О праве войны и мира
1. После того как ложные мнения опровергнуты, необходимо сделать некоторые предостережения, которые помогут отыскать путь к правильному решению вопроса о том, кому принадлежит верховная власть в каждом народе. И первое предостережение должно состоять в том, чтобы не впадать в заблуждение вследствие двусмысленности слов и внешности вещей. Например, у латинян существовало обыкновение противополагать друг другу принципат и царскую власть. Так, по словам Цезаря, отец Верцингеторига, овладев принципатом в Галлии, был умерщвлен потому, что стремился к царской власти. А у Тацита Пизон называет Германика сыном римского принцепса, а не парфянского царя. Наконец, по словам Светония, немного недоставало Калигуле, дабы превратить принципат в царскую власть; а у Веллея сообщается, что Марободуй стремился не к принципату, упроченному волей подвластных, но к царской власти.
2. Тем не менее мы часто наблюдаем смешение соответствующих слов. Ведь, как мы убедились, лакедемонские вожди из потомства Геркулеса и после учреждения эфоров продолжали все же именоваться царями; древнегерманские цари, которые, по словам Тацита, преобладали в совете, не обладали властью повелевать. И Ливий о царе Эвандре говорит, что он правил скорее в силу уважения к нему, чем властью повеления (кн. I). А карфагенского суффета Аристотель и Полибий называют царем (кн. XV, гл. 70), как и Диодор; точно так и Солин называет Ганнона царем карфагенян[168]. А о Скепсе в «Троаде» Страбон сообщает, что когда по присоединении к государству милетян он обратился к народной форме правления, тем не менее на потомков царей перешло царское звание и немалый почет, доставшийся им от древних царей (кн. XIII).
3. Напротив, римские императоры, овладевшие отрыто и явно независимой царской властью, все же получили наименование принцепсов. Даже в некоторых свободных республиках высшим должностным лицам обычно присвоены знаки царского величества.
4. Далее, собрания государственных чинов или сословий, то есть собрания представителей народа, разделенного на разряды, или, по словам Гунтера, Превознесенные, знать, городов старшины родовые, в иных местах, по крайней мере, образуют великий королевский совет, через посредство которого ходатайства народа, часто заглушаемые в королевской канцелярии, доходят до слуха короля, который затем согласно обычаям волен постановить, что ему будет угодно; в других же местах такие собрания имеют также право производить расследование повелений государя и даже издавать законы, обязательные для самого главы государства.
5. Многие считают возможным найти различие между верховной властью и подчиненной властью в способах передачи власти – в том, передается ли она путем избрания или путем наследования, ибо они полагают, что передача последним способом свойственна верховной власти в отличие от избрания. Но несомненно, что такое мнение неверно в столь общей форме, ибо престолонаследие есть не способ приобретения верховной власти, сообщающий ей верховенство, но лишь порядок преемства прежней власти. Ведь право, возникшее путем избрания определенной семьи, передается преемственно по наследству, оттого-то путем наследования передается только та власть, которая сообщена первоначально путем избрания. У лакедемонян царская власть переходила к наследникам даже после учреждения эфоров. А о такого рода царской власти, то есть о принципате, имеется следующее указание Аристотеля: «Одни царства передаются в порядке кровного родства, другие – путем избрания? («Политика», кн. III, гл. XIV). В героические времена в Греции, по замечанию того же автора, а также Фукидида[169], большинство царств были таковы (кн. I). Напротив, императорская власть в Риме, даже после окончательного упразднения власти сената и народа, сообщалась путем избрания.
