Лжедмитрий. Царская плаха

Их надежды оправдались. Дмитрий и еще трое мальчиков его возраста или немного постарше вовсю резвились во дворе дворца. Стража остановила кумовьев недалеко от них, но уйти не потребовала, наказала не подходить к царевичу.

Мальчишки лепили снеговиков, двух уже сделали, принялись за третьего. Рядом с ними держались женщины и брат царицы Михаил Федорович в распахнутой шубе.

Верховодил, конечно же, Дмитрий:

– Петруха, кати свой ком к моему! Гришка, ступай к нам. Бажен, ставь голову да морковь не забудь с углями.

– Этот шустрый, что начальствует, Дмитрий? – спросил Коренев.

– Он и есть, – ответил кум.

– Гляди, мал еще, а распоряжается.

– На то он и царевич.

– Смотрю, Михайло Федорович уже приложился к чарке, шуба нараспашку, шапка набок, лицо раскраснелось, как от мороза.

Табанов усмехнулся.

– Скажешь тоже, к чарке. Да в нем этих чарок с десяток, не меньше. Он пьет не ими, а ковшами.

– Ты-то откуда знаешь?

– Знающие люди говорят.

– Люди наговорят. Хотя сейчас заметно, что пьян он изрядно. А братец его Григорий Федорович вроде как не ахти потребляет вино?

– Да, почти не пьет.

– А царевич молодец, ловко у него все получается. Только вот слышал я, будто падучая хворь его нередко валит.

– Молва идет, будто хворь эту на царевича ведуны наводят по приказу Бориса Годунова.

– Ему-то зачем?

– Как зачем? Царь Федор слабый да болезный, детей у него нет, зато жена Ирина – сестра Бориса. Тот метит престол заполучить, коли преставится Федор Иванович и не будет наследника по крови. А вон он, царевич Дмитрий.

– Ты намекаешь, что Годунов хочет извести Дмитрия?

– Я, Ерема, ни на что не намекаю. Говорю, что от людей слышал. Да и Катерина моя дружится с Ариной Тучковой, кормилицей Дмитрия.

– Это с той, что у крыльца стоит?

– С той самой, понятно дело. Рядом с ней мамка царевича Василиса Волохова да постельница Мария Колобова. С Дмитрием Петруша Колобов, Бажен Тучков, Гришка Козловский.

Коренев сдвинул шапку на затылок и спросил:

– А Катерина твоя не говорила, что за люди при дворе Марии Федоровны объявились? Я слыхал, что это москвичи. Более ничего.

Табанов объяснил:

– Дьяк Битяговский с семейством. Говорят, к Годунову близок.

– Значит, тот и послал дьяка, но зачем?

– Не по душе, видно, Москве, что в Угличе наследник подрастает.

– Им какое до того дело?

– Дело до Дмитрия у Москвы есть, и немалое. Не дай Господь, помрет царь Федор, тут-то свара за престол и начнется.

– А чего свара? Ясно же, что царствовать будет Дмитрий.

– Не все так просто. Борису это невыгодно.

– Почему?

– Потому. Головой думай. Скажи, кто ныне правит государством?

– Федор Иванович.

– Годунов, Ерема, правит. Федор так, для показа. Он на троне сидит, бояр принимает, послов иноземных, бумаги подписывает. А всеми делами от его имени заправляет Годунов. Он и указы для царя пишет. Коли Ирина Федоровна родит сына, то он станет прямым наследником. Но долго ли проживет? Ежели Борис задумал царем стать, то все сметет на своем пути. Он и племянника родного не пожалеет. Чего уж говорить о Дмитрии? А вот коли Нагие защитят мальчонку, он взойдет на престол, тогда и Годунову конец. Не простят они Борису унижений. Потому-то и невыгодно Годунову, чтобы Дмитрий жил.

– Довольно об этом, Федор, голова идет кругом. Господь решит, чему быть. Давай смотреть на ребят.

