Дракон в стогу сена
Бродить по мерзкому лесу приходится долго. И, разумеется, какие-то скрипы, охи, гуканье – не то совы, не то кого пострашнее – все это есть. Так же как и деревья, пытающиеся нам то веткою ткнуть в лицо, то подножку корневищем поставить, то такую ужасную морду из прутьев и дупл явить, что возникает риск создать побочку тем самым знаменитым способом.
Наконец, находим и поляну, и избушку. Мирная такая, с узорами на ставнях, уютным крылечком и подстриженной лужайкой. Изба совсем не вписывается в окружающий пейзаж. Гусей-лебедей пока не видать, но все говорит о том, что мы прибыли по адресу. Поляна тут, избушка тоже, лебеда-ягода – в изобилии.
Исцарапанные, изможденные, унылые и голодные вываливаемся из леса с мыслью поскорее ввалиться в жилище, чьим бы оно не было. Лишь бы там нашлись вода, еда и скамейка. Почему мы голодные? Так ведь мы не взяли с собой ничего – даже воды. Отчего-то были уверены, что враз и избушку найдем, и лебедя заарканим.
Дверь открывается, из домика выплывает бабуленция. Не божий одуванчик, а вполне еще хризантема, хоть и с признаками увядания. Одета в цветастый халатик и тапочки, а в волосах что-то очень похожее на бигуди. Прелесть, да и только. Принимается бельишко на веревочке развешивать, песенку мурлычет.
– Ну, что, – говорит Димитр, – пока не выйдем в побочку, она нас не увидит.
Даем гудок. Старушка словно пробуждается: заметив нас, начинает прихорашиваться, в дом приглашать и что-то на финно-угорском наречии лопотать. Смысл мы не понимаем – приборы-переводчики еще не включили – но интонации источают дружелюбие. Оглядываюсь – а лебеды с волчьей ягодой и не видать. Да и деревья нормальные – зеленые; меж ветвей птички чирикают – лес и лес, чего мы напридумывали? Вот что усталость с людьми делает!
Заходим в дом. Посреди избы стоит стол, покрытый цветастой скатертью. На столе: мед, варенье, пироги, лепешки и молоко в глиняном кувшине – благодать. Пожалуйте, мол, гости дорогие. Мы жалуем.
Старушка продолжает жизнерадостно тараторить. Включаем приборы-переводчики и не удивляемся услышанному: здравствуйте, гости дорогие, как я рада, угощайтесь, вы, поди, утомились… Ну и так далее в том же духе.
«Нас будто ждали, – думаю. – Вряд ли у бабки целый день поперек избы стол, уставленный пирогами горячими».
Тут, вспомнив хмурый баюновский взгляд, решаю, что ни есть, ни пить не стану. Бдить буду. Незаметно достаю из кармана жестяную коробку с леденцами и кладу в рот конфету. Я люблю леденцы, да и выручали они не раз. Вот, например, как сейчас, когда ужасно хочется жрать.
Грустно гляжу на довольные, жующие морды изувэров и вспоминаю Янцзы. Наверное, с такими же довольными харями они и шашлык жрали, пока я бился головой о резиновый пол и жаловался на потенцию. Э-эх, судьба моя, судьбинушка!
Изувэры под бабулькин несмолкающий треск трескают угощенье. Я же недобрым голодным взглядом осматриваю помещение.
– Что же ты не пьешь, не кушаешь, внучек? – слышу я перевод. И вновь чудится мне, что старушку факт моего гастрономического воздержания озадачивает больше, чем должен бы.
– Пью, пью, – вру я радостно и делаю вид, что из чашки отхлебываю.
Смысл беседы изувэров с гостеприимной бабкой тоже вполне ожидаем: кто такие, откуда? куда путь держите? а вы как тут – совсем одна? не страшно – не скучно? да вот – путешественники, изучаем красоты-диковины; да я не одна – зверюшки-пташки мне друзья… В таком ключе, примерно.
