Кинжал в постели
Нет! Вернуться он точно не хотел! Еще сегодня утром он не знал, куда себя девать, выйдя за ворота. Не знал, в какую сторону от ворот поворачивать. Его все злило и все казалось ненавистным. Но воздух свободы за пару часов опьянил его. Он хотел им дышать еще, еще и еще.
– Не хотите, – удовлетворенно констатировала Алика. – Вот и хорошо. Поэтому вы должны найти его для меня. Как только найдете, отойдете в сторону. Дальше я сама.
– С чего вы решили, что у меня получится? – спросил Боголюбов и на всякий случай отошел подальше.
Дамочка хоть и выглядела уравновешенной, кажется, имела в арсенале личностных качеств кое-что взрывное и опасное.
– У вас же один раз это получилось. – Алика прошлась по кухне, подошла к кофейной машине, потюкала ноготком по ней. – Еще кофе?
Боголюбов нервно дернул плечами. Ему все равно! Станет она варить кофе, нет – без разницы. Она не выпустит его из своих цепких коготков, она вцепилась намертво. Она станет рвать ему душу, контролировать, мотать нервы. И какая разница, пьет он при этом кофе или нет? Вот ведь, вырвался на свободу из одних застенков, тут же попал в другие.
– Мне надо подумать, – проворчал он, отворачиваясь, и уточнил: – Это я не про кофе.
– Я поняла, но… – Он услышал, как шуршит ее одежда, она снова подошла к нему вплотную. – Но у вас нет выбора. Либо вы помогаете мне, либо возвращаетесь туда, откуда сегодня вышли. Это устроить еще проще.
Боголюбов досадливо крякнул, подавив ругательство, и вышел на улицу. Солнечные лучи, запутавшиеся в ветках деревьев, кроили ее сад на фрагменты. И ему неожиданно захотелось прыгнуть в самую густую, самую темную чащу у дальнего забора. Зарыться с головой в зеленые пыльные листья, закрыть глаза, забыть все хоть на какое-то время. Чтобы в голове, в душе, в сердце не было ни боли, ни сострадания, ни жалости, ни злости. Ничего! Только пустота! Так, наверное, будет легче, да?
– Вам не удастся спрятаться, Сережа.
Ее голос, глухой и безжизненный, заставил его вздрогнуть. Он обернулся. Алика стояла в паре метров от него, привалившись спиной к стволу яблони. Смотрела жестко и надменно.
– Я не собирался убегать, – огрызнулся он и снова глянул на дальние жасминовые кусты, утопающие в тени. Благодать, наверное, там.
– Я не об этом. – Алика удивленно подвигала бровями. – Я о том, что вы не спрячетесь от своей боли нигде. Она будет грызть вас долго, может быть, всю жизнь. Боль и сомнения.
– Что?! – Боголюбов так резко повернулся к ней, что хрустнуло в шее. – Что вы сказали?!
– Вас ведь грызут сомнения, не так ли? – И она снова пошла на него, решительная, безжалостная, с холодным блеском в глазах.
– Сомнения? Какие сомнения? – Он устал от нее пятиться, поэтому остался на месте, даже когда почувствовал на своем лице ее дыхание. – Какие сомнения вы имеете в виду?
– Вас ведь посещали мысли… – Ее губы расползлись в отвратительной ухмылке. – А того ли человека вы убили?..
Глава 2
– Михаил Федорович, у меня к вам срочное дело, – раздалось в трубке телефона внутренней связи. – Я зайду!
Тут же накатило глухое раздражение. Не от голоса жены, нет, хотя он давно терпел его с большим трудом. От ее напористости, безапелляционности, наглости, можно даже и так сказать.
У нее срочное дело! И она зайдет! А у него дел нет срочных, что ли? Могла бы спросить для приличия, может, он в кабинете не один. Может…
Он тут же представил перекошенную физиономию супруги, ее широко распахнутый рот, застань она его с молодой бухгалтершей, принятой два месяца назад. Бухгалтерша была прехорошенькой, он бы ее точно…
Дверь отлетела в сторону, едва не задев стеклянный шкаф у стены.
