Серебряная пуля в сердце

Ладно, она зайдет к ней позже, после ужина. А сейчас надо очень быстро приготовить ужин. На троих. Это раньше она готовила на четверых, сейчас все изменилось. Теперь то место, где прежде сидел муж, занимает Гриша, сын. Шестнадцатилетняя жертва сложного возраста, нежный мальчик, который изо всех сил старается казаться циником, пофигистом и просто плохим мальчиком. Который болеет футболом и Интернетом и просто разрывается между ними.

После ухода Дмитрия в доме мало что изменилось чисто внешне. Разве что его место за столом заняли. В целом же все оставалось по-прежнему.

Людмила тысячу раз спрашивала себя, легче ли ей стало от того, что он ушел. И понимала, что ответ напрямую зависит от того, как она сама ставит вопрос: ее бросили? Она выгнала его? Если выгнала, значит, легче. Если ее бросили, значит, ей должно быть обидно и больно. Но боли не было. Было чувство облегчения и вместе с тем – вины. Еще ей было стыдно перед детьми за то, что они не имели возможности общаться с отцом так, как прежде. Что теперь им приходилось ездить к нему, чтобы поговорить, посоветоваться. Может, они и догадывались о том, что у нее кто-то есть, возможно, обсуждали это с отцом, но как это выяснить? Да и зачем это нужно?

Зарплату ей в пирожковой подняли. Гриша выиграл олимпиаду по физике, и ему подарили компьютер. Дмитрий, вернувшийся к своим художественным занятиям, удачно продал семь акварелей и все деньги подарил Машке на день рождения, и она купила себе японский спортивный мотоцикл. Кто знает, если бы не это, может, она так и продолжала бы париться относительно своей предательницы-подружки, а так – мотоцикл отвлек ее, дал возможность пожить другой, новой для нее жизнью. Новые знакомства, новые впечатления…

То есть некоторое положительное движение в семье все же произошло, все трое какое-то время были счастливы, даже если им это и казалось. Поэтому вряд ли кому-то из детей придет в голову обвинять ее в том, что она спровоцировала развод.

Людмила добавила в фарш натертый на терке лук, хлебный мякиш, хорошенько все смешала и налепила котлеты. Выложила их на раскаленное масло, и по кухне тотчас поплыл аромат жареного мяса, хорошей и дружной семьи, аромат благополучия и уверенности в завтрашнем дне.

В дверь позвонили. Людмила, чувствуя спиной взгляды высунувшихся из своих комнат детей, открыла дверь. Перед ней стояла высокая стройная молодая женщина в черной курточке и черных брюках. Светлые волосы струились до пояса. Она была необычайно хороша, ее лицо украшал свежий, появившийся благодаря осеннему вечернему холоду и ветру румянец.

– Меня зовут Елизавета Сергеевна Травина, я вам звонила сегодня, – сказала она с улыбкой, не предвещавшей ничего плохого. – И вам – тоже, – она взглянула поверх плеча на Машу. – Ведь я же с вами говорила?

Машка поспешно ретировалась, Гриша тоже прикрыл за собой дверь.

– Проходите, пожалуйста… Мы же незнакомы? – спросила Людмила на всякий случай. – Не думаю, что мы встречались.

– Да, незнакомы, но кое-что я о вас все-таки знаю, – посетительница решительно прошла в кухню, словно влекомая запахом готовящегося ужина, и этой своей решимостью уже вызвала в Людмиле чувство неприязни, раздражения. Кто она такая? Может, любовница Дмитрия?

– И что же вы обо мне знаете?

– Я – адвокат, помогаю вашему бывшему мужу…

– Вообще-то, официально мы еще не разведены.

– Я в курсе. Если хотите, я буду называть Дмитрия вашим мужем, – невозмутимо продолжала Травина. – Это не принципиально. Я пришла к вам, чтобы поговорить не о разводе, а о сестре Дмитрия, погибшей Стелле.