XI. Во-вторых, необходимость различать право и способ обладания им1. Другая оговорка следующего порядка[170]: одно дело – поставить вопрос о самой вещи, другое – о способе владения ею, что применимо к предметам не только вещественным, но и невещественным. Права прохода, прогона, проезда являются вещами подобно участку земли. Однако же одни владеют ими на полном праве собственности, другие – на праве узуфрукта [пользовладения]; наконец, третьи – на праве временного пользования. Так, например, даже римский диктатор имел верховную власть временно[171]; цари же, как те, которые первоначально избирались, так и те, которые наследовали избранным в порядке преемства, владели верховной властью на праве узуфрукта; некоторые цари владели верховной властью и на праве неограниченной собственности, как, например, те, которые приобрели власть путем справедливой войны, или те, которым тот или иной народ во избежание большого зла подчинился безоговорочно.
2. Нельзя также согласиться с теми, кто отрицает верховный характер власти диктатора на том основании, что власть его не была постоянной. Ибо природа моральных вещей познается по их действию: поэтому, если правомочия производят одни и те же действия, то их следует обозначить одним и тем же названием. И диктатор в течение срока своей диктатуры осуществляет все акты власти на том же праве, как и царь, обладающий неограниченными правами[172]; действия диктатора не могут быть никем другим объявлены ничтожными. Продолжительность здесь не оказывает влияния на природу самой вещи, хотя, поскольку речь идет о достоинстве власти, обычно именуемой величеством, не может быть сомнения в том, что это достоинство выше у того, кому дана власть бессрочно, нежели у того, кому власть дана временно, так как достоинство зависит от способа обладания властью. И то же самое я хочу сказать о тех, под чью опеку поступают цари, прежде чем принять бразды правления, пока вследствие безумия или плена они лишены возможности царствовать, и о тех, которые назначаются правителями царства, не будучи подчинены народу, и до истечения законного срока не могут быть отставлены.
3. Иначе следует полагать о тех, кто получил власть по милости и с условием возврата в любой момент. Таково, например, было некогда королевство вандалов в Африке или готов в Испании[173], так как народ низлагал самих королей всякий раз, как они навлекали на себя его неудовольствие (Прокопий, «Война с вандалами», I; Аймон, кн. II, гл. XX; кн. IV, гл. XXXV)[174]. Их акты могут быть признаны ничтожными со стороны тех, от кого они получают временную власть; оттого и власть, и самое право таких владык различны.
XII. Доказательства возможности полного обладания верховной властью, то есть с возможностью ее отчуждения1. Сказанное мной, а именно, что власть некоторых государей принадлежит им на полном праве собственности, то есть составляет личное достояние повелителя, некоторые ученые мужи опровергают тем соображением, что свободные люди не могут быть предметом сделок (Гетман, «Вопросы с пояснениями», вопр. 1). Но подобно тому, как одно дело – власть господская, другое – власть царская, так точно одно дело – личная свобода, иное – свобода гражданская, одно дело – свобода отдельных лиц, другое – всех в совокупности. Ибо и стоики полагали, что в подчинении имеется некоторая доля рабства (Диоген Лаэртский), и в Священном Писании подданные царя называются рабами (I Самуил, XXII, 28; II Самуил, X, 2; I кн. Царств, IX, 22). Так, Ливий противопоставляет две точки зрения: «Избрали царя, еще не испытав сладости свободы» (кн. I). Он же: «Казалось недостойным римского народа находиться в подчинении, так как при царях он не был завоеван войной и не подчинялся никому из своих врагов, но этот свободный народ был покорен этрусками» (кн. II). И в другом месте: «Римский народ не подчинен царской власти, но свободен» (кн. XIV). И опять в другом месте он противополагает народам, пользующимся свободой, народы, подчиненные царской власти[175]. Цицерон говорил: «Или не следовало изгонять царей, или же следовало даровать народу свободу не на словах, а на деле» («О законах», кн. III). А затем читаем у Тацита: «Сначала Римом владели цари, свободу же и консульскую власть установил Л. Брут» («Летопись», I). И в следующем месте: «Свобода германцев суровее царской власти Арзака» («Об обычаях германцев»). Арриан в истории индусов сообщает о «царях и свободных государствах». Цэцина у Сенеки: «Сила царских громов поражает свободу как народных собраний, так и присутственных мест города. Это означает, что царская власть угрожает государственному порядку»[176]. Те киликияне, которые не повиновались царям, назывались также свободными киликиянами (олейтерокиликиянами). О городе Амизе Страбон сообщает, что он то освобождался, то вновь подпадал под власть царей (кн. XII). И в различных римских законах, относящихся к войне и третейским разбирательствам, чужестранцы делятся на царства и на свободные народы. Здесь, стало быть, вопрос ставится не о свободе отдельных лиц, но о свободе целого народа, чтобы некоторые не смешивали частного и общественного подчинения, говоря о несамостоятельных, не имеющих власти над собой. Отсюда следующее место: «Какие города, поля и отдельные люди когда-либо подчинялись этолиянам?» И еще вопрос: «Разве народ Коллатин не господин сам себе?» (Тит Ливий, кн. XXXVIII и V).
