– Через месяц меня уже не будет.
Не выпуская из рук пакета, Крыса задумался.
– Да?.. Жалко, что тебя не будет. – Он открыл пакет и некоторое время смотрел на пластинку.
– Бетховен. Концерт для фортепиано с оркестром номер три. Глен Гульд, Леонард Бернстайн. Хм-м-м… Я этого не слышал. А ты?
– Я тоже.
– Ну спасибо… Вообще говоря, я очень рад.
17
Я искал ее три дня. Девчонку, которая дала мне пластинку «Бич Бойз».
Зайдя в дирекцию школы, я попросил список выпускников и нашел номер ее телефона. Но позвонить по нему не удалось – автомат ответил, что номер больше не действителен. Я позвонил в справочную – телефонистка пять минут искала ее имя, после чего сказала, что такого имени в ее книгах нет. «Такого имени» – это мне понравилось. Я поблагодарил и повесил трубку.
На следующий день я звонил бывшим одноклассникам и спрашивал, не знают ли они что-нибудь про нее. Никто ничего не знал, а большинство и вовсе не помнило о ее существовании. Последний из них сказал, что не желает со мной разговаривать, и повесил трубку. Даже не знаю, почему.
На третий день я еще раз сходил в школу и узнал, куда она поступила после выпуска. Захудалый женский вуз где-то на окраине, отделение английского языка. Я позвонил туда, представившись агентом по сбыту салатной приправы «Маккормик»: мол, девушка нужна мне для анкетного опроса, не могли бы вы сообщить ее адрес и телефон? Извините, конечно, но дело крайне важное. Поищем, ответили мне, перезвоните минут через пятнадцать. Я выпил банку пива и перезвонил. Мне сообщили, что в марте этого года она подала на отчисление. По болезни. А что за болезнь? – Она уже поправилась? – Салат может кушать? – Совсем ушла, не в академку? – на все эти вопросы ответов я не получил.
– Меня и старый адрес устроит, – сказал я. – Может, вы поищете?
Старый адрес нашли – пансион недалеко от вуза. Я позвонил туда. Ответил, судя по голосу, комендант. Съехала весной, куда – не знаю, – буркнул он и бросил трубку. Точно хотел сказать: «И знать не желаю».
Так порвалась последняя ниточка от нее ко мне.
Я вернулся домой, открыл банку пива и стал слушать «Девушек Калифорнии».
18
Зазвонил телефон.
Я полудремал в плетеном кресле с раскрытой книгой. Только что прошел короткий ливень – деревья в саду вымокли. После дождя задул сырой, пахнущий морем южный ветер. Задрожали листья растений в горшках на веранде, а следом задрожали шторы.
– Алло, – прозвучал женский голос. Будто кто-то ставил хрупкий стакан на кособокий стол. – Помнишь меня?
Я изобразил легкое раздумье.
– Как пластинки? Продаются?
– Да не очень… Кризис… Пластинки никто не слушает.
– Ага.
Она побарабанила ногтями по трубке.
– Пока нашла твой телефон, чуть с ума не сошла.
– Да?..
– В «Джейз-баре» спросила. А бармен спросил у твоего друга. Высокий такой и странный немножко. Мольера читал.
– Понятно.
Молчание.
– Все спрашивали, куда ты делся. Неделю не приходишь, так они уже думают: может, заболел?
– Даже не знал, что меня так любят…
– Ты на меня сердишься?
– Почему?
– Я тебе гадостей наговорила. Хотела извиниться.
– Насчет меня не беспокойся. Но если тебя это так волнует, то не покормить ли нам в парке голубей?
Она вздохнула, и я услышал, как щелкнула зажигалка. На заднем плане пел Боб Дилан – «Нэшвилльский горизонт». Наверное, звонит из магазина.
– Да дело вообще не в тебе. Просто я не должна была так говорить, – торопливо сказала она.
– А ты к себе строга.
– Ну, стараюсь, по крайней мере.
Она помолчала.
– Сегодня мы можем встретиться?
– Давай.
– «Джейз-бар», восемь вечера.
– Хорошо.
– Я просто… попала в переплет.
– Понимаю.
– Спасибо.
Она повесила трубку.
19
Мне двадцать один год. Говорить об этом можно долго.
