начались с самой первой встречи.

– Так вы, Елена, не москвичка? – с ехидцей вопрошала свекровь.

– Нет, не москвичка, – скромно, по первости, опускала глаза Алена.

– Откуда, интересно, к нам прибыли?

– С Дальнего Востока.

– А конкретней?

– Амурская область.

– Из какого, интересно, города?

– Черногрязск. – Название и впрямь далеко не звучное, но Алена давно притерпелась и привыкла. В стране, где премьер-министром может быть человек по фамилии Черномырдин, вполне сойдет для малой родины.

– Черногрязск? Это что – поселок? Или деревня?

– Нет, город, около тридцати тысяч населения.

– Н-да? А кто, можно узнать, ваши родители?

– Они, к сожалению, умерли, оба – и мать, и отец. Отец – когда мне шесть лет было. А мама – в мои шестнадцать.

– Так вы, Елена, круглая сирота?

– Нет, почему? У меня есть брат, на три года старше. В милиции служит.

– Ах, в ми-ли-ции! – неподражаемо высокомерным тоном комментировала свекровь. Сама, можно подумать, дворянка голубых кровей! Весь свой век на заводе расчетчицей в бухгалтерии просидела, затем досрочно отправлена на пенсию.

Но претензий было, претензий! Особенно по отношению к невестке. Сначала она озвучивала их сыну, а потом и прямо в глаза: Румянцева – лимитчица (хотя и самого явления не стало, и слово практически испарилось, а вот, поди ж ты, свекруха помнила). Вдобавок – без высшего образования, какая-то маникюрша. И далее, по списку: готовить не умеет (полное вранье!), за сыном не ухаживает, пытается через него в Москве зацепиться. На жилье их семьи нацелилась. Хотя, господи, что там за хоромы! Малогабаритная двушка в Химках, кухня пять метров, санузел совмещенный, комнаты тоже. Прописаны Женик, вредина-свекровь и свекор. Ни минуты Алена не собиралась там жить.

Но где? Сначала они с Женькой снимали, потом оформили ипотеку. Квартира в Марьине на первых порах показалась раем: огромная кухня – десять метров! Гигантская комната – хочешь, гостей принимай, хочешь, телевизор смотри, хочешь, разложил диван и сексодром устраивай. Правда, если посчитать, оказалось, что со дня заселения они в ипотеку две цены за нее уже выплатили – и конца не видно.

И еще одна имелась у свекрухи категорическая претензия: Алена брать мужнину фамилию наотрез отказалась. Он сам и не настаивал. Понимал, что звучит его родовое имя далеко не блестяще. Зюзин, подумать только! Значит, она будет Зюзина? Нет, на фиг, пусть остается Румянцева. Красиво ведь, ярко, согласитесь. Актриса такая советская была, правда, выступала в амплуа инженю – маленькая и комическая, в «Девчатах» сыграла, мультики озвучивала. Но у Алены амплуа другое – героиня. Пригожая, статная, сексапильная. Мужики так и крутились (еще одна претензия от свекрови и временами приступы ревности со стороны Женьки). Но она, особенно попервоначалу, с посторонними – ни-ни, домой, к своему Евгению.

Правда, в последнее время что-то случилось. То ли огонек в ее глазах стал гаснуть. То ли располнела слегка от сидячей жизни – а на спортклуб не остается, честно говоря, ни времени, ни денег, ни сил. А, может, штука в том, что любимый муж совершенно перестал заводить, вдохновлять? Ох, когдатошний милый, подающий надежды, тонкий мальчик за двенадцать лет совместной жизни превратился в настоящего борова. Толстенный, вонючий (потому что беспрестанно курил и частенько выпивал). Да, он оставался милым, угодливым и остроумным – когда не злился (однако злился, к сожалению, частенько). Иногда остроумно шутил и бывал гиперактивным (особенно в кратком промежутке между вторым и третьим пивом). Но Зюзин давно уже не подавал никаких надежд, ничего не желал, ни к чему не стремился. Приходил с работы (когда работа имелась и было куда ходить), тупо садился перед телевизором, включал футбол, или хоккей, или на худой конец любой другой спорт, хотя бы даже керлинг, открывал бутылку пива. Потом вторую, третью… Иногда – если Алены не было дома, и она не отбирала – и четвертую, пятую, а порой и мерзавчиком водочки догонялся. Тяжело выбирался из кресла, ходил на кухню курить, прованивал всю квартиру. Пытался дымить даже в комнате – единственной, и гостиной, и спальне в одном лице, – но Румянцева воспротивилась категорически.

