Зимняя коллекция детектива

Солдат Швейк съехал с Петечкиного живота.

– Зачем ты туда заходил?

– Говорю же, просто посмотреть, – сказал он упрямо.

Алле было его жалко – он старался сделать независимый вид, отводил глаза, пыжился, отросшие волосы торчали в разные стороны, и худая рука с синими венами была выпачкана чем-то красным и желтым, как будто он рисовал в детском саду и забыл помыть руки перед уходом домой.

– Если б ты зашел и просто смотрел, стеллаж на тебя вряд ли свалился бы. Ты что-то с него взял. Потянулся и стеллаж потянул. Что ты взял?

Петечка сел, рывком подобрал книжку и сунул ее под подушку.

– Что вы ко мне пристали, Алла Ивановна? – прохныкал он. – Ну вы-то хоть в Касла не играйте!

– Кто такой Касл?

– Детектив из сериала. На самом деле он писатель, но расследует всякие темные дела.

– Петька, говори сейчас же! Что ты взял с полки?

– Не взял! – закричал Петечка и вцепился в свою дикую шевелюру. – Я хотел взять! А на меня все поехало! И больше я ничего не помню!

– Что ты хотел взять?

– Мышеловку, – выпалил Петечка. Алла вытаращила глаза, а он заговорил громко и раздраженно, защищаясь: – Какое ваше дело? Рядом с черной банкой мышеловки стояли, три или даже четыре! Я их тогда увидел, когда и банку! Я хотел достать их и выбросить!

– Зачем?!

– Затем, что мышеловки – это гнусно, – еще громче закричал Петечка. – Вы что, не понимаете?! Это приспособление, которое ломает мыши спину! Вы только представьте себе! Ну представьте! Вы – мышь. Вы ни о чем не подозреваете…

– Я не мышь и представлять не хочу.

Но он не слушал.

– Пахнет так вкусно, что у вас слюнки уже текут! Вы начинаете есть, только откусываете, и тут сверху вас бьет по спине эта штука! Ну, как будто стеллаж падает! И она ломает вам хребет! И в лучшем случае вы умираете сразу, а если она попадет по черепу или по хвосту? Или по ноге, то есть по лапе?! Вам больно, так больно, что слезы из глаз, а вы все еще не умираете! И умирать будете долго!

– Да уж.

– Мы живем в гуманное время! Мы это заслужили. Цивилизация заслужила! Нельзя убивать мышей таким варварским способом! Никого нельзя! Еще давайте гильотину обратно введем!

– Гильотина была во Франции.

– Какая разница! Человечество – единое целое, мы все представители цивилизации и носители гуманистических ценностей! Только дикари ловят мышей мышеловками, а волков капканами! Вы знаете, как зверь попадает в капкан?

Алла попыталась погладить его по голове, но он вывернулся.

– Выходит, ты полез на стеллаж, чтобы избавить мышей от ужасной смерти.

– Да! Мышеловок, между прочим, там много! Я стал их доставать, и на меня все посыпалось! И больше я не помню ничего!

– Петька, Петька, – сказала Алла и все-таки погладила его по голове.

– Их нужно вышвырнуть! Все до одной.

– Хочешь клюквенного морсу? Зоя Петровна целый жбан еще с обеда на крыльцо выставила охлаждаться.

– Если им так мешают мыши, пусть купят ультразвуковые приборы! Есть такие, я в Интернете читал! Мыши не выносят ультразвук и уходят. А перебивать им хребты – преступление! Или мы не люди, а?!

– Тебе самому чуть не перебило хребет.

– Ну не перебило ведь! – Он дернул плечом. – Давайте морсу, только если он вправду холодный.

Алла поднялась. Он сидел на диване, всклокоченный и очень воинственный, смотрел сердито.

Хороший мальчишка. Точно знает, что ломать спины мышам – негуманно. Человечество должно быть гуманным – все целиком, и в отношении мышей тоже. Двадцать первый век на дворе. Идеалы и ценности.

