Судьбы людские. Воспоминания

Однажды, уходя из дома на поле, Агафья Петровна закрыла его на замок, ключи подала Капе в окно и сказала:

– Доченька, никого не впускай в дом и ключи никому не давай.

Как на грех пришла старенькая бабушка из другой деревни, её все родственники называли Старуней, постучала. Капитолина, выглянув в окно, узнав бабульку, произнесла:

– Мама велела никого не пускать и ключи никому не давать.

И показала ключи, что они у неё есть. Старуня согласилась с девочкой, села на крыльцо и стала ожидать Агафью.

– Какие у тебя детки хорошие, ведь не дали мне ключи-то, – и рассказала всё по порядку.

Один год после смерти мужа Агафье Петровне помогали в работе родственники. Но у них у самих забот было много. Пётр – родственник мужа сказал:

– Ганичка, послушай меня внимательно. Пойми меня, вечно помогать мы тебе не сможем. Надо тебе замуж выходить, мы нашли тебе хорошего мужа – молодой, красивый, работящий, но из бедной семьи. Это хорошо – не раскулачат. Он на заработках на лесоповале. Работать привык.

– Что вы придумали? Только год прошёл после смерти Давыда, я ещё очухаться не успела, ещё той жизнью живу и не могу принять другого мужчину.

Григорьев Николай Григорьевич

Но Пётр вскоре пришёл с женихом. Он был стройный, высокий, широкоплечий, закаленный в трудах молодой человек с приветливой улыбкой, в рабочей одежде. Пётр приложил все усилия, чтобы убедить их пожениться. Сами себе они отметили, что понравились друг другу. Но любви-то не было. Зато хозяйственная нужда и условия жизни заставили их пожениться. И вскоре они начали вместе жить. Зарегистрировав свой брак в сельском Совете, стали строить семейную жизнь. Будучи от природы очень добрым человеком Николай быстро подружился с её детьми, играл с ними в свободное от работы время, был для них лошадкой, становясь на четвереньки. А дети садились ему на спину и катались как на лошадке. На работу он устроился в совхоз «Вперёд» в двух километрах от хутора кузнецом – это была престижная профессия. Возвращаясь с работы домой, он забегал в магазин и покупал ребятишкам пряники, конфеты, печенье, укладывал в сумку, в которой лежал обед, собранный с собой женой. Дети каждый день встречали его. Он отдавал им мешок со сладостями и любовался, какие они счастливые, радостные и потешные. Отмечая хорошее отношение к детям, Ганя старалась быть внимательной к мужу, утром кормила его вкусным завтраком, зимой нагревала шапку и одежду на лежанке, собирала с собой обед… Он выполнял все хозяйственные дела и ходил в совхоз зарабатывать деньги на семью. Ребятишки полюбили его и часто спорили, чей это папа. Толя говорил сестре:

– Это мой папа, твой умер.

– Нет, это мой папа, он меня любит, а я его очень люблю, – спорила Капа. Так создалась добрая, дружная, хорошая семья. Однажды Николай, любуясь детьми, произнёс:

– Ганя, а я хочу и свою швырелку иметь.

И через год появилась эта швырелка – маленькая девочка. Подбежав к люльке, Капа и Толя в один голос заявили, что это родилась Верочка. Так девочку и назвали родители. Все жили дружно, не зная нужды, так как хутор Лёвин ещё существовал – сажай, сколько хочешь, пили лес, если нужно, работай – не ленись. Один дом совхоз занял под школу, другой продали кому-то в личное пользование как конфискованное имущество от кулаков, а третий оставили Агафье Петровне (как её теперь называли) и её семье.

Для Агафьи Петровны оставались некоторые неприятные моменты в поведении мужа. Он, видя, что в хозяйстве много всяких вещей, не спрашивая отправлял кое-что в Прусово, в родной дом, где царила бедность. Это её задевало, и однажды, когда он хотел отправить молочную банку, она запротестовала вслух. Николай рассердился и банку бросил с силой об пол так, что она испортилась. И другой момент ей был неприятен. Когда ложились спать, он укладывался к стене, а с окна на ночь убирал горшки с цветами. Агафья понимала, что он готовился убежать при случае, если приедут забирать для раскулачивания. При этом ей ничего не объяснял. Время шло, неприятные моменты стерлись из жизни. Когда старшие дети пошли в школу, Николай, приходя домой, говорил жене:

– Я проходил сегодня мимо школы и видел наших детей. Ты знаешь, наши дети самые красивые, самые лучшие.