Дипломированный инженер, окончил институт связи, больше того, получил диплом с отличием – он карьеры никакой не сделал. Из одной фирмы попросили уйти – полгода сидел без работы. Устроился на новую, год походил – и там до свидания. Еще год на пособии. В третий раз продержался полгода. Алена пыталась выяснить, в чем дело, почему, что с ним не так, посоветовать что-то, помочь. Зюзин, в чем причина, не кололся, супился, обижался. Бормотал что-то вроде, что все они дураки, работать не умеют, его не понимают. Что-то лепетал, что выглядело совершенно по-детски. Наконец устроился налаживать охранные сигнализации. Работа, в сущности, не инженера – техника. Платили соответственно. Приходилось мотаться по всему городу, да частенько и области. Машины не было, да и водить Евгений не умел. Не хотел учиться, к авто не стремился. Но и то хлеб, что хоть где-то работал.

Порой, когда возвращался из области, из чьего-то богатого дома, где монтировал или чинил сигнализацию, с упоением рассказывал, какие там богатые лестницы, сортиры, картины, спальни и кухни. Но если Алена подначивала: а почему это не у тебя? Почему ты сам не можешь добиться? – сразу потухал, сникал. Бормотал: «Ну, где мне».

Однажды вернулся с работы весь возбужденный, восторженный. Стал рассказывать: крутой особняк, тринадцать помещений, весь день провозился. А женщина-хозяйка попросила еще поставить дополнительный датчик на зеркальный шкаф-витрину с драгоценностями. А там – начал упоенно рассказывать – чего только нет! И яйцо Фаберже с бриллиантами, и золотое блюдо, отделанное рубинами, и индийская слоновая кость, украшенная изумрудами.

– Вещей – на миллионы долларов! – стал с восторгом восклицать. – На десятки миллионов!

Что-то похожее на ревность или на зависть кольнуло тогда Алену. Ведь у нее нет такой красоты и вряд ли когда будет. Она подначила супруга:

– Так, значит, тебя эта тетя, хозяйка, соблазняла?

– Да что ты, она старуха!

– Вот потому драгоценностями и соблазняла!

Женя оторопел – ему эта простая мысль, кажется, даже не входила в голову.

– А ты что растерялся? – продолжила Алена. – Тюкнул бы ее по башочке, как Раскольников, а брюлики – себе.

И эта столь простая идея тоже, похоже, не являлась Зюзину – слишком он правильный. А вот Алене, как она услышала про бриллианты-изумруды, мысль об ограблении прежде всего и пришла. Да только что толку? Где она, а где драгоценности? Так и будет до скончания века ногти чужим теткам пилить.

Предложение жены «тюкнуть старушку» ошеломило Евгения. Он минуту подумал – наверное, проигрывал ситуацию, взвешивал в уме, а потом молвил:

– А куда драгоценности девать? Где ты потом их продашь-реализуешь? И все знают, и у меня на фирме, и в семье у старухи, что это я к ней в тот день приходил. Мигом вычислят… – Потом еще поразмышлял и добавил: – Да и ударить человека по голове топором я как-то не могу.

– Вот, в этом главный твой недостаток! – полусерьезно, полушутя промолвила тогда Алена.

А он всерьез все воспринял:

– Недостаток? Значит, когда ты не можешь прибить человека – это теперь называется недостаток?

А она как будто удила закусила:

– Конечно! Кто у нас сейчас по жизни преуспевает? Те, кто кого-то когда-нибудь грохнул. Ну, или способен грохнуть.

Зюзин прищурился, голос его задрожал:

– А я, значит, раз убить не могу – получаюсь неудачник?

Тут Алена поняла, что забралась слишком далеко и высоко, и дала задний ход: «Удачник ты, удачник! Все и у тебя, и у нас хорошо», – и принялась тормошить его, целовать в глаза.

Однако с интимной стороной жизни у них со временем тоже разладилось. Куда-то улетучилась страсть, больше того, перестала Алена со временем Зюзина желать – совсем. Когда он проявлял инициативу, не отказывала, терпела и иногда даже кое-что сладкое от него получала. А сама заводилась крайне редко – практически никогда.

Теперь немаловажный вопрос – дети. Они с Зюзиным давно, со времен новой квартиры, не предохранялись, однако детей не было. Алена на второй год попыток пошла к врачу, сказали – приводи мужа. С огромными усилиями, после пряток и скандалов, она его вытащила. Обследовали. Сказали что-то вроде: идиопатическое бесплодие. То есть никаких явных дефектов нет. Затрудненная проходимость, спайки (у нее), не очень быстрые живчики (у него), бла-бла-бла. Надо изменить образ жизни, причем обоим, бросить пить-курить, больше гулять, заниматься спортом. Желательно поехать на курорт, принять грязевые ванны.