2. А когда народ отчуждается в собственном смысле, отчуждению подвергаются не самые люди, но неизменное право управления ими, в силу которого они образуют народ. Подобно этому, когда вольноотпущенник предназначается одному из сыновей своего патрона, это не есть отчуждение свободного человека, но передача принадлежащего патрону права на человека.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Фукидид, кн. VI. Та же мысль в кн. V, где афиняне, на стороне которых в то время был перевес силы, обратились к милосцам с такими речами: «Человеческому разуму представляется истинным определять справедливость мерой необходимости с каждой стороны; впрочем, сильнейшими творится все, что в их власти, а более слабые вынуждены терпеть».
2
У Плутарха Лисандр, обнажая меч, говорит: «Тот, кто владеет этим, тот лучше всего умеет распределять границы земли». У того же автора Цезарь говорит: «Одно время благоприятно мечу, другое – закону». Сенека в книге четвертой «О благодеяниях» (гл. XXXVIII) пишет: «Напрасно, между прочим, во время походов цари щедро раздают дары, так сказать, закрыв глаза; в походе один справедливый человек не в состоянии удовлетворить по соразмерности множество желаний вооруженных людей; невозможно в одно и то же время быть и добрым мужем, и отличным полководцем».
3
Плутарх следующим образом передает это обращение Помпея к мамертинцам: «Когда же вы прекратите чтение законов нам, препоясанным мечом?» Квинт Курций: «До такой степени война извращает даже естественный порядок и право» (кн. IX).
4
Златоуст, «На послание апостола Павла к римлянам» (слово XXXI): «Разве мы, люди, от природы не имеем взаимной приязни к людям, когда нечто подобное свойственно даже зверям?» Смотри у него же в главе первой слова на послание к ефесеям, где он учит, что в нас от природы заложены семена добродетели. Марк Аврелий Антонин, император и великий мудрец, полагает: «Давно же достоверно известно, что мы рождены для общежития. Разве не очевидно, что худшее существует ради лучшего, а лучшее – взаимно друг для друга?»