Супруга Жанна! Кто же еще мог себе позволить так врываться в его кабинет? Он, мать его, сам к себе так не входил никогда. Потому что, мать его, ценил все, что нажито непосильным трудом! Потому что кровью, потом и долгими бессонными ночами ему все досталось! А эта курва толстожопая его дверями колошматит о его шкафы!
– Полегче, Жанна, – скрипнул Миша зубами, уставился на нее исподлобья. – И прежде чем врываться в мой кабинет, спросила бы, один я или нет?
– У твоей профурсетки спросила. Она сказала, что один, – беспечно махнула рукой жена, с грохотом выдвинула тяжелый офисный стул, приземлила с оханьем на него свою толстую задницу. – Уволю я ее, Мишаня. Точно уволю!
– Кого на этот раз? – Он подпер кулаком щеку, с такой силой впечатав локоть в стол, что сделалось невыносимо больно и локтю, и щеке. Но это хоть как-то отвлекло от неприязненного чувства, сковавшего грудь.
– Секретутку твою! – полыхнула на него огненным взором Жанна. – Кого же еще?!
– С чего это? Она с работой хорошо справляется и…
– Она с ширинкой твоей хорошо справляется, – перебила его Жанна, хлопнув со звоном ладонью о стол. – И с тем, что под ней!
– Прекрати. – Он болезненно поморщился.
Ревность жены его изводила, она портила ему кровь, доводя ее до кисельного состояния. Он и сам себе уже казался человеком-студнем, которым помыкает толстая некрасивая супруга.
– Прекращу когда-нибудь. Вот как избавишься от меня, так и прекращу! – закончила она плаксиво. – Ты ведь мечтаешь, я знаю!
– Жанна-а-а… – протянул Миша с тоской в глазах, эту песню он слушал последние несколько лет. – Давай не будем, а!
– Я знаю! Знаю, о чем ты мечтаешь! – оседлала она любимого конька, теперь ее останавливать смысла не было, пока не отчитает положенное количество строк, не заткнется. – Мечтаешь о молодой, красивой, нарядной. Я-то, что ни надену, все одно, как куль! И детей у нас нет. И ты хотел бы, а я… Мишка, но ведь я люблю тебя, ты же знаешь. Очень люблю! А этим молодым, им только деньги давай. Молодую бухгалтершу видел? Видел, видел! Так вот про нее знаешь что говорят? Про нее говорят, что она уже троих разорила! Представляешь, троих!!!
Три толстых пальца жены встали частоколом перед его носом.
– И я не хочу, чтобы ты был четвертым! Не хочу. К тому же… – Тут ее голос избавился от плаксивых интонаций, обрел силу и… – К тому же бизнес у нас с тобой общий, и я не позволю, чтобы какая-то дрянь претендовала на наши деньги. Они ведь у нас с тобой поровну, Миша!
Закончила, как обычно, торжественно. И Михаилу тут же захотелось ее схватить за толстую шею и ударить что есть силы мордой о стол. Приплюснуть о стол ее толстой, некрасивой мордой с жирным подбородком, вечно сальным носом, вялыми губами и бесцветными глазенками. И прошептать ей на ухо: «Заткнись, тварь! Заткнись и слушай…»
И наговорить ей такого! Такого, о чем давно мечталось, так рвалось с языка, что порой даже снилось!
Но нельзя, блин! Нельзя, потому что она права – эта гадина, бизнес у них общий. Не мог он тогда, восемь лет назад, поступить по-другому. Они квартиру ее матери и дом продали, чтобы раскрутиться. И Жанка поставила обязательное условие: раз деньги мамины, бизнес оформляем пополам. Он и оформил. Правда, там не только их деньги были. Еще и Боголюбов Серега вложился, но вложился не так, чтобы уж очень. Кажется, треть всего. Да и когда это было! Сел он! На долгие годы сел за страшное преступление. И выйдет ли теперь оттуда живым или нет, неизвестно.
