Рыцарь
Ланс сунул руку в карман джинсов, но вместо кольца с бриллиантом или презерватива вытащил оттуда маленькую облезлую коробочку от леденцов.
Вот где он держит бриллиантовые кольца и презервативы.
Открыв жестянку, он вынул оттуда маленький бледно-желтый леденец и сунул его в рот. Я тупо пялилась на Ланса, не понимая, какого черта он заволок меня в сортир – показать, как он жрет конфеты? Но это было не важно. Мы были тут вдвоем – если не считать десятка подростков, которые писали, брызгались водой, ржали и матерились через тонкую перегородку от нас. Да Ланс мог бы читать мне вслух телефонную книгу, мне было пофиг.
Я услышала тихий хруст, потом Ланс снова улыбнулся – на сей раз у него в зубах была зажата половинка этого леденца. Он наклонился вперед, и я взмолилась, чтобы произошло чудо. Я чуть-чуть приоткрыла рот, желая поверить, что он собирается поцеловать меня, но не желая показаться дурой, если нет. В последний момент Ланс прикрыл свои прекрасные карие глаза, сто тысяч угольно-черных ресниц опустились ему на щеки, и наклонил голову набок. И это свершилось.
Ланс.
Прижал губы.
К моим губам.
Я не шевелилась, боясь, что все, что я сделаю, будет не то. Я почувствовала на губах мягкий теплый язык Ланса, но вместе с ним и что-то колючее, хрустящее, со вкусом горького аспирина. Пока я пыталась сообразить, что за фигня у меня во рту, Ланс медленно отодвинулся. Я очнулась от хруста. Взглянув, я увидела, что Ланс жует свою половину того, что оказалось вовсе не леденцом. Ланс улыбался мне краем рта, показывая лишь одну ямочку на щеке, а глаза у него были темными. И злыми.
Следуя его примеру, я раскусила кислый, химический камешек. Опершись о стену, Ланс смотрел, как я жую, а потом схватил меня и подтянул к себе.
Я уперлась руками ему в грудь, а его бедро оказалось у меня между ног. По моему телу пробежала горячая волна, а по горлу – жестяной, металлический привкус. Сердце забилось даже быстрее, чем когда язык Ланса был у меня во рту. Я вцепилась в его майку, как в спасательный круг, поддаваясь этим новым для меня ощущениям.
Ланс прошептал мне в ухо, обдавая его своим горячим дыханием:
– Даже не знаю, что круче – ты в моей куртке или эта твоя новая стрижка.
Господи, как мне хотелось его трахнуть. С Колтоном мы никогда не заходили дальше поцелуев – да мне и не хотелось, – но с Лансом я хотела всего. Я привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его в шею, и тут зазвенел чертов звонок.
Не-е-е-е-е-ет!
Схватив свои рюкзаки, мы с Лансом выскочили из туалета. В общем бедламе никто не заметил, из какого туалета я выхожу. Ланс быстро приобнял меня и убежал по коридору. К счастью, мой четвертый урок был прямо за углом. Я успела сесть за парту за миллисекунду до конца звонка.
Не знаю, от поцелуя ли (да и было ли это поцелуем?) или от этого не-леденца, который я съела, или от возбуждения, что чуть не опоздала, но, когда мистер Фишер начал бубнить о том, что и как делала кучка белых богатых людей сотни лет назад, я медленно начала осознавать, что я определенно под кайфом.
Мои коленки дрожали под партой со скоростью света, я не могла перестать всасывать язык и щеки, пытаясь снова ощутить вкус аспирина, и мне буквально приходилось зажимать рот рукой, чтобы сдерживать писк и хихиканье, которые так и рвались у меня из глотки.
Не то чтобы я раньше не пробовала наркотиков. Я выкурила свою честную долю травы и пробовала всякое другое, но в конце концов мне всегда было хреново. От травы я резко глупела. Я ее ненавидела. От нее я чувствовала себя как в замедленной съемке, а мне всегда нравилось делать все быстро. Кокаин и ЛСД, которые каждый мог купить в женском туалете с той же легкостью, что и тампоны из автомата, ускоряли меня, под ними я была даже быстрее, чем в своем обычном гипервиде, но кокс слетал уже через пятнадцать минут, а кислота держалась чуть ли не больше пятнадцати часов.