Мальчишки как раз закончили лепить третьего снеговика, самого большого, с кривой морковью вместо носа. Дмитрий подбежал к дяде, Михайлу Нагому, и тот дал ему свою саблю.

Вернувшись на прежнее место, Дмитрий громко крикнул:

– Это бояре. Главный среди них Борис Годунов, вот он, самый здоровенный. Я же царь, могу делать, что хочу. И сделаю. – Дмитрий подошел к снеговикам и стал рубить их саблей.

Начал он с большого, раскромсал на куски всех трех, остановившись, обернулся к притихшей толпе и заявил:

– Так вот будет с боярами, когда я стану царствовать.

К мальчикам подошел Осип Волохов, сын Василисы, мамки царевича, и спросил:

– Что, Дмитрий, вот так всех бояр и изрубишь?

– Изрублю!

– Это ты сейчас такой смелый. Крушить снеговиков большой отваги не надо.

Дмитрий сжал рукоятку сабли.

– Зачем так говоришь, Осип? Может, хочешь проверить, хватит ли у меня отваги срубить твою голову?

Волохов побледнел. Василиса бросилась было к мальчишкам, но ее остановил Михаил Федорович:

– Не лезь, хуже сделаешь. Я успокою Дмитрия. – Он направился к царевичу.

Тот видел, как струсил Осип, и распалялся все больше.

– Что молчишь? Я же могу только снеговиков рубить?!

– Убери саблю, Дмитрий. Извини. Я сказал, не подумавши.

– Нет, Осип, ты думал, что говорить. Унизить меня захотел, опозорить перед товарищами?

– Но я тоже твой товарищ.

– Ты не товарищ. Я мамке скажу, чтобы больше не пускала тебя во двор.

– Но почему, Дмитрий? Я же извинился.

– Уходи, иначе порублю! Да сначала поклонись, как положено.

Но тут Волохов уперся.

– А вот не поклонюсь и не уйду. Ты еще никто, и никому не ведомо, станешь ли государем. Без тебя есть кому на Москве править.

Дмитрий побагровел, губы его сжались в нить.

– Вот как! Ну, получай, собака! – Царевич поднял саблю.

Тут-то и подоспел Михаил Федорович.

Он перехватил руку племянника, забрал саблю и крикнул Волохову:

– Пошел отсель, да быстро! – Дядя обнял царевича. – Ты что, Дмитрий? Разве можно так?

– А как можно, когда надо тобой открыто изгаляются? И кто? Холоп какой-то.

– Но ты же играл с ним, дружил. Неужто и на самом деле рубанул бы?

– Да.

– Нельзя так, Дмитрий!

Коренев повернулся к куму.

– Слыхал, Федор!

– Не глухой и не слепой.

– А царевич-то в отца пошел. Как он снеговых бояр порубал! Едва Осипа не убил за то, что тот супротив него пошел. А речи-то какие говорил, хоть и мал еще. Настоящий царь растет. Как отец Иван Васильевич править будет.

– Теперь понял, почему его боятся на Москве?

– Теперь понял. Скажу честно, сам струхнул малость. Ведь малец еще, а как грозен!

– Так сын Грозного, оттого и сам таков. Погоди!.. А что это с ним?

Дмитрий в это время вдруг сильно закричал, отпихнул Михаила Федоровича. Лицо его перекосила гримаса, оно посинело. Крик оборвался хрипом, пальцы скрючились и застыли. Потом он рухнул на снег и забился в судорогах.

Все, кто это видел, ахнули.

Михаил Федорович и женщины из прислуги бросились к Дмитрию. Мальчишки разбежались.

Стража накинулась на зевак.

– Пошли, пошли со двора! Быстро!

Табанов потащил за собой Коренева.

– Чего это с ним, Федя? – спросил Еремей.

– Не видишь, что ли? Падучая свалила.

– А от нее помереть можно?

– Я знаю?

– Да, прогулялись, насмотрелись, наслушались. Теперь просто грех не выпить.