– Ах, вон оно что! – всплеснула руками Людмила, багровея на глазах Травиной. Она всегда краснела, когда сильно нервничала, и ничего с этим свойством организма поделать не могла. Кровь приливала к расположенным близко к поверхности кровеносным сосудам, выдавая ее стыд и страх. И так было всегда. – А я-то все думаю, чем я могла заинтересовать вас?! Снова эта история. И когда только он угомонится?!

– Думаю, он сильно любил свою сестру. Возможно, она была для него очень близким человеком. Вы же знаете, как нелепо она умерла. Ее ударили в живот. Причем очень сильно. Вряд ли это сделал человек, который просто был раздражен тем действием, которое разворачивалось на его глазах и было связано с предметом разговора, собрания. Это было убийство, Людмила. И я вместе со следователем прокуратуры помогаю найти убийцу.

– А что вы хотите от меня? Дима сказал вам, что я терпеть не могла его сестрицу? Да, я этого никогда и не скрывала…

Гриша появился в кухне.

– Ма, есть скоро будем?

– Гриша, зови Машу, садитесь, вот тут все на сковороде, а мы пойдем в комнату…

Людмила увела Травину в гостиную, предложила ей сесть в кресло, даже придвинула пепельницу.

– Я не курю, – сказала Лиза, расстегивая курточку. – У вас тепло… А на улице такой холод! Людмила, дело не в том, что вы ненавидели Стеллу. Больше того, я даже где-то как-то понимаю вас, ведь у вас дети и вам, как матери, надо заботиться о них, думать об их будущем, и вы испытывали чувство неприязни с сестре вашего мужа за то, что она, живя одна в родительской квартире, не собирается разменивать ее, словом, делиться. И что это несправедливо по отношению к мужу. В чем-то вы, конечно, правы. Но, с другой стороны, Дмитрий, как ваш муж и отец ваших детей, позаботился о том, чтобы обеспечить свою семью жильем, купил для вас квартиру, где мы сейчас и находимся, не так ли? Таким образом, он сделал все возможное, чтобы не трогать, не делить родительскую квартиру, оставив ее своей сестре. Возможно, хотя это и так теперь ясно, Дмитрий держал ее для себя… Отношения ваши были сложными, вы последнее время не ладили, и он предполагал, что рано или поздно вы расстанетесь, и он вернется в ту самую квартиру, к своей сестре. Разве вам это не приходило в голову?

– Знаете что, я не собираюсь обсуждать с вами мои семейные дела. Давайте уже задавайте свои вопросы и уходите. Мне все это неприятно…

– Видимо, вы просто не понимаете всю серьезность ситуации, но я сделаю все возможное, чтобы делу дали ход и расследование продолжилось. А раз так, то вы должны знать, что вы пока что – единственный человек, у которого был мотив избавиться от Стеллы.

– Что? – Людмиле показалось, что щеки ее сейчас лопнут от притока крови. – У меня – мотив? Какой еще мотив?

– Стеллу убивают, квартира освобождается, и вы пускаете туда квартирантов! А потом, возможно, разменяете ее на две квартиры меньшей площадью для своих детей, сами же останетесь с Дмитрием в этой квартире. И таким образом квартирный вопрос в вашей семье будет решен!

– Вы пришли сюда, чтобы сказать мне об этом?

– Нет. На самом деле я пришла, чтобы задать вопросы, связанные со Стеллой. Какая она была? Что вы знаете о ее личной жизни? Кто еще мог желать ей смерти?

– Вы даже не представляете себе, сколько разных версий мы с Димой строили насчет ее смерти! – Людмила сбавила тон и теперь старалась говорить спокойно, как если бы минуту назад ее никто и ни в чем не обвинял. И только она одна знала, насколько ей было трудно держать себя в руках. – Про ее личную жизнь мы знали только то, что она встречается с Германом. И что он, кажется, женат. Стелла работала в музее, поэтому мы не исключили и того, что ее могли убить…

– Так все-таки вы допускали такую возможность?

– Да, Дима допускал, это он с самого начала считал, что сестру убили. Я же всегда знала, что это просто несчастный случай.