Однако Зюзин ничего не хотел. Вернее, хотел – но чтобы все устроилось само собой. В один прекрасный день проснулся и – бац, аллилуйя! – не пью, не курю, а в кармане, неизвестно откуда, путевка на Мертвое море.

Не раз и не два она думала бросить Евгения. Но ведь он – такой добрый, толстый и неприспособленный! Он ведь просто пропадет без нее. Что с ним станет? И другой вопрос: где ему жить? Свекровь, превратившаяся со временем в ядовитую, желчную, сухую старуху, однажды возьми и помре. Как и следовало ожидать, от разлития желчи. Свекор довольно быстро в пресловутую квартиру в Химках привел новую супругу – мачеху, стало быть. Они там никак родного сыночка не ждали. Зюзин-то собственному отцу раз в год, после Алениных напоминаний, звонил, с днем рождения поздравлял – а вы говорите, ему там жить. А как ей с Зюзиным, если что, марьинскую однушку на двоих делить? Она узнавала, приценивалась: получалось, каждому достанется по комнате в убитых коммуналках – причем где-то в дальнем Подмосковье.

Что оставалось? Терпеть? Вдобавок ее мамочка-покойница так учила – уходить надо куда-то. Если, к примеру, увольняешься с работы – надо заранее иметь, куда устроишься. Если от мужа ноги делаешь – должен быть другой, явно, очевидно лучше.

А другого не было. Может быть, пока не было?

Но однажды случилась у нее встреча, которая внезапно изменила ее жизнь к лучшему.

Ох, и непонятно ведь, к лучшему ли.

Дело было так.

В свой выходной день (Зюзин работал где-то в Подмосковье) Алена с подружкой Кристиной отправилась в кино. Потом пошли перекусить в одно из заведений в торговом центре – где теперь и магазины, и фильмы, и еда. Сидели, болтали, увлеклись. И вдруг какая-то суета у входа, крик, толкотня.

А потом неожиданно к их столику идет замечательно красивый молодой человек – высокий, статный, накачанный, черноволосый-голубоглазый, а в руках несет Аленину сумку.

Подходит к столику и весело спрашивает:

– Это ваша, гражданочка?

Алена лепечет:

– Да, моя.

– Что же вы за своим имуществом так плохо наблюдаете? Только что была совершена попытка кражи.

Румянцева вылупилась:

– А кто украл? Вы?

– Нет, – смеется красавец, – мною покушение на кражу было пресечено, имущество, вот, возвращаю законному владельцу. Злодея пришлось пока отпустить, потому что доказательную базу собирать умучаешься, да и не хотелось вас утруждать дачей показаний и писаниной. Все в порядке, сумка вернулась по назначению. Вот и хорошо. Проверьте на всякий случай, ничего ли не пропало?

Алена только и успела пробормотать:

– А вы кто?

А красавец смеется:

– А я представитель органов правопорядка, начальник группы по борьбе с бандитизмом капитан Андрей Шаев.

Алена начала бормотать, что, мол, нет в природе такой группы – однако Кристи сообразительней в тот момент оказалась, стала восклицать: «Ой, как приятно, что вы нам помогли! Спасибо большое! Теперь мы просто обязаны в знак нашей благодарности угостить вас кофе! Присаживайтесь, пожалуйста, к нам за столик!» Кристина, конечно, на Шаева сразу запала – вдобавок она девушка незамужняя и находится в постоянном поиске. А капитан отнекиваться не стал, уселся. Попросил себе не кофе, а чаю и стал поучать, как пасти свою собственность в общественных местах: сумочки не ставить на свободные стулья или под стол – там они становятся легкой добычей карманников. Лучше держать их на коленях или на столе.

Кристи пожирала красавца глазами – но Алена видела, чувствовала: он-то запал на нее. И она, впервые за время замужества и впервые после мужа, – тоже запала на него. Такое давно забытое, почти новое чувство – теплоты во всем теле и прохлады внизу живота. И легкого озноба, покалывания в кончиках пальцев.

О чем они говорили, она толком не помнила. А потом Шаев отошел и незаметно расплатился за их обед. Скомандовал: «Поехали!» – «А счет?» – пробормотала Кристи. «А мы убежим, не заплатив».

Он усадил их в «Лексус» – не новый, но все-таки «Лексус» – и скомандовал: «Развезу вас, гражданочки, по домам. Диктуйте адреса!»

Алена практически не сомневалась: он сделает так, что первой доставит к месту назначения Кристину.