– Я не позволю, чтобы какая-то дрянь претендовала на наши деньги, Мишаня! – зазвеневшим теперь уже голосом повторила Жанна.
– Может, хватит, малыш? – произнес он примирительно и потянулся к ее толстой ладони, возлежащей на столе, как сдобная булка. – Сколько же можно, а?
И снова, прямо даже помимо его воли, представилась ее расплюснутая о стол слюнявая физиономия.
– Что хватит?! Что хватит?!
– Никто не станет претендовать на наши деньги, потому что претендовать некому, малыш, – осторожно соврал Миша. – У меня никого нет.
– О как! – фыркнула она недоверчиво. – Нет у него никого! А как же секретутка предыдущая? Я, что ли, не тебя на ней застала?
– Это когда было-то? – Он опустил глаза.
Вспоминать ужас полугодовой давности не хотелось. Жанка тогда раньше времени вернулась из служебной поездки и застала его с Валечкой прямо на его служебном диванчике в этом самом кабинете. Валечка лишилась нижнего резца, клока волос, а у него под глазом полтора месяца сходила гематома.
Ужас!!!
– Ладно, хрен с ними, с твоими шалавами. Я им цента не отдам и тебе не позволю. Я о другой твари, которая может претендовать на наши деньги. – Ее бесцветные глаза сузились, и на Михаила глянула прямо-таки змея.
– О какой? – Он обязан был спросить и спросил.
– Боголюбов!
– Чего?! – Миша облегченно рассмеялся. – Серега, что ли? Так он ведь сидит! Ты чего? И много тех его денег? Чё он там вложил-то?
– Если проанализировать всю прибыль, полученную нами за минувшие восемь лет, то его доля на сегодня никак не меньше… – Последовала зловещая пауза. – Пяти миллионов, Миша…
– Что??? – Он ахнул и приподнялся. – Сколько, сколько???
– Пять миллионов, Миша! И это только по официальным отчетам, а если взять все, то сам понимаешь! Дела-то наши идут, дорогой друг. И идут неплохо. И… И твой уголовник дружок наверняка информирован.
Жанка отвернула морду к окну, представив ему на обозрение оплывший профиль.
– Слушай. – Он постарался отвлечься от неприятной внешности жены и сосредоточиться на ее словах. – Но при чем тут Боголюбов? Он сидит и, вообще, вряд ли станет претендовать.
– С чего это? – фыркнула она с силой, разбрызгав слюну. – С того, что вы когда-то были друзьями? А что ты для него, друг, сделал-то? Адвоката нанял?
– Он отказался, – тут же вспомнил Миша. – А я предлагал.
– Ладно, пусть так. Но хоть раз написал ему? Хоть раз навестил? Посылку отправил? Нет! Какой ты, на хер, друг тогда, Мишаня? – выдала гадина с издевкой.
– Но… Жанка, он сам не хотел ничего. Он замкнулся. Он еще до того, как ему сесть, отошел от меня. И от дел отошел. И ни разу копейки не попросил. Как-то, по слухам, сам зарабатывал, и неплохо.
– И что? Соучредителем-то по документам является. Малой доли, но все же!
– Ничего себе малой! – присвистнул он обескураженно и провел трясущейся рукой по коротко стриженным черным волосам. – Пять лямов! Но, Жанка, ему еще два года сидеть. Что-нибудь придумаем. Обанкротим эту фирму, переведем активы куда-нибудь еще. Что-нибудь придумаем. А?
Он был, конечно, встревожен суммой, которую ему озвучила Жанка, но все же был рад, что она сползла с излюбленной темы его баб на тему его давнего, давно забытого друга.