– Петька, что ты написал в заметках? Такого, из-за чего стоило их красть?

Он пожал плечами. Он был уверен, что украли, чтобы выложить в Сеть – как литературное произведение. Не зря он потратил на них полдня!..

– Ну, что там было?

– Характеристики героев, – буркнул Петечка. – Ну, Женька красивая, Марина тоже красивая. Вы… в возрасте, вам трудно. Степан – сила, Володька карьерист. Диман хороший парень, Сергей Васильевич весь в наколках, должно быть, зону топтал.

– Сергей Васильевич? – переспросила Алла. – А еще что?..

– Да ничего такого!.. Что тут, на кордоне, странные дела творятся, человека убили! А я чуть убийцу не засек! Я в ту… В общем, я в ту ночь вставал, как раз под утро, Марина потом сказала, что под утро его и зарезали. И мог убийцу скрутить, а я не видел никого, только в коридоре в лужу какую-то наступил, Зоя Петровна, наверное, полы мыла и не вытерла.

– Но ты же никого не видел и не слышал!

– Никого! – подтвердил Петечка. – Я так и написал, что не видел!

Алла подумала. Не стоило жечь Петечкины записки, в которых было написано, что Женька красавица, Диман хороший парень, а в коридоре лужа! И уж совсем не стоило, если там было написано, что он никого не видел и ничего не слышал! Но их зачем-то взяли из «комнаты мальчиков» и сожгли! Кто угодно мог это увидеть и заинтересоваться, зачем жечь в печке бумаги, – по дому шляется полно народу!..

…Значит, что-то еще было в этих записках, чего сам Петечка – спаситель мышей и гуманист – не знает. Или знает, но не говорит?..

Ночью Алле снилось, как ржавая железка бьет ее по спине, с хрустом ломаются кости, она пытается уползти, спастись, но ноги больше не слушаются – позвоночник перебит. Она поворачивается из последних сил, чтобы увидеть лицо своего убийцы, и видит только красную куртку и шапку, натянутую до глаз.

Утром оба «лесных человека» – олимпийский чемпион и его тренер – ушли на трассу и не возвращались очень долго. Сергей Васильевич, Степан и Антон разгребали вокруг вертолета снег. Степан прихрамывал и ругался – прокатиться бы на лыжах, а он ногу распорол!.. Женька долго возилась на кухне, старалась, помогала, а потом ушла на улицу, села на широкую лавочку с подветренной стороны и подставила нос солнцу. Марина читала толстую книгу, а Володя играл с Петечкой в шахматы. Алла, закончив дела, тоже вышла на улицу.

Было холодно, воздух острый и чистый, но под стеной лиственничного дома, где сидела Женька, припекало вовсю. Алла пристроилась рядом.

– Хорошо, – не открывая глаз, сказала Женька. – Так бы и сидела. Ноги только мерзнут.

– Скоро все закончится.

Женька шевельнулась и сбоку быстро взглянула на Аллу.

– Прилетят люди в формах, напишут кучу бумаг, заберут Виноградова. Женька, кто его убил?

– Вы уже спрашивали, Аллочка, – пробормотала Женька. – Я не знаю, правда.

– И даже не догадываешься?

– Я не знаю! Марк точно не убивал! И Кузьмич тоже, и я не убивала!..

– И я, – перебила Алла. – Но кто-то же убил.

Ей казалось, нет, она была уверена, что Женька знает. Знает и не говорит. Вполне возможно, что казалось так исключительно из-за того, что Женька единственная из группы была связана с «лесными людьми» давно и даже когда-то жила с ними общей жизнью – с одним из них! – а все остальные увидели олимпийского чемпиона Ледогорова «своими глазами» впервые, когда он примчался сквозь метель со своей необыкновенной собакой и быстренько спас всех от верной смерти. Или все же в группе есть кто-то, кто, как и Женька, целенаправленно добирался до кордона «полста-три», чтобы… Чтобы убить Виноградова? Чтобы подставить Марка?

