– Отец говорит, что так курят только французы, – ответил Кент. – И педики.
Челюсть Эфраима напряглась:
– Заткни свою гребаную пасть, Кей.
– Не стоит тебе курить, – суетливо вмешался Ньютон. – Мама говорит, что от этого легкие становятся черными, как прессованный уголь.
Эфраим вздернул подбородок:
– Да? Твоя мать такая тупая, что гелем для душа моет душ.
– Эй! – ощетинившись, рявкнул Кент. – Не трогай его мать, чувак.
Эфраим фыркнул, но все-таки сказал:
– Прости, Ньют. Так что выберете: подрочить ослу или сделать фистинг Кэти Райнбек?
Кэти Райнбек была милой девочкой, которую заклеймили в школе шлюхой из-за слухов – не подтвержденных никем, кроме Дуги Фезза, – что она мастурбировала этому самому Дуги и довела его «до кульминации» на заднем ряду кинотеатра «Норд-Пойнт». «Иисус на велике, она ж не понимала, что, на хрен, делает, – рассказывал на школьном дворе Фезз выпучившим глаза мальчишкам, и в его голосе звучало испепеляющее презрение. – Это ей что, прополка сорняков в саду?»
– А что такое фистинг? – как и следовало ожидать, спросил Ньютон.
– Я бы подрочил ослу, – внезапно произнес Шелли. – Кто желает групповушку?
Ребята молча признали, что именно такой реакции можно было ждать от Шелли Лонгпре – умел он высосать жизнь из этой игры. Из любой игры, по правде говоря.
Восточную часть острова мальчишки прошли в тишине. Тропа становилась все хуже, пока не превратилась в полосу рыхлого сланца, окаймленную водорослями и колючим чертополохом. Она огибала отвесную скалу, обращенную к свинцовому морю.
– Нам туда? – спросил Ньютон.
– А куда ж еще? – с вызовом ответил Кент. – Тим нас не на прогулку для бабуль отправил.
Они начали подъем. Сланцевая тропа пролегала по гранитной скале такого же розового оттенка. Под ботинками то и дело осыпалась каменная крошка. Тропинка, которая вначале казалась вполне надежной, вскоре показала свой коварный характер и норовила выскользнуть из-под ног.
На середине пути она и вовсе сузилась. Мальчишкам едва удавалось поставить на нее обе ноги. Ниже пролегал крутой склон, покрытый тем же мягким сланцем. Камнем вниз с такого не упадешь, но, оступившись, покатишься кубарем, отчаянно стараясь за что-нибудь уцепиться. А если не успеешь вовремя затормозить, то окажешься в холодном сером море.
– И чья ж это была светлая идея? – спросил Эфраим. Когда никто не ответил – не хватило ни сил, ни желания, ребята полностью сосредоточились на задании, которое внезапно сделалось очень напряженным, – его взгляд остановился на Кенте, неуклюже огибавшем скалу.
«Ты – полный идиот, – подумал Эфраим. – Тупой кусок дерьма».
Мальчишки, прижавшись лицами к скале, неуверенно пробирались вдоль нее, запинаясь на каждом шагу. Ньютон вскрикнул, когда задел шершавый гранит носом и ободрал кожу. На голых камнях росли редкие сорняки, кончики их увядших листьев покрывала морская соль. И как что-то могло выжить в таком круто нависавшем над водой месте?
Кончики пальцев, точно лапки жуков, скребли по скале, отчаянно отыскивая опору.
– Хватайся, – сказал Эфраим, дотянув ладонь Шелли до нужного места. – Вот выступ. Чувствуешь? Вот.
Затем Эфраим развернул бедра и выбросил в сторону ногу, изобразив телом крест: одна рука держится за скалу, другая вытянута в сторону; одна нога стоит на тропе, другая нависает над волнами, которые разбиваются в сотне футов внизу.
– Я на вершине мира, мам![7 - Фраза из фильма 1949 года «Белая горячка» («White Heat»), где герой мстил за смерть своей матери, а в конце произнес эти слова перед тем, как под ним взорвалась цистерна с бензином.]
– Прекрати! – завопил Ньютон, его ноги задрожали точно желе, и он осел на каменный уступ.
– Хватит, Иф, – сказал Макс, пальцами впиваясь в скалу.
Эфраим прищурился, что указывало на назревающую в его голове выходку, но лишь качнулся назад к утесу.