– Некогда банкротить, Мишаня, – прошипела Жанка анакондой. – Вернулся он!
– Кто?
– Серега твой вернулся!
– Да ладно. – Он нервно хихикнул. – Ему еще сидеть и сидеть. Он полсрока-то хоть отсидел? Ему вообще сколько давали-то? Я что-то уже и не помню.
– Дали ему девять лет. Отсидел он семь, по УДО вернулся, – отчеканила Жанка и глянула на него неприязненно. – На хрена он тебе тогда дался, а? Своих денег, что ли, не хватало на развитие?
– Не хватало, – огрызнулся Миша и сгорбился, едва не доставая подбородком стола. – И вообще, идея, если честно, была его. И бизнес-план он разрабатывал. У меня на то время не было такой жилки и таких мозгов. Ничего, кроме денег и дикого желания стать самостоятельным.
– А сейчас разжился? – ядовито ухмыльнулась гадина. – Мозгами-то?
– Отстань! – огрызнулся он впервые грубо. – Когда он вернулся?
– Вчера.
– Откуда знаешь? Может, брехня?
– У меня в его доме, если помнишь, живет подруга Верочка. Так вот вчера ближе к обеду она мыла кухонное окно и прекрасно рассмотрела мужчину, который входил в соседний подъезд. А если бы даже и обозналась, то пожилой дядька подтвердил. Назвал его по имени. И если бы даже это было совпадением, то потом Серегу часом позже у подъезда подобрала какая-то баба на внедорожнике. И уж она-то его окликнула и по имени, и по фамилии.
– Вернулся, значит…
Михаил зажмурился, пытаясь вспомнить лицо друга, каким он видел его в последний раз перед сроком заключения. Не выходило, черт побери! Всплывала в памяти улыбчивая симпатичная Серегина мордаха с азартным блеском в глазах. Таким он был на тот момент, когда они бизнес замутили. Потом, каким Серега был, когда у него стряслась беда, он его уже не помнил. Да и не видел, наверное. Потому что был жутко занят делами, а Серега где-то скитался, пил, хоронил близких, искал убийцу сына.
Нет, они не пересекались тогда. Точно не пересекались и…
– Жанка, погоди-ка, – он резко выпрямился, поправил скомкавшийся на груди пиджак. – Когда мы документы подписывали учредительные, помнишь?
– Ну!
– Серега ведь был?
– А как же!
– Но какой он тогда был?
– Как какой? Живой вообще-то! – Она раздраженно колыхнула толстым телом, сиденье стула под ней противно чвакнуло съежившейся кожаной обивкой.
– Живой, но чрезвычайно расстроенный и необычайно рассеянный. Мне кажется, он даже не понимал, что подписывает! И поэтому…
– Что? Что поэтому?
– Не надо гнать волну.
– То есть?
– Придет за своей долей прибыли, будем голову ломать. А не придет, и не нужно.
– Предлагаешь, сидеть и ждать, когда Боголюбов соизволит нанести нам визит? Ты идиот совсем, да?! Надо заранее подстраховаться, придурок!!! – Ее лицо пошло волнами, это подкожный жир под ее пористой кожей пришел в негодующее движение. – Надо заранее подстраховаться!
– Да! И как ты себе это представляешь? – огрызнулся он неуверенно.
У него, к примеру, вариантов не было. Попытаться убедить Серегу? Так он наверняка не помнит, что является одним из учредителей. Он, Михаил, буквально его рукой водил по документам, дружище еле сидел на стуле, почти с закрытыми глазами. До того ли ему было!
– Я как себе представляю? – Толстое лицо Жанны сделалось вдруг мучнисто-пепельным. – У меня только один вариант.
– Да? И какой же?
Михаил вдруг занервничал, задергался. Жанкина рожа сделалась еще более отвратительной. А взгляд еще более опасным. Он догадывался, о чем она думает. Но думать, как она, он не желает!
– Его надо убрать.