А потом она с ним останется в его машине наедине.

Так оно и вышло. И когда они подрулили к подъезду в Марьине, он небрежно обнял ее и сильно поцеловал в губы. Поцелуй оказался таким, что перехватило дыхание и обмерло сердце. Но дальше он ее задерживать, мучить больше не стал. Отпустил, однако номер ее телефончика взял.

Так все и началось.

Павел Синичкин.

Наши дни

До Марьина мне от своего офиса близ Кускова ехать было недалеко.

И хоть навигатор предлагал миновать пробки странным, никогда не езженным маршрутом (четырнадцать километров), я выбрал апробированный путь через МКАД.

Там пришлось постоять в заторах, поэтому к дому, где проживала в своей однушке гражданка Алена Румянцева, я прибыл примерно через час. И тут как раз мне позвонила Римка. Она была возбуждена.

– Слушай, детектив, – протрещала она, – я тебе говорила, что ни в каких соцсетях нету твоего объекта? – Давным-давно я выучил помощницу, чтобы она не трепала, особенно по телефону, фамилии моих заказчиков и тех, кого заказывали, – называла по имени-отчеству или совсем коротко: «объект». Мало ли кто нас вдруг слушает! Римка мое указание запомнила и исполняла неукоснительно. Не дожидаясь моего ответа, она продолжила: – Так вот, я покопалась в Сети – детали я тебе рассказывать не буду, все равно не поймешь, – я покорно проглотил это «не поймешь», – и обнаружила, что Алена не просто НЕ состоит в соцсетях. Нет, когда-то она была – и в Фейсбуке, и в Одноклассниках, и Вконтакте. Но два месяца назад она оттуда все свои аккаунты удалила! Одновременно и отовсюду. Каково? – переспросила она.

– Круто, – откликнулся я. – Молодец, можешь взять на полке пирожок. А фотографию достала?

– Чью?

– Я же просил. Алены.

– Нет пока.

Римка фыркнула и отбилась.

Я чрезвычайно удачно запарковался – на всякий случай в достаточном удалении от искомого дома. Оценил, где примерно расположена квартира номер триста шестьдесят восемь, и деловой походкой направился к подъезду. Разумеется, доступ в парадное оберегал домофон. Я не стал звонить мужу снизу, объясняться с ним через переговорное устройство. Домофон оказался самой простой модели – «Цифрал». Ключи к нему я помнил чуть ли не наизусть, поэтому попорхав над клавиатурой, легко открыл. Автоматически взглянул на часы: двадцать пятнадцать. Скорее всего, супруг по фамилии Зюзин уже дома.

Консьержки в подъезде предусмотрено не было, и в лифте, украшенном зеркалами, я вознесся на восьмой этаж.

На лестничной площадке назначенного этажа внутри меня словно прозвонил тревожный звоночек. Как в тот момент, когда я сегодня вышел пройтись, увидел на нашей тихой улице «Нексию» и мне почудилось, что за мною следят. Здесь не было подобного ощущения, однако…

Приквартирный холл на восьмом этаже отделяла от лестницы и лифта – как повелось в последнее время в нашем неспокойном отечестве – мощная железная дверь. Так вот, она оказалась незаперта и приоткрыта. Я оглянулся: может, какого-то покорного зятя изгнали перекуривать на лестницу? Но нет, никого вокруг не было и куревом не пахло.

От греха подальше я достал бумажный носовой платок и открыл дверь в тамбур с его помощью. Вошел, секунду подумал и на всякий случай запер за собой замок.

Огляделся. В тамбуре, как везде и всюду в подобных местах, валялись громоздкие/ненужные вещи. Пара детских велосипедов и даже снегокат, а также коробки, заполненные хламом, который жалко или лень вынести на помойку. А еще одна из четырех дверей на площадке тоже оказалась полуоткрыта. Даже не глядя на номер, я догадался, чья она, и уровень адреналина в моей крови прыгнул вверх.

Я подошел к двери – и впрямь та самая, где проживала супружеская чета Зюзин – Румянцева.

Как и прежде, с помощью носового платка, я распахнул дверь. Негромко окликнул хозяина: «Эй, есть кто живой?» Из квартиры пахнуло застарелым запахом курева и подкисшего пива. И еще кое-чем, неприятным. Я встречал этот запах, когда служил в полиции – тогда она звалась ментовкой.

То был запах смерти.

