Убежище
– Воспоминания о прошлом, – поморщился он, увидев, что она склонилась над фотографиями в деревянных рамках, висевшими на соседней стене.
Внучка Сюзанны восхищенно рассматривала снимки. Большинство из них были черно-белыми и запечатлели жизнь на острове в течение первых лет. На одной фотографии десять человек, словно футбольная команда, гордо позировали на фоне огромного бункера. Она узнала Виктора по его одежде повара, но засомневалась насчет Симона. Высокий рост соответствовал, но улыбка, озарявшая лицо молодого человека, резко контрастировала с выражением лица моряка, которого она не так давно видела. Сандрина поискала свою бабушку, но, не имея достаточной информации, она колебалась между двумя женщинами, одна из которой была невысокой, с накрашенным лицом, а другая – более стройной, с взглядом, избегающим объектива. К тому же, среднее качество снимков не облегчало ей задачу…
Многие фотографии изображали этих же людей в разных ситуациях: работающими в саду, сидящими за столом в зале с разноцветными стенами, играющими в баскетбол, курящими на утесе на фоне простирающегося до самого горизонта моря… «Даже сам остров как будто сияет», – подумала она, разглядывая несколько цветных снимков, отпечатанных, судя по всему, с пленки «Кодахром». У нее создалось впечатление, что с течением лет трагедия в детском лагере сделала более блеклой саму природу острова. В ту пору дома жителей утопали в цветах, море казалось более синим, а небо было не таким угрожающе-серым, какое сейчас нависало над островом.
Но вовсе не этот цветовой диссонанс вызвал у нее наибольшее чувство дискомфорта.
Переместившись правее, она обнаружила другую коллекцию снимков – посвященных детям. История, рассказанная Полем, внезапно отозвалась в ней, как таинственная сказка, навеянная ветром. Воспитанники тоже позировали перед бункером. Они все, похоже, были одного возраста, и робкие улыбки освещали их лица. Их запечатлели во время различных занятий. Некоторые ехали верхом, другие собирали фрукты или играли в мяч. Незаметно для себя Сандрина дошла до последнего снимка. Дети сидели спиной к объективу перед доской, на которой были написаны упражнения по математике. На одной из стен висела карта Франции, виднелись также круглые часы и вешалка для одежды.
Учебный класс.
После этого снимка – больше никаких следов жизни детей. Ни одной фотографии. Эта гнетущая пустота соответствовала внезапности их смерти. Сандрина вдруг ощутила холод, словно до сих пор находилась на улице под ледяным моросящим дождем.
– Держите, вам станет лучше, – произнес Виктор, протягивая ей пиво.
Он дружески положил ей руку на плечо.
– Судя по тому, как вас расстроили снимки, вы знаете историю этих детей.
– Да, Поль рассказал мне ее во время поездки. Это ужасно.
– Это была огромная утрата, имевшая множество последствий. Ну, не будем об этом. Садитесь, грейтесь, остальные скоро подойдут.
Сандрина устроилась за ближайшим к огню столиком, прямо под снимками.
– Остальные?
– Да, я знаю, по крайней мере, одну персону, которой не терпится вас обнять: это Франсуаза! Они были неразлучны с вашей бабушкой! Это та, которая с макияжем…
– Значит, вторая – моя бабушка?
– Да… Сюзанна.
– Я не думала, что она такая красивая.
– Красивая, умная и очень добрая. Нам ее так не хватает, – вздохнул Виктор, неподвижно застыв перед фотографией.
– Почему вы до сих пор остаетесь на острове? Почему не возвращаетесь на континент? – спросила Сандрина, делая глоток пива.
– Потому что все мы тут пленники, милая девушка. Только поэтому, – ответил Виктор, не сводя глаз со снимков.
Она подождала продолжения, разъясняющего эти загадочные слова, но мужчина больше не проронил ни слова. Впервые за все время с момента их встречи он не улыбался и казался отсутствующим, словно его сознание, покинув тело, сосредоточилось в другом месте, в совершенно другой эпохе.
– Как это… пленники? – все же решилась спросить Сандрина.
– О… прошу прощения, я несу вздор, – произнес он, возвращаясь к жизни, – просто ваше присутствие напомнило мне о Сюзанне и… Простите, меня, старика, иногда заносит… Отдыхайте, я пойду приготовлю ужин. Поль ест за четверых, и вам тоже не мешало бы подкрепиться. Я вас оставлю, до скорой встречи.