Алла была уверена, что это глупость и так не бывает.

– Ты не видела ни у кого из наших фотоаппарат?

Женька пришла в замешательство:

– Не-ет. Какой фотоаппарат, Аллочка, когда мы в зимний поход пошли, каждый грамм веса на счету!.. Помните, Сергей Васильевич на Петю ругался за то, что он телефон с собой потащил?

– Да, – согласилась Алла. – Помню.

– У Степы, по-моему, какая-то штука есть, узкая такая, вроде прибор для измерения силы ветра! Ну, черненькая, длинненькая. Он его всего только один раз и доставал, а никаких фотоаппаратов не было.

– Прибор? – рассеянно переспросила Алла. – Он, кажется, никакую силу ветра не мерил никогда.

– Может, прибор не работает, – предположила Женька.

Они взглянули друг на друга и засмеялись.

– Я не хочу в Москву, – сказала Женька и закрыла глаза. – Если бы вы знали, Аллочка, как я не хочу в Москву!.. Там у меня никого нет. Совсем. Вообще. Я вот когда думаю, как я вернусь обратно в квартиру… Я квартиру в Белой Даче снимаю, за МКАДом! Кругом все серое, грязное, мрачное. Люди злые, глаза опущены. До метро утром добраться – помереть легче. И в вагон не войдешь, поезда три надо пропустить, это в лучшем случае. А потом едешь-едешь, едешь-едешь, – Женька помотала головой, изображая, как качает в метро. – И толпа такая, что дышать трудно. Я себе прошлой осенью пальто купила. И порвали мне пальто! Совсем новое! На спине разошлось, от воротника и до самого низа, я протиснуться сквозь толпу не могла… А вечером домой, и в телевизор глядеть. А по телевизору показывают, как люди в Майами отдыхают! Вы не знаете, почему по телевизору то и дело показывают, как все отдыхают в Майами?! Почему не показывают, как в метро едут, потом в супермаркете пластмассовые помидоры покупают по триста пятьдесят рублей, потом на восьмой этаж поднимаются, а лифт не работает?! Вот этого почему никогда не показывают?!

Женька всхлипнула, выдернула из кармана темные очки и нацепила на нос.

– На работе только и разговоров, как все подорожало, а к лету еще подорожает, кто какой кредит взял и что в Интернете написали про то, как певец Прохор в Майами отдыхает со своей девушкой топ-моделью.

– Женька, – сказала Алла, – если ты хочешь в Майами…

– Я не хочу! – закричала Женька. – Я здесь жить хочу! Я хочу сидеть на завалинке всю оставшуюся жизнь, и наплевать мне на Майами! На Урале лучше, неужели вы не понимаете, Аллочка?! Мы здесь сколько уже, а про кредиты никто ни слова не сказал, и про певца Прохора тоже, и про тяжелые последствия пластических операций! Вот вы, Аллочка, хоть раз в жизни делали пластическую операцию?

– Нет.

– А собираетесь?

Алла улыбнулась Женькиному отчаянию.

– Не собираюсь, Жень.

– И я не собираюсь! Но почему-то мне кажется, что я должна, понимаете?! Если мне с утра до ночи все рассказывают про пластические операции, а я ничего в них не понимаю и слушать не хочу, это значит, что я ненормальная, да?! И в Майами я не хочу! И певец Прохор меня не интересует!

– Что ты разошлась, Женька?

– Я хочу, чтоб был смысл, – сказала та твердо. – Вот у Марка он есть, смысл. И у Павла есть. И у меня раньше был!.. Кредиты, пластические операции и Майами – бессмыслица.