Так что я не стала бы принимать наркотики ради удовольствия. Чтобы испытать что-то новое? Легко. Я всегда обладала нездоровым любопытством ко всему на свете. Чтобы вписаться? Безусловно. Но вот эта леденцовая штука… от нее я чувствовала себя просто офигенно. Мне хотелось танцевать, смеяться, рисовать, болтать и снова рисовать одновременно, но я ничего этого не могла, потому что торчала на проклятом уроке продвинутой мировой истории у мистера Фишера. Так что я просто натянула на голову капюшон куртки Ланса, залезла в нее с ногами и уткнулась лицом в коленки под теплой тканью.
Она пахла им. Как будто мы с Лансом были едины. Его язык уже побывал у меня во рту, а сейчас его кожа была на моей.
Моя кровь была перенасыщена углеродом. Я стала воплощением бурления. И я должна была скрывать это еще целых сорок девять минут.
Когда наконец прозвенел освободительный звонок, я выскочила из своего панциря и ринулась в дверь. Я собиралась найти Ланса, чтобы отдать ему куртку (и попытаться снова дотронуться до него), когда Энджел Альварез, новенькая, которую я пару раз видела беседующей с Джульет, вдруг позвала меня с другого конца коридора.
У Энджел было тело взрослой женщины, которое она прятала под одеждой гангстера из Л.А. Все эти обвислые джинсы и свободные майки… Ну и манеры под стать.
Буквально подпрыгивая на месте, я остановилась перед ней и спросила:
– Ну, чего?
Энджел прищурилась и спросила:
– Что, тяжкий денек?
Склонив голову набок, я задумалась, с чего это она такое спрашивает, когда она показала на капюшон, покрывающий мою голову.
Ах, это.
Откинув капюшон, я излишне бодро заявила:
– Вообще-то у меня офигенный день.
Вообще-то я еле сдерживаюсь, чтоб не начать плясать чечетку.
Энджел громко цыкнула зубом и сказала:
– Черт, Би! Да у тебя стрижка зашибись!
Я уже почти забыла о стрижке. Вот же еще одна причина быть невозможно счастливой – моя новая стрижка!
– Спасибо! – прочирикала я. – И у тебя тоже!
Длинные черные волосы Энджел были когда-то в прошлом высветлены перекисью, так что теперь там торчало сантиметров десять отросших темных корней, и она скрутила их в неопрятный пучок. Как будто кто-то приляпал ей на темные волосы бледно-желтую плюшку. Наверняка большинству все это показалось бы быдляцким, но я честно считала, что эффект получился шикарный.
– Псссш. Да брось. У меня на голове жопа. – Состроив гримасу, Энджел дотронулась до своего пучка, но я увидела, как она улыбнулась, оценив комплимент.
– Я хотела сказать, что видела тебя с этим придурочным наци возле твоего шкафчика.
Да неужели?
– Слушай, я знаю, это не мое дело, но, если этот козел к тебе пристает, ты только скажи. Мой брат и его ребята будут только рады вломить этому белому куску дерьма. И бесплатно.
Бесплатно? Божечка, напомни мне оставаться с хорошей стороны Энджел.
– Спасибо, что сказала, но я и так уже почти перестала ходить из-за него в свой шкафчик. – Я повернулась к ней спиной и улыбнулась из-за плеча, демонстрируя пушечное ядро, прикованное к моей спине.
Снова повернувшись лицом, я излишне бодро продолжила:
– Ну, и пока он был просто… настойчивым. – Если можно назвать настойчивостью этот синяк в форме ладони на моем правом бицепсе. – Но если ему потребуется хорошая порка, я тебе скажу.
Мы обе рассмеялись и вместе пошли к парковке. Ну, верней, Энджел шла, а я, в этой куртке, с ощущением тепла Лансовых губ и того, что эти губы запустили по моим венам, буквально парила.
Увидев на парковке Джульет, прислонившуюся к капоту машины Тони, я припустилась бегом. Я торопилась, чтобы показать подруге куртку Ланса, и рассказать обо всем, что случилось в сортире, и показать синяк на руке, и рассказать, как Рыцарь вел себя за обедом как псих, и что я что-то съела, и уж не знаю, что это было, но мне оно страшно нравится! Джульет заметила меня и сделала было смущенное лицо… Но тут я к ней подбежала.
Обхватив ее руками, я стала раскачивать ее туда-сюда, причитая:
– Божемой, божемой, божемой, божемой, божемой!
Джульет отпихнула меня и, держа на расстоянии вытянутой руки, сразу заметила, что на мне куртка Ланса. И тут вся такая слишком крутая для школы Джулс начала прыгать на месте вместе со мной.