Он бесшумными шагами направился в сторону кухни, слегка прихрамывая.
Сандрина в тишине допила пиво. Через окна ресторанного зала она наблюдала, как густеют сумерки. Ветер, дующий с моря, трепал ветви сосен, и если прислушаться, можно было услышать его заунывную песню. Темнота все больше окутывала пейзаж. Блестящие скалы превратились в угрожающие тени, похожие на солдат, неподвижно застывших в ожидании штурма. Поль дал ей ценный совет. Она представила себя в незнакомом доме своей бабушки среди мебели и воспоминаний призрака. «Не забывая о заколдованном лесе», – насмешливо подумала она, вспомнив слова молодого снабженца.
В эту секунду дверь гостиницы распахнулась. На пороге появилась пожилая женщина, ежась от ветра, который тут же ворвался внутрь, принеся с собой капли дождя, забрызгавшие ковер у входа.
Поставив свой зонтик, она бросила быстрый взгляд в сторону Сандрины, после чего направилась к музыкальному автомату. Порывшись в кармане куртки, она постучала по клавишам, наклонилась и опустила монету в щель автомата. В ту же секунду комнату наполнили звуки пианино, и первые слова песни межвоенных лет украсили атмосферу ресторана.
Говори со мной о любви,Ну скажи мне ласковое слово,Очень нежные речи твоиМое сердце слушать готово.Сандрина почувствовала, как сжалось ее сердце.
Эта песня…
Ею овладело странное чувство.
Ощущение опасности, источник которой она не могла определить, пробудило в ней когда-то уже испытанное чувство тревоги, но ей не удавалось вспомнить, где и когда это было. Она пристально смотрела на незнакомку, приближавшуюся к ее столику, в то время как неприятные мурашки исполняли дикий танец по всему ее телу. В тот момент, когда пожилая женщина открыла рот, густо намазанный блестящей помадой, Сандрина вспомнила, когда она уже испытывала точно такое же чувство – это было во время отъезда с фермы, где коров разрисовали фашистскими крестами, когда она заметила на крыльце свои тщательно вычищенные кроссовки…
Шепот сладкий и вкрадчивый твойОдурманил меня до дрожи,Несмотря ни на что, ты мой,Я хочу тебе верить все же.Говори со мной о любви…Ну скажи мне ласковое слово.– Здравствуй, дитя мое, – произнесла Франсуаза, убирая с лица седую прядь волос, – я так рада с тобой познакомиться… Мне столько нужно тебе рассказать…
11
Сюзанна 1949 год
– Франсуаза!
– Я всего лишь пробую соус!
– У тебя хотя бы руки чистые? – возмущенно спросил Виктор, помешивая содержимое кастрюли.
Франсуаза заговорщицки подмигнула Сюзанне. Та стояла за кухонным столом и с улыбкой чистила морковь, стараясь не запачкать свою блузку.
– Мой дорогой Виктор, – жеманно произнесла Франсуаза, приближаясь к повару, – такие умелые руки должны заниматься другими вещами, а не ощипывать птицу или готовить горячий шоколад… Война окончена, единственный, кому сейчас можно стоять по стойке смирно, это…
– Франсуаза! – притворно смутилась Сюзанна, прыснув со смеху, как школьница.
– А что? Если он не хочет меня поцеловать, пусть хотя бы поцелует мою помаду, для начала хватит…
– Ступайте отсюда, дайте мне спокойно работать, скоро у детей закончится урок, а еда сама собой не приготовится…
– До скорого! – бросила Франсуаза, беря свою коллегу под руку.
– Мне кажется, я ему нравлюсь, – прошептала она, выходя из кухни.
Прошла неделя с момента приезда воспитанников. Работники заняли свои места в тщательно организованной директором структуре лагеря. В качестве старшей воспитательницы (статус больше почетный, чем реальный) Сюзанна жила ближе всех к лагерю, в доме, построенном прямо у выхода из леса, который вел к бункеру. Остальная часть персонала разместилась в домах, расположенных чуть дальше, на западе острова. Гостиница, построенная во время войны, чтобы принимать излишки личного состава, использовалась персоналом в том же качестве. Так, вечерами, после работы они могли свободно выпить там по кружке пива. Ночью дежурила вторая команда, преимущественно состовшая из няни и врачей, которые помогали детям справиться с кошмарами, лихорадками или внезапными головными болями. Работники двух команд виделись редко, только на летучках, когда сменяли друг друга.