…Смысл – это очень трудно. Трудно и непонятно, где его добыть. Раньше, до похода на Приполярный Урал, у меня тоже был смысл, или мне казалось, что он есть, и теперь его не осталось. Мне тоже предстоит заново его найти, и я не знаю – как. Только мне давно уже не двадцать четыре года, и я ничего не могу решить, сказав правильные и нужные слова. В моей жизни давно уже ничего не решают слова! Да, собственно, и говорить их некому и незачем. Я точно знаю, что никто не станет мне помогать, решать за меня самые трудные вопросы, подставлять плечо, тащить за руку из болота. Я никому не нужна, я не строю никаких иллюзий, и мне придется обходиться только собственными силами. В этом нет ничего хорошего, но и ничего особенно плохого. Это просто такая данность – я одна, мне не на кого рассчитывать, и я не рассчитываю. В мои двадцать четыре года все было по-другому. Только вот я никак не могу вспомнить, интересовал ли меня тогда… смысл? Или без малейшего моего усилия жизнь казалась осмысленной и прекрасной?..

– Ты пришла сюда, на этот кордон, чтобы увидеть Марка, – сказала Алла и поднялась.

– Да, ну и что?

– Какого еще смысла тебе надо?

Женька немного подумала.

– Бери лыжи и иди катайся, – велела Алла. – Лыжи тебе Марк подарил.

Женька просияла, как будто услышала что-то очень хорошее.

– Ты накатаешься, а вечером мы будем варить глинтвейн. С апельсинами, яблоками и куантро! Самый биатлонный напиток. А потом ты будешь читать «Похождения бравого солдата Швейка». И если только ты не самая распоследняя идиотка, так может быть всегда. У тебя-то уж точно!

И Алла ушла в дом, а Женька осталась сидеть.

После обеда Марк опять ушел на лыжную тренировку, Алла мыла посуду и все гадала, пойдет Женька за ним или не пойдет. Она гадала и то и дело выглядывала из кухни, как только кто-то проходил мимо.

– Не мечись, – сурово приказала Зоя Петровна, когда Алла в очередной раз высунулась в коридор и чуть не стукнула ее по носу.

– Вы Женьку не видели?

Зоя Петровна вошла и стала расставлять отмытые цветастые тарелки – в буфете они стояли не боком, одна к одной, а лицом, и это было на редкость красиво и празднично.

– На лыжне, – буркнула Зоя Петровна, когда Алла уже и не надеялась на ответ. – Только ушла.

Алла так обрадовалась, как будто это она сама только что ушла на лыжню вслед за Марком.

– Зоя Петровна! Какая вы умница!

– Где уж нам.

Теперь важно было не пропустить момент, когда олимпийский чемпион и Женька явятся обратно. По их лицам все сразу станет понятно. Алла слонялась от окна к окну, высматривала, в общем, совершенно извелась.

Зоя Петровна затеяла пирог «на скорую руку», и когда в печке начали трещать дрова, в кухню потянулся народ. Сергей Васильевич со Степаном теперь резались в нарды, Петечка скучным голосом попросил чаю или еще чего-нибудь и получил кружку компота, даже Марина пришла со своей книжкой, и Володя с Антоном пришли, уселись и стали смотреть, как играют.

Потом явился из ангара Кузьмич и удивился:

– О как! Все в сборе.

Он стал калить над огнем какую-то длинную железку, и в кухне моментально запахло паленым.

– Я завтра тоже на лыжах пойду, – сообщил Степан, сгребая с доски деревянные кругляшки. – Сидеть надоело, сил нет!

– Ты погоди, может, завтра все пойдем, – отозвался Сергей Васильевич. Он выигрывал напропалую, и вид у него был довольный и благодушный. Тем более Зоя Петровна пироги затеяла!..

Кузьмич согнул свою железку, сунул в воду, она зашипела. Зоя Петровна покосилась неодобрительно, но ничего не сказала.

Кузьмич вынул железку, оглядел со всех сторон и достал из кармана что-то длинное и темное. Алла вытянула шею – она знала, что это такое.