5
Древняя пословица гласит: «Собака не ест собачьего мяса». Ювенал пишет:
Тигр свирепый живет в мире с хищником тигром.Звери одной и той же породы щадят друг друга.Есть великолепное место у Филона в толковании на пятую заповедь, которое, если кому угодно, можно прочесть по-гречески. Я же, ввиду его пространности, здесь передам в переводе: «Люди, берите хотя бы пример с бессловесных животных, которые платят благодарностью за оказанные им благодеяния. Собаки – сторожат жилища и даже готовы поплатиться жизнью, защищая хозяина, если последний внезапно подвергнется какой-нибудь опасности. Говорят, что собаки пастуха бегут впереди стада и готовы сражаться до последнего издыхания, лишь бы хозяин остался невредим. Разве не позорнее всего то, что человек, существо самое кроткое, в чувстве благодарности уступает первенство собаке, самому свирепому животному? Если недостаточно воспользоваться примером земных животных, обратимся к природе птиц, носящихся по воздуху, чтобы хоть у них поучиться чему следует. Аисты в старости, уже неспособные летать, остаются в своих гнездах. А молодые аисты, обязанные им жизнью, так сказать, летают над сушей и морем, добывая повсюду пропитание своим родителям; последние, как приличествует их возрасту, наслаждаются покоем, изобилием и всяческими удовольствиями; молодым же в преодолении трудностей пути утешением служит сознание выполненного долга и надежда на подобное же обращение в старости со стороны своего потомства; они возмещают лишь то, что некогда получили от своих родителей. Нет каких-либо других животных, у которых ни малые птенцы в начале жизни, ни престарелые родители на исходе жизни не могли бы получить пропитание, потому что никто, кроме природы, не научил аистов питать в старости тех, кто их питал в нежном возрасте. Разве, слушая такие рассказы, не должны сгорать со стыда те, которые не заботятся о своих родителях и пренебрегают теми, кого они только и должны поддерживать не в пример прочим, тем более что, поступая таким образом, они лишь воздают то, что они обязаны возместить? Ибо все, чем пользуются дети, сначала принадлежит родителям, которые или уделяют им это непосредственно из своего имущества, или же дают им средства для приобретения». О чрезвычайных заботах голубей о своем потомстве см. Порфирия «О воздержании от мяса животных» (кн. III). О взаимных заботах некоторых морских рыб, носящих название «морской попугай», см. у Кассиодора (XI, 40).
6
Император Марк Аврелий (кн. IX) говорит: «Человек от природы склонен к благотворительности». И далее, там же: «Легче найти земное тело, свободное от притяжения к земле, нежели человека, отчужденного от человеческого рода». Он же (кн. X): «Существо, наделенное разумом, тем самым склонно к общежитию». Никита Хониат пишет: «Природа ведь внедрила и внушила нам сочувствие к нашим ближним». Сюда же относится сказанное у Августина – «О христианском учении» (кн. III, гл. 14).
7
Сенека, «О благодеяниях» (кн. IV, гл. XVIII): «Доказательством того, что чувство благодарности есть нечто само по себе желательное и ценное, служит то обстоятельство, что, наоборот, неблагодарность сама по себе есть нечто ненавистное, так как ничто до такой степени не расстраивает и не разрушает человеческое согласие, как этот порок. Разве может наша безопасность зависеть от чего-нибудь иного, как не от обязанности взаимных услуг? Только благодаря взаимности благодеяний жизнь становится благоустроеннее и обеспеченнее от неожиданных нападений. Чем бы мы стали порознь, предоставленные самим себе? Добычей и жертвой диких зверей, кровь наша лилась бы бесславно и беспрепятственно, потому что другие животные наделены достаточными силами для самосохранения. Те из них, которые от природы предназначены к бродячему состоянию и жизни в одиночку, вооружены средствами самозащиты; человек же кругом беззащитен, не имея ни когтей, ни зубов, чтобы внушать другим страх. Природа наделила его двоякими свойствами: одновременно – слабостью по сравнению с другими существами и могуществом, а именно – разумом и общительностью. Так что тот, кто в одиночку не смеет равняться ни с кем, в соединении с другими оказывается могущественнее всех. Общительность дает ему господство над всеми животными. Общение народов, живущих на суше, распространило власть человека в его пользу на царство другой стихии и дало ему господство также над морем. Оно же дает средства борьбы с болезнями, обеспечивает опору старости, дает утешение в скорбях; оно же внушает человеку мужество в превратностях судьбы. С прекращением общения людей исчезает единство человеческого рода, от которого зависит самая жизнь. Общение же прекратится, если только неблагодарность сама по себе перестанет быть чем-то ненавистным и водворится в человеческих взаимоотношениях».
8
Порфирий, «О воздержании от мяса животных» (кн. III): «Справедливость состоит в том, чтобы воздерживаться от присвоения чужого и не вредить тем, кто сам не причиняет зла другим».