– Он дал тебе свою куртку?!?! Ни фига себе, Би!
– Ну да! – визжала я. – Я постриглась, и ему нравится, и он меня любит, и он поцеловал меня в туалете, ну, или я так думаю, трудно сказать, потому что он сунул мне в рот эту желтую фигню, как леденец, и теперь я от нее вся под кайфом!
Я не могла перестать прыгать и улыбаться. Ну, по крайней мере, мне казалось, что я улыбаюсь. Я не могла сказать точно, потому что совсем не чувствовала своего лица.
Джульет перестала прыгать. Она огляделась вокруг, чтобы понять, кто мог услышать мою идиотскую болтовню, открыла заднюю дверь машины и затолкала меня и мой огромный рюкзак на крошечное заднее сиденье.
– Господи, Биби. Ну, давай, еще погромче расскажи.
– Прости, – громко прошептала я. – Привет, Тони.
Тони кивнул мне в заднее зеркало, пока Джульет садилась рядом с ним, хлопнув дверцей так, что в ней задрожало стекло. Обернувшись ко мне с потрескавшегося переднего сиденья, Джульет сказала:
– Да тут-то уже можешь не шептать, идиотка.
Мы обе расхохотались, а Тони вывел с парковки свой громко протестующий шумом глушителя «Корвет».
Джульет сказала:
– Так, дай я разберусь. Лансу нравится твоя прическа, он поцеловал или не поцеловал тебя в туалете, и он сунул тебе что-то, но ты не знаешь что?
– И он меня любит. Ты забыла главное. И на мне его куртка.
– Которую ты, наверное, должна вернуть, – поддразнила меня Джульет, но я видела, что она искренне рада за меня. А может, она была рада за себя. Это же ей приходилось слушать все мое нытье и стоны насчет Чертова Ланса Хайтауэра с тех пор, как он сел со мной рядом на уроке продвинутой алгебры в восьмом классе.
– Я бы отдала! – закричала я. – Но меня остановила Энджел – ну, эта новенькая из твоего английского класса, – а когда мы вышли, он уже ушел.
– Как же, как же, – продолжала дразниться Джульет. – И ты, и я знаем, что ты никогда не вернешь эту толстовку. Да тебя в ней скорее похоронят.
– Заткнись, мерзавка! – И я ткнула ей кулаком в лицо, нарочно промахиваясь. Хихикая, мы начали мутузить друг друга, как две мелкие школьницы, какими и были.
– Эй, Би, – прервал Тони нашу притворную драку, глядя на меня в заднее зеркало своими бисерными глазками. – Я и не знал, что ты любишь веселиться. Но в любой момент, как ты снова захочешь эту желтую штуку, только скажи. Я тут же тебе достану.
Я посмотрела на Джульет, которая только приподняла свои нарисованные брови и чуть виновато пожала плечами.
«Выходит, Тони еще к тому же и местный дилер. Офигеть. Да ты нашла себе просто чемпиона, Джульет».
Я сделала ей большие глаза и нырнула в свой заклепанный и заплатанный кокон любви. Даже при том, что на улице было примерно тридцать градусов, а на заднем сиденье машины Тони все сто тридцать, – мне было плевать. Я танцевала диско, а танцоры диско не потеют. Они кружатся.
5
Ну, конечно, эту ночь я проспала в толстовке Ланса. Во сне я ощущала его запах. С утра я слышала этот запах на своей простыне и на рубашке, которую носила вчера. Сама мысль о том, что этот запах может исчезнуть из моей комнаты, была настолько печальна, что я засунула свою рубашку в полиэтиленовый пакет, надеясь, что так запах Ланса сохранится дольше.
Маме тоже понравилась куртка. Она сказала, что это очень «авангардно». Когда она высадила меня возле школы, я почти всерьез ожидала увидеть там толпу папарацци, сующих мне в лицо камеры и микрофоны с вопросами: «Каково это, носить куртку Ланса Хайтауэра? Скажите, она действительно придавала вам суперсилу?»
Хотя никакого красного ковра там не было, но, входя в школу, я словила несколько очень внимательных взглядов от школьных чирлидерш. Уж не знаю, было это осуждение или зависть, но видеть это было дико приятно.
Ланс стоял на своем привычном месте, прислонившись к стене в дальнем конце главного коридора, и кучка припанкованных вокруг внимала каждому его слову. Когда я подошла, он, не переставая говорить, притянул меня к себе и засунул под мышку, как будто это была самая естественная вещь на свете.