– Так что вы говорили про музей?

– Незадолго до смерти Стеллы из музея были похищены какие-то ценности. Об этом еще писали в местной газете. Вот мы и предположили, что Стелла могла что-то знать об этом, могла кого-то, и небезосновательно, подозревать. С одной стороны, музейный работник – человек тихий, безобидный и как бы никому не интересный. Но это до поры до времени. Пока кто-нибудь не заинтересуется этим музеем с преступной целью.

– Золотые слова! И что же из него было похищено?

– Не знаю точно, я не читала, но говорили, что какие-то ценные вещи…

– Понятно. Скажите, а ваши дети, как они относились к Стелле? К своей тете?

– Они ее любили. Она же была доброй, постоянно подкидывала им деньжат, сладости, подарки. Она была хорошей тетей. А детям что надо-то? Вот они ее и любили. И когда она умерла, они так плакали! И Гриша, и Маша, – Людмила перевела дух. – Вот скажите, Елизавета…

– …Сергеевна.

– Елизавета Сергеевна! Вот что вы хотите от меня? Чтобы я призналась в том, что пришла на это собрание и ударила ее? Или что я наняла кого-то, чтобы это сделать? Я что, похожа на убийцу? Я – мать двоих детей!

– Вот именно! У вас их двое! Поэтому ваш мотив очень ясный. Это во-первых. Во-вторых, именно тот факт, что вы – мать двоих детей, и является основанием для того, чтобы задумать, а потом и осуществить преступление. Скажите, вы знакомы с той женщиной, которая позвала Стеллу на собрание?

– А… Это вы про Таю! Да, я знакома с ней. Но Дима сказал, что она не имеет вроде бы никакого отношения к собранию, на котором погибла Стелла. Но вы сами встретьтесь с ней, поговорите. Хотя она такая женщина… Словом, не простая. И теперь, после всего, что произошло, она, даже если и имела отношение к собранию, вряд ли станет рассказывать вам всю правду. Она себе на уме. Женщина-шкатулка. Как и Стелла. Они были, как два сапога – пара.

– Послушайте, Людмила, я понимаю, все эти разговоры вам крайне неприятны, да и Стеллу вы не любили. Но все равно, вот попытайтесь представить себе, конечно, не дай бог, что такая трагедия произошла с вашим близким человеком. Неужели вы и тогда бы оставались столь равнодушной? И поверили бы в то, что девушку задели локтем случайно?

– Я рассказала все, что знала. Мне больше нечего добавить, – заносчиво произнесла Людмила, которую сильно тяготил весь этот разговор. – И не могу себе представить человека, которому понадобилось зачем-то убивать Стеллу.

– Следователь, который занимался этим делом, разговаривал с вами? Где вы сами были в тот момент, когда Стелла погибла?

– Ну уж точно не на собрании! Дома я была. Это точно. Можете у детей спросить. Мы с Димой купили гладильную машину, и я с самого утра гладила. Все на свете перегладила, дорвалась.

– Скажите, Людмила, а чем сейчас занимается ваш муж?

– Что это значит – «чем занимается»? Работает, деньги зарабатывает. Раньше-то он был главным редактором и директором одного фермерского журнала, но потом все бросил и занялся тем, чем он, по его выражению, всегда мечтал заниматься: пишет картины. Ушел от нас в ту квартиру, где Стелла жила, то есть в родительскую, и живет там себе спокойно. Рисует. Говорит, что нашел покупателя, который приобретает у него работы. Не все, конечно. Уверена, что этот человек просто ничего не смыслит в живописи. А может, и вовсе жалеет. Я не удивлюсь, если узнаю, что картины покупают его знакомые. Тот же человек, который спонсировал его журнал.

– Фамилию не помните?

– Нет, – она почувствовала, как щеки ее снова запылали.

– Людмила, маленькая ложь рождает большое недоверие. Вы понимаете, о чем я?