Франсуаза с Сюзанной направились к комнатам детей, чтобы проверить, что в каждой из них наведен порядок и заправлена кровать. Это было частью правил – следить за тем, чтобы дети поддерживали в порядке свое жилище. «Долгое время они не могли себе этого позволить, так как большинство из них жили в трущобах. Мы должны сделать так, чтобы они вели себя как дети своих родителей, а не как дети войны. Им следует снова научиться дисциплине, вставать в определенное время, посещать занятия, мыть руки перед едой… А также вновь наслаждаться свободой, как обычные беззаботные дети. В этом им помогут спорт, работа в саду, постройка шалашей или просто право на безделье. Мы оставляем за ними выбор проводить свое время так, как им хочется. Роскошь, о которой они успели забыть», – уточнил директор.
– У тебя есть дети, Сюзанна?
– Да, дочь. Она вышла замуж и решила уехать из родных мест. С тех пор у меня нет от нее новостей. Не говори, пожалуйста, никому об этом, а то мне придется покинуть остров. А у тебя есть дети?
– У меня? Ну что ты… Я не в состоянии никого воспитать достойно…
– Однако ты прекрасно справляешься с воспитанниками.
– Может, как-нибудь и сподоблюсь… Когда Виктор решится, – пошутила она.
– А во время войны?
Франсуаза знала, что о ней говорят в городе. Именно поэтому она решила покинуть континент и укрыться на этом острове. Эта работа была для нее лучшим способом спрятаться от слухов. И хотя она знала Сюзанну всего десять дней, ей с самого начала стало понятно, что этой женщине можно доверять. Возможно, потому что во время войны Франсуаза не могла довериться никому. Каждое слово, каждый жест следовало тщательно продумывать, чтобы не вызывать подозрений. «Доверие сродни любви, – подумала она, – никто не может жить в неопределенности».
– Я спала с немцами, – призналась она, чувствуя огромное облегчение.
Когда у нее шептались об этом за спиной, она испытывала еще большее чувство вины. Но признавшись в этом без опаски, назвав вещи своими именами, она ощутила, как боль, которая казалась ей вечной, оставила ее. Сюзанна замерла и внимательно посмотрела на свою коллегу.
– И сколько их было?
– Четверо или пятеро, – пробормотала Франсуаза, опустив взгляд.
– Бог мой… Ты знаешь, что делали с такими женщинами?
– Да. Я переехала задолго до освобождения. Если бы я осталась в своем квартале, мне бы тоже побрили голову наголо… Но знаешь, не все они были исчадиями ада, – попыталась она оправдаться. – И потом, нужно было как-то выживать.
– Я знаю… Знаю…
– А ты никогда не…
– Нет, – выдохнула Сюзанна, – никогда. Мой муж погиб в первый же год войны. Я почувствовала себя одинокой, понимаешь, без плеча, на которое можно опереться. Но у меня была дочь…
– А я была совсем одна, Сюзи, и никого рядом, – уточнила Франсуаза. – Вообще никого…
Ее макияж и внезапная печаль сделали ее похожей на грустного клоуна.
– Все это осталось позади, – заверила ее подруга, ободряюще улыбнувшись. – Жизнь продолжается.
Постепенно они проверили все комнаты. Обе воспитательницы не заметили ничего особенного, только одеяла чаще всего были брошены в спешке, а не тщательно застелены.
Но в последней комнате Сюзанна обнаружила нечто новое.
Она не стала ничего говорить своей коллеге, но эта незначительная деталь занимала ее голову весь день. В комнате Фабьена, восьмилетнего мальчика, на стене был сделан рисунок, прямо над сияющей радугой. Мужчина (Сюзанна предположила, что это мужчина, поскольку на голове, нарисованной коричневым мелом, не было волос) стоял на двух длинных ногах в виде палок. Тело и руки тоже были изображены с помощью таких же черточек, напоминая скелет, используемый в игре в виселицу. Ее внимание привлекли два слова, написанные рядом с рисунком: Der Erlkpnig.