– Так идем.

– У меня самого все тело дрожит.

– Не у тебя одного.

– А эта падучая, она не заразная?

– Нет. Идем, Ерема.

– Слава богу. Ты как хочешь, а я больше не ходок сюда.

– Испугался?

– Испугаешься тут. А ведь малец еще, девятый годок всего.

– Иван Васильевич в тринадцать лет уже думу Боярскую разогнал да приказал казнить князя Шуйского.

– Про то слыхал, но думал, врут люди.

Кумовья вышли из Кремля, прошли до единственного в Угличе кабака, взяли медовухи. Выпили.

– Не могу успокоиться, – проговорил Еремей.

– Что так?

– Теперь Осипу Волохову в Кремль дорога закрыта. Глядишь, Мария Федоровна и Василису погонит. Если бы не Осип, то, может, и с царевичем ничего не было бы.

– Его падучая хворь не впервой бьет. Я с лекарем Гордеем надысь встречался. У него пятый внук народился. Позвал отметить. Посидели чин по чину. Я знал про хворь царевича и спросил у Гордея про нее. Он, сам знаешь, в своем деле человек известный, сказал, что немочь эта валит приступами, и человек потом ничего не помнит. А перед приступом он нередко начинает бояться всего, прятаться от мнимой угрозы либо напротив – злобствовать. Видения у них появляются разные. Вот сейчас все так и было. Дмитрий сперва прыгал, распоряжался, а позже в снеговиках бояр увидел, от которых на Москве лишения терпел. А может, кого из местных. Вот и порубил. Потом почуял угрозу в Осипе, да тот еще и подначил его. Он и зарубил бы дружка своего, потому как не понимал, что делает, а после и сам не поверил бы в это.

Кумовья выпили еще и пошли каждый к себе, делиться с женами и соседями виденным в Кремле.

Бессознательного Дмитрия слуги занесли в покои. Доктор немец Ганс Стубе служил Марии Федоровне еще при Иване Грозном и хорошо знал о болезни царевича. Он тут же велел положить его на постель, повернул голову набок, вставил в рот инструмент, похожий на палец, только плоский, вытер чистым полотенцем пот с лица, пену, застывшую на подбородке. Судороги прекратились, вспотевшее тело расслабилось. Вскоре царевич открыл глаза.

– Вот и все! – Стубе поднялся, вытер руки тем же полотенцем. – Поверни голову, царевич, да открой рот.

Дмитрий подчинился.

Доктор осмотрел полость рта.

– Язык не покусан, как в прошлый раз. Это хорошо. Закрой рот. Голова болит?

– Да.

Стубе повернулся к Марии Федоровне, которая всегда находилась у постели сына во время припадков.

– Прикажи, царица, намочить полотенце и положить его на лоб царевичу. Да пусть воды принесут пилюлю запить.

Мария Федоровна передала приказ Волоховой и гневно взглянула на нее. Брат уже доложил ей о ссоре царевича с Осипом.

Стубе тем временем достал из своей сумки пузырек с пилюлями.

Волохова принесла мокрое полотенце, чашу с водой.

Мария Федоровна положила полотенце на лоб сына.

Дмитрий принял пилюлю, поданную ему доктором, запил ее водой.

Стубе спросил его:

– Легче стало, Дмитрий?

– Да, только в глазах мухи.

– Пройдет. Ты поспи. Как проснешься, хвори и след, как говорится, простыл.

– Да. У меня глаза закрываются.

– Поспи, сынок, а я посижу возле тебя, – сказала Мария Федоровна и махнула рукой, приказывая всем покинуть покои.

Когда сын уснул, вдовствующая царица прошла в палату, где обычно встречала посланцев из столицы и местную знать.

Представитель Москвы ждал ее.

Мария Федоровна прошагала мимо него, села в кресло, стоявшее меж двух окон, и только после этого соизволила посмотреть на посланца.