Агафья улыбалась от радости, что муж её детей принимает за родных.

Так жили они до 1939 года. В 1939 году началась финская война, нарушившая их мирную жизнь. Николай ушёл на фронт. Снова Агафья Петровна осталась одна с тремя малыми детьми. Все заботы и труды легли на её хрупкие плечи. Одна беда – жди другую. Проходили мероприятия по коллективизации. И вскоре к хутору подъехала машина с мужиками.

– Мы приехали разрывать ваш дом, будем его перевозить в совхоз «Вперёд».

Быстро из дома всё вынесли в баньку, в сараи, а дом быстро разрыли и увезли. А Агафья Петровна с детьми поселилась в баньке. Там появились разные нечисти, букашки, сырость и неудобства. Младшую дочку отправили в деревню Прусово к бабушке. Зима для семьи прошла очень трудно. Даже воду надо было носить километра за полтора в вёдрах на коромысле и для себя и для скота. Однажды Агафья принесла водичку, поставила на землю – вёдра наклонились и упали. Вся драгоценная водичка разлилась ручейками. Агафья Петровна горько разрыдалась, оплакивая не столько драгоценную жидкость, сколько свою судьбу.

К следующей зиме дом в совхозе был уже построен, можно было жить. Агафья с детьми срочно переехали в дом. Все недоделки в доме пришлось выполнить Николаю, вернувшись с финской войны: надворные постройки, внутреннюю отделку и прочее.

Фотография семьи, которую Николай взял на фронт

Не успев всё сделать по дому, его призвали с первого дня на Великую Отечественную войну. В тот день он с приятелем рыбу ловил на реке Люта – был выходной день. Придя домой, его ждало такое страшное известие – война. Положив в левый карман фотографию семьи, попрощался и отправился в военкомат. Через три дня артиллерийский полк, в котором находился и рядовой Николай Григорьев, занял оборону на подступах к Ленинграду и защищал блокадный Ленинград до его освобождения. Получил медаль «За оборону Ленинграда».

Когда фашисты стали отступать, он принимал участие в освобождении и нашего района. Находясь недалеко от своей семьи, сумел на сутки отпроситься, чтобы встретиться с родными. И это ему удалось. Когда в полку погиб повар, к солдатам обратилось начальство с просьбой, кто может стать поваром. Кто-то должен кормить солдат. Подумав, Николай согласился. Он был уже весь седой не по возрасту, его все стали называть не по имени, а «Наш Седой». Он очень заботился, чтобы солдаты были сыты при любых трудностях, за это был награжден медалью «За отвагу». В кратком изложении боевого подвига и заслуг написано так: «С 30 января по 10 февраля 1945 года батарея участвовала в расширении плацдарма на западном берегу реки Висла. Работая поваром батареи, тов. Григорьев, несмотря на трудные условия и артиллерийско- минометный огонь противника, своевременно обеспечивал личный состав батареи горячей и вкусной пищей. 9 февраля 1945 года, когда противник усиленно обстреливал переправу, товарищ Григорьев организовал доставку пищи личному составу постов предупреждения, несмотря на сильный артиллерийский и миномётный обстрел. За мужество, отвагу и трудолюбие, проявленные в боях с немецкими захватчиками, ходатайствую о награждении товарища Григорьева медалью „За отвагу“. Гвардии подполковник Уманец».

Рядовой Николай Григорьев возле полевой кухни

В звании гвардии рядовой на должности повара 3-го отдельного гвардейского разведывательного артиллерийского Краснознамённого дивизиона он дошёл до Берлина. Польша, штурм Варшавы, Берлинская операция – вот те места, где побывал Седой. Он пришёл в Берлин весной сорок пятого, чтобы покончить с фашизмом, принёсшим так много горя его Родине.