«Боже мой, мы же пара, – подумала я. – Вы только посмотрите. На мне его куртка, он обнимает меня, а вчера он то ли поцеловал меня, то ли нет, и теперь мы с ним ПАРА».
Я не слышала ни слова из того, что говорил он и все остальные, пока не прозвенел звонок, прервав мой восторженный внутренний монолог. Тогда я взглянула на Ланса, у меня в глазах наверняка мелькали сердечки, и сказала:
– Прости, что взяла твою куртку домой. Я не смогла найти тебя после уроков.
Не то чтобы я сильно старалась.
– Нормуль, – ответил Ланс с полуулыбкой и выжидательно посмотрел на меня.
Чего он ждет? Почему не идет на урок? О боже. Он хочет снова меня поцеловать?
Поняв, что я не могу прочесть его мысли, Ланс показал на меня рукой:
– Ты отдашь ее?
– Господи! Да, конечно! Прости! Боже! – Я в ужасе сорвала куртку с плеч и начала возиться с «молнией».
– Господи? Да можешь называть меня просто Ланс. Ну, или Ваше Королевское Величество.
С несколько чрезмерной резкостью я ткнула ему тряпично-металлический ком прямо в живот и сказала, сделав большие глаза:
– Благодарю, Ваше Королевское Величество.
Ланс быстро приобнял меня и ушел на урок. Вот прям так. А я осталась без поцелуя, без куртки и определенно без парня.
Как сирота.
Я не видела Ланса до самого обеда. Я замерзла в своих обрезанных шортах и тоненькой футболке и даже устроила из этого целый спектакль, растирая мурашки на руках и ногах, но Ланс был слишком занят спором с Колтоном насчет того, стоил ли новый альбом Бьерк хотя бы упоминания (Колтон считал его потрясающим, а Ланс, конечно, настаивал, что это просто корпоративная фигня ради продаж. Я склонна была согласиться с Колтоном, потому что весь альбом «Homogenic» был потрясающим. Но, конечно, вслух я этого не сказала).
Вдруг откуда-то из-под стола вынырнула голова Джульет. Ясное дело, она сидела по-турецки на грязном полу, болтая со своим приятелем-наркодилером по запрещенному телефону.
– Биби, Тони сказал, что не сможет тебя сегодня подвезти, – хитро блестя глазами, сказала она так громко, что прервала разговор Ланса с Колтоном. – Эй, Ланс, как думаешь, сможет Биби поехать с тобой на автобусе?
Как я люблю эту девчонку.
– Не-а, – ухмыльнулся Ланс. – Меня наказали за то, что я опоздал вчера на четвертый урок. – Нашарив под столом мою руку, он переплел пальцы с моими. – Я задержался в туалете с одним курточным воришкой.
Теперь он снова флиртует со мной? Какого черта, Ланс?
Мы с Джульет посмотрели друг на друга, и тут откашлялся Август:
– Биби, ты можешь поехать ко мне.
Я согласилась, прежде чем Колтон успел предложить мне то же самое. Я правда не хотела ехать домой к Колтону. Не только потому, что он начал бы ко мне приставать, но и потому, что я была так расстроена и сексуально фрустрирована из-за Ланса, что могла бы Колтону это и позволить. Снова. И тогда я профукаю свой шанс с его лучшим другом. Опять.
На четвертом уроке я подделала записку от мамы, в которой она разрешала мне сегодня поехать на автобусе номер одиннадцать домой к Августу Эмбри.
Мы ехали в автобусе, задрав ноги на сиденье и упираясь коленками в пухлую спинку переднего, как маленькие дети. Именно это мне и нравилось в Августе. Он был не как остальные мальчики. С ним я могла быть собой – пятнадцатилетней девочкой, которая любит ругаться, валять дурака, рисовать, курить и смотреть дневные ток-шоу.
Я любила Августа – он стал моим самым первым другом, когда наша семья переехала в Джорджию из Оклахомы посреди моего первого класса. Но в нем была такая внутренняя тоска, которая во время нашего общения переходила и на меня. У некоторых людей такие сильные чувства, что я могу чувствовать их, как свои собственные. Август был из таких. И, когда бы я ни приходила к нему домой, мне было стыдно.
За все эти годы я была у Августа миллион раз. Там, конечно, было не так весело, как у Колтона с его вечно отсутствующей мамой и холодильником, полным пива, но зато у Августа в комнате была «PlayStation». А еще у него была злобная старая мать, которая в жизни не выходила из их узкого трейлера, возможно, потому – и я говорю это без малейшей иронии – что запросто могла не протиснуться в дверь.