– Что-о-о??? – Он встал из-за стола, навис, стараясь быть грозным и тяжеловесным, хотя бы в физическом плане. – Ты совсем рехнулась???
– Нет, не рехнулась. Серегу надо убрать. – Жанка выпятила нижнюю губу, похожую на разъеденную кислотой губку. – Иначе он нам все испоганит. Или… Или ты готов выкатить ему пять лямов?
Он тут же рухнул на место, съежился и часто задышал.
Нет! Пять миллионов он не готов был выкатить. Ни Сереге, ни кому бы то ни было. Это же… Это же колоссальная сумма, блин! Это обнажит кое-какие направления в его бизнесе, если он выдернет эти деньги. Это крушение планов. Этого нельзя допустить.
– Что ты предлагаешь? – вякнул он, отворачиваясь, чтобы не смотреть на ненавистную морду.
– Его нужно устранить, – произнесла она мягко и нежно, будто речь шла не о человеке, а о течи в батарее.
– Каким образом? – спросил он.
Надежда все еще оставалась. Вдруг она придумала что-нибудь достойное. Что-нибудь не такое гадкое, подлое и опасное, о чем ему думалось.
– Его просто не должно быть, – таким же мелодичным, странно не похожим на ее голосом продолжила она.
– Как это?!
– Никак! Его просто не должно быть на земле. Он не должен по ней ходить!
И два ее толстых пальца прошлись по столу.
– Ты предлагаешь его убить??? – громким шепотом ахнул Михаил и тут же прикрыл рот рукой.
Страшное дело, на котором настаивала его жена и которое он настойчиво гнал от себя, обрело вполне реальные очертания, оформилось в слова и призывало теперь к действию.
– Да, дорогой. – Она растянула бескровные губы в широкой улыбке.
– Может… Может, ты снова хочешь его посадить? – зацепился он за внезапную уловку, забрезжившую в хаосе отвратительных мыслей. – Но за что?
– Я не хочу его посадить, идиот. Я хочу, чтобы его не было вообще!
– Вообще… – упавшим голосом повторил Михаил и сгорбился пуще прежнего.
– Да, вообще.
– У него нет шансов?
– У него нет, а у нас появится. Шанс на свободу, Миша! Мы никогда больше не будем бояться, что явится некто и начнет трясти наши активы, требовать отчета, требовать денег, объяснений. Никогда! Никто!
– Но…
– Никаких «но»! У него нет наследников! И даже наследников второй, третьей и четвертой очереди, я узнавала. Родственники по линии жены отсутствуют. У него их вообще не слышно и не видно. Может, где-то и обретаются, но их никто не знает. И они наверняка не знают, что их Серега когда-то куда-то вложился. И может претендовать на бабло. Не надо ссать, муженек.
Жанка выбралась из-за стола, тяжело прошагала к двери, приоткрыла ее, выглянула в приемную, удовлетворенно улыбнулась, значит, секретарши снова не было на месте. Теперь она станет мучить ее за это. Станет требовать объяснений, грозить увольнением.
А может, довольная рожа у нее оттого, что их никто не подслушивал. Пойми ее, эту жабу! Сидит себе, сидит и вдруг является и квакает! На этот раз квакнула так квакнула.
Будет ли добро? Будет ли?
– В общем, так, – проговорила она вполголоса, снова плотно прикрывая дверь. – Это дело у меня на контроле. Ты сиди и не рыпайся. Но учти, мне придется задействовать энную сумму.
– Что значит энную?! – вскинулся он.
У него всегда четкий учет расходования средств. Если бы было иначе, давно бы уже вылетел в трубу. Он, если честно, даже с девками своими был весьма прижимист. Где уж выплатить пять миллионов! Господи, сумма-то какая нереальная, разве так можно!
– Немного, не переживай, – мотнула она головой с пониманием. – Знаю, что за рубль удавишься. За него много не попросят. Уголовник, да еще какой! Кстати, узнать бы про родственников того парня, которого удавил Серега.