– Бабуля Ягуля, – пытаюсь я создать доверительную атмосферу, – а не подскажешь ли, где у вас тут Горыныч Змей обитается? Очень мы взглянуть на него хотим.
– Ох, внучек, – качает головой старушенция, – взглянуть бы тебе не удалось. Он бы враз тебя изжарил. Да только, – продолжает она печально, – нет больше нашего Змея Горыныча. То ли уснул на века, то ли вовсе сгинул. Я уж его пять зим не видала.
– А что, – спрашивает Димон, – может, вы другого какого-то знаете Змея Горыныча? Пусть и подалеку отсюда. Мы слетаем, нам не впервой. Мы с ним селфи хотели сделать.
– Ох, внучек, это он ее с вами сделал бы, – отвечает бабка, откусив пирога, – точно тебе говорю. Но других я не знаю, – продолжает она, рассудительно жуя, – к вашему счастью. К нашему то есть, – улыбается она, показав большие и острые зубы. Вот что называется обезоруживающей улыбкой. Увидев такие зубы, и оружие бросишь, и руки вверх вскинешь.
На всякий случай кидаю взгляд на наши котомки. Они свалены в сторонке на лавочке – не сразу и достанешь-то бластеры. Хорошо еще, что я саблю не отвязал, когда за стол садился. А вот Реджи свой меч к косяку прислонил.
– Вхолостую, – тихо говорит нам Димон. – Может, хоть с лебедями повезет.
Возвращаюсь к осмотру. Всего в избе одна комната. Слева от входа, в закутке – печь и рукомойник, справа – кровать. Прямо напротив двери – стол, за которым сидим. На кровати – покрывало какой-то мутной расцветки, на печи – сковороды да жаровни.
Пищит таймер. Прошло четырнадцать минут. Пора готовиться к прыжку в новую побочку. Окидываю взглядом изувэров – они выглядят сытыми, довольными и осовелыми.
«Нажрались, вот и в сон тянет», – думаю я с плохо скрываемой нежностью и зубами скриплю. Достаю пищулку, показываю ее товарищам, дабы внимание привлечь, и даю гудок. Реальность расчетверяется. Бабка во всех четырех слоях замирает и злобно таращится на меня. Законная реакция. Беремся за руки и по вялой команде Димона подаемся в один из слоев. Там и бабка оттаивает. Прикольно, наверное, чувствует себя старушка, которая осталась в предыдущей побочке. Бах!.. И только чашки пустые и крошки на столе. Снова завожу таймер и продолжаю осмотр, тщательность которого прямо пропорциональна росту раздражения от голода.
– А скажи-ка, бабушка, – мурлычет Анжела, – как нам на гусей-лебедей взглянуть?
«Вот это жаровня! – привлекает мое внимание одна из посудин на печи. – В этакой не то что барашка, но и целую свинью упечь можно. Или, скажем, человека…»
– Лебедей-то? Отчего же! Еще как покажу! Вот молочко допивайте, и пойдем на двор – лебедей смотреть! – переводит прибор.
– Спасибо, бабуля, – говорит Димон полупьяно. Устал, видимо. Да и Анжела – смотрю – все пытается опереть локоть на голову, а тот со стола, гад, соскакивает. Индра и вовсе спит. Только Реджи жует в две щеки и с бабки добрых глаз не сводит.
Понимаю, что засиживаться больше нельзя, иначе все уснут и в новую побочку не перейдут.
– Народ! – командую я. – Подъем! Айда на лебедей смотреть!
Вяло поднимаются и плетутся за мной на двор. Перед нами бабка суетится – уговаривает, чтоб мы еще что-то отведали. Но я непреклонен. Как говорили в старинном русском мультфильме – это «ж-ж-ж» неспроста. Не верю я этой бабке, у которой – на всякий случай – накрыт стол на шесть персон, от еды тянет в сон, а на печи стоит посудина для жаркого на роту солдат.
На дворе пасутся гуси-лебеди. Дымчатой такой расцветки. Крупные, мерзавцы. Я по лебедям не особый спец, все больше по курам гриль, но ранее представлял себе их не такими огромными.