Сюзанна узнала язык, но не могла понять смысла написанного. Она знала всего несколько немецких слов, которые были ей необходимы в повседневной жизни во время оккупации, не больше.
Она вышла из комнаты, оставив там этот рисунок, который, в конце концов, мог быть просто детскими каракулями, без всякого тайного смысла. Как сказал директор неделю назад, дети могли распоряжаться своим личным пространством по своему усмотрению, в пределах разумного, конечно. Поэтому рисунок никак не нарушал более чем мягкие правила детского лагеря…
Остаток дня прошел в обычном режиме.
После обеда работники лагеря вместе с детьми посвятили время физической активности. Симон со своей неизменной улыбкой повел группу из четырех ребятишек прогуляться верхом по острову. Прогулка продлилась больше двух часов.
Клод в качестве медика осмотрел всех детей, как он это делал в конце каждой недели. Он пообщался с ними, провел стандартные процедуры обследования и обработал несколько пустячных болячек, таких как порезы или ссадины на коленках. Он с удовольствием отметил, что все дети прекрасно себя чувствуют как физически, так и морально. Многие набрали несколько килограммов, далеко не лишних, и все чувствовали себя на этом острове счастливыми и в полной безопасности.
К 17 часам Виктор приготовил очередную порцию горячего шоколада, и ребята побросали свои мячи, деревянные автоматы и велосипеды так стремительно, словно они загорелись у них в руках. Затем под присмотром двух воспитательниц дети играли в настольные игры, раскрашивали картинки… Сюзанна и Франсуаза радовались семейной атмосфере, которая быстро установилась в бывшем бункере. День приезда детей, так же, как их сомнения, казался сейчас такими далеким.
– Время – понятие непостоянное, – прошептала Сюзанна, наблюдая за ребятами, которые больше не боялись бегать и смеяться в этом немецком сооружении, где когда-то планировалось столько преступлений.
Она на секунду погрузилась в свой собственный бункер, в свою болезненную историю. Неделя, проведенная на острове, стерла воспоминания о войне, заменив их давно забытыми красками. Это убежище затуманило ее память, показав ей другую реальность, не пересекающуюся с ужасом, наводнившим ее душу во время оккупации. В этой реальности немецкие танки растворились в пространстве, уступив место силуэтам, бегающим за мячиком. Сигнал противовоздушной тревоги умолк, позволив чистым и радостным голосам наполнить тишину. Пристальный взгляд недоверчивых солдат закрыла разноцветная радуга.
В этом месте, прочно закрепленном в реальности, но словно вышедшем из сна, она надеялась, что лагерь также исцелит и ее. Являлась ли она частью блага Вселенной или все это было лишь иллюзией?
Сюзанна подумала о дочери, своей другой реальности.
Та познала любовь в объятиях солдата за несколько дней до официального окончания войны. Сюзанна не решилась признаться Франсуазе, что этот солдат был членом вермахта, так же, как бывшие любовники ее подруги. Ей было очень трудно принять эту новость. Дочь клялась, что он был не такой, как те, кто просто использовал ситуацию, население, что он был совсем другим. Но Сюзанна в это не верила. Расставание было внезапным и безмолвным. Письмо, оставленное на кухонном столе, опустевшая комната.
Любовь, покинутая ради утопии.
Иногда с юга Франции приходили письма. Ее дочь Моника описывала свою жизнь, свои планы. Ее почерк стал размашистым, как у решительной молодой женщины. Ее муж («значит, она вышла замуж, не известив меня») хотел иметь ребенка. Моника надеялась, что это счастье случится следующим летом.
Сюзанна отвечала ей сдержанно. Она считала, что ее строгий родительский тон поможет дочери избавиться от детских иллюзий. В итоге она написала Монике, что ей очень тяжело читать ее письма, что она ее любит, но никогда не сможет обнять мужчину, который мог убить ее мужа, если бы получил приказ. «То есть твоего отца, у которого ты сидела на коленях и который говорил тебе, что звезды светят на небе только для того, чтобы озарять твою улыбку».
Она несколько месяцев ждала ответа и порой признавалась себе в глубине души, что, возможно, немного перегнула палку…
Но разлуки питаются временем и молчанием.
Они пожирают наши сожаления и переваривают их до тех пор, пока те становятся едва различимыми.
Так больше не было отправлено ни одного письма.