Пока Николай Григорьевич воевал, его жена и дети находились в совхозе «Вперёд». Деревня стала богатым и красивым посёлком. В ней были все учреждения, необходимые людям: магазин, детский сад, общественная баня, клуб, библиотека, начальная школа, партком, совхозная контора… Летом 1941 года кто-то дал клич, что всё государственное надо забрать людям, иначе достанется немцам. Так и сделали жители деревни – расхватали, что было в магазине и других учреждениях. Не участвовала в этом лишь семья Агафьи Петровны, её дети на всё смотрели со стороны.

Вскоре появились немцы. Они расползлись по всем домам, пришли и в дом Агафьи. Сразу же стали устраиваться, как у себя дома. Офицер зондерфюрер – как к нему обращались солдаты – забрал из комнаты железную кровать с блестящими шарами и поставил её в первой комнате-кухне у самого окна, видимо предполагал, что может быть налёт партизан, так в окно будет легче убежать. Солдаты устроились на полу на соломе. Забрали полированный стол, красивый диван и кресла утащили в комендатуру. Но недолго пришлось им пользоваться этой мебелью. Партизаны при первом же налете бросили гранату в окно комендатуры, и она разорвалась, уничтожив всю эту мебель.

В деревне появился барин, ставленник фашистов, который поселился в здании бывшего парткома. Он руководил сельхозработами, назначал жителей на участки работы. У Агафьи Петровны была медицинская справка о сердечном заболевании. Жена барина, увидев эту справку, сказала мужу, что эту женщину нельзя назначать на тяжёлые работы. И он, действительно, стал направлять её на более легкие участки: перебирать в гуртах картофель, сушить сено и укладывать его в стога и т. п. Но «лёгкая работа» выматывала все силы у женщины. Придя домой уже уставшая, она должна была выполнить уйму дел для себя и детей, постирать, помыть детей, сварить что-нибудь для них, обиходить скотину, вскопать землю на огороде, посадить картошку и овощи или убрать этот урожай, разработать участок под посевы зерновых, чтобы потом хоть немного сделать муки для хлеба. А если зерно уродилось, его надо было обмолотить, а потом на жерновах смолоть. А жернова каменные, их надо было крутить, чтобы получить муку. Это очень тяжёлый труд. Потом глухой ночью перешивала из старых вещей какие-нибудь платьица, кофточки, курточки для детей при очень тусклой самодельной коптилке, вязала варежки, носочки и другие вещи. Несколько вёдер воды для обихода животных, и для себя и для полива огорода следовало принести воды из реки Люта. Нести надо было эти вёдра с водой на крутую гору. На отдых не оставалось времени совсем. Кроме того надо было сходить в соседние деревни обменять на сшитые вещи зерна или муки. Ночью ли, зимой ли, в дождь или зимнюю вьюгу – идти надо – дети хотят кушать. А такая ходьба была очень опасной – из фашистского лагеря в партизанский край.

Иногда надо было сходить за грибами, за ягодами в лес, где скрывались партизаны – опять опасно. И вот пошли женщины за грибами в Шкваренский лес, а там грибов – уйма. Обрадовались женщины – пришли не напрасно. Агафья Петровна набрала полную большую заплечную корзину. Очень тяжело было, но надо было донести. А путь был длинный – несколько километров. Эта хрупкая женщина ради детей сумела выполнить задание, данное себе «Донести! Во что бы то ни стало». И донесла. На зиму были обеспечены грибами.

А зимой с саночками ходила по деревням в поисках зерна или муки. Еле нашла в родной деревне Узьмино у родственника Ивана мешок зерна. Возвращаясь ночью с этой добычей, она измучилась, вытаскивая в гору у реки Плотиченка санки с мешком. Доползала сама до верха, а санки её утаскивали обратно. И так несколько раз по скользкой горке. Но всё-таки она победила.

Однажды, когда фашисты все уехали в очередной раз грабить население деревень (изымать зерно, пожитки), вдруг открывается дверь в доме Агафьи Петровны и входят двое мужчин в советской военной одежде.

– Здравствуйте, хозяюшка. Пожалуйста, покормите нас, – произнёс один из них. Она чуть было сознание не потеряла. Ей хотелось броситься им на шею, расцеловать! Но она сдержала себя. «А вдруг это переодетые немцы. Почему зашли именно в её дом, не побоявшись немцев?» Она взяла большую миску, полную налила щей и поставила на стол.

– Простите, но у меня хлеба нет.