Выплетаемся на крыльцо. Обе девчонки на Реджи повисли – он один бодрячком держится. Решаю, что об этом эпизоде их с вестом взаимоотношений – если живы останемся – рассказывать им не стану. Димон опирается на дверной косяк, головой трясет, пытаясь проснуться.
Лебедям я с порога не нравлюсь – шипят и даже ущипнуть меня норовят. То есть как – ущипнуть? Если клюв такого летуна размером с утюг, слово «ущипнуть» не очень подходит. Скорее, пытаются отцапать кусок. Бабка же вовсе не собирается пернатую скотину к порядку призвать – стоит себе, улыбку пряча, и смотрит, чем дело кончится.
Как говорится, вечер перестал быть томным. Все ж таки зверюг не меньше дюжины, и каждая цапнуть пытается. Наконец, тому лебедю, что справа, удается меня за локоть схватить. Тут я совсем огорчаюсь – выхватываю саблю и перед носом крылатого агрессора потрясаю. Наверное, напрасно – после этого зверюги, расправив крылья, начинают еще сильнее напирать и кусаться. Делать нечего, принимаюсь рубить с плеча. А рядом, брутальный, как Конан варвар, охотничьим ножом, вытащенным из-за голенища, орудует Реджи. Девчонки на крылечке штабельком лежат, а вот Димона почему-то не заметно – не съели ли уже нашего командира? Впрочем, особо оглядываться у меня нет времени – рублю саблей, только шум стоит. Ну и покриком богатырским дело ратное сопровождаю:
– Ах вы… мерзавцы! Ах ты… бабка! Ты же, гадина, нарочно нас в ловушку заманила! Думала, мы такие идиоты – нажремся… блиночков твоих, а потом наш сон вечным станет? Да вот… тебе!
Там, где я сейчас, уважаемые слушатели, паузы делаю между словами, не паузы были.
– Реджи, – кричу я, – ты-то как? Ты же тоже вроде пироги ел? Но, смотрю, молодцом держишься!
– А я ел только то, что и бабка, – отвечает дикарь. – И пил тоже. Молоко, например, – тут он с кряком отрубает очередному гусю башку, – вообще не пил. Только воду, как и… – отбросив тело одного, хватает за шею следующего лебедя, – она.
– Умница! А я не догадался, – признаюсь, перекрикивая шум битвы, – так и сидел голодным.
К этому моменту я уже двум лебедям головы снес и тружусь над третьим. Но и мне досталось прилично – правый локоть, левое запястье и левое же, скажем так, бедро обильно кровоточат.
Реджи толковым бойцом оказывается. Как заправский мясник, хватает птицу могучей рукой за шею, поднимает в воздух и враз отделяет голову от туловища. У нас даже соцсоревнование намечается, но, как я ни стараюсь, за вестом не поспеваю. Однако дело близится к победе, и я оглядываюсь, ища глазами бабку, – хочу пару вопросов задать не для прессы.
И вдруг вижу, что вместо красивой избушки с изразцами – ветхая ведьмина лачуга. Милейшая старушенция превратилась в каргу с длинным носом и в отвратных лохмотьях. Только я хочу за ней стартануть, как она хватает метлу и, осыпая нас проклятьями, взмывает в небо.
В этот момент пищит таймер. До прыжка пара минут, а еще надо палатку разобрать, девчонок в нее затолкать и Димона найти… Или останки его, не дай бог. Да и лебеди еще не все перебиты – не дадут спокойно уйти.
Тут слышу хлопок. Смотрю – один из пернатых в титановой авоське. Да это же Димон его упаковал! Командир – живой и здоровый, хоть и бледный как смерть стоит за деревом, а в трясущихся руках держит ракетницу. Значит, он – пока суд да дело – за деревья отполз, вынул ловушку и ждал момента.
– Дима, – кричу я, – ну ты ортопед… ортодокс… тьфу! Орнитолог до мозга костей! Линять надо, времени в обрез!