– Зачем еще???
– Мало ли… – закатила она многозначительно бесцветные змеиные глазищи. – Может, там имеется кто-то, кто не простил Боголюбову его преступления. Может, там есть кто-то, кто жаждет отмщения. Тут надо покумекать.
Господи! Михаила вдруг замутило. И от ее противной рожи, пытающейся вылепить какие-то непонятные гримасы. И от толстой рыхлой фигуры, колыхающейся от каждого движения. И более всего от ее страшной затеи!
Да, ему жалко денег. Да, он никогда бы не отдал…
Да что там, не отдаст он Сереге ничего! Пока он там зад на нарах парил, он тут вкалывал. Мало ли что он вложил! Тут надо еще применение найти средствам, раскрутить их!
Нет, делиться он не собирается. Без вариантов!
Но он также против убийства. Категорически и бесповоротно против. Стать таким же, как Боголюбов? Ступить на путь преступления? Это страшно и опасно! Он в бизнесе-то старался придерживаться прозрачности, потому что трусил нещадно. А что говорить про убийство!!!
Нет, нет и снова нет! Если она затеяла что-то…
Пусть так и будет. Пусть все делает сама. Он ничего не желает знать! Ничего!
И в этом он вдруг увидел свои преимущества, блин. И даже повеселел. Ведь если он будет держаться в стороне, а Жанка все это страшное дело замутит и провернет, то он сразу одним махом избавится и от нее, и от Сереги!
– Здорово… – произнес он вполголоса своим мыслям.
Жанка тут же все поняла по-своему. Довольно оскалилась, подмигнула ему рыхлым морщинистым веком и произнесла довольно:
– А я что говорю! Конечно, здорово!..
Глава 3
Воскобойников Олег Иванович, сорока лет от роду, высокий некрасивый мужик, проживающий до сих пор с мамой и не продвигающийся по служебной лестнице последние семь лет, с тоской смотрел на жирную муху, бьющуюся в пыльном углу между оконными рамами. Она готовилась ко сну. Продолжительному, без сновидений, без забот и печалей. Да какие у мухи печали могут быть и сновидения? Это толстая крылатая тля, надоедливая, жужжащая, неотвязная.
Прямо как его начальство. Один в один! Оно так же жужжит, не отстает, надоедает. Крыльев только нет, и спать осенью и зимой не собирается. Наоборот, вернувшись из отпуска, набралось сил для нового жужжания и упреков.
– Олег Иванович, так пора бы уже начать что-то делать…
– Воскобойников, у тебя самый низкий процент в отделе по раскрываемости…
– Ну, нельзя же так, капитан! Нельзя день за днем отписываться! Где посадки?! Где громкие дела?! Уже семь лет у тебя затишье!..
Несколько месяцев, а точнее – три последних, Воскобойников только это и слышал. А что он? Разве он не работает? Работает, и как! Носится по городу, опрашивает свидетелей, выуживает информацию по крупицам. Он же не виноват, что народ стал осторожным и не желает сотрудничать со следствием. Не виноват, что не располагает к себе собеседника. Ну, не умеет он лучезарно улыбаться, не умеет быть коммуникабельным и приятным. Да и внешность его оставляет желать лучшего. Некрасивый, лысеющий блондин, с дряблыми щеками, морщинистыми полукружьями под глазами, неровными зубами и вялым ртом. Единственное, что ему самому нравилось, и он сильно надеялся, что нравилось кому-то еще, это его глаза. Черные, прожигающие, в ореоле темных длинных ресниц. Они могли пленять, да. Могли и завораживать. Так ему говорили его знакомые женщины когда-то.
Господи, когда это было?! Тысячу лет назад, кажется. Он уже забыл, когда в последний раз обнимал женщину. Забыл! Все, все повыходили замуж, понарожали детей, обзавелись некоторые и внуками.