– Дьяк Михаил Битяговский, – представился тот. – Прибыл в Углич для ведения дел, порученных мне высочайшим повелением. Вот грамота царя Федора Ивановича. – Битяговский подошел к вдовствующей царице, протянул ей свиток.

Мария Федоровна схватила его и отбросила в сторону.

– По велению царя, говоришь, прибыл, Михайло Битяговский?

– Не след так обращаться с царской грамотой.

Царица повысила голос:

– Поучи еще меня. И отвечай на вопрос!

Битяговский был по натуре вспыльчив, но умел владеть собой, сдержался и ответил спокойно:

– В грамоте все прописано. А коли не желаешь сама читать, Мария Федоровна, так позови своих братьев или хотя бы одного, Григория. Михаил-то, наверное, по своему обыкновению пьян.

– Не много ли позволяешь себе, дьяк?

– Ровно столько, на сколько имею прав и обязанностей по царскому Указу.

– Да что ты врешь? Не Федор тебя прислал, а Бориска Годунов.

Битяговский вновь ответил спокойно, размеренно:

– Я с людьми своими прислан сюда государем Федором Ивановичем, и закончим на этом. Завтра же начну работу. Попрошу к утру подготовить мне отчет по доходам с удела, ибо с завтрашнего дня таковых у тебя не будет. Деньги на содержание станешь получать только из государевой казны через меня. В тех размерах, какие будут признаны необходимыми. Страже отдай наказ беспрепятственно пропускать во дворец меня и моих людей, имена которых указаны в грамоте. Либо я распоряжусь сменить стражу. О прочем поговорим отдельно, когда ты будешь поприветливее.

– И не надейся.

– На что? На повиновение государю?

– На то, что стану приветливой для слуг Борискиных.

– Повторяю, Мария Федоровна, я прибыл сюда по приказу царя.

Но вдовствующая царица не слушала Битяговского.

Она резко повысила голос, в нем зазвучали истерические нотки:

– Бориска Ивана Васильевича извел, Федора через сестру подчинил себе, девицу Мстиславскую в монастыре запер, меня с наследником в ссылку отправил. Он даже духовенству запретил поминать имя Дмитрия при богослужениях. К трону дорогу себе пробивает. Может, Бориска послал тебя извести моего сына?

Битяговский вздрогнул, но тут же взял себя в руки:

– Как ты можешь такое думать, царица? Моя цель – защищать царевича, следить за тем, чтобы строго блюлись его права и безопасность.

– Без тебя обойдемся. Я знаю, как уберечь сына. В бумагах ройся сколько угодно, следи, вынюхивай, мешать не стану, докладывай Бориске, что хочешь. Уже завтра можешь отправить гонца и передать ему, что Мария Нагая не даст царевича на растерзание, коли надо, весь Углич подымет, а не подпустит к нему никого. Поведай еще, что мы не признаем его и проклинаем.

– Смелые речи говоришь, Мария Федоровна. Не надо так со мной. А грамоту-то подыми да почитай, что в ней написано и скреплено печатью нашего государя, остепенись, смири гордыню.

– А то что? – Гримаса ненависти легла на лицо царицы.

– А то потеряешь все, что имеешь. Больше мне нечего тебе сказать. До завтра, царица. – При слове «царица» Битяговский пренебрежительно усмехнулся.

Это вызвало новый прилив гнева у Марии Федоровны, но она промолчала, только сжала кулаки, прикусила губы. Какой смысл ругаться с дьяком? Понятно, что он исполнял волю ненавистного Бориса. В этом у Марии Нагой сомнений не было.

Битяговский ушел, царица постепенно успокоилась и призадумалась.

С одной стороны, приезд надсмотрщика Битяговского – это плохо. Значит, Бориска решил, что Углич без присмотра оставлять нельзя. Как бы тут не поднялся мятеж. Ведь Годунову хорошо известно, что народ по-прежнему вспоминает годы правления Ивана Грозного.