– Знаю! – кричит Димон. Он с гусем в руках очень походит на Паниковского – персонажа киношки старинной. – Сейчас помогу!
– Не надо, – кидаюсь в дом, хватаю котомки; из той, что принадлежит Индре, вытаскиваю пульт, раскладываю шатер времени. – Сами справимся, ты лебедя домой тащи! Лично хочу изжарить!
Димон не спорит и быстро растворяется в пространстве. Стало быть, работает Индрова приспособа.
Пока я девчонок перетаскиваю палатку, вест мою кровоточащую задницу прикрывает. Когда оборачиваюсь, чтоб позвать его, лебедей уже не видно. Но картина предстает жуткая. Ладно бы птицы побитые валялись кругом – не страшней птицефабрики. Но не гусями поляна усыпана, а телами мертвых людей – коренастых мужичков в одинаковых штанах, рубахах и ушанках подвязанных. И похожи все, словно братья.
Стою завороженный. Вест просто вталкивает меня в палатку. Думаю, еще четверть минуты, и эту летопись, дорогой читатель, ты бы уже не получил – писать ее было бы некому.
На том приключение и заканчивается. Но если раны наши заживают быстро, то разрубленные тела братьев-лебедей и сейчас постоянно всплывают в моей памяти. Думаю, и Реджи с Димитром запомнили это побоище. Ну а с другой стороны – не мы начали! Мы пришли с миром, а бабка что? Хотела нас усыпить, зарезать, а потом потушить в той ванне с лучком и перчиком! Нет, ребята, пускай я лучше буду в холодном поту просыпаться, вспоминая трупы в ушанках, чем вообще просыпаться не стану. Никто не говорил, что будет легко, господа изувэры.
Глава 10. Экскурсокот
– Да, старик, ловко вас бабка-то надурила…
По выражению морды кота нельзя понять, то ли он сопереживает, то ли расстраивается, что мы вернулись. Скорее причем второе.
– Почему же ты не сказал, что нас съесть захотят? – пытливо всматриваюсь я в лживые зеленые глаза.
– А как же иначе, дорогой!? Даже в ваших сказках – я сам читал – про коварство ведьмы и гусей-лебедей писано! Ты вот лучше скажи – самому-то не совестно? Всех птиц укокошил!
– Да живы они! Мы только в побочках их лупцевали, в прямой они целехоньки.
– Ну и ладно, – успокаивается кот. – Чего от меня-то хотел? Чего приперся?
– Да я же сказал! Хочу узнать, кошачье отродье, – я начинаю выходить из себя, – зачем ты нас хотел лебедям и ведьме скормить?
Баюн принимается флегматично лизать лапу – запылилась, видать. Ответа дать не удосуживается.
– Ладно, – говорю сдержанно, хотя внутри все кипит, – раз ты к нам так, то и мы к тебе! Как говорится, не рой другому яму – пригодится воды напиться!
– Чего? – кот отвлекается от лаполизания.
– Я говорю, не плюй в колодец, а то сам в нее попадешь!
– В кого – в нее? – удивляется кот.
– В яму!
– Слушай, старик, тебя лебеди за голову щипали? Что-то ты чушь несешь… – Баюн теряет интерес к беседе и, мурлыча под нос, бредет в избу. Но внутрь не входит, а устраивается на крылечке, где его ждет гармонь – он недавно попросил ее доставить. Баюн закидывает ногу на ногу (так-то задние лапы), берет гармонь и пронзительно орет:
– Чому ж я не сокил, чому ж не летаю!..
Слушая песню, понимаю, что коммерсант во мне побеждает слушателя – хотя уши у меня активно вянут, представляю, какую прибыль сулит зоопарку музыкальный талант Баюна. Вскоре я перестаю злиться. В конце концов, Баюн прав – сказки надо читать и готовиться как следует. А то, что надо быть бдительными, кот нам сразу сказал. И было бы неправдой утверждать, что мне его совет не пригодился.