– Ты что же, Олег, до сих пор один??? – ахнула тут как-то летом, столкнувшись с ним на овощном рынке, Злата – шикарнейшая в прошлом блондинка. А ныне раздобревшая в заду, боках и подбородке. – С ума сойти! Такой мужик пропал…
Он пропал? Правда, что ли? Хм-мм, странно. Он себя пропащим не считает. Занудным, неудачливым, может быть, но никак не пропащим. А что касается женщин, то тут он один лишь по одной причине. Он просто стал весьма разборчивым.
Так мама говорит.
Вспомнив о маме, Воскобойников еще больше опечалился. Старая, бестолковая, суетливая, но такая нужная! Он без нее просто не мог жить, если честно. И не собирался. И ее решение пожить у сестры в деревне годик-другой его просто сразило неделю назад. Оно подкосило его, съежило, заставило думать о себе как о никому не нужном хламе.
– Зачем тебе туда?! – ныл он, блуждая за матерью по комнатам. – Что там тебе в этом захолустье? Ишачить на тетю Надю и ее внуков?
– Зачем ты так, сына? Тетя Надя помогала тебе деньгами, продуктами, когда ты учился. И вообще, любит тебя, – упрекала его мать, собирая вещи в два старомодных чемодана с металлическими уголками. – И внуки с ней давно не живут. Все давно выросли и разъехались. Она совсем одна. И я еду скрасить ее одиночество. Да и свое тоже. Ты ведь постоянно на службе. Я целыми днями одна. Лифт без конца ломается. По лестнице ходить мне трудно. А там открыл дверь – и улица. На воздух… Хочу на воздух, детка…
Вчера детка посадил ее в поезд, сегодня рано утром мать там встретили, и она уже позвонила ему, нахваливая с восторгом окрестные пейзажи и двух холостяков, живущих по соседству.
– Они нашего с Наденькой возраста. Так что скучать не будем, – стрекотала мать, пересмеиваясь с сестрой. – Ты там тоже времени зря не теряй. Остался совсем один в квартире из четырех комнат! Некоторые о таких удобствах могут только мечтать! Ты теперь завидный холостяк, сына! С жилплощадью и без всякого довеска…
И вот тут-то Олег и понял, что мать возвращаться не собирается. Решила, глупая, что обуза ему.
– Кстати, я договорилась с одной очень милой женщиной, она будет помогать тебе по хозяйству, – закончила мать разговор. – Услуги я ей оплатила на полгода вперед, дорогой.
Все ясно, еще одна претендентка на его сильную руку и черствое сердце.
Милых женщин, помогающих матери пристроить ее засидевшегося сына, за долгие годы было множество. И они все время чем-то да помогали. То продукты доставали, когда в них был дефицит. То доставляли их с рынка и магазина, когда их стал переизбыток. То матери носили пенсию с почты.
Господи, всех и не упомнишь!
Олег не клюнул ни на одну из них. Одна была толстой, другая чересчур худой, третья очень красивой, а он таких побаивался. Интересно, кого мать нашла ему на этот раз?
Воскобойников глянул на себя в небольшое, размером с коробку конфет, зеркало, висевшее слева от окна его служебного кабинета. Все то же самое, ничего нового – редеющие белесые волосы, вялое некрасивое лицо, черные жгучие глаза. Может он понравиться женщине, взявшейся ему помогать по хозяйству? И каков перечень ее услуг? Ублажать сорокалетнего холостяка входит в ее обязанности или нет?
– Воскобойников, к начальству! – крикнул кто-то, едва приоткрыв его дверь.
Олег покосился на муху, та затихла, широко растопырив крылья, что показалось странным. Обычно мухи засыпают, плотно прижав прозрачные крылышки. А эта, видимо, лишь дремлет. На улице ненастно, серо, она и решила подремать. Хорошо бы начальник оказался с ней солидарен и в такой серый неказистый день подремывал и не наезжал на него.