– Послушайте, оставьте уже меня в покое! Вы не следователь, вы просто адвокат, который пытается за деньги что-то там выяснить… Это не профессионально по меньшей мере. Занимайтесь лучше своими прямыми обязанностями, защищайте преступников. Не знаю, сколько стоят ваши услуги, но мне все равно жаль тех денег, которые мой бывший муж дал вам. Лучше бы он потратил их на детей, чем гоняться за призраками. Может, я и покажусь вам жестокой, но повторю то, что не единожды говорила Дмитрию: Стеллу уже все равно не вернуть. Живые должны думать о живых. Вот так-то вот!

Она дала понять Травиной, что разговор закончен. Лиза поднялась. От ее прежней, наверняка дежурной улыбки не осталось и следа. Ее лицо выражало крайнюю степень разочарования. Людмила же мечтала только об одном – чтобы она поскорее ушла. Уж слишком подозрительная она была. Ну и что, что адвокат? Не случайно же Дмитрий обратился именно к ней, может, она знает что, может, у нее связи в прокуратуре! В любом случае Дмитрий не такой человек, чтобы сорить деньгами. Может, он, конечно, и занимается любимым делом, но денежки ему достаются трудом. Кто знает, может, он ночами трудится над своими картинами, чтобы заработать. Да и к первому попавшемуся специалисту, который мог бы ему помочь в поисках убийцы сестры, вряд ли обратился бы. Сначала бы все узнал, выяснил, можно ли довериться частному детективу и следователю или адвокату, а уж потом раскрыл бы душу, а заодно и кошелек.

Людмила ждала от Травиной прощальной колкости, комментария, какой-нибудь хлесткой и угрожающей фразы, типа «Я с вами не прощаюсь» или «Мы еще увидимся», но ничего подобного не последовало. Лиза на пороге даже улыбнулась ей, мол, извините, у меня работа такая. И ушла.

Людмила вошла в кухню, где за столом ужинали дети.

– Ма, что ей надо было? – нахмурив брови, спросила Маша. Она стала совсем взрослая, и взгляд у нее был далеко не детский. Словно за то время, что она страдала из-за своей неразделенной любви к парню, стала старше на целую жизнь. А еще она словно что-то почувствовала или же что-то знала?

– Ладно, я пойду, – Гриша одним большим глотком допил чай и поднялся со своего места. – Если бы вы только знали, до какого я уровня дошел!

Людмила инстинктивно прижала сына к себе, поцеловала в светлую макушку.

– Ты уроки сделал? – спросила она машинально.

– Ма, ты чего? Конечно, сделал, стал бы я играть на компе?!

Гриша с возмущенной миной на лице ушел, а Маша продолжала все так же испытующе смотреть на мать.

– Так зачем она приходила? Я слышала, она сказала, что адвокат. Что, так все серьезно?

– Ты о чем, Маш? – Неприятный холодок пробежал по спине Людмилы.

– Мама, я не слепая и не глухая, и я многое вижу и понимаю. Это вам с папой казалось, что мы сидим каждый в своей комнате и занимаемся своими делами. Ты давно уже живешь своей жизнью, и я не осуждаю тебя за это. Папа разлюбил тебя, и это было очевидно. Вот почему я ни словом тебя не упрекнула, ничего тебе не говорила… Но я же хорошо помню тот день, когда ты, не зная, что я дома, привела того мужика, ну, полного такого… Я знаю, что он тебе не нравился, что он некрасивый, и все такое, но он – фермер, богатый, и с ним бы ты, может, не знала нужды, да он тебя бы на руках носил!

– Маша, что ты такое говоришь? – Людмила от удивления чуть не поперхнулась чаем. – Какой еще фермер?

– Бобров, ну, тот, о котором папа часто писал, его ферму рекламировал. У него мясо, молоко, масло… Он был влюблен в тебя, постоянно тебе звонил, подкарауливал утром, когда ты отправлялась на работу, знаю, что часто заходил к тебе в пирожковую. Нам мясо привозил…

– Ладно, было такое, ну и что? У нас-то с ним ничего не было, и твоему отцу я не изменяла.