Когда он набирает воздух перед тем, как затянуть особо проникновенно «Уже кто-то смерил землицы сырой!», успеваю выкрикнуть:
– Баюн! Экскурсия по городу завтра! Будь готов в восемь!
Поворачиваюсь и гордо шагаю прочь, отметив про себя, что песня за спиной обрывается на полуслове, а выдохнувшая гармошка исполняет длинное «бря-а-а-ам».
* * *Утром в восемь часов предстаю пред ясны очи кота. Тому уже приладили специальный ошейник, который, как мне рассказывали, в случае чего выстреливает в шею ампулой со снотворным. Разбуянившийся Баюн благополучно заснет. Увы, без этого ошейника брать кота-людоеда на экскурсию по городу начальство не разрешает. Да и я не отважусь. Вдруг Баюну захочется вспомнить вкус человечинки? Ближе всех я окажусь.
Мы садимся в ПЛД. Кстати, а знаете, откуда пошло это буквосочетание – ПЛД? Вот и я не помню. В детстве приятель говорил мне, что это расшифровывается как «пилотируемый летающий дилижанс». Сомневаюсь – ведь он на автопилоте, тогда должен быть АПЛД. Впрочем, антиграв тоже на «а» начинается, а мы его просто гравом зовем. По другой версии, ПЛД был создан новозеландскими учеными и с трех этих букв начинаются их фамилии. Да это и не важно. Главное, все мы знаем, что ПЛД этот жутко удобный и экологичный. Он способен нанести вред экологии только в одном случае – если зависнет над муравейником. Попадая в зону гравитации, мураши отрываются от земли и висят в воздухе столбом, пока дилижанс не удалится. В остальном он абсолютно безопасен и безвреден.
Баюн выглядит очень стильно: его иссиня-черная шерсть блестит на солнце и похожа на фрак, а ошейник напоминает пижонский галстук-бабочку. Наверное, котяра спать не ложился, всю ночь языком прихорашивался. А может, не обошлось без колдовства. Итак, я подзываю дилижанс и пропускаю Баюна вперед – на посадку. Однако автопилот автоголосом оповещает меня, что животные в ПЛД перевозятся только в специальных клетках либо на коротком поводке. На этот случай у меня приготовлен документ – можно сказать, временный паспорт Баюна. В полиции выдали на три дня. С полминуты я держу паспорт напротив сканера, после чего ПЛД булькает, слегка покачивается в воздухе и все-таки открывает дверь. Баюн важно проходит на заднее сиденье. Как видите, к экскурсии мы подготовились, приложив сказочные усилия для того, чтобы кот остался доволен. Понятное дело, что от него мы ждем благодарности и помощи в дальнейших наших изувэрствах.
ПЛД взмывает под облака. Я делаю кабину прозрачной, и мы можем любоваться на распростершуюся красавицу Москву.
– В центр! – приказываю дилижансу и начинаю отрабатывать экскурсоводом. Рассказывая о Москве и России, я одновременно знакомлю сказочного кота с современным человечеством.
– Еще в недавнем прошлом в большинстве крупных городов было множество всяких фабрик и заводов, – говорю я, – технологии были на низком уровне, и эти агрегаты жутко засоряли атмосферу. Люди болели, у них появлялись аллергии, рождались нездоровые дети…
– Фабрики? – перебивает меня Баюн. – Это такие большие кузни, в которых выплавляют мечи да подковы?
– Можно и так сказать. Откровенно говоря, дефицита подков у нас давным-давно не наблюдается, ровно как и мечей, но суть ты уловил правильно. Так вот, эти самые фабрики еще тридцать лет назад жутко портили воздух и вредили экосистеме.
– Эко… кого?
– Природу портили.
– Ага. Понятно. А это что? – тычет кот когтем в стекло. Мы пролетаем над парком Горького. – У вас там что, Рыба-кит в землю зарыта? Да не одна, как я посмотрю!
– Это же обыкновенные фонтаны. Там никакая рыба не зарыта – это человеческое изобретение.