– Вот это чей инструментик? – Павел положил на край стола большой охотничий нож в ножнах. – Только не надо мне говорить, что не знаете!.. Это точно не наш нож, стало быть, кого-то из вас.

– Где? – Сергей Васильевич высунулся из-за Володи и поднялся, отодвинув стул. – А, так это мой! А я всю голову сломал, сунул куда-то и забыл! Вот спасибо тебе, Кузьмич, он для меня как родной, ножик-то!

– Как он попал в «оружейную»?

– Куда попал? – не понял Сергей Васильевич.

– Эх ты! – засмеялся Антон. – Столько времени здесь живешь, а не знаешь, что у них на кордоне все комнаты с названиями. Есть «оружейная», есть «медицинская». А где книжные полки – библиотека, а еще есть…

– Что вы там делали? – перебил его Кузьмич.

– Где? – преданно переспросил Сергей Васильевич. Может, на самом деле не понимал, а может, ловко притворялся.

– В «оружейной» ничего нет, кроме радиоаппаратуры. Вы зачем туда заходили? И когда?

– Дак ведь я так и не вспомню, зачем да когда!.. Заходил, точно заходил, а вот… зачем… Шут его упомнит.

– Нож на полке лежал. Вы там что-то делали, Сергей Васильевич! Что вы там могли делать?

Тут Володя вдруг вспомнил, что он руководитель группы.

– Это что? Допрос? – И тоже поднялся. – Или этим ножом было совершено преступление?

– Володь, погоди ты, не горячись, – забормотал Сергей Васильевич, поглядывая на Кузьмича. – Какое еще преступление, Виноградова вовсе другим ножом зарезали, ты что, не помнишь?.. Я заходил… когда ж я заходил?.. наверное, поглядеть чего-нибудь. Убей меня, не вспомню, Кузьмич!.. А нож мой, точно мой.

Кузьмич кинул ему нож, тот поймал.

– Приметный такой ножичек, – сказал Павел. – Ты бы на нем еще свою фамилию вывел.

Тут Сергей Васильевич вдруг улыбнулся широко, открыто, так, что морщинами собрался лоб.

– Так ведь он и без фамилии приметный, Паша, друг мой ситный!..

Он подтянул рукава тельняшки и аккуратно пристроил нож в наколенный карман бездонных брезентовых штанов.

– Татуировки у вас тоже приметные, я тоже такие хочу, – сообщил Петечка. – Где такие делают?

– Тебе еще рано. Подрастешь, покажу.

– У вас есть еще вопросы? – спросил Володя строго. – Или вы установили истину?

Алла так и не поняла, что случилось.

Зоя Петровна вдруг сорвалась с места и побежала, а за ней рванулся Кузьмич, так что опрокинулся тяжеленный, будто чугунный, стул.

Сергей Васильевич привстал с места и переглянулся со Степаном. Петечка поперхнулся и закашлялся, а Марина ойкнула, как Женька, и уронила книжку.

Алла, на ходу натягивая пуховик, вывалилась на крыльцо, зажмурилась и остановилась.

Все вокруг было залито тихим и сияющим предвечерним, сказочным, февральским светом. Деревья стояли не шелохнувшись, и невозможно было себе представить, что еще совсем недавно здесь мела такая метель, что Алла боялась не дойти от «большого дома» до ангара, заблудиться, потеряться, замерзнуть! Небеса над засыпанными снегом верхушками елок и лиственниц бездонны и прекрасны, лес под горой чист и тих, сугробы величественны и свежи.

Ни Зои Петровны, ни Павла не было видно.

…Куда они делись?

Какой-то странный дальний звук, крик или стон, донесся до ее слуха. Алла скатилась с крыльца и, скользя и подъезжая на ходу, чтоб не свалиться, побежала под горку, где начиналась свежая, только вчера проложенная ратраком лыжня. Там маячила Зоя Петровна, вся вытянувшись в струнку в сторону леса и приставив ладонь козырьком к глазам.

– Зоя Петровна, что случилось? – издалека крикнула Алла.