9
Об этом предмете имеются рассуждения у Амвросия в книге первой – «Об обязанностях».
10
Оттого-то император Марк Аврелий Антонин (кн. IX) полагает, «что поступающий несправедливо нарушает благочестие».
11
Слово Златоуста «На послание I к коринфянам»: «Когда я говорю о природе, то разумею Бога, ибо Он – создатель природы» (XI, 3). Хризипп в книге III «О богах»: «Нельзя найти иного начала или источника справедливости, кроме Юпитера и общей природы, ибо она должна иметь свой источник там, поскольку речь идет о добре и зле».
12
Если только не вернее то, что os получилось из ossum путем отпадения последнего слога, тогда, значит, не менее верно и то, что из iussum [повеление] получилось ius, в родительном падеже – iuris, подобно тому как Papisiis перешло в Papirii. См. Цицерон, «Письма» (кн. IX, письмо XXI).
13
Гиерокл в комментарии на «Золотые стихи» Пифагора называет отца и мать «земные боги». Филон в толковании на десять заповедей называет их «видимые боги, подобно нерожденному богу, дающие жизнь новому существу». Святой Иероним в послании XCII называет союз родителей и детей вторым союзом после завета с Богом. Платон называет родителей «образом божества» («Законы», кн. XI). Согласно Аристотелю, родителям подобает почет, как богам («Этика Никомаха», кн. IX, гл. II).
14
К этому месту Акрон или какой-то древний толкователь Горация делает следующее замечание: «Он отвергает предписания стоиков; он хочет показать, что справедливость есть не что-то свойственное самой природе, а нечто порождаемое пользой». Против такого мнения возражает Августин («О христианском учении», кн. III гл. XIV).
15
Этим же самым сравнением, кстати, пользуется император Марк Аврелий (кн. IX): «Всякое твое действие, не имеющее ближайшего или хотя бы отдаленного отношения к общественному благу, вносит в жизнь расстройство и препятствует единению; оно не менее мятежно, чем тот гражданин, который в народе сеет смуты и раздоры». И в другом месте (кн. XI) он говорит следующее: «Человек, порвавший с другим, тем самым, стало быть, порвал со всем человеческим родом». В самом деле, как говорит тот же Марк Аврелий еще в другом месте, что полезно всему рою пчел, то полезно и отдельной пчеле.
16
Стих приведен у Плутарха в жизнеописании Солона. Тот же смысл в стихах Овидия «Метаморфозы»:
Силен и правдою он и его защищающим войском.17
Златоуст в слове «На послание к ефесеям» (гл. IV): «Но, возразит кто-нибудь, как же могут разбойники жить в мире? Скажи, когда же, спрошу я? Очевидно, когда они поступают не по-разбойничьи; ибо ведь если бы они не соблюдали справедливости даже при дележе добычи и не производили бы дележа поровну, то и они, конечно, вступали бы в раздоры и драки между собой». Приведя заявление Пирра, обещавшего оставить царство в наследство тому из своих сыновей, чей меч окажется острее других, Плутарх замечает, что слово Пирра есть не что иное, как давнишнее изречение Еврипида в «Финикиянках», а именно:
Мечом кровавым делят отчее добро,и сопровождает все великолепным восклицанием: «До чего противообщественно и зверско стремление к излишнему стяжанию!» Цицерон (письмо XI, 16) говорит: «Ни на что нельзя рассчитывать, как только люди перестанут руководствоваться правом». Полибий (кн. IV) замечает: «Даже шайки разбойников и воров по большей части распадаются оттого, что они в отношениях между собой не соблюдают справедливости, и вообще когда между ними исчезает всякое взаимное доверие».