– Понятно, – со скептицизмом замечает Баюн, – водяному, значит, взятку дали. Эх вы…
Решаю не спорить и продолжаю рассказ:
– А лет тридцать назад – это случилось уже после войны и землетрясений, вызванных ею, – человечество совершило прорыв. Были открыты новые источники энергии, остановлена оголтелая добыча природных ископаемых, восстановлена экосистема. – По этому периоду Земли я курсовую писал, вот формулировки и врезались в память. – И человечество шагнуло, наконец, в эпоху чистого воздуха, полезной, генетически неизмененной пищи, и красивых, не изуродованных добычей, ландшафтов.
– Да, старик. А у нас без всяких ваших прорывов воздух чистый, да и жратва нормальная. Эко… природа, в общем, получше вашей. Один раз, правда, леший нагадил прямо возле избы, так Яга ему потом быстро ландшафт начистила!
Снова не нахожусь, что ответить. Просто не хочу опускаться до мелких споров на фоне гордости за человечество и его достижения.
– А это вот что? Тут ваш царь, поди, живет? – Мы проплываем над Кремлем.
– Царей, Баюн, у нас давным-давно нету! Есть президент планеты. И да, это одна из его резиденций. Здесь он часто бывает.
– Я и говорю – царь живет. Сразу понятно – вон какой дворец отгрохал! С крепостью. А эта механизма, кажется, часами называется? Оно и понятно, большому человеку – большие часы.
В общем и целом всю экскурсию Баюн довольно равнодушно взирает на красоты и без особого вдохновения слушает комментарии. Ни Кремль, ни Красная площадь, ни собор Василия Блаженного не производят на кота большого впечатления. Вот фонтаны – да. А еще памятники. Увидев памятник Пушкину на одноименной площади, кот изрекает:
– Видать, шибко докучливый мужичонка был, раз вы его в камень укатали…
Мои протесты и вдохновенные пассажи о том, кто такой «наше все», на кота не действуют. То есть он, наверное, поверил, что мы не «укатывали» живого поэта в камень, но какой смысл был в том, чтобы вырезать «этого вашего Пушкова из куска скалы» – так и не уяснил. Впрочем, Баюна это и не особо интересует.
– Есть хочу, – перебивает он очередную мою вдохновенную речь об истории Москвы.
Я в растерянности. Действительно, мы летаем над городом довольно долго, и уже напоминает о себе то мелкое беспозвоночное, которое периодически требуется заморить.
– Давай приостановимся где-нибудь возле фаст-фуда, – предлагаю я.
– Это еще что такое? – брезгливо косится кот.
– Всякая быстрая еда: бутерброды, жареная картошка. Наберем и полетим дальше. Прямо в ПЛД и перекусим.
– Нет, старик, я фаст фудов не ем. Мне от вашего фаст фуда будет, думаю, фаст худо. Я хочу мяса. – Баюн задумчиво смотрит на меня.
– Что ж, тогда нам придется вернуться в зоо… в наш сказочный сад и там тебе принесут корм, – спешу я предложить.
– А почему бы нам не зайти в какую-нибудь харчевню? И не поесть нормально, как честные горожане?
– Баюн, пойми правильно, люди с некоторых пор очень терпимо относятся к представителям других рас и видов. Даже к вестам. Да ты сам видел Реджи. Но и у нас не принято, чтобы в ресторан ходили с котами размером с человека, которые умеют разговаривать и ведут себя не как животные. Нам просто не дадут нормально поесть – будут таращиться и пытаться тебя сфоткать на суперфон. Еще и селфи захотят. Можно, конечно, долететь до Патриарших и выдать тебя за актера, переодетого в кота Бегемота, но, думаю, именно поэтому на тебя станут таращиться еще больше. Поклонники будут брать автографы, хвалить за прекрасную игру и восторгаться костюмом.
– И нехай восторгаются да хвалят, с нас не убудет… – скромно потупившись, говорит Баюн.