Грохот обвалился сверху, так что Алла шарахнулась и чуть не упала от неожиданности. Со стороны ангара стремительно и плавно к лыжне съехал снегоход на гусеничном ходу.

– Где?

Зоя Петровна махнула куда-то в лес и сунула Кузьмичу винтовку. Оказывается, все это время она держал в руках винтовку.

– Что случилось?! – подбегая, закричала Алла изо всех сил, как будто они были глухие.

Снегоход газанул, разворачиваясь, снежная пыль полетела из-под гусениц ей в лицо.

…Ну уж нет. Теперь я с вами.

Сама не понимая как, Алла прыгнула, уцепилась и оказалась на сиденье позади Павла. Вездеход сильно вильнул.

– Куда?! Назад!

Перед носом у нее были его спина и винтовка, которую он закинул за плечо.

– Я с тобой.

Он колебался одно мгновение, и она явственно ощутила его колебание, а потом снегоход дернуло вперед так, что Алла едва удержалась на сиденье. Заревел двигатель, снегоход пошел под горку, набирая скорость. Ветер засвистел в ушах, и стало страшно.

Сердце колотилось, кажется, прямо перед глазами, потому что белый свет то возникал, то проваливался в красное, а потом оказалось, что это не сердце, а красный пуховик Павла мотается у нее перед глазами.

Из-за воя двигателя ничего не было слышно, руки заледенели, заломило пальцы – перчатки она так и не успела надеть.

– Держись! Держись, сказал!..

Снегоход наддал и как будто перепрыгнул через что-то. Алла вылетела из седла, зажмурилась, удержалась, вцепившись в красный пуховик, и выровнялась. Они петляли между лиственницами и елками, и казалось, что им вот-вот придет конец, со всего маху неповоротливая машина врежется в ствол, и от них ничего не останется, кроме груды искореженного железа и черного дыма, поднимающегося к праздничным и безмятежным небесам!..

Снегоход уворачивался от стволов, все быстрее, все ниже летел под гору. Лес кружился и мотался вокруг, как в кошмаре, когда понятно, что этого не может быть, но это есть, и происходящее ужасно, потому что его нельзя изменить – ни остановить, ни проснуться, ни вырваться.

Внезапно двигатель изменил тон, снегоход встал.

– Что?! – крикнула Алла.

Павел смотрел вперед и влево, куда-то под гусеницы. Алла обмерла. По свежему чистому снегу тянулся кровавый след, и из-за стука мотора опять послышался тот самый жалобный вопль или стон.

Снегоход как будто припал и вновь пошел, набирая скорость и забирая влево. Что-то мелькнуло за деревьями, Алла не разобрала, что именно.

Проломившись сквозь кусты, они выскочили на поляну. Не сбавляя хода, одной рукой Кузьмич стал тащить из-за спины винтовку.

– Что это, Паша?!

– Волки.

Какой-то странный зверь бурого цвета молча и страшно дрался за свою жизнь. На него нападали двое других – один метил в горло, а второй цеплял за лапы, не давал двигаться. Бурый зверь сражался, но видно было, что сражается он из последних сил. Он не мог ни отбежать, ни приготовиться, те двое висели на нем, терзали, не отпускали. Вот он стряхнул одного, но другой в это время прыгнул, повис, стремясь перегрызть горло.

Два выстрела грянули почти одновременно – сухой и острый грохот почти порвал барабанные перепонки. Павел, привстав на подножке, стрелял не целясь, от бедра, как-то странно держа винтовку в левой руке. Снегоход подпрыгнул и осел.

Двое крупных серо-желтых волков остались лежать на снегу. Странный бурый зверь прополз несколько метров и замер, вытянувшись.

Павел сунул Алле винтовку – она взяла, как во сне. Ствол был теплый, и от него сильно тянуло порохом.

Увязая почти по пояс, Павел полез через сугробы к бурому зверю.

– Вик! Вик, вставай!