Я шагнул в комнату. Окна в ней были плотно завешены гардинами. За ними бился солнечный летний вечер, но здесь царила полутьма. Мой взгляд – который не хотел сразу видеть главное, сопротивлялся ему – выхватил обыденную обстановку скромного столичного жилья: панель телевизора на стене, диван-кровать в собранном виде, платяной шкаф, полочку с безделушками. А посреди комнаты сидел на стуле мужик – голый, в одних трусах. Ноги его были скотчем прикручены к ножкам. Руки заведены назад и тоже связаны лентой. Скотч закрывал рот. Голова мужика была запрокинута. Был он очевидно мертв.

Мужик был очень толстый и волосатый. На его теле выделялось несколько порезов. Похоже, мужчину пытали. А потом убили. Я на всякий случай пощупал пульс на его шее – пульса не оказалось. Судя по начавшемуся трупному окоченению, убили мужчину больше часа назад.

На полочке у телевизора имелись пара книг, дешевые сувенирчики, включая Эйфелеву башню и кружку с надписью: Red Sea, а также несколько фотографий в рамке. Все они обыгрывали один и тот же сюжет: улыбающаяся парочка на фоне разнообразных достопримечательностей. Парочка была одна и та же, и мужчина на ней был тот самый, сидящий мертвый у моих ног. На первой, где позировали на фоне все той же башни имени Эйфеля, он был молодой, веселый и совсем не толстый. Девушка рядом с ним, которая ласково обнимала его за талию, тоже была молода, эффектна и очень-очень сексуальна.

Следующее фото демонстрировало все ту же пару в купальных костюмах, на фоне моря и пустыни – где-то, видимо, в Хургаде или Шарм-эль-Шейхе. Он уже слегка расширился, что было особенно заметно без верхней одежды, а она по-прежнему оставалась худой, свеженькой и секси. Наконец, третья карточка запечатлела супругов во времена зрелости. Сняты они были на Исаакиевской площади, на фоне собора, в зимней одежде – однако даже тулуп не скрывал того, насколько мужчина раздался вширь. Девушка тоже слегка округлилась, однако оставалась на вид прежней великолепной бестией. Отчего-то я ни секунды не сомневался, что это она, мой объект, Алена Румянцева.

Недолго думая, я взял последнее изображение и прямо в рамке сунул в карман своей куртки. Потом заглянул в кухню. Там, под лучами закатного солнца, на столе кисла пепельница с окурками, на полу валялись пустые бутылки из-под пива, а одна, недопитая, помещалась отчего-то на подоконнике.

Возможно, хозяин квартиры стоял у окна с пивом в руках и напряженно вглядывался в даль: не возвращается ли к нему его любимая?

А вместо нее пришли убийцы.

Впрочем, может, я фантазирую, и дело было совсем не так.

Версия 3.

Алене Румянцевой опостылел муж. Ох, как опостылел! Настолько, что она обратилась к наемным убийцам. А сама свалила куда-нибудь на курорт, одна или с полюбовником – другим, не Вячеславом. Свалила, чтобы обеспечить себе надежное алиби. Замечательно: она вне подозрений, мужа больше нет, квартира и разное прочее барахлишко целиком достается ей.

Непонятно, правда, зачем убийцам пытать несчастного Зюзина. Но, может, имел место эксцесс исполнителя? А может, Евгений и вправду имел что-то ценное или знал о чем-то ценном, и они добивались у него, где?

Впрочем, нечего мне было здесь, в комнате с трупом, предаваться раздумьям. Следовало поскорей уносить ноги.

Я вышел из квартиры, прикрыл за собой дверь. Запирать не стал – да и чем я мог запереть, ключа-то не было. Так же поступил с дверью, ведущей к лифтам.

Механически глянул на часы. Было всего двадцать часов двадцать восемь минут. С момента, как я вошел в подъезд, не прошло и четверти часа.

Я вызвал лифт. Камеры видеонаблюдения (которыми в последнее время напичкан жилой сектор) внутри его не было.

Я спустился вниз. По пути мне никто не встретился, даже странно, самое время, чтобы возвращаться домой с работы.

Внизу, под козырьком подъезда, видеокамера имелась. Но я давно уже летом хожу в бейсболке. Не то чтобы от чего-то скрываюсь или чего-то опасаюсь. Просто удобно, солнце глаза не слепит. Да и красиво – хотя Римка в ту короткую эпоху, что мы были вместе, подсмеивалась, что в ней я похож на вышедшего в тираж велосипедиста. В этот раз бейсболка по-настоящему пригодилась: говорят, с бытовой камеры лица под козырьком не разглядишь.

Когда я вернулся к машине, она успела раскалиться под вечерним солнцем – но меня почему-то стала пробирать дрожь. Я даже не сразу включил кондиционер.