Старшая сестра Августа, которую звали – угадайте, как? – Эйприл – тоже жила с ними. Окончив школу косметики, она тут же залетела и родила близнецов. Поскольку на садик не было денег, Эйприл, уходя на весь день на работу, оставляла малышей дома с мамой, и, судя по всему, хорошего в этом было мало.
Едва выйдя из автобуса, мы с Августом услыхали писк противопожарного детектора дыма, несущийся из трейлера. Открыв дверь, мы услыхали еще и детский визг. В кухне мама Августа размахивала журналом перед пищащим и мигающим красной лампочкой детектором, хотя лучше бы она размахивала им над сковородкой, которая стояла на плите, превращая кухню в подобие концерта Элиса Купера.
Помещение было таким крохотным, что я в четыре прыжка смогла проскочить мимо нее, схватить сковородку, сунуть ее в раковину и залить водой. Два горелых кирпича – которые, как я полагаю, когда-то были сэндвичами с сыром, судя по всему, и стали виновниками бедствия.
Я распахнула крошечное окошко над раковиной, и через несколько секунд детектор перестал визжать. Но младенцы, стоящие в манеже посреди гостиной, – нет.
Беверли, мама Августа, рухнула на стоящий тут же бордовый диванчик из искусственной кожи, который под ней казался скорее креслом. Схватившись за грудь и тяжело дыша, она взяла с подлокотника кожаную сумочку, похожую на длинный кошелек. Раскрыв ее, Беверли вытащила зажигалку и длинную сигарету, которую подкурила трясущимися руками.
– Спасибо, детка, – сказала она мне между вдохами. – Я так увлеклась своими делами, что напрочь забыла, что делала малышам обед.
Младенцы продолжали орать. Похоже, это волновало только меня. Даже Август просто стоял столбом – один глаз в ужасе распахнут, а второго, как всегда, не видно.
– Вы в порядке, Бев? – озабоченно спросила я. Казалось, у нее и вправду может случиться сердечный приступ. – Хотите, я принесу вам воды или еще чего-нибудь?
У-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
– Да нет, милочка. Я в порядке. – Бев выпустила огромный клуб дыма, продолжая другой рукой держаться за грудь.
У-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
– Эм-м, вы не против, если я возьму малышей на улицу подышать воздухом? – спросила я. – Тут как-то… дымно.
Беверли только кивнула и махнула своей длинной сигаретой в сторону двери, а потом начала шарить по дивану вокруг себя в поисках пульта от телевизора.
– Август, – сказала я. – Возьми какое-нибудь одеяло или что-то, чтобы их посадить.
Я не знала, что именно нужно детям, но точно знала, что не земля, кишащая муравьями и клещами.
Август исчез в коридоре, а я подхватила на руки одного из младенцев. Они, мне казалось, были совершенно одинаковыми. Мальчики с рыжими кудряшками и крепкими легкими. Бедняга Бев. Ей, похоже, и вправду доставалось.
Когда мы вытащили детей на улицу, я, к своему ужасу, поняла, что мелкие поганцы могут ходить. К счастью, двор Августа был кладбищем старых шезлонгов, так что я собрала несколько, и Август помог мне сделать из них какое-то подобие загородки.
Когда мы все сделали и младенцы счастливо начали раздирать потрепанный нейлон на одном из особенно драных приспособлений для отдыха в саду, я с облегчением закурила, восхищаясь плодами своих трудов.
Судя по всему, Август тоже ими восхитился, потому что он вдруг прокашлялся и сказал:
– Ты будешь отличной мамой, Биби.
– Пшшш. – Я округлила глаза и разогнала рукой дым, чтобы он не шел на детей. – Нет, если у меня будут близнецы, если у меня окажется одновременно два таких мелких поганца, то одного я тут же подарю тебе.
Опустив глаза, Август ковырнул ногой землю.
– Может, это я подарю его тебе.
Чего-о-о-о?
Август не поднимал глаз, а его щеки медленно заливал густой румянец, и я поняла, что он имел в виду именно то, что я подумала. И что я должна была на это сказать? Я не хотела от Августа никаких детей. С чего ему вообще пришла в голову эта идея?