Занервничал правитель, обставил все так, будто дьяк с людьми своими прибыл защищать Дмитрия. Битяговский назвал сына царевичем. Тоже с умыслом и с ведома Бориски.

С другой стороны, если Годунов намеревался бы извести Дмитрия, то вот так, именем Федора, не послал бы убийцу. Это делается тайно.

Да и присылать не надо. У Бориски и в Угличе есть свои люди, хотя бы тот же городовой приказчик Русин Раков, выборный правитель Углича. У него тут верные людишки имеются. Да и сам он, получив приказ Бориса, легко извел бы царевича. Долго ли подкупить слугу, который подсыплет яда в еду или питье? И не станет ни Дмитрия, наследника престола, ни непокорной матери его, вдовствующей царицы Марии Федоровны.

Братьев в ссылку подальше от Углича. В Сибири необъятные просторы, сколько знатных людей сослано туда по злой воле Годунова? Не счесть.

Бориске не занимать опыта в таких делах.

Однако он присылает дьяка с семейством, с грамотой царя. Значит, еще не время убирать с дороги Дмитрия.

Но долго ли ждать, когда Годунов решится на убийство? Он рано или поздно пойдет на то, чтобы извести Дмитрия. Тот большая помеха в его притязаниях на престол.

С Битяговским, покуда тот не набрал силу в Угличе, справиться не сложно. Поднять народ, обвинить дьяка в посягательстве на жизнь царевича, и все дела. Горожане разбираться, правда то или нет, не станут, разнесут подворье, занятое дьяком, до смерти забьют его с женой, сыном и племянником.

А самой в это время с Дмитрием, братьями и ближними людьми податься сначала в Ярославль, потом через Тверь в Новгород под защиту князя Губанова. Иван Петрович укроет на время, если не у себя, то в ближайшем монастыре, где помнят и чтут Ивана Грозного и сына его родного в обиду не дадут.

Наладить отношения со шляхтой, перебраться в Речь Посполитую, в Краков, к королю польскому и великому князю литовскому Сигизмунду Вазе. Там русского царевича примут с почестями. Это же такой подарок – заполучить наследника российского престола, который потом будет в долгу.

Подобные мысли, план бегства и мести Годунову, мгновенно созревший в голове, возбудили Марию Федоровну. Она поднялась с кресла, стала мерить шагами залу, что-то шепча и крестясь.

За этим и застал ее брат Михаил, пьяный сильнее прежнего, но способный воспринимать реальность.

– Кого это ты, Мария, принимала? Что за птица этот гость из Москвы?

– Ты, Михаил, лучше пошел бы да проспался, а сперва подозвал бы сюда Григория.

– Я пьян? Окстись, Мария, да я, можно сказать, Дмитрия от беды великой спас. Не будь меня рядом, царевич наш зарубил бы Осипа Волохова. Тогда Бориске и изводить его не потребовалось бы, потому как наследник совершил бы смертный грех. Упрятали бы всех нас в монастыри, сослали в дальние края.

– Ты спас? – воскликнула Мария Федоровна. – А кто ему саблю дал? Это надо додуматься!

– А чего в этом такого? Мальчишку надо приучать к оружию, чтобы вырос воин, а не слюнтяй.

Вдовствующая царица махнула рукой.

– Что с тобой говорить? Иди проспись.

– Я выпил самую малость для настроения. В этих палатах да в паршивом городе с ума сойти можно.

– Видно, что разума в тебе осталось самая малость.

– Мария, обидеть хочешь?

– Тебя не обидишь.

– Так ты скажешь, что за гость объявился?

– Дьяк Михайло Битяговский. Слыхал о таком?

– Битяговский? Вроде такой в Казани был.

– Был. А теперь в ближних людях Годунова обретается.

– А к нам-то зачем пожаловал?

– Чтобы следить за нами да защищать интересы Дмитрия. Мы же их нарушаем!

– Кто сказал?

– Годунов.

– Нашла кому верить.