Быстро съев щи, они попросили добавки. Агафья вылила всё, что оставалось в горшке. Покончив со щами, солдаты поблагодарили хозяйку, попрощались и вышли. Агафья Петровна долго стояла в недоумении и ждала беды: «А вдруг прознают немцы?» Но беда миновала, никто, видимо, не донёс фашистам. Наступил день, когда стали молодёжь отправлять в Германию. Старшую дочь Агафьи то же назначили. С этим она мириться не стала, она в метрике дочери переправила дату рождения на годик моложе. Благодаря этому Капитолина осталась дома, хотя поправка в метрике была видна.

Был и такой случай. Агафья Петровна стояла в своём дворе, одетая в немудрёную одежду: на ногах поршни, на голове косынка, простенькое платье. Немец, подойдя к ней, сказал:

– Ты такая молодая, а у тебя нечего даже одеть. Я уходил на войну оставил своей жене несколько пар обуви. Ты уехать в Германию не хочешь?

Как ответить фашисту? Агафья подумала и тихо, но твёрдо ответила:

– Мне и здесь хорошо!

Дети были в основном предоставлены сами себе, воспитывала их улица, что знали передавали друг другу. Они, конечно, все трудились и имели свои обязанности. Примером для их действий были взрослые. Услышав, как взрослые развлекают друг друга неприличными частушками, быстро их запоминали и повторяли. Убегали за речку Люту в кусты, голосили во всю глотку эти похабные частушки, одновременно собирали там щавель на очередные щи для родителей, надеясь, что их никто не слышит. Дети Агафьи Петровны в этих забавах принимали активное участие. Они любили ходить на речку купаться. За день сколько партий детей пройдёт, столько младшая дочь Вера сходит выкупаться, иногда до синевы. С обрыва она бесстрашно прыгала в воду солдатиком до самого дна, оттуда вода выбрасывала её наверх. Ей так это нравилось, что готова была повторять без конца. А Толик любил купаться в проталинах ранней весной. Капитолина на своем окне часто собирала кукол в Ленинград за сахаром (так ездили взрослые). Она кусочки сахара клала в кукольный заплечный мешок и вешала его за спину кукле, которую отодвигала в какой- нибудь угол, будто она уехала в город. Утром кукла возвращалась с сахаром. Эту игру увидел брат Толя. Он вставал раненько утром, подходил к окну, развязывал мешочек на кукле и съедал сладости. Обнаружив исчезнувшее добро, Капитолина горько плакала от такой подлости. А когда ругали за это Толика, он говорил, что на куклу в дороге напали воры и отобрали эти сладости.

Изредка из деревни Узьмино приходил родной брат Агафьи – Фёдор Петрович помочь починить обувинки детям или что-нибудь подремонтировать в хозяйстве. Он сразу же брался за дело, дети окружали его и просили рассказать сказку. Он с удовольствием начинал:

– Жили-были мужик да баба. Мужика звали Николай, а бабу Агафья…

А дальше вся сказка состояла из жизни и событий их родителей и их самих. Детям очень нравились эти сказки. Они внимательно слушали и улыбались. В очередной раз дядя Федя начинал сказку с тех же слов, только события брал другие. Они на всю жизнь запомнили доброго сказочника дядю Федю.

Хотя на воспитание детей не оставалось времени, но Агафья Петровна следила за поведением детей, была строгой и, в то же время, очень ласковой. Она понимала, что про интимную жизнь взрослых дети узнали очень рано друг от друга. Мать замечала, что Капитолина, прежде чем лечь спать, подходила к окну, где обитали её куклы, укладывала их спать. Она укладывала куклу на куклу, покрывала их одеяльцем, а утром из спичечного коробка мастерила маленькую кроватку, куда помещала крошечную куколку – ребёнок родился значит. Верочка, однажды сидя на кухне, спросила мать:

– Откуда берутся дети?

Агафья Петровна опешила и пока собиралась с мыслями и открытым ртом, дочь произнесла:

– Да ладно, я знаю, мне девочки рассказывали.

И убежала. Агафья Петровна как настоящий психолог, аккуратно с ними беседовала на разные сложные темы. Очень заботилась об их здоровье, сама лечила их от воспаления лёгких, от цинги, от чесотки, других заболеваний, используя различные народные средства и свои способности, благодаря чему дети остались живы.