Мои мысли отчаянно заметались в попытке найти хоть какой-нибудь разумный ответ, пока я наконец не сдалась и не стала вообще ничего отвечать. Мы просто стояли в неловком молчании, в траве по колено, под жестким южным солнцем, наблюдая за парой полуголых младенцев и куря сигареты, которые даже не имели права покупать в своем возрасте. И в этот момент я кое-что поняла. Что-то, от чего мне стало грустно.
Я больше никогда не смогу поехать на автобусе домой к Августу.
6
Вычеркнув Августа и Колтона из списка тех, кто мог подвезти меня из школы (а Ланс вечно придумывал какие-то нелепые причины, почему я не могу поехать к нему), я осталась с Тони, как с единственной возможностью перемещения. Что было, в общем, нормально. Он был мне неприятен, но чаще всего он просто высаживал нас с Джульет около ее дома, а сам ездил по городу по своим дилерским делам, так что мне не приходилось особенно с ним общаться.
По пятницам я обычно оставалась ночевать у Джульет, если только мне не надо было на работу. У меня была работа на полставки в «Пьер Импорт», мебельно-хозяйственном магазине, из которого я выходила после каждой смены, пропитанная запахом пачули и эвкалипта. Но мне нравилось (работа, а не запах). Они быстро привыкли, что я прихожу на работу в том же самом неподходящем наряде, в котором ходила в школу, и переставляю все свечки, стаканы и подушки так, как нравится мне (невзирая на корпоративные брошюры с примерами выкладки), звоню, кому захочу, и ухожу домой. У нас с «Пьер Импорт» было взаимопонимание. А то, что я зарабатывала, шло на накопительный счет, я хотела накопить денег, чтобы купить себе машину к шестнадцатилетию.
Джулс тоже иногда ночевала у меня, но мы обе предпочитали ее дом. Ей это нравилось потому, что ее мама разрешала ночевать и Тони, что, конечно, выносило мне мозг. А мне нравилось, потому что ее маме было не важно, как поздно мы ложимся спать и чем занимаемся. Папа, может, и возражал бы, но его поблизости не было.
Родители Джульет фактически были еще женаты. Ее мама была очень красивой негритянкой с волосами, как у Дайаны Росс. У нее всегда были маникюр и накладные ресницы, что лично мне казалось глупым, потому что она работала в поликлинике и целыми днями ходила в медицинской пижаме. Отец Джульет был японцем невысокого роста, с любовью к алкоголю и с жутким характером. Это была самая странная пара, которую я когда-либо встречала. Я видела ее отца всего несколько раз, когда мы только подружились, но к десятому классу он просто исчез. Не умер. Не попал в тюрьму. Не развелся. Его просто не было.
В пятницу после того, как Август ошарашил меня своей детской бомбой, я поехала домой с Джульет и Тони в предвкушении нашего обычного пятничного вечера. Мы закажем пиццу, выпьем немного водки миссис Ихо и, может, сходим в бильярдную, где мы с Джульет будем сидеть в углу и курить, пока Тони тусуется со всеми тамошними нарками и бандитами. Это была милая привычная рутина. Но в ту конкретную пятницу Тони заявил, что мы все идем на выход. Торжественный выход, и мы должны быть готовы.
Джульет наложила лишний слой густой подводки на свои и без того подведенные глаза и усадила меня, чтобы сделать полный макияж. Она зачесала пряди на одну сторону и заколола заколкой, намазала мою стрижку гелем, который нашла у своего младшего брата, нарисовала мне трагические стрелки на глазах и раскрасила блестящими тенями практически от бровей до щек.
Забраковав мою черную футболку, Джульет заставила меня переодеться в серебристое платье-трубу без рукавов. Я, естественно, отказалась снимать свой лифчик с поролоном, поэтому, чтобы подчеркнуть его красные бретели, Джульет попыталась засунуть меня в красные лаковые шпильки ее мамы. Я их ненавидела, и, к счастью, они оказались мне настолько велики, что моя нога просто вываливалась из них при каждом шаге. Джульет в конце концов согласилась оставить мне мои ботинки и драные джинсы. Зная Тони, мы все равно не пошли бы ни в какое очень приличное место.
Тони подъехал около девяти вечера, все в тех же обвислых джинсах, майке и кроссовках, что и раньше. Я вдруг почувствовала себя жутко переряженной. Засунув свою сумочку на заднее сиденье, я забралась туда вслед за ней. Джульет, чертовски сексуальная со своими черными волосами до пояса и настоящими сиськами в гораздо более крутом черном топе, скользнула на переднее сиденье.