– Я и не говорю, что у тебя с ним что-то было! – раздраженно воскликнула Маша, сверкая глазами. – Он не нравился тебе, но был влюблен в тебя…

– И что? – Людмила, потрясенная тем, что может знать дочь, покрылась испариной. – Что дальше-то?

– Да то, что я слышала, как ты говорила ему как раз тогда, когда он приходил к тебе и когда домогался тебя, приставал… Вы говорили о Стелле, ты еще сказала ему, что вот, если бы ее не было…

– Маша, замолчи! Что ты говоришь?! Ничего такого не было!

– Не думаю, что он сделал это сам, – продолжала Маша, не обращая внимания на мать, – у него есть деньги, поэтому он мог нанять кого-нибудь… Но именно после этого разговора Стеллу…

– Замолчи! – зашипела Людмила. – Не знаю, что тебе там показалось… Ты вообще бредишь!

– Ма, я твоя дочь, и я никогда не выдам тебя. И если вдруг эта адвокатша до чего-нибудь докопается, знай, что я всегда буду на твоей стороне.

– Маша, – Людмила перешла на шепот, – ты что, на самом деле думаешь, что это он, Бобров, все это сделал? Но если ты все слышала, то знаешь, что это была его инициатива… Я вообще тогда перевела разговор на Стеллу, чтобы он поостыл немного… Боже мой, и ты была в это время в своей комнате!

– В том-то и дело! А разговаривали вы в прихожей, как раз возле моих дверей. Вы поговорили, ты даже не впустила его в квартиру, и вы ушли вместе…

– Маша, пожалуйста… – Людмила почувствовала, как дрожит. – Давай забудем это. Мало ли о чем мы тогда говорили… Я ни о чем таком его не просила, просто сказала, что Стелла слишком хорошо устроилась в этой жизни… Гена же привез мясо, говядину, много, твой отец предупредил меня, сказал, чтобы я часть отделила Стелле, вот я и разозлилась тогда, ляпнула, не подумав, что, мол, она хорошо устроилась, и живет одна, и все ей на блюдечке с золотой каемочкой, ну, словом, ты все слышала…

– Послушай, я же не просто так сейчас все это вспомнила. Ты хотя бы поняла, кто у нас сейчас был? Ты назвала ее пренебрежительно адвокатшей… Она не просто адвокатша, она, во-первых, блестящий адвокат, во-вторых, похлеще любого следователя прокуратуры будет. Это же известная в городе баба, Лиза Травина! Она работает на пару со своей подружкой, Глафирой, фамилию не помню, распутывают разные дела, мне Валя рассказывала, Паравина. Эта Лиза Травина ее отца просто спасла, причем сделала это так ловко… Она сама нашла того, кто его подставил, да только этот тип до суда так и не дожил… Словом, это крутая баба, и если папа обратился к ней за помощью, то девяносто процентов, что она отыщет того, кто убил нашу Стеллу. И если это сделал Бобров, неважно, чьими руками, то ты должна быть очень осторожна, понимаешь? И лучше, если ты ему скажешь об этом, чтобы и он тоже знал, что следствие по этому делу продолжается. Я только одного не могу понять: где отец взял столько денег? Услуги Лизы Травиной стоят очень дорого, это я точно знаю.

– Может, мы на самом деле не знали, насколько талантлив твой отец, а? – Людмила была рада сменить тему. Хотя ее всю трясло, и она до сих пор не могла поверить в то, что Бобров на самом деле мог нанять человека, чтобы убить Стеллу. Если это так и если Травина найдет убийцу, то тот сдаст Боброва, а он все свалит на нее, Людмилу, как на организатора убийства!!! – Думаю, что ему просто повезло, и он нашел человека, который совершенно не разбирается в живописи, но у которого много денег. Скорее всего, это кто-нибудь из его друзей, кто сильно поднялся за последние годы. Уверена, что это какой-нибудь фермер…

– Бобров?