Из-за деревьев выскочил Марк. Он тоже держал винтовку в руке. Широко ставя лыжи, он подбежал к собаке, лежавшей на перемолотом кровавом снегу. Вдалеке показалась Женька. Она не катилась, а как будто летела на лыжах над сугробами.

– Жив?

Павел оглянулся и ничего не ответил, лицо у него было желтым. Руки щупали бурую шерсть.

Алла закинула винтовку за плечо.

Этот бурый зверь – собака? Их собственная собака Вик?!

– Как ему сладить, – выговорил Кузьмич и кое-как взвалил Вика на руки, – когда их трое! Одного-то он загрыз, а эти от крови совсем озверели.

Алла оглянулась. На краю поляны лежал еще один волк, снег под ним был красный.

Как будто вброд через воду, Павел добрался до снегохода. Вик без движения висел у него на руках, и кровь, кровь шла, не останавливаясь.

Алла глубоко вдохнула и с силой выдохнула.

Белый пес был бурым от крови, которая лилась из него.

Алла молниеносно перебралась через сиденье и взялась за руль. Марк придерживал собаку, пока Кузьмич усаживался сзади.

– Гони!

Алла нажала на газ, двигатель взревел, и снегоход попер в гору.

– Держись, – приговаривал сзади Кузьмич, – держись, собака!.. Мало ли нас волки драли! Ты держись!

Алла петляла между деревьями, вся превратившись в зрение, изо всех сил стараясь удержать непривычную тяжелую машину, не завалить ее набок, не застрять, не врезаться в ствол.

– Бери правее и прямо по лыжне! Вон она!

Она вывела снегоход на лыжню, добавила скорость и понеслась вверх, все быстрее, быстрее!..

Они одолели последний подъем, повернули и выпрыгнули почти перед крыльцом «большого дома». Зоя Петровна бежала навстречу, и Павел на ходу соскочил и побежал. Голова и лапы Вика мотались, на снег капала кровь, солнце сияло, и небеса были голубыми, вечерними, ласковыми. Зоя Петровна подставила руки, и вдвоем они занесли собаку в дом.

Алла заглушила мотор и на секунду закрыла глаза.

…А вдруг он не умер?.. Вдруг его еще можно спасти?

Собака, какой бы сильной она ни была, не может одолеть трех волков сразу. Они напали подло – трое на одного, и Вик сражался, как он сражался! Но разве он мог победить один – троих?

Алла бросилась в дом. Там было очень светло, зажжены все лампы. Кровавый след тянулся по коридору в сторону «медицинской» комнаты, возле которой толпился народ. Алла, ни на кого не глядя, растолкала людей и ворвалась внутрь.

Пес лежал на кушетке под сильным светом, вытянувшись, совершенно неживой. Пасть оскалена, глаза закрыты. Зоя Петровна неподвижно стояла рядом. Павел ощупывал его, руки у него были красными от крови.

– Марина, – позвала Алла и оглянулась. – Где Марина?!

– Я здесь, пропустите.

Она вошла и бесцеремонно оттеснила Зою Петровну.

– Вика волки порвали, – зачем-то сказал Павел. – Ранен он.

– Я вижу.

В мгновение ока Марина превратилась из строгой молодой дамы во врача. Лицо у нее стало сосредоточенное. Очень аккуратно и четко, по очереди приподнимая лапы, она осмотрела собаку. Оттянула веки и заглянула в зрачки.

Из коридора протолкался Марк, а за ним Женька.

– Шприц с обезболивающим, быстро. Нужно дать наркоз. Есть что-нибудь такое?.. – спросила Марина.

Загремели стеклянные двери шкафов, вспыхнув, от чистого стекла отразился свет ламп. Не глядя, Марина нажала на педаль, и кушетка плавно пошла вверх.

– Инструменты. Мне нужны инструменты.

– Он жив?

Она даже не взглянула.

– Я ничего не обещаю, но попробую.