– Видишь ли… Учредители нашего зоопарка вообще не знают, что мы организовали эту экскурсию. А узнав, запретили бы. О твоем путешествии знаем только мы с Анунакой и городская полиция. А вот если ты нарисуешься среди людей, об этом сразу растрезвонят сетевые газеты и телевидение. И тогда уже нас ждет приличный нагоняй.
– А так? Тоже нагоняй будет?
Прямо на глазах Баюн становится человеком. Превращение длится секунды три – не больше, а ошейник кота, бликающий синим глазком диода, никак на это не реагирует, мерзавец. Теперь рядом со мной сидит сухопарый, прилизанный господин лет сорока. Одет, как и я, в обтягивающий термокомбинезон с модными дырами на коленях и рукавах. Господину он не идет.
– Так лучше? – спрашивает Баюн.
Я молчу и хлопаю глазами.
– Э… Ты это, давай… оттаивай… – произносит господин голосом Баюна. – Сразу говорю, автограф не дам. Самому мало.
Шумно сглотнув, я, наконец, произношу:
– Пойдет. Только одежда… Лучше что-то в стиле ретро.
Указываю Баюну на немолодого господина в джинсах. Комбинезон за несколько секунд превращается в серые джинсы и черный пуловер.
– Теперь?
Теперь у меня выбора нет. Быстро прикинув, какое заведение коту понравится больше, велю дилижансу лететь в ресторан «Влюбленный бульдог», в котором готовят самые вкусные в городе стейки.
* * *Баюн ест тщательно прожевывая – прямо как врачи советуют. Спустя полчаса полного молчания и жевания Баюн, наконец, говорит:
– Старик, этот кусок коровы, пожалуй, повкуснее человечины будет. Ты как считаешь?
Отвечаю, что, к сожалению, не могу считаться экспертом в данном вопросе. Даже если принять во внимание, что пару-тройку раз я слегка прикусывал бархатную девичью кожу, вряд ли этого достаточно, чтобы судить о гастрономических достоинствах человечины. Кот смотрит на меня с жалостью и деликатно переводит тему.
– Хочу на ристалище, – заявляет он, отпив добрый глоток пива, – есть у вас тут ристалище какое-нибудь?
Я даже слова такого не помню – даром, что историк.
– Это что такое?
– Ну где воины всякие силами меряются. Богатыри меж собою бьются, показывая, в ком удали больше.
Отвечаю с улыбкой:
– Не, богатыри теперь разве что в кино остались. Может, пойдем в голокинотеатр? – предлагаю я, а сам думаю: «Ввот я влип!» А что теперь делать? Обратно в ПЛД кота загонять? А если он не послушает? Нет уж, сказал «а», придется и «б» произнести.
Но голокинотеатр Баюн отклоняет. Говорит, что «киньев он и дома уже насмотрелся». Ипподром кота тоже не привлекает.
– И что за счастье? Лошади бегают наперегонки? И вам это интересно? Деньги ставите? Да…
По его отношению понимаю, что человечество в баюновских глазах упало ниже фонтана – на тот уровень, где Рыбу-кит закопали.
– А футбол?
Про футбол Баюн ни разу не слышал. Однако рассказ о толпе добрых молодцов, бегающих за кожаным шариком и пытающихся его втолкнуть в чужую сетку с помощью ноги или головы, вызывает у кота благосклонную ухмылку:
– Хм… Потешно, наверное… Я бы взглянул…
Приходится взять с него клятвенное обещание, что вести себя будет подобающе, ни превращаться, ни нападать на людей не станет. Ближе всего к нам стадион «Динамо». Воскресный футбольный матч с чилийским «Коло-коло» начинается через полтора часа. Билеты заказываю через Сеть, к счастью, они еще есть.
* * *Сидя с Баюном на трибунах и попивая пивко из пластикового стакана, вспоминаю сказку про старика Хоттабыча. Помните, там джин то штанги у ворот раздвигал, то другие творил непотребства? Например, всем футболистам по отдельному мячу пожаловал, – чтобы не бегали за единственным. Надеюсь, подобные шалости выше баюновских волшебных сил.