С опозданием в несколько лет жертвами войны стали еще два человека.
12
Сандрина Ноябрь 1986 года
Говори со мной о любви,Ну скажи мне ласковое слово…Сандрина внимательно слушала, как Франсуаза описывает ее бабушку.
Пожилая женщина говорила о ее доброте, внимательности, всегда приветливых словах в общении – как с детьми, так и с взрослыми. Она вспомнила о том первом дне, когда они стояли у причала в ожидании приезда воспитанников. Затем рассказала о том, как они любили проводить здесь вечера после рабочего дня в лагере, как смеялись, пили шнапс и бросали рюмки в стену в качестве последнего проклятия в адрес фашистов.
– Это была ее любимая песня, – пояснила Франсуаза, качнув головой в сторону музыкального автомата.
– Правда?
– Да. У нее дома был граммофон, и каждое утро, когда я заходила за ней, чтобы вместе пойти на работу, я еще с улицы слышала голос Люсьен Буайе.
– У нее был здесь поклонник? – спросила Сандрина.
– Нет, насколько я знаю. Твой дед был единственным мужчиной, о котором она мне рассказывала.
– А у вас?
– Мне нравился Виктор… Можешь себе представить, он даже ни разу не соизволил меня поцеловать! Поэтому я переключилась на Симона! – призналась она, пожав плечами.
– На Симона? Снабженца? – удивилась Сандрина, вспоминая встречу со старым морским волком.
– В то время он был местным мастером. Руки у него были золотые, – подчеркнула она, подмигнув.
– Вы знали, что у нее была дочь?
– Конечно, это не было секретом.
– Она рассказывала вам обо мне? – отважилась спросить молодая женщина.
– Как могло быть иначе, деточка? Она догадывалась, что ты красивая и умная. Ей очень хотелось с тобой познакомиться… Но порой жизнь бывает сложной, а мы не всегда принимаем правильные решения.
– Она могла бы мне написать, – возразила Сандрина.
– Я знаю, что с этим сложно смириться… Но Сюзанна любила тебя, не сомневайся. Она просто не могла уехать с острова… ни связаться с тобой.
– Господи, но почему?
– Потому что боялась, – прошептала Франсуаза, словно упоминала о чем-то запретном.
– Боялась?
– Да. Ты никогда не сможешь испытать такого страха, – подтвердила она неожиданно серьезным тоном. – И этот страх, как она мне потом призналась, впервые появился, когда мы проверяли комнаты детей. Ты знаешь, твоя бабушка не была болтливой, наверное, из-за войны. Она никогда ничего не говорила просто так, именно поэтому я сразу прониклась к ней доверием.
– Но чего она боялась?
– Лесного царя.
Услышав эти слова, Сандрина начала сомневаться в психическом здоровье Франсуазы. Она обратила внимание, что пожилая женщина то и дело бросала по сторонам настороженные взгляды, словно опасалась, что ее услышат, хотя кроме них двоих в зале ресторана никого не было. К тому же на ее лице словно застыло выражение вечного восхищения – приподнятые брови, широкая улыбка, высокие скулы напоминали обличье клоуна.
– Мы все здесь словно закованы в цепи, – продолжила Франсуаза. – Каждый из нас боится, даже если никто не решается в этом признаться. Потому что на этом острове живет существо, которое можно увидеть только в кошмарах. Но оно абсолютно реальное. Оно наблюдает за нами днем и ночью. Оно не дает нам уехать.
«М-да, разговор заходит в тупик», – подумала Сандрина, делая вид, что внимательно слушает собеседницу.
– Я не совсем понимаю, – произнесла она, чувствуя себя неловко и вспомнив, как совсем недавно Виктор употребил слово «пленники».
– Люди прячутся за словом «безумие», когда не могут или не хотят замечать странную реальность. Не допускай такой ошибки. Твоя бабушка никогда не была сумасшедшей, дитя мое, она просто раньше всех все поняла, поэтому он ее убил. Не задерживайся на этом острове, деточка. Иначе ты никогда не сможешь отсюда уехать…
– Что вы хотите сказать?
В тот момент, когда бывшая коллега Сюзанны наклонилась к ней, чтобы объяснить, дверь в гостиницу резко распахнулась. В проеме показался Поль, держа в руках мешки с провизией.