Страшным испытанием для неё было время отступления фашистской армии. Партизаны кое-кому сообщили, что немцы будут отступать и сжигать дома. Все стали закапывать своё имущество в землю. Она тоже выкопала ямку величиной с сундук, опустила туда его, а в сундук сложила вещи: подушки, одеяло, швейную машинку. Это и осталось на будущее житьё-бытьё. А шкаф, комод и кровать вытащила она прямо на улицу и положила в огороде открытыми на землю. Фашисты приказали собираться людям в центр деревни. Скот забрали ото всех, от Агафьи – породистую корову Шурку. Приближались холода, стояла мокрая знобкая осень. Агафья одела на детей тёпленькие вещи и на каждого заплечничек с вещами. Народу в центре деревни собралось много, всех построили в колонну, которая растянулась на километры. С обеих сторон колонны шагали патрули с винтовками и автоматами. Она вела детей Толю и Веру за руки, Капитолина шла самостоятельно, т.к. третьей руки у матери не было. Колонна по команде двинулась вперёд, все молчали, будто умерли. И вдруг женщина, ехавшая на телеге, всплеснув руками, закричала истошным голосом:

– АХТИ-ТОШНЕНЬКО. КАКОЙ УЖАС!

На крик все повернулись в сторону деревни – деревня пылала общим костром. Все прощались со своим родным гнездом молча. По обочинам дороги грозно громыхали сапоги оккупантов. А люди всё шли и шли, казалось, дороги не было конца. Хотелось пить. И люди набирали с колеи грязную воду, и пили эту жижу. К Агафье Петровне подошёл сосед и сказал, что по возможности они будут убегать, пока нет вырубки леса. Она сильно расстроилась – как убежишь с тремя детьми.

– Капочка, вы с мальчиком Вовой постарайтесь сбежать самостоятельно, но вместе.

Но немцы заметили за ними неладное и приставили патруль. Их выручил молодой немец, который приходил попить молочка у Агафьи раньше, заняв разговорами патруль. А в это время они отстали и потом сбежали.

– Поторопитесь, скоро начнется вырубка, будет сложно убежать, – произнёс снова подошедший сосед. Колонна остановилась и долго не двигалась. Наступил вечер и вскоре ночь. Откуда ни возьмись во всё небо над дорогой нависла чёрная-пречёрная туча и люди оказались в тёмном туннеле – с боков лес, сверху туча. Когда колонна стала двигаться дальше, многие падали на бок прямо в гущу леса. И вот началась вырубка – надо торопиться пока темно. Лес теперь отступал на несколько метров от дороги.

– Доченька, как я тебя толкну, ты сразу беги в сторону и ложись лицом вниз, – сказала Агафья Верочке.

И вот она толкнула девочку, но та наткнулась на кучу песка. Мать срочно её отдернула, поставив на ноги. Идут дальше. Снова толкнула в непроглядную тьму Веру, и они втроём побежали по вырубке, сунулись лицом вниз и лежали так полчаса или час, ожидая в спину автоматную очередь. Стук сапог стал утихать и, наконец, всё стихло. Только в страхе громко стучали сердечки детей и матери.

– Теперь мы пойдём по лесу, чтобы не встретить немцев.

Вдруг услышали впереди разговор, прислушались, речь русская.

– Кто там? – спросила Агафья.

– Свои, – отозвались.

Так встретились люди, сбежавшие от фашистов, их односельчане. Уставшие с приключениями к утру добрались до своих жилищ, от которых остались одни трубы, возвышавшиеся как небоскрёбы. К ним нельзя было подходить, так как они могли обрушиться и задавить человека. Наступило ещё более тяжёлое время – где жить? что кушать? Была угроза, что немцы ещё могут возвратиться, т.к. они ещё были в Стругах Красных. На краю деревни остался один дом не сожжённый, в котором жили одни инвалиды, поражённые параличом и все во вшах. Вернувшиеся все ночевали на полу в этом доме и все заразились вшами. Вскоре люди обнаружили, что в соседней деревне Рожник остались целыми дома полицаев сбежавших с фашистами, и поселились в них по нескольку семей. Так семья Агафьи оказалась под крышей.

Примечания