– Я и не верю. Это ты ничего понять не можешь. Бориска приказал дьяку надзирать за нами, ущемлять во всем, в чем только можно, унижать нас, посылать в Москву лживые доносы о нашем недовольстве. Теперь тебе не разгуляться. С завтрашнего дня средства на наше содержание из казны поступать будут. А много Бориска не даст.

– Обойдемся и без его подачек. Дьяка же этого, коли он будет совать свой нос не туда, куда надо, приструним, на место поставим.

Мария Федоровна насмешливо посмотрела на брата.

– Ты поставишь?

– А хоть бы и я.

– Иди, Михайло, не смеши.

– Я-то уйду, душно тут, а вот тебе без меня, как ни крути, не обойтись.

– Куда ж мне без тебя. Но ладно, Михаил, ты и впрямь ступай. Пусть Григорий придет.

– На что тебе брат?

– Нужен!

– Я не нужен, Гришку подавай. А ну вас всех. К вам, как к родным, а вы… – Михаил Федорович повернулся и вышел из залы.

Мария Федоровна поведала брату Григорию о приезде надсмотрщика и попросила заняться с ним бумагами по хозяйству, по отчетности удела.

– Ты будь с ним, Гриша, любезней, хоть и не по нраву тебе это. Мне не по чину с ним общаться, а Михайло по пьянке может нагородить такого, что не разгребем потом.

– Ладно, сестра, займусь. Бумаги у нас в порядке, хотя придраться, конечно, можно. Я вот о чем подумал, Мария. А не по душу ли Дмитрия явился дьяк?

– Были у меня те же мысли. Считаю, что Битяговского опасаться не стоит.

– Да, убийцу открыто не присылают. Но все же надо бы усилить охрану и опеку царевича. До игр допускать только ребят надежных, проверенных.

– Я уже повелела Осипа Волохова на двор не пускать.

– А вот это напрасно. Царевич о ссоре помнить не будет, а отсутствие дружка заметит и вопросы начнет задавать. Прислуга все ему расскажет.

– Может, и так, но Осипу делать во дворе нечего. Это решено.

– Ну тогда гони и Василису.

– Надо будет, выгоню. Покуда пусть служит. От нее вреда нет.

Григорий Федорович пожал плечами.

– Дело твое, ты мать.

– Вот именно, я мать, и мне решать, как воспитывать сына.

– Я о том же.

– Ну и ладно. Битяговский будет смотреть за нами, тебе же надо приглядывать за ним и за его людишками.

– Сделаю. Это все? Пойду заберу бумаги да еще раз все посмотрю, где надо подчищу. – Он поднялся, намереваясь уйти, но вдовствующая царица окликнула его:

– Погоди, Григорий! Это еще не все, что я хотела обсудить с тобой. Но об этом не здесь.

– Ты кого-то опасаешься?

– Всех, кроме родных. Любой из прислуги продаться Бориске может. Не устоит, даже не имея подлых намерений. Годунов подавит любого.

– Но не Нагих.

Мария Федоровна улыбнулась.

– Но не Нагих. В этом ты прав. Выйдем во двор.

– Шубу надень, на улице похолодало, ветер поднялся.

– Жди у крыльца, скоро выйду.

Григорий Федорович вышел во двор. Вскоре к нему спустилась Мария, взяла брата под руку, повела по дорожке вокруг дворца, где никто не мог слышать их.

– О чем ты хотела поговорить со мной, сестра? – поинтересовался Григорий.

– Ты только выслушай, не перебивая, и сразу выводы не делай. После скажешь, что надумаешь.

Григорий Федорович удивленно посмотрел на сестру.

– Хорошо. Я слушаю тебя.

Мария Федоровна поведала брату свой план с отъездом в Польшу. Говорила она довольно долго, по деталям расписывала суть замысла, хотела убедить брата в своей правоте.

Григорий Федорович умел слушать.

Они обошли дворец, встали у крыльца.

– Ну вот, пожалуй, и все, Гриша.