– Виктор, мне нужна помощь! – громко позвал он.
Бывший повар лагеря появился мгновенно, словно прятался на задворках зала, подобно актеру, поджидающему реплику для своего выхода на сцену.
– Иду, иду… Привет, Франсуаза! – бросил он, проходя мимо столика, за которым сидели женщины.
– Привет, красавчик, – ответила она, даже не взглянув в его сторону. – Мне нужно идти, Сандрина, была очень рада с тобой познакомиться.
Судя по всему, вторжение Поля испортило ей настроение. Лицо ее замкнулось, она встала, со вздохом кусая губы (что оставило след помады на верхних зубах).
– Подождите, – остановила ее Сандрина, – вы хотели мне объяснить…
– Я не могу этого делать здесь, приходи ко мне завтра после обеда. Мой дом стоит ближе всех к побережью. Там мы сможем поговорить спокойно.
– Но…
– Ты не должна оставаться на этом острове, Сандрина.
Затем она развернулась, направилась к музыкальному автомату и покинула ресторан, не добавив ни слова. Через несколько секунд после того, как за ней закрылась дверь, тишину зала вновь наполнили слова песни.
Говори со мной о любви,Ну скажи мне ласковое слово…«Боже мой, что это за место? – подумала Сандрина, размышляя над этой невероятной историей. – Что имела в виду эта женщина?» Внезапно ей захотелось как можно скорее убраться отсюда. Она не знала, почему, но тревожный звоночек звенел в самой глубине души с тех пор, как она поднялась на борт «Лазаруса». Это странное смутное ощущение только усиливалось с каждой новой встречей.
Симон. Виктор. Франсуаза.
В данный момент никто из жителей острова не внушал ей доверия. Каждый по-своему посеял в ней сомнения, подпитывающие это странное ощущение. Единственным человеком, который избежал подобной оценки, был Поль. Но что конкретно она о нем знала? Он жил на континенте, каждые две недели ездил на остров, чтобы снабжать продуктами местных жителей и удовлетворять их потребности. Приятный парень, ну и что?
– Можно?
Поль появился, как внезапная материализация мыслей Сандрины. Она неловко ему улыбнулась, заметила, что он держит в руках две кружки пива, и попыталась скрыть свое волнение, заправив прядь волос за ухо.
– Да… Да, конечно!
– С вами все в порядке? У вас встревоженный вид.
– Да, все… Все в порядке, – пробормотала она в то время, как он подвинул в ее сторону одну из кружек.
– Простите, вы ведь приехали сюда из-за смерти Сюзанны… – извинился парень.
– Дело не в этом, – призналась Сандрина.
– А в чем тогда?
– Я немного пообщалась с Франсуазой…
– Понятно… Мне нужно было вас предупредить, – произнес Поль.
– О чем?
– Франсуаза немного… Скажем так, у нее не все в порядке с головой. Видимо, изоляция наложила свой отпечаток… И потом, Клод считает, что смерть вашей бабушки потрясла ее гораздо больше, чем кажется. Они были очень дружны.
– Да, она мне это сказала… и пригласила прийти к ней завтра после обеда, чтобы поговорить.
– Отличная идея! Ей будет полезно выговориться. Вот видите, я же говорил, что вам будет, чем заняться! К тому же завтра утром я пойду вместе с вами в дом Сюзанны. У меня есть запасные ключи от всех домов.
– Спасибо, Поль!
– Пожалуйста!
– Послушайте, мы единственные молодые люди на этом острове, может, уже перейдем на «ты»?
– Хорошо, Сандрина, надеюсь, ты проголодалась?
– Да, а почему ты спрашиваешь?
Он кивнул в сторону кухонной двери, и она увидела Виктора, направляющегося к ним с кастрюлей, полной рагу.
– Налегайте, молодежь! И чтобы не осталось ни крошки!
В этот вечер они были единственными клиентами гостиницы. Присутствие Поля было ей приятно. Они говорили обо всем и ни о чем, и Сандрина даже забыла о причине своего приезда на остров. Молодой человек рассказывал ей о своей жизни на континенте, об ощущении, что занимается не своим делом; он объяснил, что планирует поработать еще пару-тройку лет (он постеснялся уточнить – до тех пор, пока не умрет последний житель острова), а затем хочет открыть свое туристическое агентство.