– Береги шкуру, Ньют. Не доводи себя до инфаркта.
Эфраим, прижавшись лицом к камню, почувствовал, как бешено свистит его дыхание. Волны ритмично бились о скалы, море с бульканьем втягивало пенящуюся воду. Руки дрожали. Длинные сухожилия, тянущиеся вдоль икр, подергивались.
«Мы можем умереть. – Мысль лезвием гильотины пронзила мозг Эфраима. – Один поскользнется, другой попытается подхватить – закон скаутов номер два: скаут всегда предан своим товарищам; он должен оставаться им верным несмотря ни на что, – потом следующий и еще один, пока все не повиснем и не свалимся гирляндой бумажных человечков».
Идущий во главе отряда Кент уже понял, что выбрал неправильный маршрут. Но кто же в этом виноват? Тим, раз отправил их одних. Монотонный металлический гнев пульсировал в висках. Тупой Тим виновен в том, что разум Кента парализован страхом. Тупой, тупой, тупой…
По другую сторону коварного уступа тропа расширилась. Кент помог перебраться Эфраиму, затем Шелли, а после Ньюту и Максу. Ребята молча шли вдоль пологого подъема, обливаясь потом и тяжело дыша. Тропа выходила на плоскую скалистую площадку с видом на океан.
Эфраим обеими руками толкнул Кента в грудь. Тот отшатнулся.
– Отличная идея, гений.
– Это не моя… Я не нарочно. – Шея Кента сделалась пунцовой.
– Лучше не давать тебе ключи от самолета, чувак. – Эфраим задрал голову и почти уперся в подбородок Кента. – С твоим топографическим кретинизмом ты бы всех завез на Солнце.
Эфраим сжал кулаки. Кент знал, что тот не постесняется пустить их в ход. Иф ввязывался в драки. А Кент не так уж и часто. Конечно, он пихал других мальчишек и зажимал их шеи в захват, но никогда не дрался по-настоящему. Не приходилось. Он был крупнее, а это и пугало, и отбивало охоту на него наброситься.
Но сейчас перед ним стоял Эфраим – взведенная пружина из мускулов и раскаленной ярости – и бросал ему вызов. Волосы Кента от пота липли ко лбу. Кровь в черепе стучала в ритме хай-хэта. Он представил, как ему в подбородок прилетает кулак. Вообразил свое падение и боль в подвернутой ноге. От таких видений во рту сделалось кисло.
Эфраим пренебрежительно толкнул его:
– Гребаная прогулка для бабуль, да? Тупица.
Кент ненавидел внезапный позорный страх, который подступил к горлу и душил его, – ненавидел самого себя за то, что его чувствовал. Овчарка дала слабину и превратилась в овцу.
«Бе-е-е, – прозвучал в голове насмешливый голос отца. – Бе-е-е, бе-е-е, Кенти-бараш, сколько шерсти ты нам дашь? Дашь наверняка полных три мешка…»
Кент прикусил язык. Голос отца выключился, точно радио, а рот наполнился напоминавшим фольгу вкусом крови.
Они стояли на каменном мысе. Резкий просоленный ветер дергал и трепал одежду. За спинами пролегал темный лес. Кент прищурился, стараясь не смотреть на бьющиеся внизу волны. Примерно в миле от них пенный прибой накатывал на ржавый остов затонувшего грузового судна. На горизонте небо встречалось с морем. Кент не мог отделить одно от другого – море и небо спаялись в единое целое.
Внезапно раздался грохот. Над переплетением деревьев летел вертолет. Черный и на вид суровый – не грузовой и не экскурсионный.
Лица ребят расплылись в восхищенных улыбках. Они замахали вертолету. Тот поднялся в небо, развернулся носом вниз и резко опустился. Пульсация лопастей болезненно отдавалась в черепах мальчишек. Кент чуял запах смазки, которой механики смазывали роторы, – немного напоминало вишневые леденцы.
Вертолет с хищной грацией поднялся, развернулся и скрылся над морем. Прищурившись, Кент сумел разглядеть вереницу приземистых темных силуэтов, вытянувшуюся перпендикулярно траектории движения вертолета.
– Корабли, – сказал Ньютон. – Похоже, они стоят на якоре. Военные иногда проводят здесь маневры… Но как-то слишком много кораблей.
– Может, китобойные суда, – предположил Кент. – Лучше будь начеку, Ньют, а не то они загарпунят твою жирную задницу.