– Я услышал тебя и уже сейчас…

Мария Федоровна ладонью из прорези в рукаве шубы закрыла рот брату.

– Сейчас, Гриша, ничего не говори. Обдумай услышанное, воспринимай это не как слабость, измену или выгоду, а как необходимость сохранить Дмитрия для царствования. Помни, что Годунов не оставит нас в покое и не отбросит мысль о восхождении на трон любыми способами.

– Хорошо, сестра. Но когда мы поговорим на эту тему?

– Сразу после того, как ты разберешься с делами вместе с дьяком Битяговским. Он уедет из Кремля, тогда и поговорим. Опять здесь же.

– Я понял тебя! Хочу знать, Михаил в курсе твоих замыслов? Он же был у тебя.

– Был, только пьяный. О чем с ним говорить? Послала его отсыпаться. Протрезвеет – узнает все. Не бросать же его здесь на растерзание!

– Я думаю, его не надо посвящать в суть дела прежде времени. Трезвым он выслушает тебя, а пьяным может раскрыть тайну всем.

– Да, ты прав. Скажем ему об этом попозже. А вот нашему брату Андрею вообще ничего говорить не надо. Он для таких дел совсем не подходит. Будем уезжать, позовем с собой. Пусть тогда сам решает, как ему быть.

Царица продолжала тщательно продумывать план побега.

В Новгород был отправлен гонец для установления связи с князем Губановым. Верный Нагим человек вернулся с обнадеживающей новостью. Губанов готов был не только принять и укрыть семью наследника, но и содействовать переговорам с Речью Посполитой.

Однако зима в этом году выдалась непредсказуемой и на редкость капризной. Ехать было опасно. То лютые морозы, то оттепели с обильным снегопадом делали дорогу просто непроходимой.

Второй не менее важной причиной невозможности немедленного бегства являлось присутствие в Угличе дьяка Битяговского, который усердно исполнял свои обязанности. Не проходило дня, чтобы он не наведывался во дворец. Битяговский постоянно усиливал давление на Марию Федоровну и ее братьев, урезал их привилегии, в то же время более чем любезно обходился с Дмитрием, часто разговаривал с ним.

На дворе появились жена дьяка, его сын Даниил и племянник Никита Качалов. Он начал ухаживать за дочерью Василисы Волоховой, что закончилось свадьбой.

Мария Федоровна, умудренная опытом дворцовых интриг, чувствовала, что вокруг нее стягивается петля, наброшенная Борисом Годуновым. Теперь она могла доверять все меньшему количеству людей.

На семейном совете вдовствующая царица объявила братьям о принятом ею решении:

– Уходить в Новгород будем в начале июня, когда леса станут для нас лучшей защитой.

– Но, Мария, Битяговский тут же подымет тревогу и пошлет за нами погоню. Мы и отойти от Углича не сможем, – возразил Михаил, недавно узнавший суть плана.

Григорий поддержал брата:

– Михаил прав, Маша.

– Знаю, что дьяк не даст нам уйти, а посему его надо убрать.

– Что? – одновременно воскликнули Михаил и Григорий.

– А чего это вы так всполошились? – осведомилась вдовствующая царица.

– Так ты же сказала, что надо убрать дьяка?

– Да. На время.

– Не убить? – спросил Михаил.

– С ума сошел? В этом нет никакой надобности.

– А как же тогда его убрать? – спросил Григорий.

– Привлечем Андрюшу, которого посылали в Новгород. Его мало кто в Угличе знает и уж тем паче Битяговский. Приоденем его, сделаем грамоту, в которой напишем, что Бориска срочно вызывает дьяка на Москву. Тот не ослушается, уедет.

– Мария, ты хочешь выдать нашего Андрюшу за гонца Бориски? – осведомился Михаил.

– Как же туго до тебя все доходит! Дьяк доберется до Москвы, встретится с Годуновым. Бориска поймет, что мы его провели, отправит погоню. Но мы уже будем далеко. За два-три дня скроемся в лесах так, что не найдут.