18
Плутарх в жизнеописании Агесилая пишет: «Лакедемоняне, полагая, что высшая доблесть состоит в служении благу отечества, не ведают и ведать не хотят иного права, кроме того, которое, по их мнению, может способствовать величию Спарты». О тех же лакедемонянах афиняне у Фукидида (кн. V) говорят следующее: «Что касается их частных взаимоотношений и соблюдения их отечественного права, они поступают весьма добросовестно. Что же касается их отношений к чужестранцам, то можно было бы привести немало примеров на этот счет: только некто выразил кратко существо дела, сказав, что в их глазах достойно лишь то, что им приятно, и справедливо лишь то, что им полезно».
19
Когда в присутствии Агесилая кто-то назвал персидского царя великим, тот воскликнул: «Чем же он превосходит меня, если не справедливостью?» Это приведено у Плутарха.
20
Прекрасно сказано у Марка Аврелия Антонина: «Мое государство и родина для меня как Антонина – Рим, как для человека – весь мир». У Порфирия в трактате «О воздержании от мяса животных» (III): «Тот, кто руководствуется указаниями разума, пусть будет непогрешим как по отношению к своим согражданам, так равно к чужестранцам и ко всем людям; чем он разумнее, тем ближе к божеству».
21
Об этом гласит стих древнего поэта:
Целый остров стонал, угнетенный игом Миноса.См. об этом Кирилла, «Против императора Юлиана» (кн. VI).
22
Однажды король Альфонс на вопрос о том, чему он обязан в большей мере – книгам или оружию, ответил, что он извлек из книг познание как военного дела, так и права войны. У Плутарха читаем: «У людей добрых существует также и некое право войны, и не следует простирать жажду победных лавров до того, чтобы лишиться пользы вследствие гнусных и нечестивых деяний».
23
Отличное изречение Помпея приводится у Аппиана: «Следует полагаться на волю богов и на честное и справедливое рвение в осуществлении целей войны, предпринятой ради сохранения государственного порядка в родной стране». У него же приведены следующие слова Кассия: «На войне самая твердая надежда поддерживается верой в правоту дела». У Иосифа Флавия («Иудейские древности», кн. XV) Ирод, царь иудейский, воодушевляет войска, внушая им, что «на чьей стороне право, той помогает Бог». Много есть на эту тему у Прокопия, как, например, в речи Велисария к войскам во время африканского похода, где, между прочим, говорится: «Одна только храбрость бессильна даровать победу, если ее не поддерживает справедливость»; и еще в другой речи его же, перед сражением близ Карфагена, а также в обращении лонгобардов к герулам, приводимом с некоторыми поправками, внесенными мною в подлинник, говорится: «Мы призываем в свидетели самого Бога, чье всемогущество и даже Его малейшая воля превозмогает всякую человеческую силу; следует надеяться, что Он, ведая намерения той и другой стороны, дарует обеим заслуженный исход в сражении». Исход сражения вскоре подтвердил правильность этих слов. У того же автора Тотила обращается к готам со следующими словами: «Не может быть, говорю вам, быть не может, чтобы те, кто творит насилия и неправду, стяжали себе честь оружием, но каждого на войне постигает та участь, какую он заслужил своей жизнью». Вскоре по взятии Рима Тотила произносит другую речь по тому же предмету. Она приведена у другого историка того времени – Агафия (кн. II): «Неправды и забвения Бога следует всячески избегать, как роковых для дела, в особенности же, когда исход войны в руках самих войск, выстроенных в боевом порядке». О том же самом свидетельствуют, кроме того, блестящие примеры побед и поражений Дария, Ксеркса и афинян в Сицилии. Если угодно, можно также заглянуть в речь Криспина, обращенную к обитателям Аквилен, у Геродиана (кн. VIII). У Фукидида (кн. VII) поражения близ о. Пилоса и в иных местах лакедемоняне сами приписывали своей собственной вине, так как они отвергли предложение передать спор на рассмотрение третейского суда. Но когда афиняне, в свою очередь, после многих бесчестных поступков отказались от передачи спора на разрешение третейского суда, то надежда на больший успех вновь вернулась к лакедемонянам.